Надежда Миронова

Хлеб для наших. Маруська

ХЛЕБ ДЛЯ НАШИХ

 

      Деревня наша была маленькая — всего 23 дома, окруженных со всех сторон лесом и глубокими оврагами. Наш дом был крайний от леса.

      Осенью 1941 года в нашей деревне и соседних населенных пун-ктах хозяйничали немцы. Днем они ходили по домам и разыскивали коммунистов, партийных руководителей и партизан. Грабили мест-ных жителей, забирая у них хлеб, кур, свиней и теплые вещи. Не же-лающих расставаться со своим имуществом, били прикладами вин-товок, закрывали в холодных сараях и погребах. С раннего утра и до позднего вечера с разных концов деревни доносились крики, стоны, плач людей, визг и рев забиваемых домашних животных. И только ве-чером, когда опускались ранние сумерки и плотная кромешная тьма окутывала землю, в деревне воцарялась полная тишина. Настрадав-шиеся за день люди, не зажигая света в жилищах, тихо ложились спать. Мы, продрогшие за день, испуганные дети, жуя скудный ужин, залезали на ночь на полати теплой русской печки.

      В один из таких промозглых ноябрьских вечеров к нам в окошко дома, со стороны леса, осторожно постучали. Мы, омертвевшие от страха, притихли. Мама велела всем молчать и не подавать призна-ков жизни. Но стук настойчиво повторился во второй, а потом и в третий раз. Мама вышла в сени и дрожащими руками отперла дверь. Несколько минут за дверью слышался приглушенный мужской го-лос. Затем мама вернулась в горницу, быстро собрала в узелок все, что попалось под руку съестного в доме, и вынесла за дверь. Вернув-шись в дом, тихо сказала: «Не бойтесь — это НАШИ». 



      Не ложась спать, мама замесила муку и стала готовить тесто. Мы дружно удивились — ведь у нас еще оставался заготовленный с прош-лой выпечки хлеб, и спросили ее: «Зачем печь новый хлеб, когда он у нас еще есть?» Мама строгим тоном ответила нам: «Спите, так надо!»

      Утром мы проснулись поздно, за окнами уже было светло. Мама доставала из печи круглые с румяной коричневой корочкой душистые караваи хлеба и прятала их в сундук, прикрывая нашей одеждой. На столе оставила только две маленькие буханки для запаха, чтобы он нас не выдал. Затем мама строго сказала нам, что мы заболели корью и нам нельзя выходить на улицу и общаться с другими детьми. А еще велела нам весь день по очереди лежать на сундуке и «болеть».

      Весь день мама очень волновалась и не находила себе места. Всем, кто подходил к нашему дому, говорила, что мы заболели корью. Ког-да стемнело, в окно со стороны леса снова постучали. Мама пошла и открыла дверь. Вошли несколько взрослых небритых мужчин в совет-ской военной форме. Они сложили еще не успевший остыть хлеб в армейские вещевые мешки и бесшумно растворились в темноте за дверью. Так повторялось еще несколько раз с небольшими переры-вами. И мы уже знали для кого по ночам печет хлеб наша мама — «ДЛЯ НАШИХ». Это была наша самая большая военная тайна.

 

МАРУСЬКА

 

      Незадолго до изгнания немцев из нашей деревни, зимой 1941 года, помимо всего прочего — хлеба, птицы, овец, свиней, теплых вещей и т.п., оккупанты стали забирать у местных жителей и коров — сель-ских кормилец. Нашу коровушку-трехлетку звали Маруська. Мы бы-ли с ней ровесники. Ее купили в 1938 году, в этом же году родители построили новый дом и родили меня. Наша Маруська была краса-вицей черно-белой масти. Голова у нее была целиком белая, а по бо-кам, животу и хребту растекались черные пятна.

      Два здоровенных немца вывели Маруську со двора и погнали к речке, чтобы забить ее на мясо. Мы, детвора мал мала меньше, полу-раздетые на морозе, с громким плачем, спотыкаясь и падая в снег, бежали за ними, цепляясь за Маруську. Немцы угрожающе кричали, отталкивали, пинали нас сапогами, но мы поднимались и снова настойчиво, словно слепни, липли к нашей корове. Маруська громко мы-чала, бодалась, пыталась вырваться, но цепкие руки фашиста крепко держали ее. Мама тоже громко кричала, но не столько от потери кор-милицы, сколько из-за страха за нас. Она бежала за нами, звала домой и пыталась оттащить нас от коровы, опасаясь за наши жизни, боялась что немцы нас расстреляют. На наши крики сбежались почти все жи-тели деревни, плотным кольцом окружили эту громко голосившую  процессию. Всеобщий плач и вой огласил окрестности. Немцы, с трудом удерживая корову и размахивая автоматами, пытались разог-нать толпу, грозили расстрелять всех жителей, а деревню сжечь. Уже темнело. Но люди не расходились. Тогда немец, державший вырывав-шуюся, что есть мочи Маруську, настороженно поглядывая на бли-жайший лес, отдал повод моему старшему брату Алексею и приказал всем быстро расходиться по домам. Так общими усилиями мы отстоя-ли нашу Марусеньку. А немцев в скором времени прогнали НАШИ.



      Маруська прожила с нами еще девять лет. Мы все ее любили и бе-регли как зеницу ока. Мама с гордостью всем говорила: «Наша Ма-руська мне детей выкормила!»

      Некоторые, когда рассказываю этот случай, мне не верят, что я пом-ню войну и события, случившиеся со мной и моими близкими тогда. Но цепкая детская память, как на сайте, запечатлела потрясшие детс-кую душу образы далекого прошлого и хранит их вот уже долгие семь с лишним десятилетий.

      Давно нет с нами нашей дорогой незабвенной мамы — хрупкой нежной трудолюбивой русской женщины, овдовевшей в тридцать лет и отдавшей нам, ее четверым детям, всю себя без остатка. Нет уже в живых и моих старших братьев Алексея и Владимира. Прекратила свое существование и наша маленькая прекрасная деревенька по имени Чу-дненки (от слова чудная). Она, как и мы, пережила фашистское на-шествие, но погибла, как и тысячи подобных ей российских деревень от рук отечественных реформаторов.