Роман Файзуллин

Долг. Повесть



I



10:45 утра. Сотрудники угрюмо совещаются. Я сижу в стороне.15 минут до того, как весь этот мирок со всеми его мелкими системами и подсистемами начнет функционировать. Задребезжит. Загудит и поедет. Забегают, просыпаясь, консультанты от покупателя к товару. От кассы к складу. Из склада обратно к покупателю. И так много-много-много раз на протяжении всего дня. Будет им и обед. Будут им премии с бонусами. Будут и порицания начальства.

За полгода работы я ни разу не получал премию и ни разу не был лучшим продавцом месяца. Я продаю исправно, но другие делают это еще лучше. Я не создан для этого. Торговля – это не мое.

Отдел одежды. Футболка «Найк» стоит 1999 р. Скидка. Спец. цена. Простейший маркетинговый ход, изменить цену на минус одну единицу. Это глупо, но люди на это ведутся. Я думал, нет людей глупее меня, оказывается, есть, и их не так мало. Пока они озабоченно обсуждают прошедший и будущий день, – приходы, ревизии, ценники и прочее, я успеваю вспомнить всю свою жизнь. А что в ней собственно было? А ничего в ней было. В школе нас учили, что человек создан для счастья. Наглая ложь! Человек это просто биомашина. Женщины – самки, им нужно размножаться. Мужчины – самцы, служат этим женщинам. Мир потребления, в котором даже любовь нужна людям, чтобы ее потреблять, а не хранить и нести через всю жизнь. А счастье совсем не обязательно. Миллионы людей живут без счастья. И без души. И ничего. И я тоже живу без этого. И, как видите, жив-здоров и в полном, как мне кажется, порядке. Хотя и в условном порядке. Весьма в условном.



Когда-то давно меня предал самый родной на свете человек. С тех пор я умер. И души у меня нет.

Больше меня не было. Никогда. Такие они эти люди: говорят слова, а смысл каждый придает им свой. И он меняется сообразно ситуации. Как вода, принимает форму сосуда, в котором находится, или же течет и проходит через камни. Не люблю воду. Вода меня пугает. Особенно мутная.

Один человек сказал мне, что в деньгах счастье. Не знаю. Тут я не могу согласиться, ведь не от потери денег я потерял свое счастье, но потерял счастье от отсутствия денег. Так что, возможно, Она и права. Были бы деньги, осталось бы и счастье. Хотя и здесь я далек от истины, ибо истина не далека от меня…



Время совещания закончилось. Все разбегаются по своим отделам. Отдел одежды сегодня мой. Самый невыгодный отдел. Продаешь-продаешь футболки, а у тебя всего 10 тысяч. А в технике продал велосипед, и уже выручки на 20 или того больше. Три быка в спортивных костюмах «adidas» подошли смотреть кроссовки. Я подхожу, но не очень близко, так чтобы и не нервировать покупателя, и легко услышать, если он попросит проконсультировать его. Обычно я никогда сам не спрашиваю: «Что вас интересует?», всегда жду, пока покупатель сам спросит.

– Я такие в Уфе на распродаже в два раза дешевле купил, – трясет в руках футзальный кроссовок, – жесткие заразы, ходить невозможно.

Конечно, они же для занятий футболом в зале, придурок, а не для повседневной носки.

– А костюмы у них тут вообще дорогие, – говорит второй, теребя ценник олимпийки.

– У вас, наверное, выручки практически нет?– спрашивает меня третий.

– Нет, зачем же, – отвечаю, – люди берут и очень даже часто. Не у всех нет денег ( как у вас или у меня).

– А есть трико на меня? – спрашивает первый.

Трико нам говорить запрещено, у нас это спортивные штаны. А трико – это, то что продается на китайском рынке.

– Спортивные штаны, – отвечаю, – сейчас посмотрим. Да, померьте вот это, – протягиваю ему штаны фирмы «Бруджы». Три амбала устремляются к примерочной, по пути успевая выкидывать скабрезные тупые шутки. Один из них меряет, присматривается, снимает, потом зачем-то снова надевает и снова присматривается. Выслушивает мнение товарищей. В итоге он возвращает товар, и все они уходят.

Следующей за этот день покупательницей была смазливая высокая девушка. Она подбирала себе шорты для занятий фитнесом. Навящево долго. То и дело выходя из примерочной и вертя напоказ своей средненькой, если честно, задницей. Она захотела взять себе хлопковые шорты, но я объяснил ей, что хлопок не годится для занятий спортом. Ее это очень удивило. Она раньше этого не знала.

– Какая у вас хорошая фигура, – соврал я.– Сразу видно, что фитнесом занимаетесь.

– Ой! – взмахивает руками, – да я не только фитнесом, чем я только не занимаюсь!

– Оно и видно, – думаю я не вслух и наигранно улыбаюсь.

После долгих и утомительных для меня примерок (Её саму-то от процесса, как я понял, дико перло. Конечно, ее целый час рассматривает симпатичный молодой человек с темно-голубыми глазами. Делает комплименты. Улыбается. И не беда, что это не искренне. Не беда, что ему на нее посрать.) она выбирает шорты «Делема». Просит отложиться на пару часов, объясняя, что ей надо снять деньги с карточки. В результате она не приходит не через час и не через два. И товар, пролежав сутки, возвращается на витрину.

Так проходит день. Под конец от всех этих покупателей становится невыносимо. Они бесят. Их охота убить. Основная часть приходит в магазин, как в музей. А на тебя они смотрят, как на человека второго сорта. Конечно, ты же обслуга.



На выходе я по привычке показываю охраннику пакет с контейнером для еды, – тот делает одобрительный жест, и я ухожу. Дома я, уставший, падаю в кресло. Открываю свою аптечку, достаю шприц, пакетик с порошком, развожу двумя кубами воды и делаю себе спасительную инъекцию. Теперь мир прекрасен, и я могу абсолютно все. И все будет. Я счастлив. Мне не больно. Не горестно. Не тяжело. Что видят люди перед смертью? Не знаю. Я видел любимого человека. И это было прекрасно. Я просто молчал и улыбался ей, прежде чем все выключилось и ничего не стало. И все. И больше ничего.



Приход закончился. Можно встать и проверить почту. Зайти на страничку в контакте. Почта пуста. Писем нет. В контакте мелькают какие-то «Оля я люблю Алика Лалабаева», «Настена всех чмяки-хуяки всех люлю - отсосу». Мелькают и иные имена, но мне на все это наплевать. Мне кто-то пишет, но читать совсем не хочется. Я включаю медленную музыку, догоняюсь кубом, ложусь на кровать и погружаюсь в приятный легкий кайф.



Я не всегда жил так. Когда-то я писал стихи, учился в вузе и работал на заводе. У меня была любимая женщина и был смысл. Я был живым.

Правда, периодически я много пил и вел себя несправедливо, неоправданно грубо по отношению к своему любимому существу. Это все и сгубило.

Пары за окном проходят, держась за руки. Смеются. Обнимаются. Некоторые из них, я уверен, искренне друг друга любят. Если бы вы знали, как я им иногда завидую! Этим счастливым. У них есть то главное, что и делает жизнь не бессмысленным существованием белковых тел. Что делает ее живой и вечной. А я все это потерял. И у меня никогда ничего этого больше не будет. Потому что дается этот шанс только раз, и я его глупо и бездумно проебал.



Наркотики я принимаю не регулярно, а со строгой периодичностью. Иначе это приведет к истощению и полной потере работоспособности. Когда я только вступил на этот путь и по неопытности устроил марафон, наивно полагая, что так получится жить, то за две недели сидения на фене я потерял 13 килограммов. Когда тело принимало горизонтальное положения, меня схватывал невыносимый кашель, поэтому уснуть было невозможно. Не спать было мучительно. С феном я тоже не спал и не ел неделями, но при этом я не испытывал адских мучений. Под конец у меня начались психозы. Любая мелочь доводила меня до истерики. Я не знал что делать. Обращаться в клинику не хотел. Тогда я пошел в аптеку, купил самого сильного снотворного, которое продается без рецепта. Выпил четыре таблетки. Проспал сутки и проснулся нормальным, хоть и крайне истощенным. После я решил сделать перерыв, чтобы восстановиться. Два месяца ничего не употреблял. А после рассчитал для себя периодичность употребления, чтобы это позволяло мне оставаться человеком и вести более или менее работоспособный образ жизни. Главное – научиться спать и есть под наркотиком, и тогда все будет в полном порядке. Так я прожил уже несколько лет. И так я проживу все оставшиеся мне годы.



II



Она пришла ко мне, чтобы вернуть Крест. Я вышел к ней  грязный, обросший и дико отощавший. Глаза едва видели. Говорить я мог только шепотом, так я ослаб. Было это пять лет назад. В тот день мы виделись в последний раз. В тот день она была по-особенному прекрасна. В тот день я умер.

Она взяла меня за руку.

– Не прикасайся, тварь, – прошептал я.– И не прижимайся ко мне. Я весь грязный.

– Мне все равно, – сказала она, – и попыталась обнять. Я несильно оттолкнул ее. И продолжил сидеть как статуя, неподвижно смотря в одну точку. Это была все еще Она, но уже совсем другая. Если честно, мне так хотелось ее обнять в ответ. Но сделать этого я уже не мог.

– Какой же ты дурак, – начала она. – Я ни с кем не спала, когда мы были вместе, и не собираюсь. Просто ты стал подонкам еще до моего отъезда в лагерь. Поэтому и разошлись.

– Мне плевать, – ответил я, – ничего изменить нельзя.



Днем ранее я зашел к ней на работу, чтобы забрать бумажки по одной задолженности, которая возникла по моей вине. Я был с недельного похмелья и, к тому же, под синтетикой. В таком состоянии, в каком я был тогда, не обосраться в штаны уже достижение. Сопровождал меня мой друг Вадим. Вадим старше меня на 11 лет. Имеет несколько ходок. У него семья и четыре ребенка. Добрый и необычайно сильный человек с богатым жизненным опытом. Он-то и был все эти дни со мной. Сидел рядом, не отходил, чтобы я, не дай бог, ничего с собой не натворил.

Увидев меня, она ужаснулась.

– Я даже не узнала тебя, – сказала она. Так плохо я выглядел.

– Да, я изменился. Когда умирает твой самый родной человек, это удар, который не всегда удается выдержать.

– Ты должен был жить ради себя. – Она холодно смотрела на мое измученное лицо. Вадим стоял в стороне, но так, чтобы он в любой момент мог приблизиться ко мне. Он боялся, что под действием синтетики я не выдержу и вьебу ей. Если бы я увидел свою жену на фото в обнимку с каким-нибудь мужиком, признался ранее он мне, я бы ее убил.



***



– Я жил ради тебя.

– Все кончено.

– Зачем же ты клялась, что любишь и что никогда не бросишь?

Она вопросительно пожала плечами и, посмотрев на меня с отвращением, добавила:

– Что мама обо всем этом думает?

– Мама сказала, что ты просто сраная манда, которой нужна не любовь, а автобус с деньгами.

– Просто я люблю жизнь, хорошую жизнь. Эта провинция не для меня.

– А еще мама сказала, что хоть она прожила всю жизнь с алкоголиком, но зато она прожила с человеком, которого любила. Но тебе этого, конечно же, не понять. Я всего лишь перчатка, которую пришел черед поменять.

Она отошла, чтобы поправить платье на манекене. Её телефон остался на столе. Он завибрировал. Пришло сообщение. Я открыл. В сообщении было: «Я хочу тебя!» Она быстро рванула ко мне и выхватила телефон.

– О-о, какие сообщения! Это от кого?

– Это Вовик, – улыбаясь, ответила она, будто это так весело. Вовик – это 35-летний мужик, который держит несколько крупных магазинов в нашем городе. Имеет связи с криминалом. Неоднократно судим. Что у него окажется номер бывшей, но все же моей девушки, я никак не ожидал.

– Это мы с ним так шутим, – засмеялась она.

– Мерзкая грязная шлюха, – сквозь зубы процедил я. От нервного напряжения меня начало колотить.

– Все, пойдем, – сказал Вадим и поволок меня из магазина, а я повторял: «Мерзкая грязная шлюха. Мерзкая грязная шлюха. Мерзкая грязная шлюха. Мерзкая грязная шлюха…»

– Зачем же она клялась в вечной любви, и говорила, что не бросит меня никогда? – трясясь, хныкал я.

– О-о, да ты погнал, Денис. Успокойся, пожалуйста.

– Ты же имеешь вес в местном криминале. Помоги его ебнуть?

– Я много кого знаю. Но из-за бабы никто впрягаться не будет. Тем более, что она тебе не жена. Тем более, что она сама этого захотела. Сука не захочет, кабель не вскочит. Так что ему и предъявить-то нечего.

– Пусть он сдохнет!

– Никогда не желай человеку смерти, – сказал Вадим, – даже если он тебе сделал очень плохо. Пожелай лучше добра и счастья. Может, оно и к лучшему, что так получилось, и ты увидел это сейчас, а не потом. Поверь, нормальной девушке такое писать не будут.

– Но как же так?..

Тут я стал плакать. Вадим положил мне руку на плечо. Всю дорогу, пока мы шли ко мне домой, я так и не переставал ныть. Мне было наплевать, что меня все видят. Мне было на все наплевать.

Мы присели у подъезда. Было невыносимо жарко. Но под деревом была тень.

– Сейчас тебе надо еще вмазаться, чтобы отойти. Лечь, включить спокойную музыку и ни о чем не думать.

Он знает в этом толк. Он принимает наркотики с 22 лет. Не всегда. С перерывами. Но толк в этом знает. Сейчас ему 34, и он не собирается отказываться от данного стиля жизни.

– Вадим, – сказал я, – я же не могу жить без нее не минуты. Мне воздуха без нее нет.

– Если действительно не можешь жить без нее, если ты действительно ТАК любишь, то живи с болью в сердце. Проживи всю оставшуюся жизнь без нее, но с Ней. Живи ради того, чтобы делать добро, и никогда больше не делай зла. Потому что ничего, кроме этого, нет. Это я тебе точно могу сказать.



– Я ни с кем не спала. Но сейчас я действительно привязана к другому человеку. И я не люблю тебя. Хотя и люблю, но это уже другое чувство…

– Понимаю. Ничего. Ведь люди живут и без счастья.

Она снова прижалась ко мне, а  я продолжал сидеть неподвижно с тупым взглядом. Хотелось сдохнуть прямо там. Распластаться всем телом у ее роскошных ног. Она сжимала мои кисти своими красивыми нежными пальцами, а я небрежно вырывал их.

– Не колись, пожалуйста, – молила она.

– Как я буду жить дальше, тебя абсолютно не качается. Ты умерла.

– Мне что на колени встать, чтобы ты перестал колоться?

– Не надо. Хорошо. Я не буду, – сказал я просто так, чтобы она не вставала на колени. Она могла это сделать. Я знал. Ей безразлично, что о ней говорят и думают окружающие. Она знает себя.

– Помнишь, я тебе обещал, что даже если ты меня бросишь, я буду всю жизнь тебе верен и буду любить тебя до самой смерти.

– Да.

– Так вот, знай, так оно и будет.

– Не надо. Мне этого всего не надо. Прости и живи дальше. У меня теперь новая жизнь. Я уезжаю далеко…

На это я ничего не ответил.

– Проводи меня в последний раз? Это очень важно… – грустно сказала она.

– Самое главное ты уже разрушила, причем легко, – холодно сказал на это я, – Теперь ничего важного не осталось, продажная скотина.

– Не груби. Проводишь? – спросила она еще раз, встав со скамейки.

– Нет,– ответил я, не поднимая глаз.

Она оставила большой серебряный Крест в моей руке и ушла. Я смотрел ей вслед. Я знал, что так уходит моя жизнь. И я не пытался ее остановить. Она была уже не со мной. Она была уже где-то не здесь. А была ли она когда-то вообще?

Как я оказался дома, помню смутно. Всю ночь сердце устраивало дикие гонки. Ноги скручивала судорога, дышать было тяжело. Я просто лежал и мечтал, что эта проклятая мышца, которая гоняет кровь по моим жилам, остановится сама собой. Но я выжил, и теперь я пишу вам это.

Я выбрал этот путь. Путь сущности, которая умерла и так же, продолжает идти к смерти. Я выбрал то, каким образом я умру. Я выбрал, как мне жить. Ежедневно я, обмотав кулаки эластичным бинтом,  по нескольку часов отрабатываю удары на бетонной стене. От этого кулаки у меня стали как кувалды. Я вырубаю одним ударом. Без вариантов. И масса не важна. Правда, соседям мои тренировки не очень нравятся. Иногда они не выдерживают и очень ругаются.



III



Пришел пузатый старик. Национал. Говорит с акцентом. Все-таки не соврал. Действительно покупает этот тупой фибротренажер для талии. Своей старушке покупает, наверное. Кому же еще.



– А ты и не разобрал?!– машет руками и смеется. – Почему товар не подготовил?! Не верил, что куплю?

– Верил, – оправдываюсь. – Протер, но разбирать-то, конечно, не стал.

– Помни, – улыбается, – я человек слова, – и зачем-то протягивает мне визитку: «Генеральный директор ООО «Строф. Профиль» Ильмир Гаязович».

Спать хочется. Надо сходить выпить кофе с колой. Кофеин необходим, чтобы простоять весь день. Иначе спать очень хочется. И  с покупателями получается вялый разговор. Одна старушка прошла с сумкой. Я ничего не говорю. Просто наблюдаю. Охранник подходит к ней, объясняет, что такие здесь правила, нельзя с сумкой в магазин.

– Сынок, да там у меня ничего нет.

Он снова ей объясняет. Она понимает. Уходит.

Потный низенький мужичек заходит в отдел. Снимает грязную засаленную кепку.

– Мне фуражку льняную надо.

– Льняных нет, есть только хлопковые, – говорю.

– Нет, – объясняет. – Я потею сильно, в хлопке жарко, а в льняных самое заебись. Не потеешь. Нигде найти не могу, – говорит он и быстро уходит.

Вызвала Татьяна Дмитриевна. Наш директор. Милая женщина, но в  последнее время у нее закидоны. Видимо, климакс. 55 лет как-никак.

– Вызывали, Татьяна Дмитриевна?

– Да, проходи Денис.

Сажусь на стул. Напротив её.

– Денис, что с тобой? Продажи за последнее время у тебя упали. Ты ни с кем из персонала практически не разговариваешь. Часто опаздываешь. Что-то не так у тебя в личной жизни?

– У меня нет личной жизни, – коротко объясняю.

– Прости. Но что-то же у тебя случилось?

– Нет. Все как всегда. Я хочу написать заявление об увольнении.

– Причина?

– Никаких причин. Просто так надо.

– Денис, ты в последнее время какой-то аморфный. Что с тобой?

– Ничего. Я написал заявление. Мне осталось отработать две недели, и я уйду от вас.

– Другое место нашел? – она состроила искреннее удивление на лице.

– Нет. Просто не могу здесь больше, – в сотый раз коротко объясняю.



Девочка смотрела на меня пронзительно темными карими глазами. Чистое и светлое личико. Господи, что – же за небеса одарили тебя такими глазами, девочка?!

– Даша! – крикнула женщина.– Что ты там делаешь? Пошли!

Девочка еще несколько секунд посмотрела вглубь меня и скрылась прочь. Навсегда. К сожалению…

Сергей толкал на полной скорости коробку с велосипедом. Сергей – старший консультант. Ножки низенькие и крепкие. Сухой и выносливый, как ишак. Передвигается только трусцой. У него самые высокие продажи, и в каждом месяце он лучший продавец. Очень старается. Наверное, от этого он счастлив.

Есть у нас в отделе и девочки. Алеся, милая девушка, работает здесь уже год. Она первая, кто подошла ко мне с расспросами личного характера о моей жизни, на которые я так ничего внятного ей и не ответил.

Консультант Женя, парень 18 лет, пока нет покупателей, прилег за тренажер покачаться. Жизнь отвратительно безвкусна. Люди – пластмассовые куклы. Машинки, постоянно куда-то катящиеся, пока незримый огромный ребенок толкает их из стороны в сторону.

Время обеда. Все по очереди пойдут есть. Я иду последним. Мне все равно. Уже давно я не ощущаю вкуса еды. Ем только потому, что так надо. Этого требует мой организм. За отсутствием вкуса к миру я нахожу утешение. Люди слишком долго живут, чтобы так мало понять. Это потому что понимание приходит не со временем, как принято думать, но со смертью, как является в действительности. А вообще, любое происходящее явление ограничено временем существования предмета, на котором оно фокусируется, или порой и того меньше. Так что не стоит сильно переживать и печалиться по поводу жизни.



– Денис, познакомься, это Рома. Рома, это Денис. Он будет тебя обучать.

Новый стажер. Молоденький парень, на вид лет 21 –23. Глубокий взгляд. Темно-голубые глаза. Не знаю, сколько он тут продержится.

Иду показывать ему обувь.

– Как понимаешь, – начинаю объяснять технологию, – обувь в нашем магазине делится на два вида – спортивную, специализированную и для повседневной носки. Спортивная обувь, – беру в руки кроссовки, – состоит из подошвы с воздушной подушкой для амортизации. Пятка поднята для дополнительной защиты голеностопа. Как правило, кроссовки для бега делаются из синтетического материала….

– Записывать будешь? – спрашиваю.

– Нет, пока и так понятно. Запомню, – уверенно отвечает.

Продолжаю ознакомление, переходя в отдел одежды.

– Итак, одежда. Технология у «Adidas» семейства Клайма. Это клайма-кул (воздухообмен) – проветривание в местах особого потения, клайма-лайм (влаговывод) – впитывание пота одеждой, клайма-варм – сохраниние тепла, клайма приуф – защита от ветра и дождя. Так, вроде бы, все. Повторить сможешь?

– Да, но надо бы еще подучить.

– Ой, совсем забыл. Есть еще технология фармстэйшен: 3–Д покрой, повторяющий форму тела. При движении одежда оказывает минимальное сопротивление телу.

– Рома, завтра сможешь все это повторить? – спрашиваю.

– Постараюсь, – отвечает.

Я записал стажеру вышесказанное на листок. Оставил его учить, а заодно и присматривать за отделом. А сам пошел в отдел техники. Там одна женщина устроила истерику из-за того, что ее обслужили не так, как ей хотелось.

– Денис, – обратилась ко мне Алеся, – ты же психолог. Поговори с ней.

Я подошел к девушке.

– Понимаете, – начал я, – что именно вас не устроило в обслуживании?

– Я…– перестала вдруг истерить она, – мне не те трусики принесли, какие я просила.

Тут я невольно засмеялся.

– Понимаете, продавец-консультант, это вам не говно собачье. Это, конечно, обслуга, но все-таки не говно собачье.

«собачье говно», – проговорил я ей медленно, по слогам и очень громко прямо в лицо.

Коллеги и столпившиеся покупатели смотрели на меня с недоумением и ужасом. Татьяна Дмитриевна подоспела во время. Она схватила меня за локоть и отвела в сторону.

– Денис! Да что с тобой!? – закричала она.

А я просто молчал и смотрел на нее.

– Денис, ладно. Я вижу ты не в себе. Сейчас иди домой и хорошенько выспись. А завтра приходи как обычно.

Домой я шел не спеша и привычным маршрутом. От места моей работы до дома одна остановка. Поэтому я всегда хожу пешком. Пока иду, как правило, не думаю ни о чем. Но в последнее время воспоминания о былом счастье стали все сильнее одолевать меня. Тяжелые сны не дают мне покоя по ночам, а проснувшись, я горько плачу о девочке, которую много лет назад потерял. И которую, к сожалению, я даже не смогу обнять напоследок. Поэтому мне приходится чаще обычного делать инъекции. Пелевин говорил, что самый сильный галлюциноген – это чистяк. Теперь я его понимаю. Очень понимаю.



IV



Мы шли по мосту. Ладони наши были крепко сомкнуты. И божественное тепло циркулировало по кругу: из нее в меня, из меня в нее. Она предложила остановиться, чтобы посмотреть на идущую под нами воду.

– Любишь смотреть на воду? – спросила она.

– Не знаю, – ответил я, – никогда над этим не задумывался. Я прижался к ней сзади, как будто боялся, что она упадет с моста в воду. И бушующий поток грязной реки унесет мое счастье неведомо куда.

– Оля, – продолжил я, – я из тех людей, которых невозможно забыть.

– Ты говоришь банальность, – продолжая смотреть на воду, сказала она.

– Да, но я не то хотел сказать, просто слова правильно сложить не получается…

– Посмотри, какая в небе луна! – чувственно сказала она. Я посмотрел в темное небо.

– Да не туда, – засмеялась она. Я посмотрел в другую сторону и увидел прекрасную выпуклую Луну. Город напоминал литературную зарисовку века эдак девятнадцатого. Мы были в старой его части. И до того все это было неправдоподобно, до того все окружающее дышало счастьем и покоем, что казалось, и прохожим достается частичка этой божественной энергии. Было так хорошо, что в реальность происходящего верилось с трудом. Но тем не менее, это было правдой.

– Посидим у воды, – предложил я, и мы спустились с моста и уселись на деревянной скамейке. Так, обнявшись и целуясь, мы могли просидеть всю ночь. От близости реки становилось холодно, но нам было наплевать, мы согревались теплом друг друга. И не было для нас в эти моменты ничего, кроме этого чуда. Весь мир не существовал. Есть только МЫ.

Шелест листьев, деревья, прохожие – все видится совсем по-другому. Восприятие меняется. На все ты смотришь с необычайным сочувствием и добротой. С каждым живущим хочется поделиться этим ощущением безграничного и родного счастья.

– Почитай мне стихи, – предложила она.

– Я помню только Дарка, – ответил я.

– Почитай его. Я люблю, когда ты читаешь стихи.

Я вдохнул поглубже и с депрессивным выражением в голосе начал читать Fallin` in love Вад-Дарка :



Все, что скажет мне мир, обнаженный до самых глубин,

Я приму как подарок – с тобой поделюсь безвозмездно

Той, единственной, главной из главных живущих картин,

Где мы видим любовь, как вне времени ждущую бездну.



******************************

Гопота все шла и шла. В этом городе живет одно быдло. Поэтому всех жителей можно называть именно так. Поток обходил нас, пока мы, обнявшись, целовались в засос, застыв в таком положении посреди дороги. Сколько мы так простояли, полчаса, час или два, не знаю. Я бы стоял так целую вечность. Всю жизнь.

– Как ты? – очнувшись и взглянув ей в глаза, спросил я.

– Счастлива, – ответила она. – Я так люблю тебя.

– И ты никогда ни с кем не будешь, кроме меня?

– Никогда-никогда. Только с тобой, – ответила она.

– А если я умру, ты будешь с кем-нибудь спать?

– Нет, никогда и ни с кем. Я люблю тебя. Сегодня и навсегда.

Позже я узнаю, что это было просто красивыми словами. Только одного я так и не смогу понять, – зачем?

– И я тебе тоже хотел сказать, что никогда, даже если ты меня бросишь, я ни с кем не буду ни духовно, ни телесно. Потому что я просто не могу ни с кем, кроме как с тобой. Обещаю.

– Я не верю тебе, – грустно сказала она.

– Поверь, – улыбнувшись, сказал я.



********************************

Середина июля. Жара. Солнце. Утро. Дачный пляж еще не успел собрать всех отдыхающих. Толстая семейная пара намывается мылом недалеко от берега, как будто в бане им помыться нельзя. Рыбы величиной с ладонь, не боясь, подплывают к ногам. Вода как парное молоко.

– Что, ты так боишься заходить на глубину?! – она плеснула на меня воду и рассмеялась.

– Ну, ты же знаешь, я не умею плавать, – смеюсь я.

– Я же рядом! Я спасу!!!– крикнула она и поплыла, размахивая красивыми ногами. А ревновал я к ее любому, кто видел ее в эти моменты. Как в прочем и не только в эти. Всегда. Постоянно. До того она прекрасна, до того природна и естественна. Все в ней дышит такой живой и неподдельной жизнью.

«Мама дорогая. Если я её потеряю, я же умру», – подумал вдруг я. – Я же не смогу ни одной минуты без нее. Мне же жизни не будет!»



*********************************

C неба падали черные хлопья. Дышать без респиратора было невозможно. Весь город был в масках. Всё: машины, деревья, люди, остановки, улицы – было покрыто копотью. Горел промышленный завод. Авария на военном заводе «141». У меня был зонт. Им я прикрывался весьма безуспешно, но все же это было лучше, чем просто идти, подставив морду летящему черному снегу. У меня был выходной, но я спешил на завод. У Оли сегодня смена. Я не мог дозвониться. Сердце выпрыгивало из груди от одной мысли, что если…. К счастью, все обошлось. В момент аварии, она как раз уезжала за деньгами рабочим.

В этом месте все когда-то и началось. Она работала на заводе. Я работал на заводе. Так мы и познакомились. Она в отделе сбыта, позже в расчетном, я в тарном. Изготавливал тары для снарядов. Если в утилизации не хватало подрывников, то по приказанию начальства я шел туда. Я был опытным подрывником. Я не боялся работы. За работу, сопряженную с риском, хорошо платили, это нравилось моей девчонке, а мне нравился риск.

Однажды мой напарник перетянул снаряд, и из этого получился большой бум. Ему оторвало нос и руку, и даже член порядком задело. Вследствие чего его бросила жена.

«Без носа, – сказала она, – я еще могу прожить, а вот….» Жаль бедолагу. Руководство выплатило ему 120 тысяч деревянными и предложило бесплатные обеды до конца жизни в заводской столовой. От обедов он отказался, а на полученные деньги нанял киллера и убил бывшую жену. Что очень легко и скоро раскрылось. Об этом писали все местные газеты, но так же скоро и легко все и забыли об этом.

Я пришел домой. Обнял крепко Олю. Она заплакала.

– Я как представила, – сказала она, – что там мог быть ты…  Без тебя моя жизнь не имеет смысла.

– Моя тоже. Без тебя, – мы вновь сомкнули объятья.

Мы пообедали и, подождав минут пятнадцать, чтобы пища успела улежаться в желудке, занялись охренительным сексом. А другого у нас, стоит признать и не случалось. Мы днями напролет могли безумствовать. Трахались до упаду.

Позже при расставании она скажет мне: «Ты хороший любовник. У тебя умная голова и неплохая внешность. У тебя все получится».

А мне захочется уебать ей в ее изумительно красивое личико. За то, что она вот так вот, как шлюха, как мразь говорит о том, что было между нами. Размышляет как самка. Меня прямо коробило всего от этих ее слов.

Именно в тот день мне позвонил Вад-Дарк из Питера. Живой тогда еще. Он сказал, что он согласен со мной, на счет того, что все бессмысленно. И это собственно все, что он хотел мне сказать.



Далее я помню себя на какой-то блатхате. Я ждал, когда сварят дезоморфин, а проще – «крокодил». Наркотик, от которого из-за его высокой токсичности люди гниют заживо. Дешевый, доступный и несложный в приготовлении, он приобрел большую популярность в нашей стране, преимущественно у низших, малообеспеченных слоев.

Мне надо было уколоться, забрать с собой две дозы и побыстрее свалить оттуда. В квартире было дурно. Стоял сладковатый запах разложения. Повсюду валялись кучи из пустых пачек «Тетралгина» и обезглавленных спичек. Я зашел в дальнюю комнату, чтобы спокойно вмазаться. В кресле сидел человек. Голова его была запрокинута. Рот приоткрыт. Он никак не отреагировал на мое появление. Мне показалось это подозрительным. Я вышел из комнаты. Подошел к хозяину притона. Задал вопрос:

– Что с человеком, который сидит в кресле?

– Не знаю, – ответил он, – он уже как четыре дня туда зашел, так и не выходит.

– Еб твою мать! – подумал я, – Он же отъехал!

Я положил машинку в карман куртки и быстро покинул затхлое помещение. В подъезде спустился на этаж ниже. Задрал рукав. Укололся. Вдохнул воздуха. Меня торкнуло. И торкнуло как следует. Торкнуло от души.

Весь вопрос в этом деле стоит всегда в деньгах. Есть деньги, значит, будет хорошо. Нет денег, хорошо не будет. Будешь ходить из угла в угол и мучиться. И мучения твои будут тяжелыми и очень неприятными. Одно из самых доступных средств в таком случае, при условии, что вы не сильно с претензией, – это взять пачку таблеток «Тетралгин» и капли для глаз «Тропикамид». Таблеточки растолочь до порошка. Разбавить пятью кубами водички. Хорошенько размешать. Вытянуть через ватку. Добавить пять кубов «Тропикашки» – и вполне сносная ширка (если ничего лучше нет) готова. На последних кубах глаза уже плохо видят шприц, и трудно понять вводишь ты в вену или мимо. Иногда теряется сознание. Но это так, к слову. Да что греха таить, я сам когда-то, находясь в безденежном положении, торкался неделями этим говном. Ходил и клянчил деньги у всех, у кого было возможно их получить. Так мне херово было.



Оказавшись на улице, я шаткой походкой направился к остановке. Дикий сушняк настиг меня у ларька. Я купил колы и с удовольствием опростал бутылку одним махом.

В маршрутке меня стало тошнить. Я подумал, что удастся дотерпеть до своей остановке. И тут я ошибся. Женщина, сидевшая рядом со мной, брезгливо ворча, переместилась подальше. Благо «Газель» была не полностью набита пассажирами и им было куда от меня пересесть.

Дома мне стало совсем плохо. Я замерил температуру. Она упала до 35. Раздался звонок. Мобильник. Звонила Она.

– Привет, как ты? – спросила она.

– Никак. Не звони мне, - ответил я приглушенным голосом.

– А что у тебя с голосом? Ты опять?..

– Да. И снова. Не звони мне. Нам не о чем разговаривать.

– Почему?

– Я люблю тебя. И буду всегда любить. Но предателям нет прощения. Помни это. Сука.

На этом я отключил телефон и закинул его подальше под кровать.

Наверное, я был тогда с ней излишне груб. Незаслуженно груб. Ведь я знаю наверняка, она не врала, когда говорила, что ни с кем не еблась. Но разве того, что она скучала по кому-то другому.  Привязалась к какому-то херу душой и сердцем, разве этого недостаточно, чтобы умереть?



V



Утро было таким же, как и всегда. Не хуже и не лучше. Серое беззвучное пробуждение. Умывание. Плотный завтрак, приготовленный еще вчера. Все действия выполняются рефлекторно, без излишних размышлений над тем, зачем ты это все выполняешь? Так я научился жить. Научился, потому что когда-то очень захотел обрести этот безвкусный покой в душе.

Выходя их подъезда, я зачем-то пнул пластиковую бутылку, лежащую у меня на пути. Обычно я так не делаю, а в это утро почему-то поступил именно так.

– Денис! – окликнул меня знакомый голос. Я обернулся. Радик – местный алкоголик. Человек не плохой и не хороший. Но я слышал, что тот, кто не делает зла, но и не делает ничего хорошего все равно попадает в ад наравне с грешниками. Так что все мы аду, и в ад мы идем.

– Чего тебе?– спросил я его.

– Дай червонец, с похмелья болею, – объяснил он.

– На, – протянул я ему пятидесятирублевую купюру.

– Спасибо. Добрый ты человек.

– Не думаю, Радик. Не думаю.

Я пожал его толстую волосатую ладонь и пошел дальше. Правая рука у меня немела и не поднималась. Так у меня бывает. Это связано с нарушением сердечно-сосудистой системы. При моем образе жизнь такие проявления организма не удивительны. Вены болят. Тромбы, узлы. Тут хороши «Гепариновая» или «Тетрацеклиновая» мази. Но моим венам уже и это мало помогает.

Оставалось пять минут до начала рабочего дня. Какой-то парень в штатском нервно курил у дверей магазина.

– Денис Евгеньевич? – обратился он ко мне.

– Да, – слегка удивленно ответил я.

– Мне надо с вами поговорить.

– О чем? И кто вы?

Он достал удостоверение сотрудника Г.Н.К. Нельзя сказать, что меня это напугало, но некоторые опасения все вызвало.

– И что? – равнодушно посмотрел на него я.

– Я думаю, нам лучше поговорить где-нибудь в спокойном месте. Тут недалеко есть кафе.

– Да, но у меня через пять минут рабочий день начинается.

– С Татьяной Дмитриевной я уже поговорил. Наш разговор не займет много времени.

Происходящее напоминало кадры из кинофильма про наркотики и спецагентов. Я не мог понять, происходит это в реальности или всего лишь мне кажется. Что-то было не так в этом мусоре. Вроде бы, опер, а говорил совсем не как опер. Красиво и с расстановкой. Очень уважительно и даже с каким-то почтением. Язык его, я бы даже сказал, был весьма литературным. Жесты и повадки аристократичны. В кафе он заказал кофе. Я тоже. Черный, с четырьмя ложками сахара.

– Вы помните Павла Фигурнова? – деловито спрашивает.

– Да, и что с ним? – отвечаю спокойно и не менее спокойно спрашиваю.

Когда-то мы с Павлом были неплохими друзьями. Он был наркоманом и, казалось, неплохим другом. Мы рыскали по городу в поисках наркоты. И даже если денег не было и достать, вроде бы, было неоткуда, то Павел всегда находил выход. И мы вмазывались вместе, находя в этом успокоение. Но как-то он вызвал доставку. И тут же позвонил по другому номеру. Он сказал тогда: «Они будут через десять минут. Будьте готовы».

– Все, Павел, я ничего не слышал и ухожу, – сказал я, и побыстрее ушел.

Павел был сотрудником Г.Н.К. т.е. стукачем. А это как-то не вязалось с моими идеологическими соображениями. Да и не хотелось, чтобы в какой-то неподходящий момент мне заодно с ним проломили башку или, что еще хуже, засунули в жопу дубинку и проломили голову только за то, что я был с ним.

– Его убили, – сказал «гнкашник», как будто для меня это имело какое-то основополагающее значение.

– Это меня не удивляет, – я отхлебнул кофе из чашки. Оно было вкусным и горьким.

– Он работал на нас.

– Об этом мне известно.

– Скоро убьют и вас. Вы должны согласиться сотрудничать с нами.

Я даже не стал спрашивать за что. И почему. Только сказал ему:

– Вы опоздали. Внешне я выгляжу вполне здоровым и сильным, но мои органы изношены. Сердце на ладан дышит. Печень разрушена. У меня цирроз последней стадии. Я и так умру скоро. Причем очень. Вы не сможете ничего сделать. Перспектива ближайшей смерти меня не пугает. Перспективы боли тоже, потому что я ее просто не чувствую.

На этом я встал из-за стола и быстрым шагом пошел к выходу.

– Она просила передать, что любит вас! Она хочет спасти вас! – крикнул он мне вслед.

– Это уже не имеет никакого значения. Спасать больше некого, – не оборачиваясь, прошептал я.



Внезапно подул сильный ветер и с неба обрушился ливень. Мои черные кеды «Найк» моментально промокли. Я понял, что одет не по погоде. Не потому, что пошел дождь, а потому, что уже октябрь. Осень. И в тряпочных кедах уже довольно холодно, и пора бы переходить на обувь посерьезнее.



И все-таки. Жаль, что он мертв. Временами Павел был славным малым. По отношению ко мне. Как-то я послал его нах по одному вопросу, он обиделся и сказал, что бы я не обращался к нему больше по поводу «достать». Я ответил, что больше не обращусь. А на следующий день он позвонил мне и спросил: «Чего ты хочешь? Хочешь попить пива и куда-нибудь сходить? Телку? Аттракцион?». Я ответил: «Хочу вмазаться», и через полчаса этот прохиндей приехал ко мне с двумя кубами милого дела в шприце.

Игла вошла в вену. Он слегка оттянул поршень. Проверил – кровь пошла. Ввел. Два куба вошли изумительно, к горлу подступил химический привкус, но приход был слабеньким. Я, он и еще двое попрыгали в такси и поехали в соседний городок за этой дрянью. Если бы я знал о последствиях этой поездки для меня, я бы лучше остался дома. Но об этом позже.

В городе N мы вышли у обветшалой хрущевки. Там кругом были только хрущевки, старые дворы, которые наполнены крысами и разрушенными гаражами. Это город потерянных и забытых. И там нам было самое место. Те двое ушли по своим делам. Я и Павел прошли одну улицу пешком и сели в другое такси. У магазина «Разалия» мы вышли. Через дорогу, находился салон игровых автоматов. Там неопределенного возраста человек продал Павлу «черный квадрат» и еще два пакета Спайса.

В аптеке, находившейся через пару улиц, я купил четыре двухкубовых шприца и пачку ампул с водой для инъекций. Пока ехали, пока еще неизвестно куда, Павел развел два шприца по кубу. Вмазался сам и затем вмазал меня. Разумеется, мы останавливались. На ходу это сделать невозможно. Павел обжег иглы зажигалкой. Загнул и выбросил. Ему не наплевать, что кто-то может заразится гепатитом С. Его гепатитом С. И уже тогда моим Гепатитом С. Но тогда еще я об этом не знал. Только догадывался. Иглой я кололся всегда своей. С блядьми не трахался. Вообще не трахался. Я же дал слово Ей. Мне это западло.

– Отец, – обратился Паша к водителю, – а где здесь сауны? И где блядюг снять можно?

– Сауна здесь недалеко, – ответил тот, – а проституток сейчас найдем.

Он стал рыться в записной книжке.

– Вот. Нашел. Одна татарка. Вторая русская.

– Пойдет, – сказал Павел.

Машина уже стояла у сауны, когда мы подъехали. Из нее вышел старый пузатый хер в черных очках. Я впервые в жизни увидел, как выглядит живой сутенер. Две шмары сидели в машине, пока Паша договаривался с папиком. Одна была еще не так плоха, а вторая совсем никудышная. Страшная и пузатая с огромным шрамо через весь живот. По всей видимости, кесарево сечение. Невыносимо и мерзко. Но это меня не трогало.

В сауне было жарко. Две проститутки стали скидывать с себя одежду. Павел закрыл дверь и вышел со мной в предбанник.

– Слушай, – мы грабанули хату. Только об этом никому.

– Не надо меня в это посвящать, – холодно сказал я и понял, что он не просто так откровенничает со мной.

На деревянном столе уже лежало четыре заряженных «машинки». Как раз подоспели те двое. Мы снова треснулись. Две проститутки сидели голые и спокойно наблюдали за происходящим. Меня бросило в пот. Я пошел ополоснуться по пояс под кран. Когда зашел обратно в комнату, где находился стол, у Павла уже вовсю сосала та, что не так уродлива. Вторая же сидела и смотрела на меня. Я сел. Достал пипетку. Забил спайса и дунул.

– Ты джинсы намочил, – обратилась она ко мне, намекая, что я должен их снять.

– Ничего, – ответил я. Снова забил. И снова дунул.

– Ты давно этим увлекаешься? – спросила она, указывая взглядом на шприц.

– Нет, изредка, – ответил я.– Я не ебусь, потому что я люблю.

– У него жена, – крикнул Павел из соседней комнаты, – парень не изменяет.

– Только колется, – добавил я.

У Павла не вставал. Шлюха целый час мусолила его висящую шнягу у себя во рту. А у него все не вставал и не вставал.

– Ну, ты и слабак, – сказал я.– У меня бы давно уже встал.

– А ты посиди на этой хуйне, и у тебя не будет вставать,– оправдался он.

Время подошло к концу. Заплачено было за час.

– На сегодня рабочий день закончен, – протянул я пакетик со спайсом так и не сдвинувшейся с места за весь час проститутке.

– Продлевать будете? – обратилась она к Павлу.

– Эту, да. Тебя нет

– Так не пойдет, мы в паре работаем, – возмутилась она.

– Да ты не бойся, Денису она не нужна. Ее только я буду.

– Нахуй не нужна, – подтвердил я, делая затяжку.

Она позвонила по телефону:

– Они ее продлевают на час. Но второй совсем никак.

– Да нахуй не нужна! – снова подтвердил я, снова делая затяжку.

Проститутка завернула использованные шприцы в туалетную бумагу и выбросила в урну при выходе из сауны. Села в такси. Уехала.

У Павла по-прежнему не вставал. Дева Мария все насасывала ему. А я курил в стороне, принимая происходящее за страшный и ужасный сон. Я наблюдал себя издали и видел все в тумане. К тому времени у меня уже не было души, поэтому от такого падения мне не было больно. Я ничего не чувствовал. Ничего.



VI



Павел вышел из синего Форда. Подошел к ментовскому уазику. Что-то пошептал им. О чем-то договорился. Он собирался сдать меня «гнкашникам». Подставить. Но пока я не знал, как именно. Он мог подложить мне пакет с порохом. Но я постоянно проверял карманы и ничего там не находил. Мог оставить ворованный мобильник. Но и его у меня не было. Был только свой, законный, нажитый потом и кровью

Ключа от дома у меня не было. Потерял. Я сидел на лестнице и ждал, пока они придут и проломят мне голову. Потом выволокут мое тело к машине. Забросят в багажник. И где-нибудь на берегу бурлящей реки расчленят и выбросят по кусочкам.

Когда мне удалось пробраться в собственное жилище, Детройд был полон военных машин. Все переулки были оцеплены. К окнам я не подходил. В любой момент меня могли застрелить. Я был у них на мушке.

Эта гонка закончилась только через три дня. Когда действие препарата прошло, я полностью осознал, что опасность была мнимой. Правда небольшая паранойя и мания преследования еще держались пару дней, но было уже не так тяжело. Мы кололи тогда какое-то говно из черного пакетика. Порошок подобно «коаксилу», последствия применения которого крайне плачевны (острый кариес, потеря зрения, ампутация конечностей и т.д.), плохо растворялся в воде. А это ведет к образованию тромбов в венах.

Там была еще эта женщина. Рыжая, с необычайно проникновенным взглядом. Я снял с ее лица очки, когда она прижалась ко мне и приблизила губы для поцелуя. Ее глаза… Боже, как я люблю ее глаза! Темно-карие, с обведенной темной полоскою радужной оболочкой. Зрачки расширены независимо от времени суток.

Живительное тепло ее тела приятно щекотало мои мертвые кости, едва покрытые прослойками высохших мышц и сухожилий. Напрасно взывала она к тому, кто уже умер. А потом она почему-то упала на колени и горько заплакала. Я по своему обыкновению стал утешать ее. Знаете, как это всегда бывает, когда сказать нечего (что тут скажешь, если горе случилось?), но говоришь всякую чепуху, чтобы хоть чем-то забить невыносимые тяжелые минуты. Я сказал, ей, что Он умер. Но что он умер с любовь к ней. Как и жил впрочем. Господи, если бы вы знали, уважаемый мой читатель, как она прекрасна была в своем горе. В этом искреннем оплакивании кого-то родного, но давно ушедшего. Как она обнимала меня. Как жарко целовала. Прижимала к себе. Отталкивала. Потом снова прижимала и снова целовала. Вся жизнь, вся неудавшаяся жизнь стоит этих мгновений, которые, увы, случаются уже после смерти. Если б вы только знали, как я хочу сейчас прижать ее к себе и поцеловать!..

**********************

Помимо меня и водителя в такси сидел Павел и еще какой-то мужик, имени которого я уже не помню. Он много сморкался в платок и постоянно шмыгал носом. Дверь открылась. В машину села молодая девушка.

– У нас только тысяча и телефон, – заговорил с ней «сопливый», – за который мы завтра вам отдадим еще тысячу. Третий, – он указал взглядом на меня, – не будет.

– Я не знаю, – сказала она, – сейчас я мужу покажу телефон, если он согласится, то тогда все нормально.

Через минут пять она вернулась, и мы поехали к реке.

– А куда мы едем? – спросила она.

– К реке, – ответил Павел.

Эта была именно та река, где мы с Ольгой когда-то гуляли и с моста которой смотрели на уходящую воду.

– О, экстрим, – улыбнулась она. Никто из сидящих в машине не улыбнулся ей в ответ.

– А мне домой, – сказал я водиле, когда Павел и «сопливый» ушли трахать проститутку на берегу реки.

– Охренеть, – удивлялся водитель, пожилой мужчина с седыми волосами, – как тяжело не было, но я свою старушку никогда на панель не просил идти, а тут сам муж ее сутенер…

– Да, – ответил я. И больше ничего не сказал.



*************************

– Далее, – указал я Роме на висящие вверху футболки, – ты должен будешь рассказать про вещи из натуральных волокон, то есть хлопок, лен, шерсть, пух. Это одежда для повседневной носки. Плюсы: одежда приятна телу, экологична. Минусы: неизносостойка. Далее вещи из синтетических волокон – это одежда для занятий спортом. Специализированная одежда, которая делается из полиэстера, эластана, полиамида и акрила. Плюсы: не теряет форму, износостойка и технологична. Минусы: не приятна телу. Еще есть вещи из смешанных типов тканей. Которые также идут для повседневной носки. Они более износостойки и вполне приятны телу. Это как бы золотая середина для покупателя, который ориентирован на практичность прежде всего.

Роман все записал и повторил. Хороший парень, но немного замкнутый и неразговорчивый. Думаю, он долго у нас не задержится.

– Ты должен будешь завтра рассказать все это Татьяне Дмитриевне. Рассказать без запинок, иначе ей это не понравится, и она может тебя не утвердить. Женщина она добрая, как я уже говорил, но не в данном случае.

– Я постараюсь, – только и сказал Роман.



День закончился как всегда. Только непривычный голод настиг меня на полпути к дому. Я зашел в ближайшее кафе. Съел тарелку лапшы с фрикадельками и вкусную шаурму. Выпил чая с лимоном и четырьмя кубиками сахара. Посидел минуту другую. Рассчитался и ушел.

В этот день я гулял всю ночь. Не хотелось сидеть дома. Все равно был «неприемный» день. Режим. Иначе – истощение и сбой всей системы. Уснуть я не мог и болтался по темному и дождливому городу до самого утра, как молодой «Степной волк»*.



– Сука! Блядь злоебучая!!! Я же тебе не изменял! Не изменяю! И не буду изменять!! – летели крики из окна первого этажа. Далее последовали глухие звуки ударов и женский плач.

– А ты, – продолжался мужской ор, – как последняя шлюха, трахалась с этим козлом!

Звуки ударов снова сменили крик. И снова женский плач и мольбы о помощи.

Я остановился. Вдохнул. Поднял лежащий под ногами камень и бросил в окно. Оно разбилось. Никто не откликался. Мужик безбожно лупящий свою жену никак не давал о себе знать. Прошло пятнадцать минут. Я засек. Я всегда в подобных случаях жду пятнадцать минут и ухожу. Так же я поступил и в этот раз. Никто не вышел, чтобы набить мне морду. Даже слова не сказали. Нормально. Едем дальше.

Параша. Смятая картонная коробка. Мертвая кошка. Ее запах слегка ощутим, но все же это запах разложения. И он напоминает, что смерть всегда рядом. Как и шприцы, которыми усеян весь этот адский город. Наверное, бог ссылает сюда особо провинившихся при жизни. И тому, кто всем сердцем не верит в реальность существования этого места, он дает шанс покинуть его. Остальные же навсегда остаются здесь. Наверное, именно поэтому Она уехала отсюда, а я остался.



Когда я слоняюсь по улицам с целью убить время, то сканирую на истину все, что вижу. То есть пытаюсь получить знание из каждого попадающегося моему взору объекта. Иногда такой вид медитации позволяет мне детально точно переживать кадры из прошлого. Не всегда приятные. Не всегда счастливые. Но мои, родные и прочувствованные мною до последней капли.



Всю свою жизнь я испытывал и продолжаю испытывать чувство обреченности. Это чувство не покидало меня полностью и в моменты истинного счастья. Но я даже рад тому, что не создан для счастья. Быть несчастным в мире, где каждую минуту кто-то страдает и умирает от голода, холода и насилия куда более нравственно и благородно, нежели радоваться жизни и быть счастливым и сытым теплом ближнего.

Прав был Чернышков, когда говорил: «Ада нет, есть наша жизнь». Я теперь многое понял из его слов. Я понял, что нельзя умирать просто так, ничего не сделав. Даже если ты потерял самое главное, даже если жить дальше невозможно, нельзя умирать просто так. И надо сделать все, что сможешь во имя любви к этому человеку, который хоть и потерян, но всегда остается с тобой. Для людей, которых ты любишь и которым ты небезразличен. А таковых, как показала жизнь, не так уж мало. Это важно для тебя самого больше, чем для кого-то другого…

Любовь к женщине и верность ей – единственное, ради чего по-настоящему стоит жить. И этому надо быть верным всегда. Всю свою жизнь.  И жить стоит только так и никак иначе, потому что жить как-то по-другому просто не имеет никакого смысла.



VII



Охранник ходил из стороны  в сторону. Накачанный до предела, он походил на большую раздутую сосиску. Глупый, но очень добрый и открытый парень. Он всегда мне нравился. Нет в нем той надменности и лицемерия, что есть в большинстве людей. Все звали его Даней. Даней звал его и я, но мы редко общались. Я просто не знал, о чем с ним можно поговорить. Конечно, мы бы могли отлично побеседовать о спортивном рационе, о балансе белков-жиров-углеводов и режиме питания. Но все это было мне неинтересно. К слову сказать, я давно разучился получать удовольствие от общения с людьми. Реальных людей мне вполне заменили книги. Разные. Их много. И они все как родные. Родные люди, которые мне очень дороги. Иногда я даже сплю с ними. Обниму пару томиков Камю и Буковски и Кафку не забуду. А у подушки положу «Голос» Полонской. И так засыпаю, легко и нежно согреваемый их теплом.

Дверь открылась, и в магазин вошла женщина. Западного типа. Смуглая. Холеная вся, роскошная и при этом в глазах вековая печаль. Явно не местная. Здесь таких людей не увидишь.

Даня, да и все присутствующие смотрели на нее с изумлением. Только для меня величавый облик этой дамы был привычен. Это была моя сестра.

– Здравствуй, – сказала она.

– Здравствуй, – сказал я в ответ и обнял ее.

Мы прошли на склад. Там можно было спокойно поговорить.

– Ты постарел, – она держала меня за руку.

– А ты нет. Прекрасно выглядишь.

– Что ты делал все эти годы? Почему не давал о себе знать?

– Я думал, ты давно забыла о моем существовании.

– Не забыла.

– Это приятно.

– Ничего не делал. Просто жил, как мог.

В зал забежала Олеся.

– Извините, – тихонечко сказала она. Взяла коробку с кроссовками и убежала.

– Ты так опал. Что с тобой сделало время, проведенное в этом городе. Эти пять лет убили тебя.

– Меня убило не это:



«Что зрим мы? Лишь камни зрим.

И ослик идет по ним»



– Да, да. Знаю. Пауль Целан. Мой любимый поэт. Помнишь? Не сейчас, не об этом. Тебе надо уехать. Поехали со мной в Мексику?

– Зачем? Что я там забыл?

– Просто поехали, не задавая вопросов.

– Ты же человек-рентген, разве ты ничего не видишь?

Я приложил ее ладонь к своей груди.

– Сердце изношено, как и все остальные органы. Ты все эти годы размеренно, но постоянно употреблял наркотики. И ничего не писал.

– Ни строчки.

– Плохо-плохо-плохо. Тебе осталось совсем недолго, – огорченно кивала она головой.

– Нормально, – равнодушно улыбнулся я.

– Но это был лишь один из вариантов развития твоей реальности. Только один из сценариев, за который ты почему-то так крепко зацепился. И теперь ничего изменить нельзя. Произошли необратимые последствия.

– Этого я и добивался.



Кто-то одернул меня сзади за плечо.



– Денис, что ты стоишь, как вкопанный?

Алеся удивленно смотрела на меня.

– Привезли велосипеды. Надо разгрузить. У тебя кровь.

Я посмотрел на свои кеды. На них была кровь. И на футболке тоже. Из носа моего хлестала алая жидкость.

– Ладно, иди умойся. И посиди, задрав голову. Мальчики без тебя разгрузят.

Какая она милая, эта Алеся. Мне захотелось обнять ее. Прижать сильно-сильно и не отпускать, как какое-то родное, но давно позабытое существо.



*************************



Солидный мужчина в деловом костюме и с кейсом в руках присел за соседний столик. Меня насторожило это. Выглядел я как полное говно. Ногами передвигал с трудом. Говорил тихо. Так я обессилел, уколовшись за сутки пять раз какой-то синтетической дрянью из черного квадрата. Мне можно было плевать в рожу, а я бы даже ничего не сказал. Овощ. У меня слишком слабая нервная система. И наркотик, которым я накачался, мне не подходил. Мне нужно было что-то более щадящее.

Тогда, пять лет назад, все это только начиналось. Хотя и закончилось все именно тогда же. Множество раз я доводил себя до глубокого истощения. Едва не умирал. И все же восстанавливался и снова истязал себя, не получая взамен ничего. К моему удивлению, я пережил практически всех уродов, с которыми тогда тусовался.

Мужик не смотрел на нас. Но меня напрягало его присутствие. Впрочем, возможно, это была просто паранойя.



**************************

Рома отстажеровался четыре дня. Сдал экзамены Татьяне Дмитриевне. Не очень хорошо. Не на отлично. Ей понравился Рома. Но не понравилось то, как он работает.

«Какой-то он слишком инертный», – так она про него сказала. Поэтому ему так и не позвонили, после того, как он ушел. И он не стал продавцом-консультантом нашего магазина.

Две недели подошли к концу. Я попрощался с сослуживцами. Милые, в сущности, ребята. За эти полгода они все мне так или иначе полюбились, и каждый по-своему стал дорог.

– Зря ты от нас уходишь, Денис, – держала меня за руку одной рукой Татьяна Дмитриевна, а другой по матерински гладила по голове.

– Совсем не зря, уважаемая моя Татьяна Дмитриевна. Мне, конечно, и у вас очень нравилось. Но я нашел место получше. И думаю… Нет, даже уверен. Там мне будет куда приятнее и комфортнее, чем здесь. Вы уж извините за такую правду.

– И все-таки, Денис, куда ты собираешься?

– Скоро узнаете, Татьяна Дмитриевна. Но не сейчас. Позже…

– Ох уж эти твои вечные загадки! Странный ты человек…



Дверь за мной закрылась. Я решил, как следует прогуляться. Прошелся по проспекту Октября. Посидел на камнях у ДК «Химиков».

(В последнее время я вижу один и тот же сон: черная собака. Большая черная собака, и в ней сосредоточена вся доброта этого мира и дорогих для меня людей. Всё хорошее, что только для меня возможно. Но эта собака, некогда обласкавшая бы меня при появлении дОнельзя, теперь проходит мимо и просто не замечает меня. Между мною и ей невидимый и абсолютный заслон. Она мне больше недоступна. Я для нее более не существую…)

Позже, когда уже смеркалось, я оказался – в мыслях или же в реальности – не имеет никакого значения, – на том самом мосту, где мы с Ольгой много лет назад впервые поняли, что любим друг друга. Впервые узнали, что мы с ней самые родные друг другу существа в этом и всех остальных возможных мирах.



Сегодня доза будет не такой, как всегда. Она будет больше обычного. Гораздо.



В последнем сообщении, которое я получил от нее много лет назад, прежде чем навечно занести в черный список, были следующие слова: «Я всегда с тобой и за тебя! Прости!...» Сейчас я понимаю, что это значило, что она не любит меня. Но к счастью данный факт уже не имеет никакого значения.



Я достал свою аптечку. Сел поудобнее в кресло. Развел шесть кубов «грязи». Перетянул жгутом руку выше локтя.

Умереть можно много раз. Умереть в тексте. Умереть в жизни. Но живешь ты и любишь всегда единожды. Однажды, сегодня и навсегда. Без повторов и прецедентов. Шанс на счастье, то есть на любовь, уникален и тем более ценен.

Сейчас я вижу, что она танцует. Танцует и смеется мне. Обнимает и жарко целует в губы. А вот мы снова стоим на мосту. Смотрим на уходящую под нами воду. Я целую ее в шею. Тела наши плотно прижаты друг к другу. Нам тепло. И мы счастливы, потому что мы знаем, что никогда не отпустим друг друга. И в горе, и в радости будем вместе. Несмотря ни на что.



Мутная вода неспешно уносит меня в свои глубины. Затягивает.



Я вижу, как все туманнее и рассеяннее становится Её облик, – этой девочки, там наверху. Она становится все дальше и дальше. Еще мгновение – и я теряю ее из виду безвозвратно. Она отпускает меня, и я больше не сопротивляюсь… Ее родное лицо, очертания, силуэт – все рассеивается в абсолютной, вечной и холодной темноте….



Обещание не нарушил. Слово сдержал. Долг выполнил.

К списку номеров журнала «ЛИКБЕЗ» | К содержанию номера