Имперское лирическое

                 * * *

Писать стихи не хочется,

Чернила — желчь и йод.

Да только одиночество

Поблажек не дает

И требует служения

Монашеству под стать.

О чьем-нибудь вторжении,

Ну, разве, что мечтать

Могу по старой памяти.

И кто я есть таков,

Желать честной компании

В период отпусков

На широте без малого

Арктической? Эхма,

Не лучше снега талого

Все доводы ума —

То вроде наводнение,

То слякоть — размазня.

Ни в жизнь, чтобы сомнения

Оставили меня,

И пусть. Ведь даже с возрастом

От них я не помру...

Рука чудесным образом

Вновь тянется к перу...

И в сердце откровением

Нисходит Божий свет,

И вовсе нет забвения,

И даже смерти нет,

Покуда длится таинство,

Почти, что волшебства,

Пока в судьбу сплетаются

Слова, слова, слова.

СТРАННАЯ СТРАННОСТЬ

На асфальт просыпал кто-то

Воробьев и крошки хлеба,

Песню улицы раскрасив

По-дворовому вполне.

А на вечную скамейку,

Что под кленом пустовала,

Предложил присесть идущим

Просто так — тебе и мне.

Мы взглянули друг на друга.

И с улыбкою нежданной

Ты мне руку протянула

И сказала мне: «Привет!»

Я тебе поверил сразу.

Знать и вправду нам с тобою

Одиночество былое

Застилало белый свет.

Все же радостно и странно

Ощутить счастливым случай,

И понять, что это чудо

Нас с тобой не обошло.

Рассыпались карамелью

Трели рейсовых трамваев,

Удивленных, что кому-то

В наше время повезло.

Так, казавшийся безбрежным

Город, вдруг посторонился.

Сколь незрячим и нелепым

Здесь бывает человек.

Оттого мы знать не знали,

Мы и думать-то не смели,

Что для нас однажды летом

Распахнется новый век.

                 * * *

Не прощай нам, Господи, ничего!

И когда десятком на одного,

И когда один супротив толпы,

И когда умаслит кривой слепых:

Зоркость-де от бедности не спасет,

А во тьме сойдет на продажу все,

Или от народа добро сгноят!

Коль не оскудеет рука твоя,

Наши не отсохнут. А ну, еще!

Эх, азартно, весело, горячо,

Копошилась куча-мала-гурьба!

Ну, из скольких выдавили раба,

Пояса советуя затянуть?

Ни к чему вытаптывать верный путь!

Хлестко бы да скоро, да широко!

Ожиданье в снятое молоко

Превратит в итоге любой нектар!

О похожем смолоду я мечтал

Да окстился вовремя. Может быть

Шуранул зазря поперек судьбы,

Только так он по всему честней.

И какой я крови, от чьих корней,

Забывать мне или таить не след,

Особливо здесь, на своей земле,

Где навзрыд порою душа поет.

Знать я отъюлил, отолгал свое,

Хоть, по меньшей мере, надежда есть,

Если речь ершистую взялся весть,

И не захлебнулся пока слюной.

Пусть беда шуршит по пятам за мной.

Заварить бы солнцем тугу — печаль...

Ничего мне, Господи, не прощай!

                 * * *

Уже которую версту

Лишь ночь — глаз выколи и падай!

Но я, вспоровший темноту

Внезапной дикой эскападой,

Восстал впервые супротив

Традиций самосохраненья,

Спиной свободу ощутив

Сквозь вздохи, страхи и сомненья,

Мол, быть собой не по зубам

Рабу известных обстоятельств,

Хоть сердца верный барабан

Морзянку гнал: «Окстись, приятель!

И не особенно дерзи

Судьбе. Откуда эта смелость,

Коль после стольких лет в грязи,

Ее покинуть захотелось?

Ну, а без отчины куда?

Пусть и мала, и неприглядна,

Пусть грязь, да все ж таки среда!

Вот есть в наличии... и ладно!

В иных широтах здешний хват

Рискует стать ничтожно малым,

И чаще бунт его чреват

Позорным гибельным финалом,

Чем даже шансом на успех!

Едва ли противостоянье:

Один — единственный на всех.

Сотрут в песок, без покаянья.

А уцелеешь, значит сам

Себя сломал — перекурочил.

Под чью-то музыку сплясал

В угоду самым разным прочим,

Во исполнение мечты,

Убитой в пляске. Поздно плакать.

Ведь ты — уже не прежний ты,

Да и кругом кругом туман и слякоть»...

Нет! Отступать вдвойне грешно!

Во мгле свой курс вполне усвоив,

Я жаждал солнца! Где оно?

Большое? Рыжее? Живое?..

Светало. Лишь тяжелый снег

Валил из облачности низкой...

В усталой сказочной стране

Чего с похмелья не приснится!

    ИМПЕРСКОЕ ЛИРИЧЕСКОЕ

Изваландали вандалов, на века ошельмовали!

Ну, а сами, ублажая сиволапых дикарей,

Сколько раз свой вечный город им с испугу отдавали,

Мертвой родиной торгуя ради пары сухарей

Да веселья циркового! Всенародная забава —

Дело издревле святое. Даже в случае войны,

— Хлеб да зрелища! — упрямо пела римская орава.

Мудрено ли, что холопы перекрашенной страны,

Возжелав подметных песен, о любви заголосили,

Мол, никто нас не разлучит, только мать сыра земля!

Но с чего-то возомнили, дескать именно в России,

К деревенскому колодцу приковали журавля.

Вновь «петровским» было время! Пусть Петра недоставало!

То-то шороху давали оголтелые птенцы,

Меж собой деля гнездовье вероломно и кроваво,

Сквозь побитых прорастая в основатели отцы

И сегодня, тем, кто сверху, вторя слаженно и бодро

(Ведь иначе в новом мире не добьешься ни шиша),

Большинство прибавит в теле. Невесомая свобода —

Это, граждане, при жизни отлетевшая душа,

И чего о ней впустую?! Разбираться неохота,

Где библейские заветы, где заветы Ильича!

Лишь бы сыпалась в атаку забубенная пехота,

Перевязывая раны счастьем с барского плеча...

А куда подует ветер — не робей, собаки, сбрешем!

Врежем хором, пострашнее самой бешеной грозы!

Ты прости меня, родная... Что ж поделать, если грешен?

Оттого и не умею, прикусить больной язык!