Феликс Чечик

Жизнь – цветная кинопанорама

* * *

 

Зимнее озеро. Запахи лета.

И променады стрекоз.

Это не шутка, и это не где-то,-

здесь – навсегда и всерьёз.

Ах, – «навсегда» означает – «недолго»;

озеро высохнет, чтоб

с неба исчезли стрекозы, и только

облака летний сугроб.

 

* * *

 

прямиком из коляски

не послушавши мать

за красивые глазки

я пошёл воевать

и на первой минуте

пал в неравном бою

передайте анюте

бескозырку мою

 


Собачий вальс

 

Донне

 

1.

 

Полночных звёзд огни

на этом и на том.

Пожалуйста, вильни

обрубленным хвостом.

Что на дворе? Июнь?

Или январь? Вопрос.

В моё безделье сунь

прохладно-мокрый нос.

Залай, как никогда

не лаяла, мой друг…

Полночная звезда

с небес упала вдруг.

Печаль-тоску гоня,

глядишь из темноты.

А поутру меня

выгуливаешь ты.

2.

 

Ночь тиха. Собака рядом,

непонятная ежу.

Я отсутствующим взглядом

долго на небо гляжу.

Ёж в растерянности, – нету

или есть собака, а?

Снова выгорела к лету

левантийская трава.

Я читаю в небе знаки,

прерывая забытьё,

об отсутствии собаки

и присутствии её.

Нет её давно, конечно.

Но от радости дрожа,

звонко лает, безуспешно

наезжая на ежа.

 

* * *

 

прикосновенный растратил давно

сердца бэушный запас

не обливается кровью оно

бьётся уже через раз

старое сердце в осенней грязи

но не побрезгуй отмой

чтобы забилось как прежде в связи

с тем что вернулось домой

 

* * *

 

«Не сутулься», – говорила мама

и «Не горбись», – папа говорил.

Чтобы не расстраивались – прямо!-

я старался из последних сил.

От начала – миллионы улиц

прошагал до самого конца

так, как мать просила – не сутулясь

и совсем не горбясь – для отца.

Не смотрел я под ноги – на небо

я смотрел, и ставил на любовь.

Ничего, что выглядел нелепо,-

спотыкался, разбивался в кровь.

“Пустяки”, – мне говорила мама.

“Ерунда”, – мне говорил отец.

Жизнь – цветная кинопанорама,

под оркестр любящих сердец…

Горблюсь и сутулюсь, наконец-то!

И живу нравоучений без!

“Не сутулься” – слышится из детства

и “Не горбись”, – слышится с небес.

 

* * *

 


Г. А.

 

Я заплачу неустойку,

я рассчитаюсь сполна.

На разноцветную сойку

дай посмотреть из окна.

Дай на неё заглядеться

только на четверть часа.

И не вернуться из детства

чистого, как небеса.

 

* * *

 

я вишу магнитиком madeinchina

ниагара слева матрёшка справа

оказался рядом совсем случайно

не по чину мне хейердала слава

холодильник старый жары не вынес

на дворе под сорок в разгаре лето

вы купили новый двухдверный “Siemens”

и украсили хлопцем из назарета

 

* * *

 

рукой зачерпни и смотри не пролей

хотя не с руки

размытую копию тополей

июньской реки

домой принеси и на стену повесь

квартиру укрась

и взглядом ласкай тополиную взвесь

где плещется язь

 

* * *

 

«Настойка боярышника» – шестьдесят

копеек и жизнь хороша!

Прикаянно на облетающий сад

бессмертная смотрит душа.

 

Завидует сад и завидует плоть

осеннему спирту её.

Аптека закрылась, подшился Господь,

да каркает вороньё.

 

* * *

 

С ветром пустынным рифмую дожди,

с морем рифмую поля, –

чёрным по белому посреди

солнечного февраля.

Так себе рифмочки: АБАБ,

как перекрёстный огонь.

И о своей не гадаю судьбе,

гладя любимой ладонь.

 

* * *

 

Юрий Алексеевич, – не вам ли

лучше всех известно – что почём,

что на юге птицы стартовали

прямо над рассветным “кирпичом”.

Юрий Алексеевич, – на север,

захлебнувшись звездным молоком,

улетели, тишину посеяв

и поставив прошлое на кон.

Юрий Алексеевич, – отныне

и уже, уверен, до конца –

счастье на земле – в небесной сини,-

для новорожденного птенца.

 

* * *

 

С полуметра, Господи, в пустые –

вечные ворота не попасть!

Освистали, а потом простили,

но сперванаиздевались всласть.

С той поры и до сих пор в запое,-

тишина, что в градуснике ртуть.

Мяч квадратный. Колосится поле.

Ястреб, пролетающий сквозь грудь.

 

* * *

 

Забивали на труд, выпивали на “Правде”,

огурец малосольный по-братски деля,

и не праздника ради,

а веселия для.

Посылали гонца в тридевятое царство

и смотрели вослед с золотого крыльца.

А гонец испарялся:

ни винца, ни гонца.

Ничего, – говорили себе, – возвратится.

Не беда, – говорили себе, – подождём.

А весенняя птица

похмелялась дождём.

Ждали час, ждали день, ждали век – утешенье

в тишине разговоров ночных находя,

под земное вращенье

и песню дождя.

И смотрели на Пину, уехав из Пинска,

где сирень отцвела и белел краснотал.

А гонец возвратился,

да нас не застал.

 

* * *

 

Лёгкий, едва уловимый

запах тюльпана-огня –

днём, – на закате лавиной

обрушился на меня.

Двадцать минут, – и не больше,-

максимум – полчаса:

пахли тюльпаном, – о, боже,

закатные небеса.

 

* * *

 

Хорохорится, – в смысле – пыжится,-

сколько зим ему – столько лет:

финиш – старославянская ижица

в алфавите, которого нет.

Очи чёрные, ночи ясные,

пламень-лёд и сухая вода.

Слепо-глухо-немые, – согласные

с тем, что он устарел навсегда.

 

К списку номеров журнала «СОТЫ» | К содержанию номера