Это такое место

***

У кошки нет национальности —
в иной тональности она,
полна наивной музыкальности,
открыта и обнажена
перед предвзятым переводчиком
на человеческое мур,
что под мотив селедки с водочкой
ни от чего уснул и хмур,
она выводит трели вязкие
и нежные, как в масле нож,
опять найдя причины веские,
что раз проснулся - то поешь.

***

Кинозал был пуст, и дрожал кинжал
у Злодея, что в дверь стучал,
а козел стоял у куста, молчал
и травинку во рту держал,
а герои прыгали невпопад
и слова кричали не те,
а соседка слева, шутя, в темноте,
вспоминала пролетариат,
а Злодей к Хорошему подбежал,
и козел перестал жевать,
а через минуту — уже кровать
на экране, в крови кинжал.
но я реже, реже смотрел на экран —
все левее смещался взгляд,
как на лекции влево пролетариат...
Я забыл уже, кто играл,
кадр за кадром — лет перестук, и зал
изменился: не рай, не ад,
помню все же соседку, пролетариат
и травинку во рту козла.

***

Вечер, размытый ветром,
станет под утро светлым,
некий проснется малый,
скажет: «Зима настала»,
мелкие дуют снеги,
каплю из крана некий
тронет мизинцем нежно,
раз все так сложно, снежно,
раз  шепот санок слышен
тише травы и выше,
раз я не здесь — раз мы там,
утром, почти размытым,
вижу — под снегом тащим
прошлое с настоящим.

***

Трамвай у этой остановки
звучит иначе, чем у той.
Здесь осторожный он, там — ловкий,
а где-то — нежный и простой,
почти неслышимый шум лета
трещит в трамвайное окно.
У пассажира два билета,
но он один сидит давно —
и отражается в окошке
на трещинe под потолком:
там на себя похож немножко
и на того, с кем был знаком.

***

На полу в подвале, где едва ли свет
промелькнет, — вдруг увидел я слабый блик.
За мешком бутылок, у мешка газет
старый чайник к коробке пустой приник,
а к коробке приклеен ярлык.
Крышка чайника цела и носик цел,
как же так — мы до ручки сейчас дойдем,
ведь — как правильно? — си?квел или сикве?л,
все смотрели за чаем, согретом в нем,
... он свистел когда-то, играл с огнем,
он шипел на плите, продолжал ей в такт —
когда плыл к столу, за столом, на столе —
сохранять тепло, и понять-то никак,
что нельзя сохранить, он не мог в тепле,
и видны следы на его стекле,
от огня следы, навсегда. Не всегда
из сикве?ла — си?квел, как за плачем смех,
вытекают. Но есть еще в нем вода —
меж газет и бутылок, на грани вех,
у коробки со знаком “верх”.

***

Выйдешь ли лесом в поле, станешь ли в ряд к станку,
для манускрипта, что ли, лыко воткнув в строку,
что ли, от палимпсеста, дальше, — но  слов ничуть, 
это такое место — лучше, чем что-нибудь.
Хочешь тепла и снега — грейся, маши рукой.
Метко сказал коллега — воля есть и покой.
Целого части косят взмахи твоей руки,  
как за зимою осень — поле есть и станки.
В поле резвятся дети, дамы — не под замком,
и у станков есть сети, в них — двести двадцать Ом.
То притяженье мыслей, то голосов разбег, 
в поле кроты и мыши, а за станком — обед.
В поле шмели и елки… Как же жить без деньжат?  —
Трудимся мы как пчелки, мерно станки жужжат.
Речка за полем кружит, лужица под станком,
с маслом у нас на ужин хлебушка в горле ком.
Берег накрыла вьюга, злой накатил аврал,
молча коллега с юга точит свой коленвал,
Собрана вся черника, гаснет  огонь в реке — 
тот, кто не вяжет лыка, тоже застыл в строке.

***

Я написал плохой рассказ и слабое стихотворенье.
Ужели мой талант угас, ушло навеки вдохновенье...
Строка бежала за строкой, к читательнице шел читатель,
а нынче шевельнуть рукой могу лишь для других занятий.
И добродушный мой оскал, и гуманизма свет и тени
все находили, кто искал накал в моих стихотвореньях.
Любезен буду лишь котам за чувства добрые и крышу.
Другой, возможно, кто-то там поэму целую напишет,
а я — молчу, себе назло, готов достойно встретить старость.
Хоть вдохновение ушло, но хорошо, коты остались.

***

Осенняя миграция котов,

которой и весной-то не бывает,

заметна всем, кто плохо к ней готов, —

их мало — кот наплакал — но зато

коты летят на юг, собака лает,

и ветер носит, и висит пальто.

Коты летят шеренгою по три

в пределах очертания квартиры,

не видно их, хоть тщательно смотри,

но слышен их движенья нежный ритм

в такт радио, что вечно правит миром,

когда звучит музы?ка изнутри.

Коты в полете — больше, чем коты,

но меньше, чем слоны и бегемоты.

Пальто висит на складках пустоты.

Себя, бывало, спросишь: «Это ты?»,

а отвечать чего-то неохота,

особенно с небесной высоты.