В бездействии состарится оно. Являются ли герои И. С. Тургенева представителями «поколения» М. Ю. Лермонтова?

Доктор педагогических наук, профессор Николаевского национального университета имени В. А. Сухомлинского. Автор 23 пособий и монографий, свыше трехсот статей по методике преподавания литературы, культурологии и эстетике, четырех романов, опубликованных мультимедийным «Издательством Стрельбицкого». Опубликовал свыше пятисот статей по актуальным проблемам преподавания литературы, философии, политологии, культурологии в различных периодических изданиях и альманахах Украины и зарубежья.

Двухсотлетие со дня рождения одного из самых загадочных — при внешней кажущейся «простоте и ясности» его произведений — русских писателей Ивана Сергеевича Тургенева заставляет снова и снова обратиться к творчеству «барометра общественного мнения» 50-х — первой половины 60-х годов позапрошлого века. В этой связи особую актуальность приобретает проблема творческих достижений Тургенева в контексте развития русской литературы девятнадцатого века. Полагаем, что традиционность и новаторство творчества Тургенева зачастую носят достаточно парадоксальный характер, что обусловлено обостренным восприятием действительности и уважительным отношениям к своим великим предшественникам.

На наш взгляд, одним из наиболее заметных авторов, традиции которого Тургенев — осознанно или неосознанно — это другой вопрос — развивал, был Михаил Юрьевич Лермонтов.

Одно из самых известных стихотворений М. Ю. Лермонтова «Дума» чаще всего рассматривают как своего рода предсказание, с помощью которого поэт как бы пытался образумить, усовестить своих сверстников («Поколенье»), напомнить им о необходимости жить более достойно, нежели это имело место быть. Подчеркнем, что изначально речь в стихотворении и не шла о создании автором более или менее объективной картины жизни, о создании «портрета» одной из прослоек современного Лермонтову общества. Скорее, наоборот, на основании анализа стихотворения «Дума» можно говорить о том, какой эта жизнь виделась самому автору. Не подлежит сомнению, что, отталкиваясь от своего понимания действительности, Лермонтов рисовал картину, с помощью которой передавал свои, в высшей степени субъективные, ощущения от происходящего, выражал с помощью стихотворения свою оценку собственного настоящего и будущего как он их понимал, одновременно перенося это «индивидуальное» на свое «поколение».

«Способ доказательства» своей концепции будущего, избранный поэтом, найденная им форма повествования представляются довольно оригинальными: автор «Думы» талантливо, в деталях и с многочисленными, легко «узнаваемыми» современниками, подробностями, рисует «грядущее» своего «поколения». «Грядущее», которое никоим образом не может выглядеть достойным в глазах порядочного человека, ибо оно — в таком изображении — действительно, «иль пусто, иль темно».

Сочетание особенностей личной судьбы автора стихотворения, трагического в основе своей мировосприятия Лермонтова-человека и гениальности Лермонтова-поэта, привело к тому, что нарисованное им «грядущее» и в самом деле выглядело кошмарно. Потому что, во-первых, казалось чрезвычайно убедительным, «достоверным» и «узнаваемым», а во-вторых, просто пугало любого мыслящего человека полной бессмысленностью и бесперспективностью существования и, что самое, пожалуй, важное для каждого из нас, страшило безжалостным и справедливым «судом потомков».

По мнению Лермонтова, над ним и его «поколением» уже с рождения, с «начала поприща» довлел какой-то рок. Какие-то неведомые, но враждебные силы изначально определили личностную и историческую обреченность лирического героя и его сверстников, его «поколенье».

Сделаем попытку рассмотреть произведение М. Ю. Лермонтова «Дума» (1838) именно под углом зрения «достоверности» предсказанной в нем судьбы поколения поэта. При этом, разумеется, критерием «достоверности» должна стать практика. Насколько точно «итоги жизненного пути» людей, которых следует считать «поколением Лермонтова», соотносятся с тем, что ушедший из жизни совсем молодым поэт предсказал своему поколению в «Думе».

                 Дума

Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее — иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
         В бездействии состарится оно.
         Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
         Как пир на празднике чужом.
         К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно малодушны
И перед властию — презренные рабы.
         Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый,
И час их красоты — его паденья час!
Мы иссушили ум наукою бесплодной,
Тая завистливо от ближних и друзей
Надежды лучшие и голос благородный
         Неверием осмеянных страстей.
Едва касались мы до чаши наслажденья,
         Но юных сил мы тем не сберегли;
Из каждой радости, бояся пресыщенья,
         Мы лучший сок навеки извлекли.
Мечты поэзии, создания искусства
Восторгом сладостным наш ум не шевелят;
Мы жадно бережем в груди остаток чувства —
Зарытый скупостью и бесполезный клад.
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
         Когда огонь кипит в крови.
И предков скучны нам роскошные забавы,
Их добросовестный, ребяческий разврат;
И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
         Глядя насмешливо назад.
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
         Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
         Над промотавшимся отцом.

Текст стихотворения изобилует художественными деталями, эмоциональная составляющая которых откровенно безрадостна, за счет чего и создается тяжелый эмоциональный фон всего произведения, формируется ощущение безнадежности. В этой связи вполне оправданным выглядит вопрос: «А не является ли данное произведение всего лишь, как отмечалось выше, талантливым, художественно совершенным выражением мизантропического восприятия жизни самим поэтом?» Интересно проследить за тем, подтверждаются ли историей России мрачные предсказания Лермонтова, действительно ли его «поколение», даже в период зрелости, не говоря уже о жизненном итоге, которого он просто не сумел дожить, оказалось настолько несостоятельным?

Представляется, что с большой долей вероятности точность «прогнозов» Лермонтова можно определить, если под данным углом зрения попытаться осмыслить судьбы героев одного из самых противоречивых, полемичных, в чем-то — даже самых скандальных, произведений русской литературы второй половины ХІХ века. Это произведение достаточно объективно, в реалистической манере, с глубоким психологизмом, представляет читателям жизненные достижения «поколения» Лермонтова именно в тот период, когда пик жизни этими людьми уже пройден, когда они могут и должны подводить итоги жизни, потому как (возраст таков!) они уже «едут с ярмарки». Имеются в виду роман И. С. Тургенева «Отцы и дети» и герои, которые как раз и относятся к поколению «отцов», как называет их автор романа.

Однако есть ли у нас основания рассматривать героев Тургенева как представителей «поколения» Лермонтова? Напомним, что действие романа Тургенева начинается 20-го мая 1859-го года. На момент начала действия романа Николаю Петровичу Кирсанову, отцу Аркадия, сорок четыре года. Даже если допустить, что ко времени начала действия романа он отпраздновал день рождения, получается, что родился он в 1815-м году. Или же в 1814-м, но тогда он может считаться самым настоящим ровесником Лермонтова. Как бы там ни было, но Николай Петрович Кирсанов, его родной брат Павел Петрович, «вышедший в полк» офицером тогда, когда младшему брату исполнилось 18 лет, и Матвей Ильич Колязин, сын их двоюродного дяди со стороны матери, могут считаться людьми одного поколения. И это — «поколение» Лермонтова, «грядущее» которого он изобразил в стихотворении «Дума», тогда как Тургенев в своем романе описывал самую что ни на есть повседневность периода жизненной зрелости этого поколения.

Еще одно подтверждение того, что время — категория весьма и весьма относительная?

Кроме того, братья Кирсановы и Колязин — это люди, которые объективно принадлежали к «кругу» Лермонтова: Павел Петрович — блестящий офицер, его брат — образованный молодой человек, «кандидат», окончивший университет, отец Колязина был «важным чиновником», по стопам которого весьма успешно (если иметь в виду карьерный рост) пошел сын.

Полагаем, приведенные выше соображения дают основания утверждать, что названных героев романа Тургенева мы имеем право рассматривать как достаточно типичных представителей «поколения» Лермонтова с целью выяснения, насколько нарисованное поэтом в стихотворении «Дума» «грядущее» этого «поколения» подтвердилось или не подтвердилось в судьбах героев.

Что же касается, так сказать, непосредственных «обвинений», которые были предъявлены Лермонтовым себе и современникам, то важнейшим, вероятно, следует признать то, что поэт укоряет свое «поколение» в бессмысленности, бесцельности существования, в отсутствии общественно значимых целей и общественно полезной деятельности как в жизни каждого, так и «поколения» в целом. «Постыдное равнодушие» к добру и злу, «презренное рабство» перед сильными мира сего, перед властью, неумение оставить достойный «след» в жизни своего народа,— все это, считает автор стихотворения, было следствием отсутствия гражданской позиции, готовности жить, в первую очередь руководствуясь кодексом поведения «гражданина». Автор убежден, что «потомок», будучи в первую очередь «гражданином», будет иметь моральное право для того, чтобы «оскорбить презрительным стихом» память о предшественниках, их «прах».

Соответственно, именно под углом зрения наличия-отсутствия гражданской позиции и всего того, что связано с ней, будут рассмотрены герои романа Тургенева.

Руководствуясь критерием гражданской позиции, необходимости служения обществу, начать рассмотрение образов-персонажей надо с Матвея Ильича Колязина, потому что он «метит в государственные люди», довольно важный чиновник, представляющий в романе «власть». У таких людей — теоретически — имеется намного больше возможностей быть настоящим «гражданами», чем у обычных граждан, потому что, имея власть, они могут и должны разумно использовать ее, проявлять свою гражданскую позицию в конкретных делах, направленных на обеспечение процветания общества.

Кстати, Колязина можно считать, назовем его так, «младшим» представителем «поколения» Лермонтова, потому что ему, как указывает автор, во время описанных в романе событий «недавно минуло сорок лет». Значит, он был несколько моложе Николая Петровича Кирсанова, но, скорее всего, на основании этого все же нет причин не относить его к этому же поколению.

Отличительной чертой личности чиновника Колязина автор считает следующее его отношение к себе: «Он имел о себе самое высокое мнение, тщеславие его не знало границ...»

Гипертрофированное самомнение, как показывает автор, сочетается у Матвея Ильича Колязина с показной скромностью и даже некоторой демократичностью поведения, которые он охотно демонстрирует тогда, когда это ему выгодно. Ревниво следя за тем, чтобы в дремучей провинции, в которой уже само его появление в качестве высокопоставленного столичного «ревизора» вызывает трепет, к нему относились с соответствующим почтением, Матвей Ильич одновременно изображает из себя просвещенного либерала, если не сказать демократа. Его поведение и на балу, который, не будем об этом забывать, губернское начальство устраивает как раз в его честь, и в приватном общении с таким себе «бедным родственником» Аркадием Кирсановым убеждает читателя в том, что эгоцентризм и лицемерие этого чиновника составляют основу его личности.

Характерно, что при этом Матвей Ильич иногда настолько «заигрывается» (вспомним его поведение на балу, когда он успевает каждому из гостей сказать «доброе», хотя и не всегда понятное, слово), что, складывается впечатление, сам начинает верить в произносимые им высокопарные фразы.

Однако для чиновника, а тем паче — для государственного деятеля, представляющего в глазах окружающих «власть», определяющим моментом при оценке его личности являются все же профессиональные качества, конкретные результаты его деятельности. Идеальных людей не бывает, не случайно тот же Пушкин, прекрасно знавший высший свет и его людей, некогда снисходительно заметил: «Быть можно дельным человеком / И думать о красе ногтей». К слову, для определенных людей показное или преувеличенное восхищение окружающих их достоинствами может стать своеобразным импульсом, такое отношение к ним может заставить подобных людей трудиться более активно. Потому-то гипертрофированное самомнение в некоторых случаях оказывается не таким уж и плохим качеством личности, стремящейся с помощью реальных достижений доказать окружающим, что она и в самом деле превосходит всех.

Иначе говоря, если бы эта, без преувеличения, стержневая черта личности чиновника Колязина помогала ему быть подлинным «гражданином» в поступках, которые он обязан был совершать «по должности», за Матвея Ильича можно было бы только порадоваться.

К сожалению для героя, автор изображает его как псевдогосударственного деятеля, весьма талантливого приспособленца, который не стремится быть достойным «гражданином», не стремится принести пользу своему народу и стране, зато сосредоточил все силы на достижении личного блага, на достижении личных, ничего общего с пониманием «гражданственности» не имеющих, целей. Знакомя читателей с Матвеем Ильичом, автор делает вывод: «Он был ловкий придворный, большой хитрец, и больше ничего; в делах толку не знал, ума не имел, а умел вести свои собственные дела: тут уж никто не мог его оседлать, а ведь это главное».

Разумеется, автор не дает нам возможность увидеть путь становления (или деградации?) Матвея Колязина, однако представленный им герой однозначно не может считаться положительным. Самым неприемлемым с точки зрения общественной морали необходимо признать то, что этот недалекий дилетант, обладающий хитростью и беспринципностью, обязан был служить «общественному благу», но вместо этого занимался устройством собственных дел. То, что Матвей Ильич Колязин преуспевает, подчеркивает несовершенство общества, в котором такие люди преуспевают,— но ведь это же одновременно и подтверждает «предсказание» Лермонтова?

Вот и получается, что этот типичный представитель «поколения» Лермонтова, несмотря на свою бурную деятельность, все-таки, как и было предсказано, «состарится в бездействии», потому что пользы от его «активности» никому, кроме него самого, нет.

Вторым представителем «поколения» Лермонтова, которого можно назвать «старшим представителем», является старший брат Николая Петровича. Павел Петрович Кирсанов — это человек, которого можно назвать блестящим представителем «золотой молодежи» эпохи Лермонтова, тем интереснее понять, как и почему он превратился в, как его называет автор, «мертвеца».

Павел Кирсанов являет собой классический пример человека, который стал жертвой сочетания в его жизни двух факторов: нешуточных страстей и стечения обстоятельств. Блестящее будущее, которое ожидало молодого офицера, оказалось уничтожено роковой встречей с роковой женщиной, после чего страсть стала смыслом жизни Павла Петровича. Вспоминая «Думу», можно сделать предположение, что Павел Кирсанов пошел вразрез с принятыми в его среде нормами поведения, нарушил правило, которое гласило, что подлинное чувство в этой среде недопустимо. «Неверием осмеянные страсти» стали главным в жизни этого человека, и противостоять им Павел Петрович не сумел.

Конечно, можно говорить о том, что образ Павла Петровича, если рассматривать изображение писателем подавления его личности роковой страстью, во многом автобиографичен, ведь сам Тургенев прекрасно знал, что такое всепоглощающая страсть, во что она может превратить душу человека. В то же время и Тургенев-человек, и Тургенев-писатель сумели реализовать свой потенциал, общепризнанно, что отношения с Полиной Виардо благотворно сказались на личности Тургенева и его творческих достижениях.

Как человек, чувство которого фактически осталось без ответа, над чувством которого надсмеялись, Павел Петрович, бесспорно, заслуживает сочувствия. Его стремление сохранить чувство собственного достоинства, с помощью внешних признаков сохранить привычный для него образ жизни, умение «поставить» себя так, что окружающие, даже если они его и не уважают, считаются с ним как личностью, заслуживает всяческого уважения. Его бескомпромиссное, отчаянное противостояние в споре с Базаровым, на наш взгляд, в основе своей имеет не столько социальные, сколько психологические причины*, однако финал этого противостояния еще более убедительно подчеркивает жизненный крах некогда блестящего молодого человека.

Можно сказать, что жизненный крах Павла Кирсанова предопределен тем, что этот человек «проиграл» сам себе, тому человеческому чувству (любви), которое в его среде считалось недопустимым. Не «остаток чувства», которое, по словам Лермонтова, он и люди его «поколения» могут лишь «жадно беречь в душе», а именно Любовь определили жизнь и крах Павла Петровича Кирсанова. Это и в самом деле было всепоглощающее, в чем-то похожее на неизлечимую болезнь, чувство, избавить человека от которого может только смерть.

Особый трагизм образ Павла Петровича приобретает еще и потому, что женщина, которая напоминает ему умершую возлюбленную, которая воскрешает в его душе чувство любви,— это Фенечка, любимая женщина его брата, мать его племянника. Будучи бесконечно одиноким человеком, он никому не может признаться в этом чувстве, пугая Фенечку своим странным, не поддающимся объяснению, отношением к ней и озадачивая этим же Николая Петровича.

Будучи порядочным человеком, Павел Петрович, в отличие от Базарова, никак не проявляет свое чувство, не старается разрушить отношения брата и его любимой женщины. Более того, старший из братьев вступается за честь Фенечки тогда, когда раздосадованный своим фиаско в отношениях с Одинцовой Базаров ведет себя просто, надо назвать вещи своими именами, подло по отношению к ней. Конечно, сама дуэль описана автором с изрядной долей иронии, однако нельзя отрицать, что Павел Петрович заставляет Базарова принять в ней участие, заставляет молодого нигилиста ответить за свое, в данной ситуации абсолютно аморальное, поведение. Такой поступок требует от немолодого уже человека мужества, и здесь Павел Петрович доказывает, что он обладает мужеством.

 К сожалению, финал романа убеждает нас в том, что Павел Петрович Кирсанов — это человек, жизнь которого заканчивается, как и проходила, абсолютно бессмысленно. Незаурядная личность, перед которой открывались большие возможности, он так и остался неудачником, для которого вершиной жизненного успеха стало умение заставить всех считаться с собой, навязать себя окружающим в качестве человека, внешность и поведение которого могут служить своего рода эталоном, но который сам по себе не вызывает желания общаться, не вызывает по отношению к себе теплых, подлинно человеческих чувств.

Тем не менее, как отмечалось, Павел Петрович все-таки вызывает сочувствие, читатель во многих моментах сопереживает ему, в конечном итоге даже становится обидно из-за того, что столь незаурядная личность так и не сумела себя реализовать в жизни. Пожалуй, формула Лермонтова «в бездействии состарится оно» всего более подходит для характеристики образа Павла Петровича Кирсанова, для определения того, чем заканчивается его жизнь.

Глубокие чувства, подлинная страсть не могут компенсировать человеку отсутствие главного в жизни — активной деятельности на благо общества, и отсутствие этого делает жизнь бессмысленной.

Наиболее «близким» по возрасту к самому Лермонтову, едва ли не «абсолютным» его ровесником является, как отмечалось, Николай Петрович Кирсанов. Но — если подходить к этому объективно, руководствуясь критерием «гражданственности»,— как раз он-то вроде бы и не может быть отнесен к тому «поколению», о «грядущем» которого размышлял поэт. Причиной этого являются обстоятельства личного характера, особенности личности Николая Петровича, его образа жизни.

Всю жизнь младший из братьев Кирсановых был человеком тихим и незаметным, никогда не служил ни по военному ведомству (по причине хромоты), ни по статскому, хотя и получил достаточное образование и даже недолго состоял в одном из министерств. Примерно в то самое время, когда Лермонтовым было написано стихотворение «Дума» (как следует из текста романа, произошло это около 1837 года), переселившийся в деревню Николай Петрович «блаженствовал» там с любимой супругой. Молодые родители трогательно относились друг к другу, они уделяли все время семье и сыну Аркадию, само имя которого, можно предположить, символизировало собой «тихое» счастье молодой семьи.

Ранняя женитьба и последовавшая за ней счастливая семейная жизнь окончательно сделали Николая Петровича сугубо домашним человеком, все жизненные интересы которого ограничивались интересами близких ему людей, семьей и всем тем, что было с ней связано. После смерти жены, когда, как пишет автор, «он едва вынес этот удар», Николай Петрович посвятил свою жизнь воспитанию сына. Для того чтобы сын мог получить должное образование, нужно было иметь определенные средства, поэтому Николаю Петровичу пришлось вплотную заняться «фермой», как он называл имение. Когда же сын стал студентом, Николай Петрович каждую зиму, исключая последний год обучения Аркадия, жил в Петербурге, однако образ жизни вел замкнутый, интересуясь только знакомыми сына, стараясь понять их идеи, то влияние, которые эта среда оказывала на Аркадия.

Сентиментальный, нерешительный, добрый, любящий природу и искусство, «седой, пухленький и немного сгорбленный», болезненно переживающий влияние Базарова на Аркадия,— таким предстает в романе Николай Петрович Кирсанов. Хозяйством он тяготится, хотя «ферма» и отнимает у него много сил, но приносит несопоставимо меньше средств, а по отношению к сыну он чувствует вину из-за того, что в его жизни есть женщина, ставшая матерью его ребенка... Казалось бы, этот образ для «потомка-гражданина» не представляет особого значения, так как мы видим частную жизнь обычного человека, не помышляющего о благе государства.

На наш взгляд, образ Николая Петровича Кирсанова — это наиболее глубокое, полное и убедительное «опровержение» высказанного в стихотворении «предсказания» Лермонтова относительно бессмысленности существования его «поколения». Попробуем это доказать.

Во-первых, и это самое главное, в Николае Петровиче Кирсанове — единственном из представленных в романе представителей поколения «отцов»! — доминирует созидательное начало. «Нигилизм» в той или иной степени присущ не только Базарову, но и Павлу Кирсанову, и Матвею Колязину, которые просто не понимают, что любое разрушение преступно, если целью его не является последующее созидание. Павел Петрович разрушил собственную жизнь, Матвей Колязин губит все, чем он занимается по службе, тогда как Николай Петрович созидает. Примечательно, что он созидал всегда, начиная с создания собственной счастливой семьи, сейчас же в его жизни огромное значение «ферма», которая отнимает у него силы и здоровье, но в конце концов начинает приносить приличный доход.

Совсем даже не случайно во время ожесточенного спора Базарова и Павла Петровича Николай Петрович, который всего более был озабочен отношением к этому спору сына, замечает: «Вы все отрицаете, или, выражаясь точнее, вы все разрушаете... Да ведь надобно же и строить». Зная на собственном опыте, насколько тяжело «строить», он, тем не менее, видит цель жизни именно в этом. И именно такая жизненная позиция, как убеждает нас сюжет произведения, представляется наиболее достойной, наиболее гражданственной, наиболее нравственной, наиболее убедительной. Доказательством последнего может служить тот факт, что Аркадий, как мы узнаем в конце романа, с большим желанием помогает отцу, сделавшись, как говорит об этом автор, «рьяным хозяином».

Во-вторых, Николай Петрович Кирсанов не просто активно трудится, он оставляет после себя наследников, которые, и с этим вряд ли кто станет спорить, будут продолжать его дело. Об отношении Аркадия к хозяйству только что говорилось, однако совсем даже не случайно он «отходит» от Базарова и разделяет жизненную позицию отца. Уже в самом начала романа, сидя рядом с отцом в коляске и видя «обтерханных мужичков» на «плохих клячонках», встречающихся ему на пути домой, Аркадий Кирсанов задается вопросом о будущем и этого, ему родного, края, и России: «…небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы… но как их исполнить, как приступить?..»

Не нигилистическое «место расчистить» Базарова, а забота о будущем определяют мировосприятие Аркадия Кирсанова, и надолго отойти от своего предназначения он не может, каким бы сильным, в чем-то даже подавляющим ни было на него влияние по-настоящему сильной личности Базарова. Очевидно, что такое отношение Аркадия к жизни стало следствием отцовского воспитания, поэтому говорить о бессмысленности жизни Николая Петровича Кирсанова не представляется возможным.

Можно сделать вывод, что образ Николая Петровича Кирсанова полностью опровергает пессимистический «прогноз» поэта Лермонтова о бессмысленности существования его «поколения». Так происходит потому, что этот человек, принадлежа по возрасту к «поколению» Лермонтова, изначально исповедовал совершенно иные жизненные ценности, строил свою жизнь, сосредоточив внимание на личном счастье.

Как выяснилось, именно такая жизненная позиции является наиболее «гражданственной», именно путь «обустройства» своей собственной жизни является наиболее действенным способом служения обществу.

Обобщая, можно сказать, что жизнь Николая Петровича Кирсанова — это пример эволюционного пути развития общества, наиболее сложного, самого незаметного, но единственного пути реального улучшения жизни. Революционные изменения чреваты катаклизмами, которые не в состоянии обеспечить устойчивое развитие общества и рано или поздно приводят к его деградации и краху.

…Так оказался ли прав Лермонтов в своих «предсказаниях» относительно судьбы своего «поколения»?

В чем-то — безусловно, и судьбы Матвея Колязина и Павла Кирсанова это подтверждают.

В чем-то гениальный поэт ошибался, и подтверждением тому может служить история жизни Николая Петровича Кирсанова.

Как бы там ни было, «абсолютных победителей» в жизни нет и быть не может, а «ошибки» гениев иногда значительно важнее, чем сомнительные «достижения» посредственностей.

Безусловно, и сам Лермонтов, и его «поколение» — это неотъемлемая часть истории и литературы, поэтому обращение к Тургеневу может оказаться полезным для постижения диалектики художественного творчества лучших писателей мировой литературы.