Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Наталья ЗавьяловаОб авторе: Инженер-химик-технолог. Студенческие годы прошли в Ленинграде... >>> |
Игорь ДровенниковОб авторе: (20 октября 1948 г., г. Москва) – старший научный сотрудник ИИЕТ... >>> |
Артур ШтильманОб авторе: Родился в Москве в 1935 году в семье музыканта. Отец — скрипач и дирижёр... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Валерий СухаревЖизнь как субботник в диком лесу***
Все коты – масоны, все кошки – бл…. Люди меж ними квёлые, как Христа ради, топчутся или снуют, робко под ноги глядя, и побочная жизнь то стоит, то летит. Женщины алчны через раз, мужчины потеют, разглаживая мускул морщины, в природе давно нет ни радости, ни чертовщины, лишь лепет птиц и листьев невнятный петит.
Я забыл, зачем я вышел: возможно, по кругу гулять, отражаясь в озере, или какую подругу для этих прогулок искать – не звонить же другу всякий раз, как я выпить горазд. С женщинами это куда интересней, – точно знаю, что говорю; на пнях, у воды непроточной, начиная болтать не с прописной, но строчной, но сбиваясь на пение всякий раз.
Ни Гименея и ни геникея я не пою – довольно. Жизнь как субботник в диком лесу – добровольна: ни крамолы, ни добродетели, и как-то не больно дятлу морзянку стучать на скворца. Кретинская жизнь, а глядишь – прошла же, мозги искусив и душу спалив, не оставив даже выбора – куда дальше двигать: так на распродаже предновогодней спадает глупая дева с лица.
Накупит всем ерунды в целлофане трескучем, да и пойдёт вприсядку от радости, и до кучи ощущений – заглянет к подруге с выраженьем, текучим от времени и макияжа, выпьют, она заночует. Прилёгшая отдохнуть восьмёрка издаля похожа на концертную бабочку – бесконечность тоже подстраивается под нас, и жизнь, без рожи и кожи, всё нудится, просит взаймы, кукует, словом – кочует.
***
за кошкой тень хвоста за тенью пыль и угол и агава как вростение
за чайником когда уже вскипел кудлатый пар как лев толстой и мел
и дева юная раскинувшись одна лежит собою на себя обречена
вот мир не покладая глаз предметы подмигивают строят дежавю об этом
печально и уютно вдалеке горит ночник что та гнилушка тёрпкая на вид
а за стеной бубнят частоты там Рувим танцует закусив губу непоправим
он весь моторика ему за пятьдесят соседи тоже как-то вяло голосят
я здесь живу луч солнца во дворе скользит по снегу в прошлом январе
а ныне лежбище котов приватных и взглядов их и долгих и развратных
НЕ ПОЭМА. ПУТЕВОЕ
Вот этот парк, очередной, неизбежный, пустой, можно свистать манфредменом, скворцом вить и длить тему пространства и жизни там; и отстой парочек на скамьях, столько слов, что не переубедить.
Я притаюсь в пределах ракит и сирени, со своих берегов, болтаясь, где Бог подскажет куда и зачем не ходить, – везде более или менее утки на утюге озера и игра в го пешеходов и дольних птиц; после виски охота пить.
Январь и февраль в мобильной тоске календаря; я не хочу такси, мне не нужны пицца и замок над старым мястом, с клопами японцев; сучьей своей благодаря природе, вижу разруху фронтонов и женщин, как конокрад
ночную добычу; добро, и квасные утки отечества тут, где дымится, скучая, шалман, и девичье дезабилье зияет из-под дачной мебели столиков; и рядом батут для детской сволочи; вдалеке трасса, и фары струятся колье.
Эти слова пока не из последних, мнится, но и я сам не ведаю, когда заткнусь, переступив на месте ногой, что конь пространства, его же раскидывая на голоса автомобилей и мыслей, оргазмов и плача, опять игра в го.
Ты – это точка в подвале памяти, несмелый артефакт моего музея тоски, но охраняемый бабками снов по углам мужских этих рифм, в пыльной зальце, где теперь виноваты только тени былых событий, но и они, гримасничая, стали хлам.
За окном не сирень от Кончаловского; и слова эти прописью – способ с ума не спятить, рифмуя всё что попало, как полароид, где все – с глазами кроликов, даже ты, и края квадрата перекисью словно обляпаны – похоже на воск или секрет любви, где роет
ямку уюта твоя рука… Закончено, как в кормушке скворца пшено: на новых местах и в городах бедекер я сам себе, и анабиоз дрейфующих уток в озере и небесах напоминают окно и вид из него куда-то туда, и в фонарях терпкая жалость мимоз.
***
дева бродила по дому перебирала разную утварь наволочки одеяла чашки унынье тарелок и я из кресла хотел или нет невольно видел чресла
как ей хотелось любви уюта и дома но ничего не умела и чашки била и шаркающей походкой пижамой влекома если б и родила то точно дебила
вот и весь мемуар за людей так грустно словно они напрасные и кривые зато во щах бывает очень даже капустно и идиотов надо пынять по вые
надо кошку любить она пригодится мышь поймает ежели спать не будет или весёлую и бесполезную птицу но более будет ходить следом и нудить
и дева бродила и кошка шатались всё это ужасающее постоянство закончится после меня немного осталось виски цыгарки бытийное картезианство
***
Избыточная и цыгановатая листва октября, дорогой к тихому побережью и звонким чайкам; народ на песке – как в траченном клювом подсолнухе семена; и, с тревогой выпив, глядят за порог горизонта в нетрезвой общей тоске.
Вечереет. В голове зажигается эконом-лампа, и мысли начинают звучать, как на чужбине родная речь, четки, что шаги за стеной, в коридоре; и над кромкой воды повисли привиденья судов на рейде; и некто, с правой руки,
начал прощальный заплыв, плюясь и с судорогами, – цельсий снаружи и изнутри пловца в диалектическом диалоге, с берега кличут и машут водкой и бутербродами, особенно женщины средних лет, о пловце помышляя тайком.
Жизнь просрали, ярясь, и бабье лето счастливо пропили; морская мелкая рябь как целлюлит у них на задах и там, где и спьяну не хочется гладить, – это молодость твоя скачет, или то, что осталось от и дожило до этой осени… И мелкая маета
жизни, однажды начавшись, как дурная юла, уже не завалится на бок, закончив разбег на месте, и это жжжжу наматывает мозги на вертел; бессмысленное вполне движение, как карусели детства, до бледности и тошноты. Я сижу
и вижу: вот, топал к морю тропою ежа, а вышел на небо, и там флейтят, тромбонят и геликонят, словом – дудят изо всех крыл заместители ангелов, бомжи небес; и та же всё маета, мог бы и не возноситься; и тучи из Турции тверды, как грецкий орех.
***
Громкие, как пионерские горны, собаки снуют без сна, за окнами, где уже листопад, и дождь ходит мимо окон, сметая листву; и в доме уют лишь в тихом углу, на кухне; и как индейский вождь
колобродит наглый сосед, щёки вздув, словно футбольный мяч, и ты вдалеке, что Белка и Стрелка или ледокол; над озерцом ракита склонилась и смешно и вскачь скрипят качели, будто вставной сустав; и бледное молоко
небес не пьют небожители, и в дому никого, даже призрака нет, и денег, и дева сгуляла, утащив с собою радость и разнообразное волшебство, не натянув мне на нос, чтобы задохнулся, тяжкое одеяло.
Ночами здесь тушат свет, бубнят за стеной, и в подвалах диггеров нет – все спились и перевелись… А тебе я назначаю свидание под сенью печальных олив, возможно, прощальное, как рассохшаяся табуретка… И в высь,
над моей головой, взлетят кроны клёнов и пустые слова, сказанные тебе и невзначай, а не просто от сирой печали… Качели в саду скрипят без тебя и меня, и грузинская пахлава из унылого бара веет и веет в окно, словно ветер на диком причале.
КОТ И МОРЕ
Променад, вялотекущая публика ноября и и такое же, но плохолежащее море, никто не крадёт; попивая по случаю заморозков и тоску нагоняя на себя же, иду к воде, где у кромки болтается кот.
Уже зимний и одинокий, вроде моих зрачков, что-то нашедших на рейде или даже за ним: сухогруз – точкою невозврата, и диоптрии очков его лишь отдаляют; ошуюю Турция, одесную Крым.
Или наоборот, это как стоять по отношенью к воде, и рыбе в ней, и той вон деве на пирсе, и чайке той; такую деву зрачок, не напрягаясь, отыщет везде, а чайка всегда заведует воздухом, холодом и пустотой.
Но думаешь не о деве и чайке – не то, не дай бог, промелькнёт пенсне и появится Чехов А.П.; и ты сам сейчас – немного его персонаж, которого он приберёг на потом, но не успел и умер; и у меня похожая полоса –
но медленного умирания: костенеешь, деревенеешь, сте- клянеешь, никого не кляня, но и не любя, как-то сам по себе… У кота вместо зрачков рыбины – вертикально – и на хвосте, могшем стать воротником, – водоросль как приложенье к судьбе.
ПИСЬМО В БЕЛАРУСЬ
Гамбургскую я подарю тебе с неба луну, застрявшую над дугой модерна, над классическим портиком, что весь – в длину – в голубях с их снами; в небе ночной маринад
порта и городской подсветки, с трупными – от неона рекламы – пятнами, это вид из окна, из чужого жилья, где виски едят, как компот, впиваясь в облатки салями, на улицах тишина.
Вторые сутки, третий час ночи или утра – это как посмотреть и отсчитывать, дёргая за бубон ходиков, точно воду в сортире сливая; в пятак получивший от норда октябрь утёрся и вышел вон.
Раньше я о тебе хотя бы грустил в уголку, что сродни подростковой забаве досужей рукой, жаль не угробленных лет, но чувства – оно к потолку поднимаясь, как призрак тебя, рассеивается; и покой,
пустой и долгожданный, вплывает, тих, через глаза, ноздри, уши, и только рот работает на вдох-выдох, как помпа; и этот стих я замедляю нарочно, но всё равно до тебя не дойдёт
тайный и скрытый шёлк его подкладки цветной, а сверху может морщить какая угодно ткань… Зато хоть отчасти узнаешь, что эти годы со мной было, случилось и вышло. И за окнами рваная рань.
***
Севрский фарфор закатных осенних небес над моей головой трескается от эолов; зима уже не за крышами, кошка шерсть набрала; чудес как не было, так и нем я, мыча о своём и не сходя с ума.
Или сходя – я не знаю и ты не знаешь, кто это прочтёт – плакать не надо – у разлуки бёдра весьма широки, самый раз в пифагоровы джинсы твои – от широт до высот; я любил тебя, как ладонь силомер, у Свислочи реки.
У нас здесь первозимок пластами лёг, и кошки бодры, словно крэм-брулэ на платешке, что ты никогда не надевала при мне – разве в молодости, и до грустной поры, когда свела прыщи томления обо мне на валком диване.
Поздно вставать или рано ложиться – всё равно уже исполать, а тапок-то нет; кто ж тебя строил в угрюмой ночи… Мне было холодно рядом со стоп-краном, где на верже- бумаге написано и висело печальное либидо твоё… Мычи-
не мычи ты теперь, сотрясая сухой простор своей верхотуры – всё в отлив утекло и там сбылось. Я вышлю трактор тебе, чтобы покорять вехи гор, навсегда Кавказских, и чтоб на тропе был лось.
***
котов и собак я уже посчитал но кренится на борт утлый ковчег все топочут и мнутся они и не понимают что завтра тоже здесь и новизна невозможна пусть под конем или же на коне
я пишу тебе это не терзая перчатки замш это преамбула к голодомору и прочим раздраям этот стих скор как сбежавшее молоко не наш да и наших-то нет а мы им зря доверяем
вообще-то всё наверное мне можно пойти и покурить в астральном пространстве над самим собою и игра чисел то пти жё то пти-
цы на цыпочках мелко летают зрачок дробя словно брейгель с сороками на худом фоне бельгийского неба и женских белков не любя которые как студень мы заходим в дом
нас там не ждали как и вообще не очень ждут переверни одеяло сделай роскошный жгут чтобы никому не мешать и когда приберут за тобой – останется тень на стене на сорок минут К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыКАШТАНОВЫЙ ДОМСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |