ГУЛЯ

 

           (По мотивам пьесы Алексея Арбузова «Таня»)

 

                     Винсенту Молли и Марии Ходаковой

 

Действующие лица

 

Гуля (Гульнара Гафуровна Галиуллина)
Герман Гишар
Габида Шакировна - мать Гули
Мария Познякова - директор прииска по добыче золота в Сибири
Андрей Иванович Гаврилин - глава большого сибирского района
Ольга - хозяйка сибирской гостиницы

Федор – муж Ольги
Трое друзей Германа

Трое рабочих на прииске

 

      Квартира молодого инженера-конструктора Германа Гишара. Скромно обставленная комната, но есть пианино. Над тахтой радио (так называемая «тарелка»). На большом настенном календаре дата – январь 1934 год.

 

      Гуля – вбегает веселая, в обеих руках по паре коньков.

 

      ГУЛЯ. Ой! Как вкусно пахнет! Мама!..

 

 Входит Габида Шакировна, на ней кухонный передник.

 

      ГАБИДА. Опять с мороза прямо в комнату! Шубку сними! И где Герман? Почему у тебя его коньки?

       ГУЛЯ. Он за вином пошел в Елисеевский. Мама, как хорошо на Патриарших, как весело! Разноцветные фонарики над катком. И снежок такой чудный; я открывала рот и глотала его, как мороженое!..

      ГАБИДА. Гульнара, Гульнара! Не думаешь о себе, подумай о муже. Каково ему будет рядом с простуженной женой!

 

      Гуля со смехом снимает шубку и теплый платок.

 

       ГАБИДА. Значит, так. На кухне всё приготовлено. Казанский поезд ровно через два часа.

      ГУЛЯ. Ты уже и чемодан собрала (Смотрит на чемодан, стоящий в углу) Мамуля, ну побудь еще!

      ГАБИДА. Нет, Гулюша, нет! Я и так загостилась, целую неделю вам надоедаю. Да и отпуск мой кончается.

      ГУЛЯ. Мама, ну, хотя бы сегодня! Сегодня наш с Германом день. Ровно год назад мы познакомились!

      ГАБИДА. Именно потому, Гуля, что сегодня ваш день, и вы должны быть вместе – только он и ты!

      ГУЛЯ. Давай хотя бы посидим вдвоем, как в детстве…

      ГАБИДА. Ну, хорошо…(Садятся на тахту)

      ГУЛЯ. Расскажи, как ты познакомилась с папой.

      ГАБИДА. Я же тебе столько раз рассказывала!

        ГУЛЯ. Хочу еще раз!

      ГАБИДА. Мы с мамой поехали в гости к тете Нафисе, в Свияжск. Плыли на пароходе; я даже помню, как он назывался – «Великая княжна Татьяна». Я только вернулась из Франции, с дипломом Парижского университета; и не знала, что мне с этим дипломом делать. Девушка-врач в Российской империи, и татарка к тому же! Впрочем, и в Париже мало кто из девушек хотел стать femme  savant – ученой женщиной, синим чулком…

Да, только советская власть дала женщинам право и возможность трудиться наравне с мужчинами… И вот я стою на палубе, обновила платье от Жанны Пакен, рассчитывала взбесить строгую тетю Нафису, а мама мне всё позволяла… И подходит он, в студенческой тужурке, твой будущий отец…

      ГУЛЯ. И что, что он сказал?

      ГАБИДА.Он много чего наговорил… Слово за слово… «Вы читали Арцибашева? А Горького? А новую повесть Фатиха Амирхана?..  А я не чувствую себя ни европейцем, ни азиатом…»

        ГУЛЯ. А ты что говорила?

        ГАБИДА. А я отвечала коротко… «Да, читала, это интересно…» . К счастью, у меня был летний зонтик – омбрелька – сложенный; и я тихонько им помахивала, чтобы скрыть смущение. Так и познакомились… Но я уже поняла, к чему все эти разговоры о Горьком и Фатихе Амирхане!..

      ГУЛЯ. А потом?

      ГАБИДА. А потом мать ни азиата, ни европейца заслала к моей матери сваху, как полагалось с давних пор. Пришел мулла, произнес положенные молитвы, справили никях – свадебный обряд. А потом была свадьба, такая, что вся Казань запомнила! Шутка ли, сын Галиуллина женится, того самого,  у которого дом-дворец, как у султана какого-нибудь сказочного … Я в белом шелке, в кружевах… Завидовали мне! Кто я была? Сирота, отец умер, внучка купца третьей гильдии – неважное кушанье! Мама все деньги потратила на мое образование; дед в гимназию не пустил; учительницы домой ходили – математика, музыка, русский язык. Мама и сама умела читать по-русски; дружила до свадьбы своей с русскими девушками-гимназистками; одна русская подруга дала ей «Что делать?» Чернышевского; и как для тети Нафисы Коран, так для мамы моей – это «Что делать?» - так было… Ну, а потом мы с мамой потихоньку взяли мой паспорт вместе с деньгами из дедовой шкатулки; и – Париж!..

      ГУЛЯ. А про свадебное путешествие?

      ГАБИДА. Свадебное путешествие в Венецию, потом наняли дачу на озере Комо…Потом в Казани свекор отвел нам половину своего дворца, свекровь я и не видела…А после смерти родителей твой отец унаследовал всё – текстильные фабрики, знаменитое галиуллинское производство шелка… Строил дома для рабочих, театр содержал; труппа Станиславского приезжала…

       ГУЛЯ. А я помню этот дом, как я по лестнице бегала, вниз и вверх…

      ГАБИДА. Да, завидовали мне. Зато потом как злорадствовали, когда твой отец из миллионера и мецената превратился в обычного советского служащего. А он принял революцию всем сердцем!..

      ГУЛЯ. А в том дворце теперь клуб и горсовет, где папа работал… И это правильно!.. Мама, ведь он вернется, папа вернется?

      ГАБИДА. Конечно! Просто ему не разрешают писать письма; ведь переписку могут перехватить шпионы.

      ГУЛЯ. Нам говорили в институте, и в газетах пишут. Надо проявлять бдительность…

       ГАБИДА. Твой отец был прекрасным человеком…

       ГУЛЯ (встревожено). Был?!

      ГАБИДА. Мы сейчас не вместе…

      ГУЛЯ. Мама, я ведь уже не девочка, я женщина, правда?

      ГАБИДА. Конечно, ты женщина!

      ГУЛЯ. Мама, ты ведь не любила моего отца.

      ГАБИДА. Как тебе сказать… Он был добрый, умный…

Сначала я просто хотела устроить свою жизнь… Я еще ни в кого не была влюблена… А потом…

      ГУЛЯ. А потом ты привыкла…

      ГАБИДА. Привыкла, да. А потом встретила человека … ненадолго…

      ГУЛЯ. И влюбилась?

      ГАБИДА. Влюбилась…

       ГУЛЯ. А он?

      ГАБИДА. Он!.. Он просто голову потерял! Знаешь, мужская страсть…Вынь да положь! А я сдаваться не собиралась. Ничего не было. Некоторые общепринятые правила жизни нельзя нарушать. И потом – есть такое слово, такое понятие – долг.

      ГУЛЯ. А мой отец?

      ГАБИДА. Твой отец сказал мне, что я свободна, что он не хочет удерживать меня насильно. Вот тогда я его почти полюбила, насколько это было для меня возможно. А уважала я его всегда. И никогда ему не изменяла.

      ГУЛЯ. А как звали того человека?

       ГАБИДА. Фернандо Кампи.

      ГУЛЯ. Это было в Италии?

      ГАБИДА. В Италии…

      ГУЛЯ. Выходит, это у нас с тобой семейное…

      ГАБИДА. Ты о Германе?

      ГУЛЯ. О нем! А почему ты моего отца стариком звала?Потому что не любила, а только уважала?

      ГАБИДА. Нет, не поэтому. У нас, у татар, так принято, чтобы жена мужа стариком звала; это ласка такая; ну, и немножко насмешка…

 

Слышно, как хлопает дверь.

 

      ГАБИДА. Вот и твой Герман! (Она рада закончить разговор, который становится для нее тягостным).

 

       Входит Герман.

 

      ГУЛЯ. Куда ты пропал? Знаешь, кто ты?

      ГЕРМАН (он относится к жене несколько покровительственно и с легкой иронией, как к любимому озорному ребенку) Понятия не имею!

      ГУЛЯ. Ты старик, вот ты кто!

      ГЕРМАН. Благодарю за комплимент.

      ГУЛЯ. Но это совсем не то, что ты подумал. Это у татар так принято: жена называет мужа старик!

      ГАБИДА. Bonjour Germain! Avez-vous apporte le vin?

      ГЕРМАН, Champagne! (вынимает из кармана пальто бутылку). Абрау-Дюрсо!..

      ГАБИДА. Отлично! А мне пора.

      ГЕРМАН. Как же так, Габида Шакировна! Сегодня ведь наш праздник.

      ГАБИДА. Праздник для двоих. И не провожайте.

      ГЕРМАН. Жаль! Ну, что ж, пойду умоюсь.

 

       Герман снимает пальто, ставит на стол бутылку и уходит

 

        ГАБИДА (Вынимает из сумки бусы). Наденешь. И чтобы ты была нарядная сегодня! Беги переодевайся.

 

      Гуля целует мать и убегает. Габида берет сумку и чемодан и уходит. На сцене никого нет. Но вот вбегает Гуля, радостная, счастливая, в новом платье . Отбрасывает на спину косу, перекинутую на грудь. Кружится. Настроение счастья, когда женщина сознаёт, что есть человек, для которого она вся – прекрасна! Гуля напевает татарскую народную песенку «Бас кызым Эпипэ». На шее у Гули красивые бусы, она играет бусами. Ей хочется еще музыки, она включает радио. Раздаются первые слова арии Лизы из оперы Чайковского «Пиковая Дама»: «Ах, истомилась, устала я! Ночью и днем – только о нем…»

 

       ГУЛЯ (Зовет Германа). Герман! «Пиковая Дама»… (Но вдруг поспешно выключает радио).

 

Вбегает Герман... Герман обнажён до пояса. В одной руке рубашка, в другой очки. Он спешил на зов Гули и не успел переодеться. Он бросает очки и рубашку на тахту. Герман и Гуля обнимаются; они стоят так, чтобы видеть лица друг друга. Они разлучились на пять-десять минут, но теперь опять видят друг друга совсем новыми. Они смотрят друг на друга удивленно и влюблённо. Садятся на тахту, не выпуская друг друга из объятий.

 

      ГЕРМАН. Где же твоя "Пиковая Дама"?

        ГУЛЯ. Не хочу такое грустное, особенно сегодня, в наш день… (Снова напевает «Бас кызым…) Мама любила  это петь … Было очень смешно, когда во время медосмотра в школе она выходила из кабинета и всех по алфавиту вызывала; и меня так строго: «Галиуллина Гульнара». А вечером отец приходил со службы, мы ужинали вместе, втроем, потом она садилась за пианино и пела… Отец сажал меня маленькую на плечи и останавливался у окна. А за окном снег падал, как сейчас, и вся Казань белая-белая, точно игрушечный городок в сказке…А где-то в Сибири тоже снег, и ты идешь в школу; тебе десять лет, кудрявый мальчик, в валенках, в теплой шубке; а шапку нарочно спрятал в портфель, чтобы ребята не подумали, что ты боишься мороза…

 

Пока Гуля говорит, Герман влюблено смотрит на нее; и то надевает, то снимает очки, как будто хочет еще лучше видеть любимую.

 

      ГЕРМАН. Ты помнишь, как я тебе рассказал о моем отце, бельгийском инженере, о моем сибирском детстве… Россия стала для моих родителей второй родиной... А я до сих пор не могу избавиться от семейного акцента!

      ГУЛЯ. (Целует его в висок) Не избавляйся, пожалуйста! Я так люблю этот твой акцент!

   ГЕРМАН. Отцу нравилось напевать вот эту песенку.

 

Герман напевает веселую  песенку на французском языке. Герман встаёт и обеими руками дирижирует своим пением. Гуля сидит и весело повторяет его жесты, глядя на него. Герман и Гуля - не певцы, они просто делятся друг с другом памятью о детстве; хотят, чтобы эта память звучала музыкально...

 

        ГУЛЯ. Вот и кончилось наше детство. Знаешь, Герман, мне всегда кажется, что я оставила детство в другом городе, далеко-далеко, но оно не кончилось, оно продолжается, но без меня. (Помолчав.) А помнишь, как мы познакомились год назад?

 

Схватив друг друга за обе руки, Герман и Гуля кружатся, громко, радостно выкрикивая короткие фразы.

 

      ГЕРМАН. Бродили по Тверской…

      ГУЛЯ. Ели пирожные…

      ГЕРМАН. Были в трех кино…

      ГУЛЯ. И смотрели одну и ту же картину. А потом снова бродили по Москве, всю ночь, до первых трамваев. А потом я опоздала в институт…

 

Герман и Гуля падают на диван, хохоча...
Но слово "институт" заставило Германа вспомнить о серьёзном разговоре, который он хотел провести с Гулей. Герман отстраняется от неё, надевает рубашку и очки. Гуля удивлена его внезапной серьёзности. Герман искренне беспокоится о Гуле - он боится, что любви к нему недостаточно, чтобы заполнить, осмыслить ее жизнь. Он обращается к ней серьёзно, называя ее полным именем.

 

      ГЕРМАН. Гульнара, а ты… ты не жалеешь, что бросила институт? Этой весной ты была бы уже врачом, как твоя мама: ведь тебе оставался всего год до выпуска.

 

И вот тут-то и возникает взаимное непонимание.
Гуля отвечает Герману горячо, она уверена в своей правоте.

 

       ГУЛЯ. Ну вот, опять! Ты никогда не должен говорить мне этого… Ведь я люблю тебя, а любить — значит забыть себя, забыть ради любимого. Целые ночи я готова сидеть над твоими чертежами, потому что твои работы стали моими, потому что ты — это я.

 

Гуля нервно теребит бусы. Герман раздосадован; он настаивает на своей правоте.

 

      ГЕРМАН. Но ведь не можешь ты вечно жить моей жизнью. Пойми, это скучно, Гуля!

      ГУЛЯ. Скучно? Кому?

 

Герман молчит. Гуля чувствует, что между ними происходит что-то не то, хочет исправить ситуацию. Говорит негромко:

 

   ГУЛЯ. Ну вот мы и поссорились… и в такой вечер!

 

Герман молчит.  ГУЛЯ берет шутливый тон:

Погоди, погоди, вот я возьму и уйду от тебя и никогда не вернусь. Ты будешь плакать?

 

 Герман подхватывает ее шутливый тон; ему тоже хочется примирения. Он шутливо машет на неё рукой.

 

      ГЕРМАН. Буду.

      ГУЛЯ. То-то! (Пауза.) Проси прощения. И никогда меня больше не обижай, слышишь?

      ГЕРМАН. Слышу.

      ГУЛЯ. И никогда мне не лги. Никогда, что бы ни случилось.

 

Тишина. Они молча сидят, прижавшись друг к другу. Говоря о снеге, они словно бы снова и снова просят друг у друга прощения, и снова объясняются в любви.

 

      ГЕРМАН. Как тихо.

      ГУЛЯ. Как будто во всем мире никого нет.

      ГЕРМАН. Только ты и я.

      ГУЛЯ. Снег идет. Ты любишь, когда идет снег?

      ГЕРМАН. Да.

      ГУЛЯ. Очень любишь?

      ГЕРМАН. Очень.

      ГУЛЯ. И я очень. Пусть идет.

      Герман. Пусть.

Молчание…

     ГУЛЯ.  Что сказали в наркомате?

      ГЕРМАН. Пока не знаю. Проект на рассмотрении.

      ГУЛЯ. Боишься?

      ГЕРМАН. Там ведь не только мой проект. Могут выбрать другой.

      ГУЛЯ. Но для твоего проекта чертежи делала я, и значит, твоя драга будет самой лучшей!

      ГЕРМАН. Посмотрим…

      ГУЛЯ. И смотреть нечего! Я уже всё знаю заранее.

      ГЕРМАН. А я бы вот не отказался от обеда!

      ГУЛЯ. Ой, правда! Я тоже голодная, как волк.

      ГЕРМАН. Как волчица!

      ГУЛЯ (Шутливо). У-у!.. Мама столько всего наготовила. Сейчас накрою на стол.

      ГЕРМАН. Не надо. Пообедаем на кухне, совсем по-домашнему.  Чуть не забыл шампанское. (Берет со стола бутылку).

 

      Занавес закрывается, затем открывается снова. Мы видим, как возвращаются в комнату Герман и Гуля.

 

        ГЕРМАН. Как хорошо, что твоя мама уехала.

        ГУЛЯ. Герман!

       ГЕРМАН. Если бы она осталась еще хотя бы на неделю, я бы уже в дверь не пролезал; разжирел бы, как старозаветный московский купчина! А как называются эти мясные рулетики?

      ГУЛЯ. Катлама они называются. А куриный суп мама приготовила по моему рецепту!

      ГЕРМАН. Да ну!..

 

      Раздается звонок в дверь.

 

        ГУЛЯ. Кто это может быть?

      ГЕРМАН. Мы никого не ждем.

      ГУЛЯ. Кто-нибудь из твоих друзей? Иван или Мишка… Меня пугают такие неожиданные звонки…

      ГЕРМАН. Не надо бояться, ведь я с тобой. Пойду, открою.

      ГУЛЯ. Скорее возвращайся!

 

    Герман уходит и вскоре возвращается. Рядом с ним привлекательная женщина, одетая просто и строго. Ей лет двадцать пять – тридцать, она ровесница Германа. Во всем ее облике чувствуется уверенность и сила духа.

 

   ГЕРМАН (представляя ей Гулю). Моя жена Гульнара. Гуля, это

сама Познякова, Мария Донатовна. Недавно награждена орденом Ленина. В главзолоте ее называют Золотой женщиной. Командует прииском в Сибири.

     МАРИЯ. Здравствуйте, Гуля! А я Маша. (Герману): Вы совсем захвалили меня.

      ГЕРМАН. Есть за что! (Гуле): Ты во вчерашней газете видела ее портрет?

      ГУЛЯ. Не видела. (Марии): Вас нарисовали?

      МАРИЯ. Просто сфотографировали.

      ГУЛЯ. Чай будете?

      МАРИЯ. Спасибо, я ненадолго. Вашего мужа, Гуля, я задержу не более, чем на двадцать минут. У меня серьезное предложение относительно его драги. Ведь его проект утвержден.

       ГУЛЯ. Ура!

      ГЕРМАН. Я не знал.

      МАРИЯ. Герман Викентьевич, я предложила в порядке испытания установить вашу драгу на моем прииске.

     ГЕРМАН. Пройдемте в ту комнату, Мария Донатовна.Чертежи у меня там.

 

      Герман и Мария уходят. Гуля прохаживается по комнате, затем садится за пианино и играет Итальянскую польку Рахманинова…

 

      ГУЛЯ. Герман, Маша, я вам не мешаю?

     ГОЛОС МАРИИ. Нет, нисколько…

 

      Возвращаются Герман и Мария.

 

      МАРИЯ. Чертежи исполнены превосходно. Кто их делал?

      ГУЛЯ. Их делала я.

      МАРИЯ. Так вы чертежница?

      ГУЛЯ. Нет. Я делаю чертежи только для мужа.

       МАРИЯ (Гуле). Наверное, у вас есть ребенок?

      ГУЛЯ. Нет. Мы вдвоем.

      МАРИЯ (Герману). У меня возникли кое-какие мысли о дополнениях к вашему проекту. И, конечно, вам придется приехать на прииск. Бывали в Сибири?

       ГЕРМАН. Я родился в Иркутске.

       МАРИЯ. А вот увидите настоящую Сибирь! Тайга, Енисей… Даль безоглядная… Вам придется пробыть на прииске не меньше двух месяцев. Гуля, вы, конечно, поедете с мужем?

      ГУЛЯ. Не знаю. Такое неожиданное предложение…

      МАРИЯ. До свидания.

      ГЕРМАН. Я провожу!

      МАРИЯ. Не надо. Я не заблужусь.

 

       Герман и Гуля снова одни.

 

      ГУЛЯ. Симпатичная… Но, пожалуй, немного курносая…

      ГЕРМАН. С чего ты взяла! И почему ты сказала, что не видела портрет? Вчера ты держала газету.

      ГУЛЯ. Захотела и сказала.

      ГЕРМАН. Ты случайно не ревнуешь? Не ожидал от тебя такого.

      ГУЛЯ. Поводов не подавал.

      ГЕРМАН. И теперь нет ни малейшего повода.

      ГУЛЯ. Есть повод. (передразнивает Марию): «А я Маша»!

      ГЕРМАН. Гульнара! Что с тобой?!

      ГУЛЯ. Ты ведь обещал никогда не лгать мне. И вот всё кончено. Кончено, я знаю. Теперь между нами только ложь, одна  только ложь; ложь, которая будет называться красивым словом долг! Но ты мне ничего не должен, я не хочу!

      ГЕРМАН. Пойду, пройдусь. А ты пока успокойся.

 

      Герман уходит. Гуля, уткнувшись лицом в подушку, лежит на тахте и горько плачет.

 

     Занавес закрывается и снова открывается. На календаре первое мая. В комнате распахнуто окно. Доносится веселый шум и гомон первомайской демонстрации.

      За столом Герман и его друзья: Иван, Мишка и Аркадий.. На столе несколько бутылок вина, почти допитых, бокалы; фрукты на блюде. Все четверо поют громко, весело, и с пародийными интонациями:

      Гудки тревожно загудели.

       Народ бежит густой толпой.

      А молодого коногона

       Несут с разбитой головой.

      В углу заплачет мать-старушка,

      Слезу рукой смахнет отец.

      И дорогая не узнает,

      Каков мальчишки был конец…

 

      Входит Гуля с подносом, на подносе чайник, чашки, сахарница. Герман быстро встает и берет из рук Гули поднос, ставит на стол.

 

       ИВАН. А вот и восточная красавица!

       АРКАДИЙ. А Дуня разливает чай!

       МИШКА. Ей шепчут: Дуня, примечай!..

 

       Иван и Мишка наливают чай в чашки, кладут сахар. Аркадий садится за пианино, играет и напевает:

      Эх, Андрюша, нам ли быть в печали?

       Не прячь гармонь, играй на все лады,

      Так играй, чтоб горы заплясали,

      Чтоб зашумели зеленые сады…

 

      Герман и Гуля стоят в стороне. Песня идет как бы фоном к их разговору.

 

      ГЕРМАН. Сейчас должна прийти Мария Донатовна…

      ГУЛЯ. Я знаю.

      ГЕРМАН. Помнишь свое обещание?

      ГУЛЯ. Помню. Я больше никогда не буду тебя ревновать.

      ГЕРМАН. А я надолго запомню тот вечер, когда я битых два часа шлялся по морозу!

      ГУЛЯ. А я всё это время ревела в подушку…

      ГЕРМАН. Больше никогда?

      ГУЛЯ (Послушно повторяет). Больше никогда.

      ГЕРМАН. Мир?!

      ГУЛЯ. Мир…

 

       Раздается звонок в дверь. Герман бежит открывать и быстро возвращается. Рядом с ним Мария с большим букетом цветов.

 

      МАРИЯ. Здравствуйте, все! Гуля, а это вам! Поздравляю вас. Сегодня ваш день!

      ГУЛЯ (сдержанно). Благодарю. (Кладет букет на тахту и садится рядом с букетом).

 

    Герман придвигает стул для Марии. Она садится. Аркадий всё еще за пианино.

 

      МИШКА. Сегодня день восточных красавиц?

      МАРИЯ. Сегодня день Гульнары! Если бы не ее чертежи, не было бы сегодняшней победы.

      ГЕРМАН. Какой победы? Я ничего еще не знаю.

      МАРИЯ. Наша советская драга молодого конструктора-изобретателя Германа Гишара признана лучшей! Американский проект не прошел!

 

        Аркадий начинает играть Марсельезу.

 

      ИВАН. Да здравствует наш юный Эдисон Герман Гишар!

      МИШКА. Почему Эдисон? Тогда уж Лавуазье…

      ИВАН. А почему Лавуазье?

      МИШКА. Потому что Герман – француз.

     МАРИЯ. А Лавуазье химик.

      ГЕРМАН. Я русский инженер, советский человек. (Поет песню «Русское поле». Аркадий аккомпанирует. Все кроме Гули аплодируют).  Я хочу поднять тост за женщину, которая в своих трудовых успехах не уступает мужчинам! За нашу Золотую женщину, за Марию Донатовну Познякову!

 

      Все кроме Гули пьют.

 

      ИВАН. А пойдемте на балкон, проветримся…

      ГЕРМАН. Мария, пойдемте…

      МАРИЯ. Нет, я здесь посижу…

 

      Мужчины уходят. Мария подсаживается к Гуле на тахту.

 

      МАРИЯ. Гуля, вы не должны так думать обо мне…

       ГУЛЯ. Вы хорошая, честная. Но сейчас ничего этого не надо. Зачем эти цветы, это поздравление! Зачем вы, хорошая честная женщина, обманываете себя? А меня уже нельзя обмануть.

      МАРИЯ. Хорошо, я скажу вам правду: мне не надо краденого счастья! Я не воровка. Сегодня вечером я уеду, и вы больше никогда не увидите меня.

      ГУЛЯ. Какое это теперь имеет значение: ваш отъезд! Уезжайте, приезжайте – для меня всё кончено.

      МАРИЯ. Он никогда не бросит вас.

       ГУЛЯ. Конечно. Есть такая разновидность лжи – называется чувство долга…

 

       Возвращается Герман. За ним – остальные.

 

      ГЕРМАН. Гуля, спой ту песню о белой березе.

      МАРИЯ. Что за песня?

      ГУЛЯ. Одинокая белая береза растет на горе. И только весной бывает ей хорошо. Дети водят вокруг нее свои хороводы… (Гуля поет, невольно выпевая в простых словах и в печальной мелодии всё свое отчаяние):

 Яфраклары яшел Ак каеннын

Хэтфэ жэйгэн кебек хэр ягы.

Эйлэн-бэйлэн уйный яшь балалар

Горлэп тора хэркен тау яны.

Яшь балалар, бигрэк матур кызлар

Ак каенны соеп мактыйлар;

Жэй башында хэр кен сабан беткэч,

Ак каенда бэйрэм ясыйлар.

Ак каен ул инде бик карт каен,

Яшьлэр кунеле куйнында;

 Ялгыз гына усэ, ялгыз яши

 Эулиялэр тавы янында…

 

        Мария обнимает Гулю, подхватывая мелодию. Герман сидит, закрыв лицо ладонями. Гуля вскакивает и убегает.

 

      ИВАН. Пойдемте, ребята…

 

      Гости тихо уходят.

 

      МАРИЯ. И мне пора.

       ГЕРМАН.(отнимает ладони от лица). Когда я должен приехать на прииск?

      МАРИЯ. Герман Викентьевич, вам нет нужды приезжать. Испытания вполне обойдутся без вас.

      ГЕРМАН. Я мужчина, Мария. Со мной так не разговаривают.

      МАРИЯ. Она любит вас! И поэтому никогда, ни за что мы с вами не будем вместе. Нет, нет, нет!

 

      Герман крепко обнимает Марию. Она замирает в его объятье.

 

      ГЕРМАН. Да?

      МАРИЯ (тихо). Да…

 

      Гуля входит и видит это нерасторжимое объятье. Герман и Мария не замечают ее. Схватив букет, Гуля бросает его на пол и быстро уходит.

 

      Занавес закрывается и открывается снова.Часть больничной палаты.  Гуля в больничном халатике сидит, опираясь на подушку. Ее запястья перевязаны. Мы понимаем, что она пыталась покончить с собой, перерезать вены.  Ее мать Габида сидит рядом на стуле.

 

       ГАБИДА. Тебе легче теперь, после того, что ты с собой сделала?

       ГУЛЯ. Недоделала… Мне стыдно. Получается, я вернулась в Казань, к тебе только для того, чтобы ты меня спасла, когда я все-таки решилась…

      ГАБИДА. Я тебя понимаю. Ты должна была это проделать, я должна была тебя спасти. И теперь тебе ведь полегчало?

     ГУЛЯ. Полегчало. Как будто с того света вернулась. Прости меня.

      ГАБИДА. Ты передо мной ни в чем не провинилась. Но больше так не делай.

      ГУЛЯ. Я будто выгорела вся. Пустая, никаких чувств не осталось ни зависти, ни злости, ни любви. Мама, он не писал?

      ГАБИДА. Прислал твои вещи.

      ГУЛЯ. Без письма.

      ГАБИДА. Без письма.

      ГУЛЯ. Пусть. Не надо писем.

      ГАБИДА. От девочки с твоего курса было письмо. Дома тебе покажу.  Дуся ее зовут.

      ГУЛЯ. Дуся. Худенькая такая. Что пишет?

      ГАБИДА. Эта, Золотая женщина, теперь с ним живет.

      ГУЛЯ. Закономерно.

      ГАБИДА. Они зарегистрировались. Законный брак.

      ГУЛЯ. Практичные. Когда я была с ним, мы даже и не думали ни о чем таком.

      ГАБИДА. Дуся еще пишет, что они в Сибирь уезжают. И пишет, что все знакомые на твоей стороне.

      ГУЛЯ. Нет у меня никакой стороны. Ничего у меня нет.  Значит, он уезжает. Мама, вещи, что он мне вернул, сложи в чемодан. Я поеду в Москву, надо закончить институт, получить диплом… Если бы ребенок…Совсем легко было бы… И чувства бы появились… Если бы мы с ним еще прожили вместе, может, и ребенок был  бы…Мама, мой отец ведь никогда не вернется, ты давно знаешь…

      ГАБИДА.Знаю, доченька.

 

      И снова занавес закрывается и открывается. Маленькая гостиница далеко в Сибири. Ольга вносит ярко горящую керосиновую лампу. Мы видим большую русскую печь, нары, большой дощатый стол, на столешнице самовар и чайный прибор. За столом, положив голову на руки, крепко спит человек.  На большом настенном календаре дата: 1938 год, ранняя осень, сентябрь. Снаружи доносится монотонный шум дождя.

 

       ОЛЬГА. Андрей Иванович, что ж вы чай-то не пили?..Да он спит…

 

        Слышится стук копыт.

 

      ОЛЬГА. Кого это принесло в непогодь?

 

      Входит Гуля. Она все так же красива, но повзрослела, сделалась уверенной в своих действиях и поступках женщиной, немного резковатой.  Одета в плотные шаровары и куртку. Через плечо сумка с красным крестом.

 

      ОЛЬГА. Гульнара Гафуровна! Что же вы в такой дождь?!

      ГУЛЯ. Здравствуй, Ольгуня! Надо Аленку твою посмотреть. Как бы не грипп у нее, а это болезнь заразная.

     ОЛЬГА. Да ей вроде полегче. Порошки, что вы в прошлый раз привезли, даем. Всё как вы велели. Да скидайте вы мокрое с себя! Садитесь к печке поближе, сушитесь.  Аленка спит еще.

     ГУЛЯ. Ну, так я ее попозже посмотрю. (Снимает куртку, садится к печке). Лошадь мою твой Федор обихаживает.

      ОЛЬГА.  А чаю горячего попейте. (Ольга наливает в чашку чай и подает Гуле). Не обожгитесь!

      ГУЛЯ. Ничего! Замерзла. Дождь такой холодный, как снег. Мне теперь горячий чай в самый раз. (Пьет). Что-то тихо у тебя сегодня…

      ОЛЬГА. День на день не приходится. А в Москве, я слыхала, гостиницы не чета нашей избушке. С этажами гостиницы-то.

       ГУЛЯ. Да, многоэтажные… А кто это у тебя тут заснул?

       ОЛЬГА. Это большой человек! Всему району хозяин. Ему вот по его высокой должности машина положена, а он, как вы, верхом.

      ГУЛЯ. Так это Гаврилин…

      ОЛЬГА. Он самый, Андрей Иванович. Уморился…

 

       Гуля замечает на краю столешницы маленькую потрепанную книжечку, берет  ее и читает:

 

       ГУЛЯ. Адель Кутуй «Неотосланные письма». Откуда книжка?

       ОЛЬГА. Командировочный один оставил. Правильная книжка-то! Как мужики нашу сестру мордуют. А писал-то навроде человек вашей татарской нации.

 

     Входит Федор, муж Ольги, снимает клеенчатый дождевик.

 

       ФЕДОР. Здравствуйте, Гульнара Гафуровна. Лошадь вашу я обиходил, напоил уже, сенца подкинул.

      ГУЛЯ. Здравствуй, Федор. Спасибо.

      ОЛЬГЯ (Федору).Чай будешь?

      ФЕДОР. Нет. Спать хочу. (Укладывается на нарах).

      ГУЛЯ. Оля, сходи глянь; может, Аленка проснулась.

 

      Ольга уходит и вскоре возвращается.

 

       ОЛЬГА. Проснулась!

        ГУЛЯ. Пойду, посмотрю ее…

 

      В комнате тишина, только монотонный шум дождя, от которого тишина кажется еще более глубокой.

 

      Ольга и Гуля возвращаются.

 

      ГУЛЯ. Всё отлично! Гриппа нет. Еще два дня будете давать порошки, потом я снова заеду.

      ОЛЬГА. Дорогая вы наша докторица!

      ГУЛЯ. Ну-ну! Я просто делаю то, что должна делать.

      ОЛЬГА. Пойду ужинать соберу.

      ГУЛЯ. Да уж скоро можно и позавтракать!

 

      Гуля снова садится у печки; видно, что она наслаждается теплом. Начинает напевать «Бас кызым…». Спящий за столом человек внезапно просыпается. Это Андрей Иванович Гаврилин, начальник огромного района Сибири. Он еще молод, ему немногим за тридцать; явственно видимые физическая сила и мужественная внешность заменяют ему красоту..

 

      АНДРЕЙ.  Что это? Радио? (Видит Гулю). Это вы сейчас пели?

      ГУЛЯ. Простите, разбудила вас.

      АНДРЕЙ. Кто вы? Откуда? К нам приехал театр, ансамбль? И вы оттуда?

      ГУЛЯ. Я разъездной врач главзолота. Гульнара Гафуровна Галиуллина.

      АНДРЕЙ. Та самая Галиуллина?

      ГУЛЯ. А вы тот самый Гаврилин?

       АНДРЕЙ. Он и есть! И столько слышал о Вас! «Наша татарочка да наша татарочка. Доктор Гуля!»

      ГУЛЯ (иронически). Татарочка! Из потомства дикого Мамая!

      АНДРЕЙ. Простые люди. Они, может быть, видят в своей докторше Гуле, в своей татарочке, всё лучшее, чем отличается ее народ!

      ГУЛЯ (по-прежнему с иронией). Ага! Верхом здорово езжу!

      АНДРЕЙ. Я тоже предпочитаю ездить верхом. И почему такой тон? У вас неприятности? Что-то случилось? Я могу помочь?

      ГУЛЯ. У меня всё прекрасно! Работаю, приношу определенную пользу тем же простым людям. А вы не помните, как я записалась к вам на прием, по поводу нового рентгеновского аппарата? Но оказалось, вы заняты. Приезжала еще  два раза. Вас не было. Оставила записку.

      АНДРЕЙ. Но рентгеновский аппарат привезли?

      ГУЛЯ. Привезли, не отрицаю.

      АНДРЕЙ. У меня район чуть побольше Бельгии и Франции вместе взятых. Иногда бываю занят, даже отсутствую иногда.

      ГУЛЯ. Побольше Бельгии и Франции…В молодости я увлекалась именно историей Бельгии и Франции…

      АНДРЕЙ. Интересное увлечение для врача. Или собирались  стать историком?

      ГУЛЯ. Не собиралась. Просто интересно было…

       АНДРЕЙ. Вы москвичка?

      ГУЛЯ. Нет, я из Казани. Училась в Москве.

      АНДРЕЙ. Я тоже учился в Москве. Люблю нашу столицу.

       ГУЛЯ. А по мне лучше здешние места.

      АНДРЕЙ. Сибирь, тайга, романтика…

      ГУЛЯ. Так и считайте.

 

       Входит Ольга.

 

      ОЛЬГА. Вон как светло. Сейчас потушу лампу и завтракать соберу.

      ГУЛЯ. Вот и хорошо: завтрак вместо ужина.

      АНДРЕЙ. После завтрака поедем вдвоем?

       ГУЛЯ. Я задержусь.

      АНДРЕЙ. Еще увидимся.

      ГУЛЯ (легко и равнодушно). Конечно.

 

      Занавес закрывается и открывается снова. Квартира Андрея Гаврилина. Обстановка скромная. Мы видим комнату честного партийца. В книжном шкафу – сочинения Ленина, Сталина, Маркса и Энгельса; техническая литература. Комната несколько запущенна; здесь никогда не прибирались заботливые женские руки. Андрей что-то пишет за столом, он склонился над амбарной книгой, макает перьевую ручку в чернильницу. Время от времени отпивает чай из стакана в подстаканнике. Раздается стук в дверь. Андрей неохотно встает из-за стола, идет к двери, распахивает настежь. Он уверен, что к нему могут прийти только по делу. И поэтому удивлен, увидев Гулю.

 

      ГУЛЯ. Гостей принимаете?

      АНДРЕЙ. Гульнара Гафуровна…

      ГУЛЯ. Я не вовремя?

      АНДРЕЙ. Что вы! Давайте куртку, сумку. С работы? (Помогает ей).

      ГУЛЯ. Как всегда. А ваш рабочий день, я вижу, никогда не кончается.

      АНДРЕЙ. Надо было кое-что записать.Садитесь. Сейчас чайник поставлю. Есть колбаса, сделаю бутерброды…

      ГУЛЯ. Не надо. Собственно, мне бы не с работы, а на работу…На прииск «Роза», там ребенок заболел…

      АНДРЕЙ. Опасно? Надо срочно ехать?

      ГУЛЯ. Не знаю. И сани ушли на другой прииск,рабочий сломал ногу, повезут в больницу. Конечно, я могла бы на лыжах… Но нет, устала… Завтра Фира Маркина вернется, детский врач вообще-то она, я только иногда подменяю ее.

      АНДРЕЙ. Кажется, положение не катастрофическое. Пойду, однако, чайник поставлю… (Уходит).

      ГУЛЯ (одна). Я не поеду ни за что! Конечно, это их ребенок.  Я не могу, я умру от боли, когда увижу их ребенка. А когда увижу его, Германа… Я хочу их увидеть… Нет,я не смогу терпеть эту боль… Завтра поедет Фира… Надо всё изменить в своей жизни… Да я и дороги не знаю на их прииск…

      АНДРЕЙ (входит с тарелкой и чайником). Чашку забыл!.. Сейчас принесу. (Выходит и скоро возвращается с чашкой). У меня радио на кухне. Сейчас передали: ожидается пурга. Так что не ходите…

      ГУЛЯ (вертит в руке чашку). Андрей Иванович, что это за прииск – «Роза»…

      АНДРЕЙ. Там Познякова директорствует, Мария Донатовна, зверь сильный! Воля у нее железная. Муж у нее француз, кажется; не знаю в точности. Он вроде изобрел что-то…

      ГУЛЯ. Француз? Занятно…

      АНДРЕЙ. Да, вы же Францией увлекались. Вам было бы любопытно с ним познакомиться…

      ГУЛЯ. Наверное…

 

      Молчание…

 

      АНДРЕЙ. Что ж вы чай не пьете, не едите ничего?..

      ГУЛЯ. Не знаю…

 

       Андрей решительно обнимает ее. Они лихорадочно целуются. Гуля вырывается и пытается оттолкнуть Андрея.

 

     АНДРЕЙ. Чертовка! Я что, не понимаю, зачем ты ко мне явилась!

      ГУЛЯ. Я всё объясню, всё! Я действительно пришла к тебе для этого! Правда! Я хотела всё изменить в своей жизни. Но я не могу, я не смогла. Я не могу вот так, без любви,без чувства. Я не люблю тебя. Я люблю другого человека.  Я никогда не избавлюсь от этой любви!.. Я ошиблась, когда пришла к тебе. Я ухожу.

      АНДРЕЙ. Вас проводить, Гульнара Гафуровна?

      ГУЛЯ. Благодарю. Мне недалеко…

      АНДРЕЙ. Только не вздумайте отправиться на прииск «Роза»! Пургу ведь обещали.

      ГУЛЯ. Ни на какой прииск я не отправлюсь. Всего вам доброго! (Уходит).

 

         Занавес закрывается и раздвигается вновь.  Помещение на прииске «Роза». Что-то наподобие канцелярии. Двое рабочих.

 

      ПЕРВЫЙ. Видал пуржищу! Нет, доктора мы не дождемся.

      ВТОРОЙ. Так оно и бывает, когда бабу директором ставят! Для бабы ведь что главное в жизни? Дитё! А эта в самую глушь тайги забралась, сюда никакие доктора не доберутся!

      ПЕРВЫЙ. Донатовна, она, директор стоящий! Но всё ж таки баба она и есть баба!..

 

      Входит Третий, он ведет под руку Гулю, другой рукой удерживает на плече ее лыжи.

 

       ВТОРОЙ. Добралась! Ай да татарочка наша!

       ГУЛЯ. Добралась! Ведите к больному. Сама не дойду…

 

       Занавес закрывается и открывается вновь. Комната в квартире Германа и Марии. Детские вещи – одежда, игрушки. Мария и Гуля у детской кроватки.

 

      ГУЛЯ. Будет жить! Не дифтерит, слава богу!

      МАРИЯ. Вы верите?

      ГУЛЯ. Не знаю. Иногда верю.

      МАРИЯ. Сейчас и я готова верить! Сколько я пережила за эти два дня!..

      ГУЛЯ.  Повезло нашему району! Гриппа нет, дифтерита нет. Маша, а как зовут вашего мальчика, я даже не спросила.

      МАРИЯ. Заснул! Так спокойно… У него редкое имя.  Викентий, Кеша. Отца Германа звали Винсент.

      ГУЛЯ. Я знаю. Герман скоро вернется?

       МАРИЯ. С часу на час жду. Он здесь недалеко, испытывает новое устройство. Для оттаивания мерзлого грунта. Гуля, если бы вы знали, как я вам благодарна! Этот ребенок и его отец – они для меня всё! Мать умерла, когда мне и восьми лет не минуло. Отца убили в пятом году, забастовка была в Иркутске, я его и не знала… Девчонкой успела в Азии с басмачами повоевать. Любила одного хорошего человека, он  погиб.  Потом направили на учебу в Москву. Потом работа… Гуля, почему вы ушли от Германа?

      ГУЛЯ. Так… Было мимолетное увлечение…

      МАРИЯ. Мы с вами должны говорить друг другу правду.Нам обеим не к лицу неуклюже обманывать друг друга.

       ГУЛЯ. А вы не догадываетесь, почему я ушла?

      МАРИЯ. Из-за меня…

      ГУЛЯ. Вы не при чем. Он бы не бросил меня. Но оставаться  с человеком, который не любит тебя, – значит мучить его.

      МАРИЯ. Но вы же никогда не разлюбите его. Что вы сделали со своей жизнью!

       ГУЛЯ. Это жизнь постоянно что-то с нами делает,а не мы с ней…

 

       Поспешно входит Герман.

 

       ГЕРМАН. Маша! Мне сказали, Кешка… Что с ним?!

       МАРИЯ. Уже всё хорошо. Благодари доктора.

      ГЕРМАН. Гульнара?  Я не знал, что ты здесь,в Сибири.

      ГУЛЯ. Ваш прииск не относится к моему участку.

      ГЕРМАН. Как мне благодарить тебя! То, что ты сделала для нас…

      МАРИЯ. Мне надо уйти ненадолго.

      ГЕРМАН. Нет, Маша, не уходи.

      ГУЛЯ. Не уходите, Мария. Ни к чему оставлять нас наедине, не нужно. От пурги и следа не осталось.  Погода для лыж легкая,и дорогу я теперь знаю. Не заблужусь. Прощайте! Здоровья маленькому. Надеюсь,мы больше никогда не увидимся. (Мария обнимает и целует Гулю. Гуля уходит).

 

      Молчание. Герман склонился над детской кроваткой. Мария сидит у стола, печальная, в глубокой задумчивости.  Входит Андрей…

 

      АНДРЕЙ. Извините. Не заперто было.

      ГЕРМАН. Андрей Иванович! Не ждали. Вы по поводу испытаний? Всё идет хорошо.

      АНДРЕЙ. А Гульнара Гафуровна здесь?

       МАРИЯ. Она была здесь. Спасла нашего ребенка и ушла. Погода для лыж легкая.

      АНДРЕЙ. Героическая женщина!

      МАРИЯ. Да, героическая.

      АНДРЕЙ. А я, собственно,за вами, Герман Викентьевич… Приглашают вас для беседы, я должен вас привезти. Я на санях сегодня, со мной сопровождающие…

      МАРИЯ (Решительно встает). Какие сопровождающие? В чем дело?

      АНДРЕЙ. Простая проверка… Надо выяснить, насколько полезны изобретения…  И то, что Герман Викентьевич все-таки представитель другой страны…

      МАРИЯ. Что вы несете?! Герман родился в Иркутске, он советский инженер. Насколько полезны его изобретения? Да что вы в этом понимаете? Как вы можете такое говорить!

     АНДРЕЙ. Всё выяснится! Я первый буду говорить только хорошее, буду свидетельствовать…

      ГЕРМАН. Маша, всё будет хорошо. Береги Кешку.

 

       Мария бросается к нему. Он осторожно отводит ее руки и уходит с Андреем. Мария стоит у детской кроватки, раскинув руки, словно бы для защиты.

      Сцена погружается в темноту. Высвечивается фигура Гули.

 

      ГУЛЯ. Белая береза, одинокая, старая, на высокой горе она растет…

 

                     КОНЕЦ