И мы сошлись. Стихотворения

КАЗИНО «ИМПЕРИЯ»

Памяти В.Маяковского

…Прохожие проезжих реже

ещё храпит Москва деляг,

Тверскую рвёт, Тверскую режет

сорокасильный «кадилляк»…

И от Стромынки до Таганки,

От Сретенки и до Кремля

Он видел лимузины, танки,

И полюс, где кругла земля,

Где падают его поэты,

Роняя на паркет наган,

Где оформляются билеты,

То на Париж, то в Магадан,

Здесь, в этом городе раскрашен

Последний очерк бытия,

И вот не нашим и не вашим

Переделить его нельзя.

Ты сам его руководитель

На фоне нэповской Москвы,

Последний грузчик и воитель,

Не опустивший головы.

Вот в окружении чекистов

Ты произносишь «Хорошо!»,

Рычишь, развязен и неистов,

Не понимая ничего.

Мост Бруклинский и мост Кузнецкий

Ты мнёшь подошвами во прах,

И свой последний козырь веский,

Выбрасываешь второпях.

Когда обойму набивая,

Ты заложил один патрон,

Когда от края и до края

Окончил страшный марафон.

Так спи, «постель постлав на сплетне»,

Спи и, оттрепетав, будь тих,

Красивый, двадцатидвухлетний,

Как предсказал твой тетраптих.

КОМАРОВО

От станции всего лишь полчаса,

Дорога к озеру ведёт через подлесок,

И я услышу ваши голоса,

Взлетающие возле занавесок.

Там, в комнате уже накрытый стол,

И кто-то говорит ещё невнятно,

Но ты настойчив, юный произвол,

Спирт на тебе не оставляет пятна.

И всё равно – июнь или июль,

А, может, август календарь тревожит.

Холодный борщ прольётся из кастрюль

И молодой картошки нам подложит.

Итак, товарищи, всё впереди ещё,

Планеты льют лучи над головою,

И, опираясь на моё плечо,

Сидит Судьба и дремлет  с перепою.

Сквозит в заливе мелкая вода,

Атлантика дымит за горизонтом,

Под утро засыпают города

В непроходимом воздухе азотном.

Но выпиты бутылки, и  пора –

За лесом завывает электричка,

И гаснет под созвездьем Топора

У табака помедлившая спичка.                                              

ПАМЯТИ ЛЕОНИДА ВИНОГРАДОВА

«В государстве Гана есть своя богема?»

И ты ушёл, слагатель поговорок,

к богеме Ганы, в ленинградский тыл,

раздвинул свой неотвратимый морок,

дверь на цепочку старую закрыл.

На Пушкинской, а может, на Галерной

тебя я повстречал в последний раз.

С тех пор и вьётся холодок неверный,

с прорехой совмещается рассказ

о том, как жили, где и как бывали

и Уфлянд, и Красильников, и ты,

что делали в вагоне, на вокзале,

в толпе, средь безразличной суеты.

В корыте сколько б ни было корысти –

не нам её оттуда доставать.

Ах, Лёня, Лёня, я без укоризны,

воистину хочу тебе  сказать:

ведь лучшее, что было, белой ночью

стояли мы на Троицком мосту

и понимали, видели воочью,

как солнце набирает высоту.

* * *

                                                 Памяти Т.Г.

И мы сошлись. Какая чепуха,

Ещё я не прошёл дорог нисколько,

Но ощущенье смрадного греха

Меня тогда охватывало колко.

Экскурсии – она вела одну –

О том, что Пушкин всем обязан няне,

И мы бродили по сухому дну…

Умри, умри, моё воспоминанье.

Лет через десять вышел том её,

Столица ухмыльнулась кривовато,

Теперь уже французское бельё –

По гонорарам славная расплата.

Она вернулась к Киевской Руси,

Перун, Стрибог вошли в её словарик,

Своих нарядов чёрные трусы

Она сменила. Техник звался Марик.

Она всегда с евреями спала,

Через иных свои дела толкала,

И вот, разоблачившись догола,

Вошла в литературу, точно жало.

Ей шили в Переделкино пальто,

На воротник пошли крутые барсы,

Поэт из кругового шапито

Ей угодить по мере сил старался.

В газетах, где пылает экстремизм,

Она имела верную колонку.

Век шёл наверх. Она спускалась вниз,

И заболела – отошла в сторонку.

И вот стою я у её креста

На кладбище Ваганьковском и плачу.

Теперь, когда захлопнуты уста,

Её судьбу считаю за удачу.

ПОЭЗИЯ

                                Памяти Г.А.

Зашли в кафе. Он заказал коньяк.

Под вечер фонари уже сияли.

За столиком уселись кое-как,

и  мы свою беседу продолжали.

«Поэзия, дружок, совсем не в том,

чтоб выкрикнуть, ревнуя и переча.

Она – намёк, а не роскошный том,

скорее не свидание, а встреча –

такая, как сейчас у нас с тобой

за этим столиком, в соседстве с баром.

На улице ты видишь проливной

дождь пополам с парижским всем угаром.

Так выпьем за поэзию. Она –

нечаянный и незаконный отблеск,

ещё полуоткрытая страна,

внезапного распада одинокость.

Я знал таких, немногих, перечесть –

хватает пальцев на руках. Однако

поэзия – письмо, шифровка, весть

от скрытого за тучей зодиака».

Мы выпили. Оркестрик заиграл.

Тьма утвердилась. В зале сникли тени.

Жизнь продолжалась, точно скромный бал,

всегда готовый к новой перемене.