Рафаэль Левчин

Хазеры и другие ворюги

Миф, как и эпос, выбирал столкновения, которые кажутся неоднократными. Аристотель считал, что если враг убивает врага, то это не тема для трагедии. Тема для трагедии?–?враг неожиданный... Сюжет обычно был подсказан мифами, но мифы выбирались такие, которые обеспечивали, подтверждали истинность, возможность сложной фабулы. Традиционные сюжеты заключали в себе элемент уже не раз использованных неожиданностей. Эти перемены могли происходить по вероятности или необходимости. Так говорил Аристотель.


 


Не скажу, что это опровергнуто.


Скажу, что это дополнено.


Пушкин говорит...


                                          В. Шкловский. «Энергия заблуждения».


 


–?Я говорю, что ты этого не говорил, а он говорит, что говорил; а ты что на это скажешь?


                                          Из фильма «Великолепная семёрка».


 


...сообщение о том, что наряду с хазарами в мире существует ещё одно племя под тем же именем, что эти двойники живут от хазар очень далеко, но их часто путают с настоящими хазарами, и время от времени...


                                          М. Павич. «Хазарский словарь».


 


Анализ того, что накладывает табу, сам по себе есть табу.


                                          А. Беличенко. «Что ничтойнее Ничто?».


 


Уже немало лет отмечаю я непрерывное действие некоего «закона двойственности» (формулировка моей жены), у Борхеса описаннoго как хрёнир, он же duplicatus casus Лема: если что-то где-то есть, то оно непременно повторяется, и стоит о нем упомянуть, как оно уж тут как тут, снова и снова. К примеру, обронил я как-то в частной беседе, что Дмитрий Быков, на мой взгляд, очень плохой писатель, и услышал в ответ удивлённое: «Как, а “ЖД”?»?–?и плечами пожал: не читал-де. Что ж, в тот же день книга и попала ко мне на аннотацию. И я прочитал этот почти семисотстраничный кирпич. Хотя, как мне подсказывали иные коллеги, можно аннотировать и не читая. Ну, то есть не читая полностью. Но я уж такой. Дотошный, знаете ли. Прочитал и даже потом местами перечитал. И не жалею, хотя мнения об авторе не изменил. Вернее, изменил?–?к худшему.


Тем не менее прочесть очень даже стоило. И перечитать тоже.


Прежде всего, это несомненно предпочтительнее позднего Пелевина, который для меня стал просто эталоном «как не надо», равно как и Сорокина, которого я ставлю чуть выше Пелевина?–?хотя бы стилист хороший, то есть хоть что-то даёт читателю, а не только отнимает.


Однако же в данном случае и стиль, как правило, ни к чёрту, и прочее немногим лучше. Автор сам так и заявляет в предисловии: «Наверное, это плохая книга...». Да и вообще: ну, книга чуть получше других плохих книг, так что же? стоит ли о ней вообще разговаривать?


Да, стоит. Ведь есть в ней всё же места, которые читаются с немалым интересом, а это, согласитесь, бывает не сплошь и рядом. То есть хотя это, на мой взгляд, тоже не литература, но всё же и не совсем симулякр. Может быть, это именно то, что мой друг К. обозначил как нечто новое, возникающее в наши дни и существующее на стыке искусства и симулякра? Это не проза и не поэзия (хотя непрерывно пытается быть и тем, и другим), не захватывающе, но и не то чтобы нудно, безусловно не правда, но и не совсем имитация... Попробуем понять, что же это.


Мне легко возразить: да было бы с чего копья ломать, просто очередной популярный автор, один из множества журналистов нашей фельетонной эпохи, возомнивших себя писателями, высидел толстую и довольно сырую книгу!


Нет, не так. Или, во всяком случае, не только.


Прежде всего, автор явно умышленно пытается нарушить границы и законы жанра, издевается над собственным стилем (издевательств действительно вполне заслуживающим) и над самим собой (скорее всего, неосознанно).


Это, несмотря на размеры, конечно же, не роман?–?жанр обозначен автором как «поэма»; отсыл к Гоголю, как легко догадаться, и одна из расшифровок аббревиатуры «ЖД»?–?«Живые души»; хотя автор предлагает великое множество и других: железная дорога, жаркие денечки, жалко денег, жирный Дима (sic!), жидкое дерьмо, жуткая дрянь (а славная-таки вещь самокритика!), Живаго-доктор, ждущие дня, жароносная дружина... впрочем, как он ни старается, а небезызвестный критик В.Бондаренко, не мудрствуя лукаво, расшифровывает: «ЖиДы», но об этом чуть?–?абзацем?–?позже. Авторская аннотация на задней странице обложки гласит: «Поэма о коренном населении России, которое не борется против двух своих главных захватчиков, а добродушно позволяет им вечно захватывать себя и истреблять друг друга. Кто-то... увидит в этой сказке антисемитизм, кто-то?–?русофобию. Таким интерпретаторам нет дела ни до Родины, ни до правды...».


В.Бондаренко комментирует: «...Быков, конечно, лукавит, ибо насыщен этот роман и антисемитизмом, и русофобией, но, смешивая их в одном флаконе, поневоле Быков выдает имперский вариант развития России... в романе появляются законспирированные идеологи русского коренного населения, лидеры русского сопротивления, умело стравливающие своих врагов, южных евреев и европейских варягов...». Далее он сочувственно цитирует критика Л.Данилкина, назвавшего «ЖД»: «...неполиткорректным, неостроумным, монотонным, многословным, нелепым, как всё чрезмерное... bathetic: неожиданно переходящий от возвышенного стиля к вульгарному: ложнопатетический, напыщенный или чересчур сентиментальный. Это слово, между прочим, происходит от греческого bathos и означает “самое дно”; именно дна, похоже, дна собственного творчества достиг Быков, всё пытавшийся упредить деградацию страны...»?–?но итог подводит по-своему: «...так примерно и было тысячелетиями на пространстве Руси: варяжские дружины и славянские пахари, монгольские завоеватели и русский народ, крепостные крестьяне и дворянство, продававшее их, как скот, немецкая династия Романовых и храбрые славянские воины, еврейские комиссары и рядовые строители, в лагерях, в шарашках или по комсомольским путевкам, но сооружавшие громадную супердержаву мира, которую никак не могут уже за двадцать лет разрушить наши ненавистники... Завоеватели и покорённые сообща делали одно имперское дело...». Кстати, Бондаренко тоже сравнивает Быкова с Пелевиным и Сорокиным, утверждая, что все три модных писателя, сами того не желая, пришли к пониманию необходимости империи.


Не знаю уж, как на это отреагировал Быков?–?возможно, сказал, что это типично варяжская точка зрения. А, да, если кто не читал «поэму», поясняю: многострадальную бесконечную территорию, известную под неправильным именем Россия, вечно /бесконечно захватывают то северяне (варяги, они же русы), то южане (хазары, сиречь евреи), тогда как автохтоны (их следует звать «коренными», потому как «славяне»?–?слово бранное, от рабов!) хоть и мучаются веками, но с них, в принципе, как с гуся вода. Гнутся, да не ломятся. Правда, в дальнейшем оказывается, что и они как-то не очень-то симпатичны автору. (Если автор хотел сказать, что его вообще от всех тошнит, то тут с ним трудно не согласиться?–?бывает. Особенно поутру...)


Всё это мне что-то напомнило, и я призадумался: что же?


Около двадцати лет тому назад в СССР был издан мифологический роман австралийского аборигена Б.Вонгара «Каран». Быков его скорее всего читал, потому что кое-что явно узаимствовано (как он сам заявил для журнала «Итоги»: выблевал всё, что сожрал за последние двадцать лет уж не будем обсуждать, почему сам автор именует своё произведение блевотиной!... и действительно, можно найти последствия чего угодно, вплоть до набоковской «Ады» включительно!). Но тем-то и хорош, тем и силен мифологический роман, что каким-то чудом читатель бесспорно верит, когда превращается в дерево герой, которого долго и целенаправленно лишали родовой памяти, однако целиком лишить не удалось. А вот когда быковские персонажи мимоходом сообщают, что после смерти становятся деревьями... или когда в действие, как боги из машины, влезают вдруг говорящие птички Сирин, Гамаюн, Феникс и Финист, причем автор не осознаёт, что две последние?–?вообще-то одно и то же... м-да.


Нет, это не мифологический роман.


Немалые ассоциации?–?горячо, горячо!?–?есть и с эренбурговским «Трестом Д.Е» (тоже множество расшифровок названия, кстати, и одна из них, конечно же, «Decapitacione del ebrei»). И немедленно захотелось напомнить Быкову отзыв о «Д.Е.»Тынянова: герои могли бы сказать автору, что из них всё-таки необязательно совсем вынимать психологию...


Но и это не то.


А ещё мне это напомнило, увы, бывшую писательницу И.Дедюхову, известную ныне в Живом Журнале (или, как предпочитает Быков, живом дневнике) под ником «огурцова». Её первый роман «Повелительница снов», довольно заурядное фэнтези, всё же обещал в будущем интересного автора. И вот в те же девяностые, которые, похоже, ненавидит и Быков («...После восемьдесят пятого вы тоже хорошо погуляли,?–?медленно сказал Волохов.?–?Потери населения, по самым скромным подсчетам, составили никак не меньше, чем за все сталинские годы...»), она элементарно свихнулась, раз навсегда обнаружив врага?–?понятно, кого, разумеется, «жд». Не варягов же, которых и след простыл!


Однако нелюбовь к своему или/и к чужому народу бывает, в конце концов, у многих писателей (о неписателях в другой раз, ладно?). Это превращает их порой в омерзительных гномов, но совершенно не обязательно делает плохими писателями. Во всяком случае, не сразу. Цитирую навскидку: «О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения...».


Да, классик, он же зеркало русской революции. «Хаджи-Мурат», глава 17.


А теперь откроем «ЖД»: «Чеченцы?–?последний отряд тех, настоящих хазар, наследники Каганата. Их оттеснили в горы?–?они и там умудрились цветущие города построить. После семнадцатого задружились было с вами, но разочаровались ещё быстрей нас...».


Предвижу взрыв возмущения: ну нашёл же кого сопоставить, Быкова и Толстого!


А что, кто-то уже и это запретил? Типа с Пелевиным ещё можно, а уж с Л.Толстым?–?зась?


К тому же мне и Толстой активно не нравится, не то что Быков (если кого-то интересует, кто же мне имеет счастье нравиться, не волнуйтесь: попозже назову). Сопоставление же в данном случае нужно, чтобы понять: человек, страстно пишущий о том, какие тупые убийцы и трусы эти русы, какие бесчестные и подлые гады эти хазары, так что все наци-антихазары хоть сами по себе и суки, но кое в чём абсолютно правы, и как недостойны самих себя эти коренные,?–?совершенно не обязательно всех их в самом деле ненавидит. Возможно, он их по-своему любит, хоть и... гмм... несколько извращённо. Бывает ведь? Едва ли Толстой в самом деле считал русских крысами и пауками; это была именно вот такая мучительная, до омерзения, любовь к своему.


Ад есть, и он?–?внутри человека, хотя называется разными исследователями по-разному. Но разве название меняет суть?


Круги ада Дедюховой, Быкова и Толстого находятся на весьма различной глубине inferno. Потому-то у Толстого из его внутрених пыток рождалась литература, у Дедюховой?–?гнусное безумие, а у Быкова, который о себе сообщает в подготовительных материалах к «поэме», что он-де умудрился родиться в России полурусским, полуевреем и подвергся травле с обеих сторон (эх, вот бы посмотреть на эту травлю и сравнить!)... да, так что же такое родилось у Быкова?


Местами нечто концептуальное: «...Было, не было?–?никогда не поймёшь. В зависимости от собственной концепции каждый выделял одни факты и отвергал другие. Гумилёв вообще кроил историю и географию, как хотел, искусственными сближениями и натяжками компрометируя здравую догадку...» (речь идёт о Гумилёве-младшем, к концу жизни явно свихнувшемся на пылкой любви к монголам и не менее пылкой ненависти к, сами понимаете, всё тем же «жд»; Быков его читал весьма внимательно, это ощутимо в каждой строке, и сделал совершенно верный вывод: «...У него любой школьник десять подтасовок на главу найдёт»; вот если бы он ещё сообразил, что на него самого этот вывод тоже распространяется!).


Местами забавное: «У меня даже знаешь какая была теория? Что первородный грех?–?он не один. Его каждое племя совершило и за это было изгнано, и поэтому теперь все живут не на своей земле. А хотят на свою, только не помнят, где она...». Или, страницей дальше: «Пушкин, классический хазар, атеист, смещавшийся всю жизнь к варяжству, государственничеству, северу... и на этом погиб, потому что кому велено чирикать?–?не мурлыкайте... Как только варяг или хазар начинают немного соображать, они тотчас ссорятся со своими. Вся так называемая великая культура стояла на раскаявшемся варяжстве и раскаявшемся хазарстве...».


Местами нечто подлое, за что автор даже оплеухи не заслуживает: «...Как только опухоль доест противника и распространится повсеместно, она установит такой режим, на фоне которого детской игрушкой покажется любой погром...». И такого немало, тошно цитировать. Страшная, должно быть, штука?–?борьба с собой несчастного раздвоенного сознания, ненавидящего обе свои половинки.


Местами спорное, но по-своему стандартное: «Все нас завоевывали?–?все, кому не лень. Потому что, начиная с известного культурного уровня, нация уже не может зверски сопротивляться?–?она, если бы даже и хотела, не способна отступить на предыдущую ступеньку эволюции... Но ирония в том, что нацию, достигшую такой высоты, до конца тоже не истребишь...». Хотя сие произносит «хазар», но в дальнейшем оказывается, что применимо это и к остальным участникам трагедии, вот ведь. И автора это как раз не устраивает, ему, как и большинству персонажей, надоел худой мир, и хорошо бы, чтобы вечное мифологическое хождение по кругу уже кончилось! Например, можно пойти странствовать, взяв за образец хождение евреев с Моисеем?–?но не тут-то было, огромная страна неисчерпаема не только в пространстве, но и во времени, куда там пустыне: «...Во всех деревнях радовались, что солдатики пришли с войны, а в последней интересовались, побили ли уже ляхов. А то ходили тут, собирали ополчение, и робята ушли, но не вернулся ещё никто...». Или можно запустить в этот мир ребёнка-антихриста?–?но единственный родившийся в «поэме» ребёнок оказывается никаким не антихристом, так что миру придется ещё посуществовать/поковылять по адским кругам любви-ненависти.


Конечно, немало публицистики?–?бойкое перо, саморедактирования не ведает. Отсюда и непрерывные дискуссии персонажей?–?по сравнению с этим даже герои Достоевского с их бесконечным диа/поли/логами кажутся неразговорчивыми финнами. Что ни страница, то и спор. Автор?–?видимо, по относительной молодости лет?–?ещё не знает, что если в споре и рождается истина, то чаще всего мёртвенькая. Впрочем, об этом была небольшая дискуссия в живом дневнике, отсылаю туда интересующихся:


http://kyshara.livejournal.com/26479.html#cutid1


http://kyshara.livejournal.com/35823.html


Конечно, немало фантастики, как с альтернативной историей, так и с откровенно готическими мотивами и опять-таки заимствованиями даже у В.Крапивина, которого сегодня мало кто и помнит (а симпатичный был детский писатель).


Очень много нежной любви к себе, частые намеки, что Быков-де?–?хороший писатель; «...не Павича же читать, этого Маркеса недоделанного...». Павич, положим, ориентируется на Борхеса, и вот их-то обоих читать очень даже стоит?–?разумеется, и из них не делая кумиров. Но уж точно не стоит делать кумира из себя.


Недурно предположение о том, что у «коренных» были-таки свои, не варяжско-хазарские, писатели,?–?и это не кто иные, как Хлебников и Платонов. Идея в самом деле не плоха, можно ведь считать и так, что непривычный, неслыханный, шаманский язык того и другого?–?на самом деле не что иное, как возвращение к некоему исходному, настоящему, коренному языку!


Есть и нечто, к литературе особого отношения не имеющее, но запоминающееся: «История начинается там, где исчезает материя, где нашлось полчаса времени отдохнуть от погромов и отгромов (ответный вариант погрома; такого слова нет, но я захотел, и стало). Праздность?–?повивальная бабка истории, праздник?–?её локомотив...». Или это, не новое, но верное: «...Все перемены фатально вели к одному: то, от чего только что брезгливо отмахивались, после нескольких лет распрей и разрухи начинало казаться небесной манной... Если солдатики по возвращении с подложной войны обратят оружие против власти, он к ним примкнет не без удовольствия. Беда, однако, в том, что они либо не обратят?–?либо, обратив и добившись своего, выстроят мир хуже и жальче здешнего, и это будет новым наглядным подтверждением вечного здешнего закона...». Да, на месте Бондаренко я бы всё же не спешил записывать Быкова в имперцы.


Кстати, никто не задумывался: а почему вообще так популярен имперский миф? Не потому ли, что мифологема империи подобна мифологеме судьбы, всё того же порочного круга?


Так вышел ли автор за этот круг?


Вот лирическое откровение, пусть и не особенно новое?–?но ведь это каждый открывает для себя сам: «Господи, что сделала с нами жизнь! Мы, привыкшие, что нас на каждом шагу запрягают или подкупают, не верим, что нас могут просто любить!.. Но ясный голос, различимый теперь с небывалой ясностью, сказал ему, что особо самоедствовать тоже не следует: в конце концов, ты нашёл меня, полюбил меня и пришёл за мной...». К сожалению, чуть раньше о той же великой любви сообщается несколько в ином, низовом, так сказать, тоне: «Очень быстро соображает, вообще быстро всё делает. Кончает быстро, что для женщины величайшее достоинство. Быстро и неоднократно...». М-да...


Нет, не вышел. Обречён мотаться по нему вечно, как и его персонажи. И именно поэтому берусь утверждать, что книга такого рода?–?типичная смешанная техника, где публицистика перекручена с лирикой, (псевдо)магические и небезынтересные порой языковые игры?–?с передовицами, быт?–?с фантастикой и т.д., и всё это вместе?–?никак не литература, но нечто совсем иное, хотя ещё и не смеющее оторваться от литературной пуповины. Поэтому, возможно, и «хорошо-плохо» сюда не совсем по адресу?–?как для кистепёрой рыбы, омерзительно-уродливой как с точки зрения обитателей воды, так и с точки зрения будущих обитателей суши.


 

К списку номеров журнала «Слова, слова, слова» | К содержанию номера