Андрей Егоров

***

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ АНДРЕЮ НИТЧЕНКО
1
…время стоит как лес — без листьев, без шума
Aндрей Нитченко


Уходить изо всех, сколько их ни будет, домов
они прощаются
на птичьем языке несмазанных петель
остаются, чужие

засыпать под гекзаметрический
плеск колес о рельсы
читать список вагонов
с хвоста состава

оставаться чужим
сказанное на птичьем
торопливым полууставом укладывать в строки
поперек линеек

там где поодаль
плещется, не выходя из берегов, вокзал
там время, как мертвый лес
без листьев и веток — прямые как стрелы стволы

мчится сквозь
неподвижных нас

скоро опушка
а оглянуться — никто
так и не повзрослел, словно и не жили вовсе

2
которые говорят как будто шелка ткут
так говорят:
раздаешь ли горстями — не гордись
даришь щепотью —
не смущайся

которые говорят как будто точат ножи
те говорят:
оделили меня

благодарность их — как
от точильного камня выкрашивается кромка: тонка
и не режет уже шелка на лету —
рвет

которые говорят как камни в колодец роняют
без разбору топазы и мельничные жернова
те говорят
дары и дары это
как деревья ветками внутрь
и не объясняют сказанного

и смотрят на разбегающиеся круги
в темной колодезной разбегающиеся круги
смотрят на

БЫСТРЫЕ ДВИЖЕНИЯ ГЛАЗ

Марату Багаутдинову

приходит ветер и уходит ветер,
хлопнув форточкой, и снова приходит.

спящий здесь заворачивается в одеяло;
сквозь сон он разговаривает с кем-то,
присевшим на краешек
рядом с его плечом;

говорит, что гулял вчера по океанскому берегу,
сквозь сон прибрежная галька ощупывала босые пятки
деловито, как врач;

рассказывает, как в среду
оказался большой рыбой, опускался на дно;
там, в глубине, Кракен баюкает Левиафана, обхватив щупальцами,
сквозь сон нащупывает клювом приоткрытые двери его лица,
круг зубов его.

говорит о разном, вялым ото сна ртом
просит этого, на краешке, прилечь уже и не маячить,
толкует о пользе послеобеденного сна в северных широтах;
замолкает, переворачивается на спину.

тот, на краешке, гладит его по волосам
и, наклонясь над  
целует в лоб

― спи.

спит, и снится ему, как проснется
из спертого воздуха на вольный воздух

грудь болит сквозь сон:
это дыхание разнашивает тугие ребра
впрок

***
было калейдоскопом.
куски пластика, осколки зеркалец,
с полдюжины цветных стекляшек —

расколоченные, может, церковные витражи:
Христос, Богородица, все святые
хруст под ногами; багрец, лазурь, зелень;

или же опаленный Господним гневом песок
Семипалатинского полигона
колчедан, железняк, не знаю что —
спекшиеся в стекло;

…рудники, гранильные мастерские,
надсадный кашель, гноящиеся от каменной пыли глаза,
яхонт и бирюза, малахит, смарагд —
все сокровищницы Его
в полобороте одна от другой
жизни не хватит
разбил

теперь, что бы ни складывал из этих осколков,
получается всегда
одно и то же — слово вечность

у меня
полный чулан коньков,
но никого нет, кто научил бы
на них кататься.

VICTORIX
наместники и прокураторы собственных углов и коек
последние бастионы порядка
в хаосе засраных коммунальных кухонь
стальные легионы
на зимних квартирах, от скуки
погрязающие в пьянстве и разврате,
режущие вены.

последний оплот Рима

и те из нас,
чьи отцы пропали без вести,
уехав на заработки в Москву,
не помнят лиц, но помнят
что-то большое, сильное, надёжное,
как Рим

и те, чьи матери
умерли родами
смотрят на фотокарточки и не могут понять, как
эта хрупкая улыбающаяся почти девчонка —
та самая женщина,
с чревом уютным и теплым,
как Рим

в этом есть что-то детское отчаянное гордое
держаться центурионом среди покоренных варваров
писать письма на далёкий берег
о прелести девиц, смерти и вкусе фиников
о том, что пока мы стоим, стоит Рим, потому что
мы — Рим


***
Анне Русс

Репья в спутанных волосах
тимофеевка
щекочет голые ноги
лютики, подорожник, полынь
средняя полоса, центральное нечерноземье, чертовы кулички, занесла же нелегкая

вырываясь из заботливых рук –
сколько волка не корми –
вырываясь из заботливых рук
никогда не знаешь, где окажешься завтра

Но, народ Божий,
мы свидимся на будущий год в Иерусалиме
и будем пить, пока лица напротив не покажутся нам солнечными! зайчиками!
и будем петь и танцевать у Стены Плача
и будем бить стаканы и отпускать голубей

пока тень, которая наползает на солнце, не закроет нам солнце
пока тень, которая наползает на солнце, не закроет нам солнце
пока тень, которая наползает на солнце, не покажется нам


***
самое светлое время суток
между полуднем
и четвертью первого
застанет нас
гуськом, друг за другом,
пробирающимися через кусты
на гребне во-о-он того холма.

и город,
там, в долине
мощеные улочки и рыжая черепица,
часы на башне – стрелки в зенит
сонный кот на ступеньках ратуши.

и каждый, повторяю, каждый вдруг скажет себе,
что отдал бы всё:
невосполнимые потери
никчемный триумф
гордое одиночество и чувство локтя
и опыт выживания
в условиях, максимально приближенных к боевым

за свадебный подарок
для той полоумной девки,
что пляшет сейчас босиком на площади.


***
и вот, мимо всех семи башен
выдуманного города
по самой широкой улице
выдуманного города


навстречу
воздушным шарам и празднику
автоматам с газировкой и пломбиру в картонных стаканчиках

...

навстречу

автоматам


СЕПТУАГИНТА
какими милыми-остроумными-лаконичными
делает людей
необходимость втиснуть
в семьдесят знаков эсэмэски
следующий набор семантических единиц:

«я вовсе не так глуп и прекрасно понимаю о чем ты»
«пытаюсь и не нахожу слов, чтоб сказать, как ты мне всё-таки дорог»
«очень жаль, что за всеми этими делами мы никак не увидимся»
«нет, мне правда очень жаль»
«ты, возможно, думаешь, что я на тебя в обиде, так вот: нет, ни в коем разе»
«ты, вообще-то, на меня не в обиде?»
«извини, что редко тебя беспокою»
«я не слишком часто тебя беспокою?»
«помню о тебе, и ты, если возможно, обо мне помни»
«извини – деньги как всегда заканчиваются; до скорого!» –

семьдесят знаков, считая пробелы и переносы:
радуются уста мои,
когда я пою Тебе,
и душа моя,
которую Ты избавил
двоеточие дефис скобка закрылась

ТОПОНИМЫ.
ПОСЕЛОК ОКТЯБРЬСКИЙ УСТЬ-БОЛЬШЕРЕЦКОГО РАЙОНА КАМЧАТСКОЙ ОБЛАСТИ

Моей жене
*
Швы расходятся
и начинаешь видеть себя таким, каков есть –
дрожащим влажным нутром

и волны набегают,
и хочется пить
и видно до горизонта, но всё одно и то же.

Над водой, низко-низко летают чайки,
а с той стороны воды
выпрыгивают лососи, они отменные прыгуны


на берегу много окатанных морем
камушков, я взял три –
два красных
и один белый

мог взять другие.
Тучи расходятся – здесь это редкость –
но за этим небом – другое,
и тоже затянуто сплошь.


*
Ржавчина переползает
с железа
на немногих, живущих здесь

ранняя седина
соленый ветер
рыба

от моря до реки сто пятьдесят шагов
примерно
так и не сосчитал

здесь есть
площадь Ленина

должна быть  
  

*
за месяц и десять дней
можно научиться беззлобно огрызаться
на беззлобный мат
въёбывать по четырнадцать часов
спать и жрать сутки напролет в штормовые
но всё равно
тянет уехать на день раньше.

*
до самого горизонта
ни деревца.

скоро к тебе.


НЕСТИХИ
***
по-над рекой три травы растут:
трава Сыть, трава Нет и трава Злоба
а в реке при береге три рыбы живут:
сон-рыба, луна-рыба и жена-рыба

наклоняется к воде низко-низко Злоба-трава
такое у ней к жене-рыбе слово:

слышь, эй — говорит ей — а роди мне сына,
плоть крепкую от плоти хворой,
кровь красную от крови белой
духа кротка от духа злобна

молча смотрит рыба молча
налетает ветер-ветер
мутит воду
кружит пыль
шелестит травой Нет

бежит берегом, уши прижав, носом в траве утонув
старый волчище, блюхом к хребту прирос;
траву Сыть с голодухи зубами — хвать! — сыт
трава Сыть, однолетка, эх

припадает серый мордой к воде напиться
поднимается со дна луна-рыба
видит волк её, воет тоскливо
морды не поднимая

наклоняется трава Злоба
шепчет жене-рыбе:

слышь, а роди мне сына
плоть сильную от плоти слабой
кровь черную от крови белой
духа дьявольска от духа злобна
яровым чтоб, озимым, сорным —
едина погибель

сказала и клонится против ветра
не дул чтоб, не шевелил траву Нет


опускалась на дно сон-рыба
задевала плавником жену-рыбу
уводила за собой луну-рыбу
тряхнул волк головой, рваным ухом
взвыл напоследок и шасть в кусты
куцым хвостом
траву Нет
пошевелил

тихо
глядит вверх жена-рыба
глядит вниз трава Злоба
полстебля в воде, вымокла
волчьей лапой хребет
перебит

слышь, говорит,
роди, говорит,
мне
хоть какого-нибудь
сына
мне
хоть какого-нибудь
сына,
говорит,
роди...

проплывала бережком дочь-рыба
малёк, вертихвостка
говорила дочь-рыба жене-рыбе:
мать, ну чё ты на него уставилась!
он тебе всю жизнь испоганил, а ты!
нет, это ты меня послушай!
нет, никакой он мне уже давно не отец!

с тем и затихли все.

РЕПОРТАЖ НА ПЯТИ ЛИСТКАХ КЛЕВЕРА

по широкой тропе
посреди, допустим, Брокилонского леса
движется карета вырезанная
из огромной тыквы — как бы намек
на известные обстоятельства —
украшенная золотом и эмалью и изумрудами
влекомая восемью
белоснежными единорогами

королева Брокилонских, допустим, дриад
приветливо машет подданным
из окна кареты
подданные ликуют машут в ответ
древесными кронами
по веткам
скачут стайки белозубых белок
к тропе пыхтя
выползают ежи

на белом камне греется на солнце
пестрая ящерка
в золотой короне,
царица ящерка
она не смотрит на королеву, и та не смотрит на нее
высоким дозволено
пренебрегать мелкими знаками внимания

карета движется, подданные ликуют, королева приветлива
подданные ликуют

но ровно в восемнадцать ноль-ноль карета превращается в тыкву
а Брокилонский лес превращается в дымящийся бурелом
телефонные провода раскаляются
основных версий как обычно две

первые кадры почти любительская съемка
горизонт завален пропадает резкость
но объектив направляет не иначе Господь Бог
потому что
две с половиной секунды
крупный план
перепуганная белочка тащит на обожженной спине
потерявшего сознание ежика
морщась: иголки
и это
информационный повод
суфражистки в очередной раз поднимают вопрос равенства полов
либералы затрагивают проблемы смешанных браков
неосторожное слово, в студии завязывается драка
надпись: «эфир прерван вследствие технических неполадок»

фон:
стоп-кадр
разорванная надвое ящерка
из белого камня
артуровым мечом торчит длинный осколок

но и это — только информационный повод
тебе мне позвонить и голосом
нарочито-скучающим
осведомиться
— ты как, все в порядке?

СМЕРТИЮ СМЕРТЬ

Орфей бледнее обычного
беспомощно как-то диковато озираясь
пальцы мертво впились в кифару
наклоняется к микрофону

Орфей: я благодарен организаторам шоу
за предоставленную возможность попасть
в царство мертвых и вернуться обратно
спасибо, правда, большое спасибо

некоторое время спустя
эти туры становятся регулярными
туда протягивают метро
шоу закрывается

НЕУДОБНО ДЛЯ РУК

Ты плачешь
вместо большого красивого яблока
тебе достался большой некрасивый огрызок
человека

2009