Реквием Лайке в двух частях и двенадцати песнях

 

                                 Памяти СССР

ЧАСТЬ  I

 

1.

Я родилась в пыли, под лестницей.

Там было сумрачно и сухо.

И, как и все мои ровесницы,

Была простой советской сукой.

Как все, побаивалась дворника

И ужасалась живодёру,

И, поджимая хвост, проворненько

От постовых давала дёру.

 

Ах, жизнь привольно-беспризорная

Сладка, что сахарная косточка!

Удача – бабочка узорная,

Её поймать ужасно хочется!

И жизнь вокруг была счастливая –

Дворы-задворки-подворотенки:

На мир глядеть глазами-сливами,

Хвостом повиливать коротеньким.

 

2.

Но суд да дело, печки-лавочки,

И детство кончилось щенячье.

Хоть в животе резвились бабочки,

Однако было не понять, чьи.

 

Нас наставляла сука старая

Про кобелей да их повадки,

Кого надёжно выбрать парою,

Кого спасаться без оглядки.   

Она была как матерь строгая,

Совсем не поощряла блуда,

И я, не то чтоб недотрогою,

Но всё ж блюла себя покуда.

 

Хоть был один такой, напористый,

Всё врал, что будто бы «с заставы»,

Да бесполезно было спорить с ним,

У кобелей свои уставы.

Он был с каким-то мерзким запахом

Прокисшей лагерной баланды…

Пришлось отшить и цапнуть за ухо,

Когда решил меня полапать.

 

3.

Но он на том не успокоился…

Спустя неделю, поздним вечером,

В предместье новом, у околицы,

Меня уже встречали. Четверо.

Рычали тихо. Угрожающе.

И на загривках шерсть густая.

Вполне зловещие товарищи…

А сзади высыпала стая.

 

Вот тут и поняла: пропала я,

Сейчас порвут меня на части.

Листва зальётся кровью палая,

На том и кончатся несчастья.

 

И только шавку я облезшую

Чуть-чуть не шваркнула по лапе, 

Как с тротуара на проезжую

Вдруг бох сошёл. В плаще и шляпе.

И я метнулась между полами,

Едва лишь улучив мгновенье.

А стая тенями бесполыми

Кольцо сжимала окруженья.

 

...Стремглав бежала до потери лап –

Оторвалась каким-то чудом.

Вот так звезде своей поверила,

Что я не зря спаслась оттуда.

 

4.

И снова жизнь была отличная –

Второй годок, собачья радость,

«Арагви», щедрая шашлычная,

Бараньи рёбрышки наградой.

А повезёт – былые горести

Заешь кусочком рафинада!

Жить – хорошо, сказать по совести –

Чего ещё дворняге надо.

 

…Но вот однажды утром облачным

На нас устроили облаву,

В глухой тупик загнали, сволочи,

И покуражились на славу.

Приняв на грудь по полстакана и

Не прячась, в общем-то, в засаде,

Ловили нас петлёй арканною

И сеть набрасывали сзади.

Потом фургон собачий подали.

Воняло в нём бедой и псиной.

А живодёр курил поодаль и

Ухмылкой лыбился крысиной.

 

5.

Всё думала, что это хиханьки,

Но вот попала за решётку –

Там было столько нас напихано,

Что прогибалась загородка.

 

И тут я вспомнила товарищей,

Пропавших глупо, страшно, рано:

Как Жулька сгинула в пожарище.

Как Шарик умирал от раны.

Как – жертва произвола наглого –

Безвременно погибла Жучка

В кровавых лапах банды Павлова.

Её пытали. Зверски. Жутко.

Как шкуру на треух из пыжика

Снимал маньяк, скорняк-надомник…

 

Я заскулила: «Выжить, выжить как?

Конец. Ведь это ветприёмник…»

 

6.

И так я ночь там прокемарила,

Прижата к проволочной сетке,

В бреду удушливом, в кошмаре ли,

На задохнувшейся соседке.

 

Но утром бох сошёл в узилище.

Он был в халате цвета хаски,

Худой и стройный, как удилище,

И в белой марлевой повязке.

Его глаза светились искрами.

Он жестом приказал охране…

 

И тут прозрела я, что избрана

Собачьей жрицей быть во храме.

Что – вот оно! – сбылось заветное,

Перемешались быль и небыль.

И будет шавка незаметная

Живой звездой взята на небо.

 

ЧАСТЬ  II

 

1.

Она очнулась. Звуков не было.

И злое, чёрное, ночное,

Внизу простёрлось – это небо ли?

Но незнакомое, иное.

Над ней в картинке перевёрнутой

Висит одна шестая суши,

И позывной сквозь темень чёрную

Пищит: «спаси-собачьи-души».

 

Её на небо взяли первую.

Лети, сказали, бох – с тобою!

И, в банку запаяв консервную,

Начинкой сделали живою.

 

И вот летит она, родимая,

Как мячик теннисный на корте,

С тоской в душе невыразимою

И с диким ужасом на морде.

 

2.

Неужто стать придётся падалью,

И счастье изменило щенье?

Ведь раньше все обратно падали…

Когда же будет возвращенье?

 

Цыган и Дезик по преданию

Избегли огненной могилы,

Вернулись, выполнив задание,

И рассказали, как там было:

 

Рёв, грохот, челюсти гигантские

Жевали конуру стальную,

В орбиты вжав глаза цыганские,

Приблизив пасть свою вплотную.

Потом сдавило грудь без роздыха,

И тяжесть стала нестерпимой,      

На миг они зависли в воздухе –

Но приземлились невредимо…

 

…Так, выжив в модуле сажаемом,

Псы, не надеясь на медали,

В глаза смотрели с обожанием

И руки преданно лизали.

 

3.

Она была его любимицей,

Всему была наивно рада,

Кружочек колбасы любительской

Бох иногда давал в награду.

Да вовсе не ждала награды-то –

Она была душа простая,

И всё терпела – видно надо так…

За что же он её оставил?

 

Наверно, жизнь её закончилась.

Она придёт, хоть и устала,

Когда призвать её захочет сам

Верховный бох в гробу хрустальном.

 

Во рту – песок, слюна не капает,

Всё жарче в замкнутом объёме.

Она перебирает лапами,

Плывёт, как будто в водоёме,

Взлетает вверх пушинкой лёгкою –

Лишённым веса волоконцем.

Но – нет воды, и режет лёгкие,

Вовсю неистовствует солнце.

 

Тебя избрали – так не жалуйся,

Невместно быть дворняжке гордой…

 

…Мой бох, не пронеси, пожалуйста,

С водою миску мимо морды!

 

4.

…Струилась тёмная материя

По рекам в космосе огромном,

И кровь толкалась по артериям

Внутри расплавленным гудроном,

А в голове стучали молоты,

И горло резали серпами.

 

На небо чёрное наколота,

Луна оставлена на память,

Большой медалью серебристою –

Висела, яркая до боли.

 

Она завыла. Тонко. Истово.

Как выли пращуры на воле.

 

5.

А там, внизу, взорвались новости,

Но не вещали по каналам

Собачью песню одинокости

Телеметрическим сигналом,

А в годовщину революции

Рапортовали достиженья

И принимали резолюции,

Гордясь до головокруженья,

Страной, врагов превосходящею,

Что в космос в судне беспилотном

Послала к празднику трудящихся

«Отсек с подопытным животным».

 

6.

Вдали от празднества победного

Её сознание померкло.

Навек осталось ей неведомо,

Что Лайкой нарекли посмертно,

И что ещё живою числилась

Для мира целую неделю,

И что её кончина мыслилась

Гуманной акцией на деле,

И что в Москве поставят памятник –

Уже ни холодно ни жарко:

Остановился жизни маятник,

Блеснула ножницами парка.

 

Кому почёт, кому возмездие,

Кому и звёздочка простая…

Пусть примет Гончих Псов созвездие

Её собачью душу в стаю.

 

Теперь свобода ей подарена

И житие в небесной вотчине,

Чтоб ждать пришествия Гагарина

На шляхе млечном, на обочине.