Александр Карпенко

Книжная полка Александра Карпенко. Рецензии на книги Юрия Нечипоренко, Натальи Гринберг, Эльдара Ахадова, Никиты Брагина, Германа Власова и Брониславы Волковой

ПОЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ СКАЗОЧНИКОМ


(Юрий Нечипоренко, Маленькие сказки. – М., Рутения, 2019)


 


«Маленькие сказки» – на мой взгляд, закономерный этап в творчестве писателя Юрия Нечипоренко. Он уже давно позиционирует себя как детский писатель. Но раньше у него были рассказы для детей и юношества, а теперь он уже «дозрел» до сказок. Я беру слово «дозрел» в кавычки. Потому что жанр, в котором работает писатель, по большому счёту, не важен. Чехов писал, что «лавры Боборыкина» не дают ему покоя и что он хочет написать, наконец, роман. И что? Романа Чехов так и не написал, тем не менее, это один из величайших русских писателей за всю историю нашей литературы. И Юрий Нечипоренко к началу работы над сказками, безусловно, уже состоялся как детский писатель. Но, конечно, освоение нового жанра – это как освоение космоса. С чем я и хочу поздравить нашего автора.


Нечипоренко строит свою книгу в интерактивном тренде: сочинять сказки, словно бы говорит писатель, проще простого. Давайте сочинять вместе! Пара листочков в конце книги – пустые. И призыв автора: «Напиши свою сказку и нарисуй свои иллюстрации». Дескать, начинайте сочинять прямо сейчас! И записывайте свои собственные сказки вслед за моими. В этой же книге. Книга, в которой можно ещё и писать – чем не находка для ребёнка? Такой подход идёт в русле новейших веяний. Актуальность произведения демократична; современный автор даже не задумывается, что он «не Пушкин». Не боги горшки обжигают! Главное – намерение, воля, желание, страсть! Все начинают с малого! Я бы сказал, что «Маленькие сказки» Юрия Нечипоренко – это пособие для начинающего сочинителя. Это сказки малоформатные, без особо продуманной драматургии, свойственной, скажем, произведениям братьев Гримм или Ганса Христиана Андерсена. Это сказки-наброски, темой которых стали в большей степени свойства человека, а не драматические коллизии.


Общая тема всех представленных в книге сказок – человеческие странности. Казалось бы, тема вовсе не детская. Юрий Нечипоренко опровергает такое мнение. Дети тоже часто не вписываются своей маленькой личностью в общепринятые нормы. Ничто человеческое не чуждо любому возрасту. Вот, например, сказка о человеке, который любил переиначивать слова. Вначале мы повторяем слова за родителями. Потом – освоившись, начинаем их по-своему переиначивать. Юрий Нечипоренко в рассказе о человеке, который любил всё переименовывать, касается очень важной, на мой взгляд, темы. Если слова, сеющие раздор и ненависть, заменить другими, то и вражды, и распрей станет на порядок меньше. Как назовёшь свой корабль, так он и поплывёт. Если матерные слова, которые слышатся в нашем отечестве повсюду, заменить на другие, то и культуры, и гармонии, и света станет больше. А зла станет меньше. И в этом плане Юрий Нечипоренко выступает как просветитель. И, что особенно мне нравится, делает это не впрямую, а через игру, в форме сказки.


Возрастная аудитория сказок Юрия может быть очень разнообразной. Вот, например, сказка-притча о человеке, который светился. Человеку, наделённому таким необычным свойством, нелегко жить среди людей. Мы восхищаемся выдающимися людьми, но при жизни они, как правило, вызывают раздражение своей непохожестью на остальных. То же самое происходит с людьми, наделёнными необычными свойствами. Пинки да насмешки – их обычный удел. Не все наши качества полезны и могут быть своевременно востребованы. В сказке Юрия Нечипоренко только наступление тотальной темноты сделало нужным несчастного человека, который светился. А ведь это мог быть святой человек с нимбом!


В «Маленьких сказках» автор проявляет отменное чувство юмора. Например, в сказке о человеке, у которого ноги не дружили с головой. Порой юмор переходит в сарказм («Важная дама»). Но это не просто сатира – это увещевание, это предостережение. Не поступайте так, как героиня этой сказки – всё может закончиться плохо! Даже если это будет не гибель, а просто полное одиночество. А зеркальный человек у Нечипоренко отражал всё криво и неправильно. Маленькие люди казались большими, а большие – маленькими. Это его свойство нравилось детям, но совсем не нравилось взрослым.


«Маленькие сказки» изданы в популярном детском формате – широкоформатная плоская книга, где на каждой странице много иллюстраций. В сущности, это книга о разнообразии мира, в котором живут люди, о разнообразии самих людей. Кого здесь только нет! Человек, в котором все тонули («Человек-пропасть»), человек с виденьями в голове, человек, который потерял своё лицо, человек, который светился, человек-ключ, человек с тихим голосом… Быть непохожим на других – неудобно. Но порой неудобное качество или способность оказывается нужной и полезной. У тебя слабый голос? Не беда! Если ты говоришь важные вещи, люди будут вслушиваться в твою речь. Нет ничего однозначно плохого. Юрий Нечипоренко выступает как писатель-демократ. Даже на Новый год нельзя всё старое менять на новое – убеждён писатель. Старое тоже может оказаться хорошим, полезным и нужным.


А ещё в книге Юрия звучит тема метаморфоз, сопровождающих человека по жизни. Метаморфоз и воздаяния. Капризная девочка, которая вознамерилась любой ценой преодолеть слишком высокую для неё ступеньку, превращается в гусеницу и переползает, реализовав свою мечту, желанную ступеньку.


Сказки маленькие, а книга – большая. Настоящая сказка – это всегда поэзия в прозе. Не могу не поддаться искушению процитировать одну из миниатюр Юрия. «Жил-был человек с негромким голосом. Когда вокруг собирались его друзья, он говорил очень тихо. Потом ещё тише, тише и тише. И все прислушивались к нему. Стояла абсолютная тишина, такая огромная тишина, что казалось, уже были слышны мысли. И всем очень нравилось то, что они слышали. Они удивлялись потом, как мудро говорит наш друг! Какой он умный! Но когда стали выяснять, что же он сказал, то начали спорить. Потому что каждый слышал своё. И всем казалось, что он каждому говорит именно то, что человек хотел услышать. Вскоре они переставали спорить – и жили уже со своими мыслями. Потому что человек с тихим голосом побуждал их думать самостоятельно, а не слушать других. За то его все и любили».


Мы видим, что сочинение сказок развивает в человеке фантазию. Это так заманчиво – с нуля создать новое интригующее произведение! Каждый может почувствовать себя сказочником. А потом – и стать им в реальной жизни.


 


 


ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ ТАЛАНТ НАТАЛЬИ ГРИНБЕРГ


(Наталья Гринберг, Диван в стиле викторианской готики и другие пьесы. –


Халландейл Бич, Флорида. Blue Ocean Theater Studio, 2019) 


 


Талант Натальи Гринберг уникален тем, что ей одинаково хорошо удаются как юмористические, так и трагические ноты. Её дар ярко проявляется и в комедии, и в драме. Это качество сообщает её творчеству большую амплитуду, удивляет читателей и зрителей разнообразием душевных движений. Радость и печаль в жизни возникают порой синхронно. И Наталье Гринберг удаётся быть убедительной как в миноре жизни, так и в её мажоре. Три пьесы, вошедшие в новую книгу, «Диван в стиле викторианской готики», «Ровесники-ровесницы» и «Ураган», широко и разнообразно представляют талант этого драматурга. «Паровозиком» новой книги Натальи выступает «Диван», на данный момент её самая крупная работа. В «тургеневской» тематике отцов и детей Гринберг находит современный нерв. Дела о наследстве – настоящий Клондайк для драматурга. Надо только самому находиться в гуще жизни.


Пьесы Натальи Гринберг ценны тем, что касаются первооснов жизни. Родители мечтают, чтобы яблоки от яблони далёко не упали. В этом – залог сохранения рода и продолжения фамилии. На примере отдельно взятой семьи Гринберг размышляет о стойкости и выживании человеческого рода. В конфликте отцов и детей она – на стороне любви, на стороне традиций. Издревле существовала родовая преемственность, которая предписывала сыну мельника становиться мельником, а сыну плотника – плотником. Но теперь – «всё смешалось в доме Облонских». Дети идут своими нехожеными тропами, не боясь в самоутверждении конфликтовать со старшим поколением.


«Что есть мера любви?» – к этому вопросу нас осторожно подводит автор пьесы, драматург Наталья Гринберг. Мы измеряем любовь количеством действий, вниманием, энергией, устремлённой к сердцу любимого. Если родители любят нас сильно и неистово, это устанавливает внутри нас некий духовный ориентир, который служит нам мерой любви. И когда ответная любовь наших детей уступает этому критерию по степени самоотдачи, она может показаться нам нелюбовью. Любовь, которая кажется нелюбовью, создаёт в обиженных сердцах апокалиптическую ситуацию. Мы говорим о замечательной пьесе Гринберг «драма», поскольку никто не погибает. Но в сердцах родителей это настоящая трагедия. Яблоко от яблоньки упало к каштану, и в голове у яблони происходит сумятица. Родителям, чтобы выжить, надо перепрограммировать заново свою жизнь. Что вообще очень непросто. Надо занять себя чем-то другим, помимо внуков. Например, творчеством.


Наталья Гринберг мастерски варьирует сцены из прошлого и настоящего. Сама смерть словно бы отступает в тень, оживляя персонажей пьесы. И повсюду у Натальи – «театр в театре». Все мизансцены, даже между второстепенными персонажами вроде валетов, глубоко театральны, со своей внутренней драматургией. Гринберг порой достигает гоголевской глубины характеров. Гротеск, сарказм, мягкий юмор – вот далеко не полный перечень литературных приёмов, которые щедро использует автор. Краски сгущены. Достоинства и недостатки персонажей порой нарочно преувеличены. Безусловно, у Натальи Гринберг есть в этой пьесе ещё один театр – виртуальный. Коллизии разворачиваются в умах людей. В то же время, пьеса абсолютно реалистична. Действие проходит по тонкой грани между жизнью и смертью, во всех смыслах этих нравственных и философских категорий.


В пьесах Натальи Гринберг – «вкусная жизнь», живая, фактурная. Это ещё и «война укладов жизни» – русского и ново-американского. Постепенное взросление отдаляет детей от родителей. Но родительская любовь не уходит в песок. Согласно закону сохранения энергии, родительская любовь помогает Бену поверить в себя и стать успешным человеком. Он закончил Гарвард! Друзья мамы и папы завидуют его успехам! Вот только родителям от этого не легче. Назвать собаку именем сына – это у них уже бездна отчаяния, которое выражается в «хармсовским» юморе. У родителей происходит сублимация любви – вместо «строптивого» сына они заводят преданного пса. Это уже другая любовь – «на расстоянии», «отодвигая» от себя объект любви. «Посмертная» любовь ещё при жизни. Конечно, она очень похожа на нелюбовь. Дети часто невнимательны к родителям просто потому, что у них происходит передислокация внимания. Общение с родителями постепенно перестаёт быть для них самым важным в жизни. А на второстепенное часто и времени не хватает. Любовь родителей начинает утомлять детей своей избыточностью. А ещё – родители привыкли всё делать сообща, семейственно. А дети живут более индивидуально. Сейчас возник ещё и технический, и мировоззренческий барьер между поколениями. Мы искусственно наполняем близких людей собственным видением мира. Живём вроде бы рядом, но каждый обитает на своём отдельном облаке.


Прежде трагедией для родителей часто бывал неравный брак. В пьесе Натальи – и брак равный, и молодые супруги любят друг друга, и детей у них много, и мыслят они в унисон. Но родителей это не радует. Мелочи, накапливаясь, их расстраивают. Негатив перевешивает. Сам процесс общения между старшим и младшим поколением рушит устоявшиеся традиции. Причём молодые не спорят, а просто навязывают старшим свои воззрения. «Я так решил» – и точка. Разрыв с почвой тоже воспринимается родителями как нелюбовь. И эта нелюбовь, существующая, может быть, только в головах родителей, в конце концов, выливается у них в ответную ненависть и разрушает их жизнь. Люди находятся в плену своих воззрений и не могут вырваться за их пределы на свежий воздух. Они «накачивают» себя ими же созданным негативом и потом всю жизнь от этого страдают. Не мудрено, что молодое поколение убегает от этих распрей куда-то в иную, свою реальность. На мой взгляд, «Диван» – самая полифонная пьеса Натальи Гринберг, начинавшей свою творческую жизнь в качестве музыковеда.


Жизнь есть путешествие сознания. И пьеса Натальи – наглядное тому подтверждение. Скажу больше: сознание во многом определяет наше бытие. А не наоборот, как нас долго учили в советских школах. Персонажи Гринберг полны жизни. Они не схематичны, как это часто бывает. Они проживают на сцене большую, яркую жизнь. Переодевание одних персонажей в других (например, сына Бена в адвоката Ауэрбаха) усиливает театральность происходящего. В пьесе постоянно присутствует невидимая глубина. Есть что-то такое, что не проговаривается в словах. Истина, затаившись, только мерцает между строк. Это как у айсберга – его невидимая часть не менее значима. Герои порой поступают нешаблонно – и, казалось бы, немотивированно, парадоксально. Пушкин, когда выводил свою известную формулу «гений – парадоксов друг», видимо, имел в виду как раз глубину нестандартного мышления. Наталья Гринберг так хорошо компонует фрагменты жизни в своей пьесе, что они, оттеняя друг друга, выигрывают в таком соседстве. Мы сопереживаем видимому миру героев Натальи. И пытаемся разгадать невидимое, часто иррациональное, немотивированное в поступках героев. Герои смотрят на нас и разного времени: где-то они счастливы, где-то, наоборот, несчастны. Но все персонажи – тёплые и душевные. Воюют между собой не души, а их мировоззрения. Если подытожить сказанное, Наталья Гринберг в «Викторианском диване» повествует нам о проблеме формы, в которую бывает облечена человеческая любовь. Родителям Бена не легче от того, что их любили, если форма любви была неподобающей.


Я убеждён, что Наталья Гринберг первоначально планировала финал как «посмертный реванш» родителей. Но, потом, видимо, решение переигралось. Сын Бориса и Наташи оказался, на поверку, не таким «плохим». И такой финал видится мне более глубоким. И в жизни, и в кино, и в любимых книгах нам часто хочется «переиграть исход». То, что нелюбовь сына на самом деле существовала только в сердцах его родителей – это словно бы «драма в драме». Невидимое в видимом. Гринберг показывает явление со всех сторон и в перспективе. И это тоже – драматургия. Объективность Натальи Гринберг проявляется и в том, что даже ретроспективную жизнь героев в Советском Союзе она показывает многосторонне: и критикует плохое, и ностальгирует по хорошему. Счастливый талант!


 


«РОВЕСНИКИ-РОВЕСНИЦЫ»: ТРИ ИСТОРИИ ЛЮБВИ


 


«О ты, последняя любовь! Ты и блаженство, и безнадежность», – писал на склоне лет Фёдор Тютчев. Наталья Гринберг готова возразить в своей пьесе нашему признанному классику. Для неё любовь не «безнадежна» в любом возрасте, если она взаимна. Пьеса «Ровесники-ровесницы» построена по принципу крещендо: повествование всё время идёт по нарастающей. В первых двух частях пьесы её героини влюблены, но не готовы даже к маленькому компромиссу, невзирая на то, что счастье, казалось бы, само идёт им в руки. Женский инстинкт оберегает от доверия к легко дающемуся. Лики предлагаемой любви кажутся дамам неприемлемыми и в чём-то даже оскорбительными. Зато в третьей, заключительной, части пьесы хэппи-энд берёт у судьбы сокрушительный реванш. Казалось бы, всё здесь складывается против героев. Но они настолько целеустремлены навстречу друг другу, что готовы одолеть любые препятствия. И это, вкупе с насмешливостью обстоятельств, производит неизгладимое впечатление. Помните рассказ О`Генри «Дары волхвов»? Мужчина купил своей девушке гребешок, а та остригла волосы, чтобы тоже сделать ему рождественский подарок? У Гринберг героиня делает любимому человеку царский подарок, которым он не может воспользоваться. Но, как у О`Генри, в пьесе «Ровесники-ровесницы» любовь побеждает. Она непобедима, когда люди готовы всем пожертвовать ради неё, «прыгнуть с пятого этажа». Такая любовь не нуждается в телесной красоте для поддержания жизнеспособности: она сама – красота. Красота души. Пьеса Натальи Гринберг чрезвычайно остроумна и изысканна. В конечном итоге, она повествует нам о победе духа над плотью. И мы переживаем катарсис от невероятности удачи, от этой победы, случившейся вопреки всему.


В начале 80-х годов прошлого века в театре «Современник» шли «Провинциальные анекдоты» Александра Вампилова. Были показаны две его одноактные пьесы, объединённые режиссёром театра в одной постановке. Наталья Гринберг, в сущности, тоже рассказывает нам «анекдоты» из жизни одиноких пожилых людей. Одновременно пьеса Гринберг являет собой мягкую сатиру на обычаи и нравы русских эмигрантов, когда разное произношение одного и того же слова может стать почвой для глубоких разногласий между людьми и даже вражды. Писательница наделена высокой степенью понимания жизни.


В чём привлекательность этой пьесы Натальи Гринберг? В богатстве эмоций, часто – диаметрально противоположных. Отчаяние и радость следуют друг за другом. Анекдотичные ситуации, в которые попадают герои, выводят нас на глубокие размышления о природе человеческих чувств. Пьеса местами фривольна, но в целомудренных дозах. Там, где нужны тонкие, особые формулировки, язык Натальи – всегда на высоте. Женщины и мужчины – словно существа с двух разных планет, однако каждый из них готов самообмануться в угоду своим мечтаниям. Впрочем, далеко не всегда «один – любит, а другой – позволяет себя любить». Порой любящий не прощает любимому «пауз» в любви, справедливо полагая, что чувства должны быть равноценными и непрерывными. Победа любви – это всегда победа над человеческой косностью, ограниченностью, над одиночеством – и, в конечном итоге – над смертью. Часто драматург у нас – это просто «переквалифицировавшийся» прозаик. У Натальи Гринберг есть чувство сценичности происходящего. То, о чём она повествует, театрально само по себе, независимо от степени талантливости отдельно взятых реплик героев. Умение видеть мир как театр – редкий дар. Умение мыслить парадоксально – столь же большая редкость. Поэтому очень хочется, чтобы пьесы Гринберг как можно скорее увидели сцену.


 


ПОСТЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ НАТАЛЬИ ГРИНБЕРГ


 


Драматургия – особый вид литературы, где герои постоянно разговаривают. Поэтому успешным драматургом может стать тот автор, который умеет ярко индивидуализировать речь каждого из своих персонажей. Для того, чтобы уловить разницу в речи героев, нужен особый слух, и Наталья Гринберг, на мой взгляд, обладает этим талантом. В пьесе «Ураган» Гринберг словно бы сопоставляет по разрушительности две стихии – ураган и войну. Борьба со стихией чётче проявляет характеры людей, их индивидуальные особенности.


Высоцкий говорил, что человек ярче проявляется в экстремальных ситуациях. Поэтому он любил десантировать своих героев в ситуации чрезвычайные, например, в военную обстановку. Герои Гринберг попадают в круговерть урагана и не знают, что им делать. «Быть – или не быть?» – этот гамлетовский вопрос всплывает в пьесе «Ураган» в неожиданном контексте. Плыть по теченью или отдаться воле чувств? Послушаем Шекспира в переводе Бориса Пастернака: «Быть или не быть, вот в чём вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье…». Надо ли что-то предпринимать, оказавшись перед лицом урагана – или лучше смириться и покориться судьбе?


В пьесе Натальи Гринберг герои не столько размышляют над этим жизненно важным вопросом, сколько действуют, как им предписывает их сущность. Характеры людей не так статичны, как нам кажется. Они выковываются жизнью и временем. Стихия только ловит их в определённый момент жизни – и проявляет, как лакмусовую бумажку. Застигнутые врасплох ураганом, герои пьесы не успевают эвакуироваться. Оказывается, что в этом доме на южном побережье Флориды застряли не только Миша и Маша, относительно молодая пара эмигрантов из бывшего СССР, а также их родители, но и малознакомые соседи, дряхлые эмигранты из послевоенной Европы.


Фактически, в пьесе Натальи Гринберг действуют два поколения героев, и суматоху вокруг стихии каждое из них воспринимает по-разному. Это тоже – «отцы и дети», но у одного поколения было страшное военное испытание, а у другого – его не было. Возрастные родители ведут себя как дети, полностью положившись на Машу и Мишу. Сосед Альберт чуть не погиб в эпицентре урагана, так как не вполне мог оценить опасность ситуации, в которой оказался, и героически пытался закрыть коктейльным столом дыру в окне. Можно восхищаться его мужеством. Несмотря на преклонный возраст, он спасает своё имущество, свой дом. Как настоящий мужчина, он выполняет долг защиты и охраны. Младшее поколение морально выдерживает прессинг разгулявшейся стихии, помогая соседям, Альберту и Розе, и заботясь о том, чтобы в квартире родителей были приняты все меры предосторожности. Раньше близость дряхлости часто омрачала настроение Маши. Но испытание ураганом исцелило её от мелких страхов. Помогая старым соседям, выжившим узникам нацистских концлагерей, Миша и Маша неожиданно обнаруживают себя в роли старших. Бразды ответственности переходят теперь к их поколению.


Сказать новое слово в теме, о которой пишут все, или хотя бы посмотреть на неё с другого ракурса – дорогого стоит. Пьеса Натальи Гринберг очень трогательно, нестандартно и неслезливо преподносит тему Холокоста. Военная закалка юных узников концлагерей была своего рода прививкой духа, инициацией. Кто прошёл через этот ад и выжил, стали сильными и мужественными людьми. Война проверяла людей на прочность и отбирала самых сильных и стойких. Люди, опалённые войной, крепче стали. Война выковывает дух на всю оставшуюся жизнь. Что им какой-то там ураган! У них был в жизни ураган длиной в несколько лет! В борьбе человека со стихией у Натальи Гринберг побеждает… любовь.


Люди готовы пожертвовать собой ради любимого человека. Особенно трогательно это выглядит у престарелой пары. Старые герои пьесы выдержали нечеловеческое испытание рабского, концлагерного труда на износ. Они выдержали голод, болезни, скотское отношение, побои, холод. Многие после лагерей кончали жизнь самоубийством, сходили с ума, и только самые сильные духом не копались в прошлом, а жили настоящим и будущим. Психологи пришли к выводу, что во многих случаях лучшее лекарство от пережитых ужасов – не вспоминать их. Побеждают эти люди и в схватке с ураганом. Они сильные! Наталья Гринберг, автор «Урагана», знакома со своими персонажами не понаслышке. Она вспоминает, как была шокирована концлагерными татуировками своих соседей. Она видела их совсем рядом – в одном лифте, на пляже, в бассейне. Пьеса Гринберг звучит как победа человеческого духа, победа любви над злом. Жизнь быстро стирает следы разбушевавшейся стихии. Посмотришь сторонним глазом через пару дней – словно бы и не было жуткого, разрушительного урагана. Как писал Семён Кирсанов, «на душе, как в синем небе, после ливня – чистота».


В чём принципиальная разница между ураганом и войной? Перед войной и даже во время войны люди могут объединиться, чтобы вместе, сообща выступить против врага. Перед стихией и во время стихии они это сделать не успевают. Люди настолько начали доверять прогнозам пути следования урагана с точностью до нескольких миль, что чуть отклонившийся от этого пути ураган застаёт их врасплох. Люди ленятся уезжать – «авось пронесёт», ждут до последней минуты. Застрять в заторе на несколько суток может быть более опасным, нежели пересидеть ураган внутри блочного дома с пуленепробиваемыми окнами и стальными ставнями. Стихия приходит неожиданно, нападая отовсюду, со всех сторон, с нечеловеческой силой. Но любовь побеждает стихию. Любовь и фронтовая закалка старшего поколения.


Люди загорают на солнышке, забыв напрочь о перенесённых в молодости страданиях. Но, поскольку они тогда выстояли и не погибли, в них, теперь уже немолодых людях, таится некая непроявленная сила, неведомая и недоступная другим. В пьесе «Ураган» мы видим ставшее уже фирменным элементом творческого почерка Натальи Гринберг смешение смешного и трагичного. Возникает резонный вопрос: «А кто же главный герой пьесы?» Ибо, по сокровенному смыслу, заложенному в пьесе Натальи Гринберг, главные – это престарелые узники фашистских концлагерей, которые практически ничего не говорят. Что-то есть важное за пределами произносимых человеком слов. Слова – это ещё не всё в человеческом общежитии.


Ураган – вызов людям, проверка их на прочность. Здесь Гринберг идёт за Сартром и Камю. «Ураган» – это новейший постэкзистенциализм. Драматург задаётся вопросом: а хорошо ли относительно молодым людям жить на одном пространстве со стариками? Гуманно ли это? Всё в этом мире относительно. И, если 50-летние молоды в компании 80-летних, то, если поместить их рядом с 20-летними, далеко не факт, что жить в таких условиях им будет комфортно. Наталья Гринберг – великолепный рассказчик. Писать пьесы начала, работая в любительском театре. А даром представлять жизнь персонажей в диалогах Наталья наделена сполна. Её пьесы – это самый широкий срез эмигрантский жизни в Америке. В заключение, хочется пожелать ей непременно увидеть свои замечательные пьесы на сцене драматических театров по обе стороны океана.


 


 


УНИКАЛЬНЫЙ ПИСАТЕЛЬ И ЕГО КНИГА


(Эльдар Ахадов, Вибрации жизни. – М., Издательские решения, 2019)


 


В Начале была вибрация. Именно вибрация на заре времён превратила неживую материю в жизнеспособную биомассу. Что касается книги Эльдара Ахадова, то здесь «вибрация» оплодотворяет уже существующую, но ещё инертную жизнь. «Вибрация – возбуждённое энергетическое поле», – говорит писатель. Новая книга повествует о жизни мессий, иллюминатов, а также лучших наших писателей. Эльдар Ахадов обладает нестандартной философичностью и теплотой души, свойственной очень немногим людям. И по мысли, и по чувствам у него всегда «жарко». Но именно это и придаёт ценность его произведениям! В отличие от Ницше, у которого была, по его собственному признанию, «злая мудрость», у Ахадова, безусловно, мудрость «добрая». «Никогда не мстите подлым людям. Просто станьте счастливыми. И они этого не переживут», – говорил великий артист Юрий Никулин.


В «Вибрациях жизни» много глав, посвящённых разным людям, событиям и эпохам. Но, думается, я не погрешу против истины, если скажу, что центральное место в книге занимают «Сын человеческий» (повесть об Иисусе Христе) и «Тайна гибели Пушкина». Больше всего полемики в душе читателя вызывают те главы из книги Ахадова, которые посвящены жизни Христа и его апостолов. Большое достоинство поэта – не всё брать на веру; искать новые объяснения, казалось бы, хорошо известным событиям. Автор вычитал в Евангелиях строки, доказывающие невиновность Иуды. Сердце-объектив Эльдара Ахадова всегда настроено на чудо. Поэтому не случайно чудо заходит в гости к писателю, как к себе домой. Ахадов изобрёл действенный принцип, как искать в евангелиях реальные факты из жизни Христа. Как отделить реально жившего на рубеже тысячелетий Сына Человеческого от Иисуса Христа канонической церкви. Писатель, исследовав евангелия, вычислил, что первым было написано Евангелие от Марка. Эльдар призывает нас читать первоисточники более внимательно. Но очень трудно быть конгениальным такому даровитому читателю, как автор «Вибраций». Например, сравнивая списки апостолов во всех четырёх канонических евангелиях, Ахадов проделывает при помощи своего невероятного интеллекта, в сущности, компьютерную работу. Кто-то бы с такой работой не справился вообще, а у кого-то на это ушла бы вся жизнь. Поэтому резюмирую: работа Э.А. об Иисусе Христе уникальна в своём роде. Эльдар вообще очень хорошо анализирует то, что пишут другие исследователи. Я бы охарактеризовал это его свойство как дар обобщения.


Работа Ахадова – это не просто комментарии. Мы имеем дело с исследовательским переформатированием материала евангелий. Эльдар говорит о «многолетнем труде». То есть эта работа вызревала у него долго и написана была не сразу. Мне представляется, что задача книги о Христе – деидеологизация жизни этого великого человека. И это, конечно, не фронда с религией – это поиски правды. Правда сама по себе – вещь привлекательная. Но она оказывается, в данном случае, противницей мифа. И если кто-то нападает на писателя Ахадова, надо понимать, что нападают (или защищаются нападением) не отдельные люди, а партия защитников мифа. За миф – против правды! «Миф – это настоящая правда, а то, что автор выдаёт за правду – это ложь», – думают такие люди, объединяясь против автора. Им кажется, что сама работа Ахадова требует, как говорят фехтовальщики, «парад-репоста» – немедленно перейти от защиты к нападению. И наш автор здесь не первый и не последний. Была уже в середине XIX века книга Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса», и его современники так же рьяно нападали на автора. Доктор богословия Фредерик Фаррар написал книгу – отповедь Ренану. Ничто не ново под луной. Но люди мира, как бы там ни было, имеют право знать правду. В обществе постоянно есть социальный заказ на правду. Который в данном случае блистательно исполнил писатель Эльдар Ахадов. Справедливости ради, должен заметить, что работа Ахадова не носит антиклерикальный характер. Она очень спокойна по существу, доказательна и не направлена против кого-либо.


Эльдар Ахадов предлагает нам новую нравственную систему координат, где Бог, подобно Солнцу, покоится не в раю, а «в бездне неба». Но эта бездна неба зеркально отражается на Земле. В авторской мифологии Эльдара Ахадова Бога не славят и даже не критикуют. Он действует сам, он сам выбирает себе местопребывание. О Пушкине у Эльдара работа тоже нестандартная, «раскалывающая» аудиторию на горячих сторонников и противников. Но кому они нужны, скучные книги, повторяющие одно и то же? Ахадову важно, чтобы его книги были резонансными, выводили читателя из духовной спячки.


Готов признать, что мои познания в области географии порой весьма приблизительны, и в этом плане книга Ахадова оказалась для меня поучительной и познавательной. Я, например, не мог отличить Самос от Самосаты. Оказывается, это два разных места! Самос – это остров в Греции, а Самосата (Самсат) – город в Турции. В Самосате вам не предложат самосада! И таких мест в книге Ахадова очень много. Э.А. одинаково внимателен и к «внутренней» и к «внешней» жизни. Мы часто ищем что-то в своём сердце, а находим – на улице или в квартире. Но именно эта «двойная» настроенность и делает человека писателем, художником, музыкантом. Мыслителем. В этом философском контексте у Ахадова появляются рассказы о малоизвестных фактах из жизни Пушкина, Лермонтова, Есенина, Гумилёва и других писателей…


Мастерство Эльдара – в сопряжении радостного и трагического, в умении выйти из драмы в вертикаль космоса души. В даре катарсиса, очищения души через преодоление фатального и неизбежного. И тогда, пройдя через огонь, воду и медные трубы, мы уже равны богам, мы способны повелевать стихиями. В такие моменты особенно сильно веришь в бытие Бога и в высшую справедливость, ниспосланную свыше.


На мой взгляд, не меньшее значение для книги Ахадова, чем работы о Христе и о Пушкине, имеет философское эссе «Теория неопределённости и вибраций», построенное на очень неплохом для писателя знании квантовой механики. «Наш мир зыбок, он существует в вибрациях. Он сжимаем и растягиваем», – говорит писатель. То есть в «Вибрациях жизни», помимо литературной, есть ещё и физическая, и метафизическая составляющие. Редкий писатель сейчас в России интересуется физикой, квантовой механикой и теорией относительности. Приходит на ум в этой связи разве что поэт-авангардист Константин Кедров.


Ахадов обладает уникальной способностью хорошо понимать и детей, и взрослых. Есть связующая нить, объединяющая всё человечество, независимо от возраста конкретного человека, и это чувствуется в каждом произведении писателя. Любое жизненное проявление – космический выплеск энергии. И Эльдара хватает на всё, потому что он всё считает одинаково для себя важным. Есть какая-то удивительная гармония во всём, чем занимается в жизни писатель. Стихи, которые он пишет, являются продолжением поэзии, которая наполняет его жизнь. Чистый лист судьбы поэта переполнен событиями. Эльдар Ахадов наделён даром предвидения. Пару лет тому назад писатель удивил своих друзей пророчеством о том, что в 2020 году его уже не будет с нами. Казалось бы, ничто не предвещало такого исхода. Кто-то испугался, кто-то не поверил. Однако Эльдар Ахадов – человек, который никогда не врёт. Неожиданно для многих у него случился приступ болезни, которая могла унести его жизнь. Однако кто-то там, наверху, сказал: «Рано!» Писатель вернулся и продолжает радовать нас новыми книгами. «Вибрации жизни» – первая ласточка, «вита нова» для возрождённого писателя Ахадова.


Одним из главных человеческих достоинств Эльдара Ахадова является умение выполнять одновременно черновую и системную работу. То есть он может один делать то, для чего другим людям необходимо много помощников. И это своё аналитическое дарование Эльдар в полной мере использовал в работе над «Вибрациями жизни». На мой взгляд, Эльдар Ахадов – немыслимый, невероятный, эксклюзивный, сногсшибательный писатель! Хочется от всей души поздравить его с новой книгой и пожелать ему новых незабываемых минут творчества. А заканчивает Ахадов свою книгу, как и положено поэту – стихами:


 


Мир соткан из небытия,


В котором есть и ты, и я,


И то, чего на свете нет


И не случится в бездне лет.


И жизнь ведёт стезю свою


К бессмертному небытию,


Где ты живёшь, и я живу,


Отсутствуя по существу.


 


 


ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ ДУШИ


(Никита Брагин, Дикий мёд. Стихотворения. – Коломна, Серебро слов, 2018)


 


Никита Брагин – классицист с сердцем романтика. Он большой учёный, доктор геолого-минералогических наук. Вместе с тем, стихотворения Никиты, вне всякого сомнения, высокопрофессиональны. Известный поэт и искусствовед Станислав Айдинян отметил, с первого же прослушивания, великолепную просодию и чеканность ритмов Брагина. Не случайно излюбленным жанром поэта является сонет. А без виртуозного владения стихотворной техникой делать в жанре Петрарки нечего. Никита создал целый роман в сонетах, написанный от имени итальянской женщины, жившей в эпоху Возрождения. Её звали Лаура делла Скала. Нам всем очень повезло, что с начала нулевых годов поэты стали бурно обсуждать стихи в интернете. Такие обсуждения стали для многих отменной школой. Многие нынешние классики публиковали свои новые стихи на порталах Рифма.ру и Поэзия.ру. Был среди авторов интернет-сайтов и Никита Брагин. Я давно знаком с его лирикой и всегда относился к ней с симпатией. «А душа всё тянется, а душа стремится, всё ночует, странница, на твоей странице». Какая звукопись, звукотерапия у поэта!


 


Не лови потаённые смыслы


полуночного скрипа дверей,


не считай окаянные числа


паспортов, телефонов, зверей,


и не путай Ван Гога с Магогом,


на подсолнухе кровь не ищи –


смерть сама просвистит за порогом,


словно каменный шар из пращи,


и уверенно скатится в лузу,


и легко увлечет за собой


мастерство, вдохновение, музу,


контрабас, фортепьяно, гобой…


Эзотерика и гороскопы,


лабиринты и звёздный огонь –


всё уйдет без войны и потопа,


всё развеется в пыль, только тронь.


 


И останутся только – простая,


повседневная зелень травы,


песий лай, голубиные стаи,


и сквозь серое – взгляд синевы.


 


Я не совсем согласен с Никитой. Гороскопы, конечно, уйдут, а вот звёздный огонь – вряд ли. Он будет гореть и после нас, вне нашего сознания. Но сила убеждения и словесная магия строк поэта таковы, что, читая их, веришь: да, и звёздный огонь тоже уйдёт вместе с нами. Да что там – весь мир без нас перестанет существовать в своём волновом измерении! Жизнь Никиты Брагина не богата биографическими событиями. Но душа поэта живо откликается на вызовы нашего времени.


 


Принеси же из стольного Киева


крестик медный, крупинку святыни,


и судьбиной своей обреки его


на дороги, просторы, пустыни,


и на север, в леса заповедные


отправляясь путем всей земли,


сохрани, как молитву заветную,


и печали свои утоли.


 


И когда совершится неправое


расторжение крови и веры,


и когда над Печерскою Лаврою


в грозной хмари завоют химеры, –


ничего не добьются преступники


в чёрном аде костров и костей,


потому что душа неприступнее


всех утёсов и всех крепостей.


 


У меня сложилось впечатление, что Никита Брагин ощущает время мистически и умеет отделить зёрна от плевел, преходящее от вечного. Есть здоровая «настоящесть» в его мировоззрении. И, хотя он – яркий представитель технической и творческой интеллигенции, не могу избавиться от ощущения, что в лице Брагина стихами со мной разговаривает вековой русский народ. В речах Никиты нет никакого «лубка», никакой сусальности – разговор всё время идёт высоким штилем и абсолютно серьёзно. Брагин – почвенник, который почвенничество своё не выпячивает и не кричит о нём на всех перекрёстках. Однако это очень важно для писателя. Предваряя книгу стихов, он пишет: «Самое главное для русского писателя – чувство земли, почвы, истока. Соединённое с чувством державы и Духа, оно становится силой, позволяющей преодолевать как тяготение косного, материального, так и иллюзорность всеобщего и всечеловеческого, скрывающего за собой то, что враждебно и национальному, и духовному».


 


Всё кружится и вьюжится,


рыдая на бегу


до льдистой красной лужицы,


протаянной в снегу,


до нашей скорби угольной


и горьких чёрных слез


по всей стране, поруганной


и втоптанной в навоз.


 


Становится незначащим


ученье, труд, язык;


под колоколом плачущим –


лоскутный материк;


беременная войнами,


в бреду дрожит земля,


рубцы и язвы гнойные


бесстыдно оголя…


 


Образы Никиты, при всей их философичности, всегда предметно-конкретны. Это начинается уже с обложки цвета пепла, на которой под разными углами высечены строки поэта. Всё пережито и написано, как говорил Ницше, «кровью сердца». Даже в обложке мы не отвлекаемся от стихотворчества, как чудотворства. Есть в книге стихи, посвящённые художникам и писателям – Тернеру, Андерсену, Серебряковой. Много московских зарисовок. Коренной москвич Брагин любит и понимает свой родной город. Интересны и его стихи о ближневосточных путешествиях. Но, на мой взгляд, лучшее, что я читаю в книге Никиты Брагина «Дикий мёд» – это стихи не тематические, а лирика «без названия»:


 


Когда коснется одиночество


изломом высохших ветвей,


и отзовётся только отчество


из горькой памяти твоей,


тогда ты всё увидишь заново,


как в детском радужном стекле –


предутреннее, первозданное,


единственное на земле.


 


Увидишь, словно не утрачены


в десятках прошуршавших лет,


в быту и беготне горячечной,


в дыму дешёвых сигарет –


ни муравы прохлада дивная,


ни тёмных елей тишина,


ни восхищение наивное


смешной девчонкой у окна.


 


«Никита Брагин – человек, поражающий своим глубоким спокойствием. Академическое образование не только находит выход в его поэтическом творчестве, но и делает его интереснейшим собеседником. Наше общение во время совместной поездки в Ярославль оставило во мне неизгладимый след», – рассказал мне поэт Андрей Галамага. В Никите есть, на мой взгляд, врождённое чувство меры. Так сказать, «золотое сечение» души. В то же время внешнее спокойствие может сопровождаться у него вулканом внутренних переживаний. Честность, искренность, человечность – всё это присуще музе Брагина.


 


Не свет, не мудрость и не сила,


а горе горькое одно


до неба душу возносило,


но было небо, словно дно…


 


«Никита Брагин, на мой взгляд, является представителем уходящего типа стихотворцев – выходцев из среды научной интеллигенции, – говорит поэт Александр Асманов. – Все мы помним “физиков”, которые неожиданно для всех становились “лириками” и вносили большой вклад в отечественную культуру». Никита привнёс в поэзию свободу изначальной непривязанности к гильдии мастеров пера. Он – старатель, намывший крупинки драгоценных слов. Все стихи из «Дикого мёда» по-своему хороши. Но есть в книге и такие произведения, которые выделяются даже на этом высоком фоне. У них особая чистота звука и смысла. И мне особенно дорого вот это его экзистенциальное стихотворение, обращённое к любимой женщине:


 


Я не скажу тебе о гибели,


уже стоящей у дверей,


я умолчу, что страхом выбелен


простор до северных морей,


и ввек не захочу опомниться


и зашататься, став на край


обрыва, где слепая конница


влетает в разорённый рай…


 


И если значит апокалипсис


не Откровение, но смерть,


я не хочу смотреть, как скалится


над нами костяная жердь!


Мы живы, и у счастья нашего


нет ни затворов, ни ворот,


но ни минуты дня вчерашнего


никто у нас не отберёт.


 


Повсюду в творчестве Брагина я слышу голос смерти. Недреманное её око постоянно наблюдает у него за происходящими на земле событиями, и это очень мужественный взгляд на природу вещей. Однако, я уверен, у поэта «фетовское» отношение к смерти. Помните: «Пусть головы моей рука твоя коснётся, / И ты сотрёшь меня со списка бытия, / Но пред моим судом, покуда сердце бьётся, / Мы силы равные, и торжествую я». Вот и у Брагина мы видим торжество жизни, бессмертие прошлого и настоящего, его «неотбираемость». Высокая, настоящая лирика! Никита Брагин – поэт душевный и мастеровитый. Большой лирический дар даёт огранку мастерству. Ибо творчество имеет ценность только при наличии животворящего духа.И «дикий мёд», вынесенный в заглавие книги, для меня – синоним жизни. Резюмирую: очень хорошая книга. Вся. Читать и перечитывать.


 


 


«САМ СОБОЙ ПРИРАСТАЯ»


(Герман Власов, Серебряная рыба золотая. Избранные стихи 2003 – 2019. –


М., Арт Хаус Медиа, 2020)


 


Мне кажется, в таком названии автором зашифрована оптимистическая идея. Когда рыбак подсекает пойманную рыбу, он может ошибаться в её реальных размерах. Счастье оказалось больше, нежели мечталось. Жизнь подарила больше, чем первоначально обещала. Серебряная рыбка оказалась с золотым отливом. Новая книга знаменует собой превращение Германа Власова из просто хорошего поэта – в необыкновенного. Что-то отстоялось в душе, новые стихи написались и созрели. В прошлом году я оказался на его творческом вечере и был воодушевлён качеством стихов. Мне показалось, что так было не всегда. Чуткий к себе поэт давно не выпускал книг, ограничиваясь журнальными публикациями. Но когда Герман на своём творческом вечере закончил читать, я сразу почувствовал: новая книга готова. И сказал об этом автору. И Герман пообещал нам, слушателям, завершить книгу в самое ближайшее время.


 


Совершенно не слышен, пробился сквозь почву росток.


Будет сам себе крышей, приветствовать станет восток.


 


Сам собой прирастая, качаясь под светом луны.


Листья – стая ручная, но нити от них не видны.


 


Тёмной ваги не видно, золотая невидима нить.


Хорошо и не стыдно, изменяя себя, изменить.


 


Это разве не чудо – расти, озаренье любя,


в никуда ниоткуда(наверное, лучше – в себя).


 


Кружевница слепая вплетает в ковёр узелок.


Астры – стаи весталок, петуний живой кровоток.


 


От этих строчек Германа Власова на меня повеяло ранним Мандельштамом («Дано мне тело, что мне делать с ним?»). Стихи у Власова – «лёгкие», невыдуманные, растущие из гущи его жизни. В его стихах много ностальгии по ушедшей юности, когда все курили «яву явскую» (это не тавтология, а примета времени). И вообще – по всему уходящему. По всем ушедшим.


 


Они ушли, а я живу.


Пью кофе, белый хлеб жую,


ломаю сигарету.


Они – Наташа, Вова, Глеб –


едят другой, воздушный хлеб,


ведь их на свете нету.


 


Туман и ветер их паёк,


а молния – что огонёк


китайской зажигалки.


Им ландыши – одеколон,


как наволочка синий лён –


им хорошо, не жалко.


 


Мне кажется, Герман Власов обладает хорошим для поэта качеством – он умеет слушать себя со стороны. Умеет посмотреть на страничку со своими стихами глазами постороннего. И отвергнуть сомнительное или неудавшееся. Как фотоснимку порой не хватает резкости, так и стихам, бывает, не хватает чёткости и ясности. Но можно всё это «навести» в своём сердце – внутренней работой и осознанным выбором. Герману Власову в книге «Серебряная рыба золотая» это удалось. Бывает, и корявая строчка напишется, но что-то в этой корявости такое личное, авторское слышится, что поэт чувствует: править у себя эту корявость, поправлять эту строчку ни в коем случае не следует. Как говорил незабвенный Николай Гумилёв, «высокое косноязычье тебе даровано, поэт». Пример такого стихотворения в книге Власова – «Как сошёл ты в сердца тёмный улей…».


У Власова в стихах много самой обычной жизни, с элементами быта. Даже урны на улицах становятся у него предметом поэзии. Его лирика носит тёплый, «домашний» характер. «Лирика в домашних тапочках». Вместе с тем, у поэта много строчек с тёмным, загадочным, не понятным с первого прочтения смыслом. «Ниткой и волосом чёрным – / Фета нежирный петит./ – Милый, о чём ты?/ – Что же она не летит?». Надо побыть какое-то время рядом с такими стихами, чтобы понять их смысл. И ещё. Чтобы хорошо понимать лирику Власова, нужно досконально знать русскую поэзию. Потому что у него постоянно возникают переклички с великими русскими поэтами. Вот, например, Мандельштам: «Фета жирный карандаш». Именно с этой строчкой Осипа «спорит» Герман: «Фета нежирный петит». Или то же гумилёвское «сердце – улей, полный сотами». Классическую поэзию Власов знает и любит, она стала частью его собственной речи. Я думаю, что лучший Власов – не модернистский и не авангардный, не тот, который пишет стихи без знаков препинания. И не потому, что я что-то имею против авангарда. Не имею. Даже против постмодерна ничего не имею. Но мне кажется, что в традиционной стилистике поэт смотрится предпочтительней. Там он более органичен. В «Серебряной рыбе» у поэта возникает большая плотность по-настоящему хороших текстов.


 


Некрасивой, неловкой казалась.


Вызывала и жалость и страх,


но, раскачиваясь, продолжалась.


Голубиный крылатый размах,


 


пролетающий самую гущу –


перестройку, вторую войну.


Но куда – не ответит зовущий.


Растолкуй мне тогда – почему?


 


Потому что невидимый кто-то


снарядил через полюс в полёт,


оттого, что знакомою нотой


продолжает гудеть самолёт.


 


Герман Власов – профессиональный переводчик, человек, который постоянно работает со словом. Он как-то по особенному остро понимает текучесть времени, отпущенного человеку на жизнь. Но мы не услышим из его уст трагедию. Трагедия – не его конёк. Герман – человек спокойный и не склонный бить по разным поводам в набат. У него – великолепная зрительная память и зрение художника. Многие стихи Власова посвящены мастерам кисти – Тернеру, Вермееру, Ван Гогу. А ещё он – человек с фотообъективом, внимательный и к внешнему миру.


 


Сон, прилипший к дереву улиткой,


остановленный губами смех…


Солнце, солнце, ты – моя улыбка,


ты – одна для всех


 


Видима сейчас и ощутима…


Дальше – несколько часов


мы идём с тобой, как пилигримы,


в море голосов.


 


Порой у Власова неожиданно перекликаются разные виды человеческой деятельности. Например, футбол и поэзия. Казалось бы, что общего между ними? А общего то, что поэт в детстве любил погонять с мальчишками футбольный мяч. Да и теперь, наверное, не прочь поболеть у экрана за любимую команду.


 


В разбитое окно влетает мяч,


не мяч, но ком сплошного говоренья.


И лучше б это был словесный матч,


в котором родилось стихотворенье


 


с душой-пенальти, с рифмами голов,


метафорой – проходами по краю,


этажностью – границей секторов


и голосом: «Смотрите, я играю…»


 


Ножной игры зелёное сукно,


овальное лицо у Марадоны.


Но если есть разбитое окно –


поэты собирают стадионы.


 


Легко, без обожания страной


и стайки президентов на трибуне,


поэт играет солнцем и луной


и пожинает тишину, не бурю.


 


У Германа в стихах много природы, людей, целая палитра красок. Его мир густо населён, и лирическое «я» нигде не доминирует над остальным. Иногда это просто волшебная чистая лирика, подобно стихам Тарковского-старшего из фильма «Зеркало»:


 


Кто говорит, что мир несправедлив, –


ложится спать, грозу не долюбив


и свиристель меж яблонь не дослушав.


Блаженные – имеющие уши


и слух – в ладони слушать стрекозу,


и смелость – одному гулять в грозу.


 


Кто говорит, что свет жестокосерд, –


не видел майской ночью лунный серп,


не различал в углу овал сирени,


и кисти ив, и жёлтых лип колени.


Под грозный меди аккомпанемент


он – дачник, потерявший инструмент.


 


Вот, в ведрах у смородин – сучкорез,


у яблонь – лейка, плодосъёмник без


привычной ручки свежих грядок между.


Труды и дни теснятся как одежда


в прищепках бельевых на бечеве:


две майки, лифчик… Топая в траве,


 


ёж появился, нюхает… По кругу


летит Земля. Её кусты, мосты,


дороги, гари запах, бересты


и ты – одно письмо, к какому другу –


неведомо. Распахивая шарф,


ты благодарный чувствуешь пожар


чуть ниже горла, где гнездится слово


вот этой белой ночью в полвторого.


 


Но слова нет, а есть один ответ,


соединивший облако и свет,


антенны, крыши и грядущий ливень,


обрывки молний – будет гул за ними –


и пауза, в какой ведёшь отсчёт.


Гром прогремит – ты улыбнёшься: Чёрт.


И ливень льёт, и ты едва одета,


и дом дрожит, и окна из слюды.


И ты добавишь, что настало лето


на узком берегу, вблизи воды.


 


У Власова – превосходные пейзажи. Как у раннего Пастернака. А ещё я обратил внимание, что любимое время года у поэта – лето. Правильно поёт Олег Митяев, что лето – это маленькая жизнь.


 


Пахнет дождём и берёзой


или её берестой.


Пахнет теплом и навозом


день деревенский простой.


Пахнут сирени, герани


и, осыпая герань,


дождь барабанит по ткани,


переливает за грань.


 


«Серебряная рыба золотая» (не стихотворение, а книга) неожиданно заканчивается у поэта циклами стихов, посвящёнными литературным героям – Печорину и князю Мышкину. Но от Германа Власова можно ожидать чего угодно – мы ведь помним, что он живёт «сам собой прирастая». И кто знает, сколько ещё спрятано в закромах у этого кудесника слова.


 


 


ФЛЕЙТА БРОНИСЛАВЫ ВОЛКОВОЙ


(Бронислава Волкова, Лучше чем тишина звучать. Стихотворения. –


М., «Стеклограф», 2020)


 


Когда я говорю о творчестве Брониславы Волковой, я как-то по-особенному волнуюсь. Это новая страничка в русской поэзии. Несколько лет тому назад Бронислава выпустила первую книгу на русском языке. Сейчас в издательстве «Стеклограф» вышла её вторая книга – «Лучше, чем тишина звучать». Волкова – профессор Блумингтонского университета, автор огромного количества книг на чешском и английском языках. Её русский не вызывает вопросов, во многом благодаря изучению в школе и годам учёбы в СССР. «Русским Бронислава владеет на уровне родного языка», – так охарактеризовали её лингвистические способности знатоки. Волкова видит мир очень своеобразно.Она – перфекционист. Название книги глубоко символично – пани Бронислава знает, что лучше, чем тишина, звучать невозможно. Но она ставит перед собой высокую цель – приблизиться к звучанию тишины. Новая книга представляет собой авторское избранное из разных поэтических сборников.


 


Мы здесь не одни –


с нами птицы.


Они щебечут в тишине утра,


пока люди не начнут свой вечный крик,


чтобы лучше слышать друг друга.


Потом птицы утихнут –


будто бы совсем исчезнут.


Они разбудят нас новым утром,


после ночи отдыха, когда ненадолго


останутся одни,


чтобы затем снова быть с нами.


 


Эта женщина, пишущая на трёх языках, вызывает у меня восхищение своей красотой, жизненной стойкостью и глубиной поэтического дара. Она смогла сгладить в своей душе трагедию Пражской весны 1968 года, сберечь в себе самое светлое и остаться с любовью к России. Стихи Б. Волковой – это космос души. Они пластичны, в них соседствуют временное и вечное, метафизика и самая реальная, настоящая, прожитая и пережитая жизнь. Чтобы так писать, нужен особый дар. Поэт должен сделать самого себя произведением искусства. Если мы откроем, например, томик Уолта Уитмена, а потом сразу же обратимся к стихам Брониславы Волковой, мы поймём, что такое современная поэзия. Предельный лаконизм и сгущение жизни. И, в то же время, недосказанность. Плотность речи и воздух между строками. Парадокс? Б. Волкова – поэт необыкновенной образной мощи. Название её первой русской книги, «Шёпот Вселенной» – это не поэтическая метафора. Это вселенская отзывчивость и необычная судьба, вместившая в себя остракизм, изгнание и долгожданное возвращение. Б. Волкова – человек мира. Её философия, отражённая в стихах – чувственна. Всеми рецепторами, всеми фибрами души она тонко чувствует красоту. Она сама – утончённая роза. В ней – сочетание мощи и нежности, красоты и достоинства. Стихи Брониславы – это сгусток действительности, в котором есть всё: жизнь, поэзия, философия, музыка.


 


Я – Сестра Вода,


я – свет без границ.


Моя сила овладевает


законами души – законами любви.


Я плыву в лебедином мире,


радуясь, между звуками света


в пространстве…


Я тихая красота Вселенной.


Как наверху, так и внизу.


Я приношу свою любовь на землю, чтобы она пылала.


 


Бронислава пишет стихи в своеобычной манере. Это верлибры, где метафизика, восточные духовные практики и живая жизнь гармонично дополняют друг друга. Вместе с тем, я не могу стопроцентно соотнести её творчество с известными мне литературными направлениями. Такого рода герметический сюрреализм встречается, например, в произведениях французского нобелиата Сен-Жон Перса. Повествование сгущено у Брониславы до предельной степени. Вместе с тем, поэтичность для неё – не самоцель. Главное – предельно точно выразить свои эмоции. Есть у Волковой и стихи прозаического характера. И в этом – огромная свобода выбора для поэта.


Волкова писала стихи и в юности. Затем стихи в её жизни стали постепенно вытесняться научными работами. Но изгнание из коммунистической Чехословакии произвело «перезагрузку» её поэтического таланта. Эмиграция сгущала смыслы, закаляя сталь и формируя личность. Стихи Брониславы – это концентрат знаний и эмоций, интуиций и прозрений. Их хорошо читать вместе с эссе «Психологические, культурные, исторические и духовные аспекты изгнанничества» («Psychological, Cultural, Historical and Spiritual Aspects of Exile»). Это дополняет впечатления от поэзии суровой правдой о её жизни в эмиграции. «Балансирую / на тоненькой верёвке проказы / своей непринадлежности, / натянутой от берега дыхания / – к берегу без дыхания», – так пишет она об этих годах. Однако молодая женщина обнаружила в себе невиданную стойкость духа. «Падение в колючий кустарник может вдруг стать полётом в небо», – признаётся она.


Бронислава пишет не только стихи. Она – лингвист. Она – художник, создающий коллажи, которые являются продолжением её поэзии. А ещё – она пишет прозу, из которой можно узнать о многом. В том числе – о её поэтических пристрастиях. Так, например, в работе «Психологические, культурные, исторические и духовные аспекты эмиграции» Волкова рассказывает о том, что в начале творческого пути большое влияние оказали на неё Осип Мандельштам и его жена Надежда.


Найдя свой неповторимый стиль, Б. Волкова использует его повсеместно. Особенностью этого стиля является нерасщепляемость текста на темы, сюжетные линии и т.п. Порой интонация нагнетается простым перечислением предметов. Периоды, анафоры – всё это есть в творческом арсенале поэта. Стихи Брониславы не наскучивают, когда их перечитываешь, каждый раз открываясь новыми смыслами. Она по минимуму использует искусственные методы построения текста: абзацы, столбики, названия стихотворений. Стихи начинаются у неё без раскачки и сразу же приковывают к себе внимание. Заголовок представляется Волковой искусственным элементом, чуждым естественной речи. К тому же он сужает смысл стихотворения. Бронислава – поэт с чёткой эстетической позицией. Значительную часть её наследия составляют сюрреалистические тексты. Два сокровища – нежность и сила обретаются в сердце поэта, которое не имеет границ. Стиль письма Волковой обладает особой духовной целомудренностью. В стихах можно скрыть тайное, сугубо частное, и в то же время сказать всё, что хочешь. Это особый род свободы.


 


Я ангел-пою-сопровождаю…


Являюсь тем, кто снова и снова моет свою душу


в боли и в жажде


гореть и зажигать. Я прихожу им


в нужде руку подать.


Я влажная, плавная, как божья мгла,


я вездесущая и зрелая


к поступкам. Однако мало кто


протянет мне руку.


Отчаянье и тень


милее им, чем


жизнь.


 


Поэт в этом стихотворении воплощается в ангела и подаёт руку помощи страждущим. Он не ставит себе задачу обратить в свою веру как можно большее количество людей, сделав их своими поклонниками и адептами. Героиня Волковой – выше мира условностей, выше мира, где царят «толстокожесть, теории и пустой пыл». Она это не приемлет, она заранее это отвергает. Она вдыхает «воздух без каблуков». Иногда это одновременно лёгкость и герметичность. «Эфирность» Брониславы метафизична и метафорична. В её стихах присутствуют контраст и противопоставление «своего» и «чужого», жизни настоящей и мнимой, метафизики и диалектики. Б. Волкова – поэт воплощения и утверждения. Не случайно многие её стихи начинаются с местоимения «я». Поэт «присваивает» себе целую вселенную, но – вот парадокс! – в этом нет ни капли личностного эгоизма. Это – переживание мира всей полнотой души. Это – объём бытия.


Бронислава Волкова ещё и лидер, нравственный ориентир. Она – сама жизнь, которая удивляется, что люди сторонятся настоящего, предпочитая «отчаянье и тень». Волкова тонко чувствует невидимое и неслышимое. Она сравнивает подземное и герметичное в человеке с движением скал. Кристаллизация чистой радости, одухотворение жизни – таково поэтическое кредо Б. Волковой. «Из праха в душу переливаю сон», – говорит она. Она – душа стихий мира. «Приведи меня к скале, которая выше, чем я», – говорит она в одном из своих стихотворений. Бронислава всё время ищет совершенства. Она хочет стать лучше, встретить того, кто сильнее, увидеть новые вершины. Я бы назвал её поэтический стиль эстетикой цельной фрагментарности. Стихи начинаются внезапно и неожиданно заканчиваются. Словно статуя, извлечённая из глыбы мрамора. Безусловно, мир Б. Волковой – это и отражение того, как люди относятся к ней самой. Бронислава – красивая женщина. Увы, красота – возможно, первое, что постепенно нас покидает. Когда Волкова говорит о красоте, подают свой голос и красота тела, и красота души, и красота мироздания, и красота человеческих взаимоотношений. Поэзия Брониславы всеобъемлюща. В ней есть место и для широких метафорических обобщений, и для вкраплений, взятых прямо из жизни:


 


Когда идёт дождь, я щёлкаю орешки


и варю суп с привкусом человеческих слов.


 


Бронислава сумела найти особую стилистику, которая делает её стихотворения узнаваемыми. Этот стиль требует от поэта предельного и выверенного знания языка. Пульсирующие стихии, сюрреализм, метафизика в ткани живой жизни, остановленное мгновение… Я охарактеризовал бы его как сюрромантизм. Сложность – естественное состояние души Волковой. Это феномен её образного мышления. Так она чувствует глубинные процессы, которые происходят с людьми и природой. Сложность у Брониславы – вовлечение тайного в явное. Трансцендентная метафора, которая охватывает всё. Это заметно уже в названиях её книг: «Шифровки в уши пены», «Воздух без каблуков», «Глухонемая ладонь», «Из тьмы рождённая».


 


Я – башня в небо, прикованная к земле.


Я – страсть тепла увядшего дерева.


Я – горько потерянная собака, я – разменная монета,


которой заплачено тому, кто не вышел,


подобно солнцу, вовремя из дома.


Я бью в набат и в закрытые двери.


Я не знаю, как переступить порог – и предаться мечтам в поле.


Не знаю, как переступить сон – и стать действительностью.


 


Это синтетический стиль, где есть и реалистические элементы, и сюрреализм, и экспрессионизм. Уровень владения словом позволяет поэту сочетать эти стилистические нюансы. Бронислава много экспериментирует и как художник. Она создаёт полотна в технике коллажа. Творчество Волковой, на мой взгляд, способно стать важным уроком для русской поэзии. В России почему-то принято пренебрежительно, уничижительно относиться к верлибру. Страна самозабвенно графоманит в рифму. Но качество верлибров Брониславы Волковой таково, что сразу понимаешь: это настоящий поэт. Это – путь, это – стиль. Её тексты – «шифровки в уши пены». Западная поэзия давно уже пребывает в свободном плавании, отказавшись от рифм. И Волкова, несмотря на свою «русскую» фамилию и годы учёбы в Ленинграде и в Москве, конечно же, с первых творческих шагов мыслит в этом мировом тренде.


 


Я вхожу в свет,


как роза, сверкаю,


белая и без слёз,


белая и звеню,


и свечу себе, как маяк во мгле.


Слова и тишина просыпаются от глубокого сна


и едины.


Я твоя,


как душа кувшинки, как орхидея, как снег.


Я принадлежу тебе и себе,


я позолочена своей любовью,


я немного дрожу


от страха перед неизвестностью


и всё-таки иду,


вхожу в радость.


Туда, туда идём мы все,


большие и маленькие,


грустные и набухшие,


благословлённые невинностью.


 


Наряду с неожиданными метафорами, в поэзии Волковой встречаются тонкие подробности: например, «моя рука в твоей тёплой руке окоченела». У нас много двуязычных поэтов. Но поэт с тремя языками – это нестандартно. Это уже феномен. А ведь она, помимо этих трёх языков, ещё свободно владеет словацким, испанским и немецким! Бронислава – поэт уитменовского размаха. Она перевоплощается в существующее и несуществующее, одушевлённое и неодушевлённое, отдаёт внимание сердца людям, животным, растениям и рыбам. Даже самые простые вещи, как, например, дружба с кошкой или собакой, Бронислава наполняет трансцендентными смыслами. Вместе с тем, эпос у неё сюрреалистически сжат, проговариваясь, как правило, в минимальном объёме строк. Душа лирической героини Б. Волковой – сосуд, постоянно наполняемый радостями и горестями. Она не разделяет своё и чужое: чужое – это тоже своё. Она – соединяет.


 


Когда мы наконец-то станем


той любовью, которой воистину являемся, –


тогда мы будем бесконечностью:


постоянно создавая – постоянно создаваемыми,


постоянно превышая возможное,


постоянно нащупывая иное


в том же самом,


мы – Вселенная без границ.


Как вода,


как лёгкий сыпучий танец,


мы – капелька неба


для тех из нас, кто готов пить.


 


Лирика Брониславы Волковой носит вненациональный характер. Я бы даже сказал, наднациональный. Стихотворения, привязанные к определённому месту или культуре, появляются у неё крайне редко. Она излучает радость бытия, у которой нет национальности. Лирическая героиня Волковой – больше, чем просто человек, больше, чем женщина. Это сплав космического и человеческого. Бронислава – посол Востока на Западе. Её река протекает где-то между даосизмом и дзен-буддизмом. Всё это можно прочесть в её стихах. «Человек, который пишет стихи – наиболее настоящий», – так говорит Бронислава. «Я звучу в Боге, как маленькая флейта…», – говорит она. Сыграйте же мне на Вашей флейте, Бронислава Волкова!


 


 


 

К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера