Виктор Куллэ

Эхо молчания. Стихотворения

* * *

«Если в этой пустыне нет путника, кроме меня…»

Геннадий Жуков

 

Говорил одному другой:

всё, что ты сочинял вдогон

тем, кто лучше нас и честней, —

недостойно этих теней.

 

Отвечал другому один:

я давно по жизни акын.

Выпускать стихотворный пар —

это функция, а не дар.

 

Так и ехали по степи,

успевая всё примечать.

И гадали, как поступить:

песнь запеть или промолчать.

 

Если отклика нет — зачем

возражать безмолвью небес?

Эхо от молчанья звончей,

чем от легковесных словес.

 

Но когда придёт тишина —

распадётся мир по слогам.

Снова станет природа слышна:

насекомые, птичий гам,

 

посвист суслика, шорох змеи,

блеяние заблудшей овцы…

Все они на земле свои,

только мы одни — пришлецы.

 

Мы превысили свой лимит

и утратили благодать.

Чтобы стать обратно людьми

и хоть как-нибудь оправдать

 

то, что мы коптим небосвод, —

нужно эхом вторить тому,

что над мёртвым зеркалом вод

прозвучало, рассеяв тьму.

 

Позабыть про пах и живот —

и тогда душа оживёт.

 

* * *

 

Гене Жукову

 

Стихотворец впадает в угрюмство

и — когда ему Лета по грудь —

он сбегает в условный Урюпинск,

как подлодка ложится на грунт,

 

и тихонечко пьёт. Перед этим,

по возможности, жизнь разорив.

Пункт конечный, куда мы приедем,

если честно, промыт изнутри

 

хирургическим синим мерцаньем.

В высшем смысле — порядок вещей

обнажён, как в музы?чке Моцáрта: 

смысла нет. И — не будет. Вообще.

 

Череповец

 

«Любовь — это поезд Свердловск–Ленинград и назад...»

А.Б.

 

Заводы, дым,

портвейна молоко.

Быть молодым

опасно, но легко.

 

Вот здесь бы мне

от поезда отстать.

Спустясь к Шексне,

ушедших сосчитать.

 

Да молодой кураж

с годами горек.

Череповец. СашБаш.

Ну, здравствуй, Йорик!

 

* * *

 

О, сколько их удрало в эту бездну —

пахать не за рубли.

Но я отсюда точно не исчезну.

Мне жаль родной земли.

 

Борцам с режимом, умникам, эстетам —

судить нас свысока.

Но я уже не внемлю их советам:

в них – внятный вкуссовка.

 

Изгнанники в простреленной шинели,

творцы бессмертных строк

Россию в сердце увезти сумели.

А вы в себе – совок.

 

Так полюбили наступать на грабли,

косить под дурачка,

не утрудившись выдавить ни капли

совка.

 

Похабны перед совестью прогибы.

Неловко от острот.

Послушайте, когда страна погибнет –

язык

умрёт.

 

Тогда неважно: бунтари, рабы ли,

поэты иль врали?.

Одно в остатке: Родину любили,

но – не спа-сли.