Антон Барышников

Анапест Аркадий. Жар-птица. Из цикла «Сказки в алфавитном порядке»

Foto1

 

Родился в 1985 году в Калуге. Окончил Калужский государственный педагогический университет, исторический факультет. После выпуска остался работать в университете. Преподает историю Древнего мира. Участник семинара прозы Совещания молодых писателей при СПМ в 2014 г. 

 

 

АНАПЕСТ АРКАДИЙ

 

Жил-был царь. В меру справедливый, частично мудрый, на две капли честный, но — в целом — деспот и кровопийца без души и милосердия. Никого царь никогда не любил, кроме домашней птицы редкой породы «анапест». Эту птицу царь в свое время у султана заморского купил. Точнее, не купил, а похитил. Или, если уж совсем напрямки говорить, с тела остывающего снял после битвы кровавой. Звали птицу Аркадий, и был Аркадий чудо как красив: в каждом глазу у него было по семь зрачков и три головоломки, перья его переливались лиловой желтизной, клюв блестел запекшейся кровью, а когти были гладко выбриты, как у красавиц, за звонкую монету сердце услаждающих. А голос у анапеста был чрезвычайно чарующий — всяк, кто слышал его, тотчас немел от ужаса и предчувствия скорой мучительной гибели. Очень царь любил на открытое окно клетку с Аркадием поставить и микрофон к кровавому клюву поближе подвинуть, дабы весь люд, от мала до велика, осознал тщету своей жизни и отказался от подсознательного стремления к гражданскому обществу и республиканскому строю.

Но не Аркадием единым жил царь. Было у него два сына, одинаково ненаглядных.Младшего звали Иван, и был он дураком — не из тех дураков, которые гекзаметр от хорея не отличают и законы термодинамики не помнят, а из тех, что тест Тьюринга пройти не могут. То есть совсем дурак. Старшего брата никак и никуда не звали, потому что он был завзятыйинтеллектуал, законченный садист, заядлыйсоциопат и замечательная личность сомнительного морального склада.

Жил царь счастливо, не тужил, зародыши инакомыслия анапестом выжигал, терем свой бойницами украшал и суп гороховый с гренками перед сном кушал. Однако случилось как-то раз несчастье — Аркадий, увидав в небе птеродактилей, врагов своих заклятых, клетку открыл и в небо ринулся, чтобы войну священную с летучими ящерами вести. Так и пропала царская птица без вести. Долго плакал царь, наплакался, нарыдался, нахлюпался, насморкался и решил дать своим сыновьям задание — найти анапеста ненаглядного и в царский терем вернуть. Сыновья установку выслушали, оружие взяли, коней взнуздали и в путь двинулись. Старший выбрал восточное направление и к солнцу восходящему двинулся, младший — северное и поехал на юг, потому что был дурак и путал стороны света. Царь тем временем в подушку слезы лил, по Аркадию тоскуя.

Скакали царские сыновья в разные стороны быстро, но недалеко. Старший уже на первом перекрестке искать птицу передумал, потому что закрались в его голову подозрения, что отец-батюшка его не просто так из столицы выслал, но с намерением отвратительным — наверняка, подумал царевич, пока меня не будет, он обои в моей комнате переклеит и паркетный пол заменит на дешевый аналог. Потому повернул коня старший сын и тайком домой вернулся, чтобы все видеть и все знать, но ничем себя не выдать и — в случае чего, преждевременной кончины царя, например, — в эпицентре событий оказаться.

У Ивана мыслей назад повернуть в голове не было, потому что у него в голове вообще ничего не было, зато в кармане была подробная инструкция, как и что делать, а к инструкции — карта местности с веселыми картинками, упрощающими понимание. Три дня и три ночи скакал Иван вперед, регулярно карту разглядывая и инструкцию по слогам перечитывая, пока не встретил на своем пути старушку с берестяной торбой.

— Куда путь держишь, добрый молодец? — спросила она.

Сверился Иван с бумажкой и ответил, блаженную улыбку с лица не стирая:

— Еду я искать пропавшего анапеста по имени Аркадий. Батюшка мой очень по нему скучает.

Поглядела на него старуха внимательно, подумала, беззубым ртом беззвучно пошамкала и говорит:

— Я тебе, сынок, помогу, хоть ты и болван окончательный. Вот тебе ложки музыкальные, да не простые, а волшебные. Ты скоро до опушки доедешь, на которой великое множество птиц сидит. Ты на ложках заиграй и следи за их реакцией — та, что самые мудреные слова скажет, та и есть твой Аркадий.

— Че? — переспросил ничего не понявший Иван.

Три дня и три ночи объясняла старуха Ивану, что делать, учила играть на ложках и концентрировать внимание в экстремальных ситуациях — всё без особого толку. Наконец плюнула она на землю с досады и написала ему пространную памятку с графиками, схемами и веселыми иллюстрациями для облегчения восприятия. Иван по слогам ту памятку почитал, головушкой пустой покивал, слюнки густые поронял и всё понял. Перекрестила его старуха и дальше отправила.

Ехал Иван по дороге ровной, потом по тракту укатанному, по тропе проторенной, по просеке вырубленной, по аллее аккуратной, по стезе нелегкой. В общей сумме пятнадцать метров проехал и увидел впереди опушку. А на опушке той — туча птиц. Опытный глаз увидел бы среди них стрижа, малиновку, соловья, аиста, лебедя, дрофу, колибри, кондора, журавля, гуся, перепелку, индейку, эукариота обыкновенного, норвежского попугая, сокола, гагару, голубя, дятла, фламинго, удода, тукана, мертвого альбатроса и, возможно, зобатого бегунка. Но то опытный глаз — Иван же видел перед собой просто тучу птиц, что молча сидят и на Ивана пристально смотрят.

Достал Иван памятку, прочитал, голову почесал, ложки достал, приготовился и первый аккорд ударил. А ложки как сами заиграют, как запоют:

 

Человеку нужно верить, чтобы быть счастливым,

Ну а я пока возьму две бутылки пива…

 

Загалдели птицы, завопили, зачирикали, запели, заурчали, закурлыкали, любовью к музыке преисполнившись. Лишь одна из них с презрением посмотрела на Ивана и его ложки да с презрением и заявила:

— Синтаксиса недостаточно для существования семантики.

Схватил ее Иван в охапку, любовно в мешок засунул и домой поскакал во весь опор.

Прознал об этом старший брат и сел в засаду у дороги. В самый неожиданный момент как выскочил перед Иваном, и спрашивает:

— Нашел Аркадия?

— А? — не понял Иван.

Стал старший брат свой вопрос на пальцах объяснять, да и вывихнул мизинец. Так это его разозлило, что он выхватил алебарду, разрубил Ивана на пять кусков. Тело братское в лесу закопал, а скудный скарб в канаву бросил. Кроме Аркадия, конечно, — того забрал, чтобы идеологически перековать и во время ближайшего дворцового переворота использовать.

Так бы все и закончилось, если бы не шел мимо той канавы мужик без определенного рода занятий. Увидел мужик мешок, стал его обыскивать, да ничего не нашел, кроме ложек. Расстроился он и решил с горя сыграть на них блюз. Лишь раз успел стукнуть, как ложки загорланили дивную песню:

 

Взгляни на солнце, как сияет оно,

Оставит от очей лишь глазное дно…

 

А потом остановились на миг и добавили:

 

— Готовится переворот, совершено братоубийство.

 

Мужик сначала ушам своим не поверил, да только ложки три раза эти слова повторили. Кинулся он со всех ног в царский терем, бояр, воевод и приказных дьяков растолкал, дворцовый этикет нарушил, дипломатический протокол презрел и в ноги к царю бросился с криком:

— Сыграй на ложках, царь-батюшка, у них важная информация для тебя.

Не поверил ему царь, приказал казнить немедленно. Сам же сел, в руки ложки взял и задумчиво стучать начал, чтобы крики невинно убиваемого заглушить и чувство ответственности за державу притупить. А ложки вдруг как затянут протяжно:

 

Девица, девица, быть тебе жинкой,

Быть тебе жинкойвскоооооорееееее…

 

И, через короткую паузу:

 

— Убили твоего сына алебардой, и с тобой хотят расправиться.

 

Удивился царь, испугался, потом залился, испариной покрылся, вопрос задал уточняющий:

— Кто же зло такое совершил?

— Твой сын, — отвечают ложки.

Опешил царь и дар речи утратил. Как же так получилось, задумался он, что его сын убил его сына и хочет убить его; может ли убитый самим собой сын убить своего отца; способен ли отец убить своего убитого сына за попытку отцеубийства; а если сын, убив сам себя, потом убьет отца, станет ли он царем вместо отца, ведь он же сам себя убил раньше, чем отца… Долго путался царь в мыслях и предположениях, да на счастье ложки вмешались и подсказали:

— У тебя два сына, — сказали они. — Старший убил младшего.

Тут-то царь все окончательно понял.

— У меня два сына! Измена! — завопил он истерично и тотчас отдал четкие указания. Схватили старшего сына и казнили, а Аркадияизъяли.

Тело младшего дружинники царские, по звездам ориентируясь, отыскали, выкопали и дохтурам заморским для лечения передали. Те Ивана при свете молний сшили крепко-накрепко и оживили. Были опасения, что он сильнее поглупеет от долгого лежания в сырой земле, но напрасными они оказались — как был Иван дураком, так и остался.

Стал царь со своим анапестомжить-поживать, добра наживать. После смерти его власть к Ивану перешла. Он Аркадия на волю выпустил, пенсионную реформу провел, амнистию жертвам репрессий устроил и вообще правил так, что весь честной народ крестился, славил и благодарил царя при любом удобном случае. Мудрецы басурманские говорили, что в основе нынешней царской политики лежат принципы нечеткой логики и постулаты адаптивного управления. Иван так не думал — он, прямо скажем, вообще не думал. Потому что дураком как был, так и остался.

 

 

ЖАР-ПТИЦА

 

В царстве номер 39, также известном как государство с ограниченной ответственностью номер 3010 в реестре государств сказочных, жил-был царь. И было у него все хорошо: царство сильное, скотом говорливым и немым обильное, пашни широкие, гороховыми снопами залитые, дворец, золотыми сенями и изумрудными маковками усеянный, войско смелое, в многочисленных бегствах с поля боя сумевшее сохранить свою целостность. Только жены у него не было. Много красавиц он перевидал, к сотне заморских королевен сватался — да всё без проку, всё не в царя брак.

Служил в царском войске богатырь, Семеном звали. И был у богатыря конь — черный, как воронье крыло, умный, как рыжий попович, хитрый, как солдат, и болтун, как самый настоящий болтун. Болтать любил больше, чем кобыл,— бывало, поведет его богатырь на луг заливной, а конь за это время три поэмы эпических продекламирует, блиц-опрос проведет и интервью сам у себя взять успеет. Нальет Семен своему коню водицы, а тот пьет да всю таблицу химических элементов проговаривает. А уж если дело до сечи лютой доходило, то тут конь совсем говорлив становился — так болтался, так трепал, что супостаты сами, оружие да хоругви наземь бросив, в плен сдавались с просьбой их в далекий концлагерь отправить.

Очень богатырь своего коня любил. Не за речи длинные, а за слова умные, которые изредка в этих речах проскакивали. Бывало, говорит-говорит конь чушь былинную, несуразицу бессвязную, потом скажет слово какое-нибудь — «купорос» или «веник», —и слово это так богатырю в душу западет, что тот три дня не спит, три ночи не ест. А конь, знамо дело,болтает дальше.

Отправил как-то царь богатыря Семена на север, войском командовать и с врагами, что лютым разорением угрожали царским посевам бобовых, биться не на жизнь, а на смерть. Тридцать три битвы выиграл Семен, тридцать три сражения проиграл. Встали воинства в поле для последней сечи. Вражеский генерал в наряде, с еполетами и пистолетами разъезжает, срамные речи своим солдатам говорит, на битву понукает. Семен же выехал перед войсками и молча глядит — да с таким убеждением в левом глазу, что даже тыловые крысы полные кольчуги помету сложили. Тут конь богатырский, неловкость почуствовавши, начал быстро всех успокаивать да на смерть в бою за царя-отечество и его матушку уговаривать.

Грянули трубы — битвы срок пришел. Дернулись два войска навстречу друг другу, двинулись, повернулись и разбежались. Остались только генерал с еполетами и Семен с конем. Генерал пистолеты выхватил и в Семена прицелился. Семен сидит в седле ни жив ни мертв, ждет исхода выстрела. А конь приметил, что у ворога на курке пальцы пляшут, и начал говорить.

— О, шикарные заморские пистоли у вас, милостивый генерал! Мне одна кобыла про такие рассказывала. Она нынче у царя в конюшнях стоит да сено жрет, а раньше принцу арабскому принадлежала. Многое, знаете ли, повидала. Ах, монженераль, что я такое говорю! Вы и без меня, обыкновенного коня, знаете, что это такое опытная женщина. С ней и поговорить, и поржать, и водицы испить, и на лужку попастись можно. Как-то раз мы с ней…

Задрожал генерал под напором коня, стал в его речи вдумываться, дал слабину. А конь болтает да приговаривает слова умные, вроде «интеллигенция», «якобинцы» да «равелин».

— И этот буканьер тогда произнес речь гневную да пистоль достал, чтоб флибустьера насмерть сразить. Флибустьеров, кстати, иногда приватирами называют, что, конечно, неправильно — мне это еще заморский адмирал одноглазый говорил…

Всхлипнул генерал на этих словах, пистолеты в рот засунул и застрелился. Вот так одержали Семен с конем решающую победу над северными супостатами. Принял богатырь вражескую капитуляцию, золота контрибуционного собрал два мешка, да направился домой, к царю-отечеству доклад докладывать.

Едет через поле ячменное, вдруг видит — что-то ярким цветом переливается. Подъехал, пригляделся — а это перо жар-птицы лежит и как огонь светится.

— Не поднимай ты его, — говорит конь Семену. — Не будет добра от этого.

Не послушал коня богатырь, взял перо да в мешок с золотом положил. Вернулся домой, отрапортовал царю о победе над северным врагом, вручил контрибуцию. Открывает царь один мешок, полный золота, радуется, смеется, слюнки роняет. Открывает другой — а там золото от пера жар-птицы сплавилось в большой кирпич весом тридцать три унции.

— Что это? — удивился царь.

— Это подарок, — застеснялся богатырь. — Перо жар-птицы.

— Спасибо, — покраснел царь. И добавил:— А теперь привези мне целую жар-птицу. Коли не привезешь…

Задумался царь, чем бы таким Семена мотивировать. Злато и серебро обещать — как-то неприлично, богатырь же за идею сражается, а не за деньги. Полцарства — жалко, самому пригодится. Можно было бы дочку просватать за него, да только дочки у царя не было. Вздохнул царь и тоскливо посмотрел в потолок, понимая, что опять угрожать физической расправой придется.

— А коли не привезешь — мой меч, твоя голова с плеч!

Загрустил Семен, зарыдал горькими слезами и пошел к своему коню.

— О чем плачешь, хозяин?

— Царь повелел жар-птицу добыть. Полностью, а не фрагментарно.

— Говорил я тебе — не бери пера, не ешь пирожок! Ну да не печалься: это еще не беда, беда впереди! Иди к царю, проси, чтобы отдал в твою власть десять боярских дочек осьмнадцати лет отроду. Поутру свяжи их и положи в чистом поле.

Царя долго уговаривать не пришлось, конский замысел понравился, да так сильно, что поутру все чистое поле связанными боярскими дочками было усеяно.

Ждут конь с богатырем жар-птицу. Час прошел, другой, третий на исходе. Нет жар-птицы.

— Не клюет, — заключил конь. — Стало быть, она травоядная. Собирай девок и попроси царя назавтра разложить в поле сто кулей белоярой пшеницы.

Вздохнул Семен. Не хотелось ему боярских дочек на пшеницу менять — уж очень они красиво лежали. Да делать нечего — сделал всё, как конь велел.

Утром ранним приехал Семен на поле, оглядел пшеницу и зевнул, потому что не выспался. Вдруг зашумел лес, загудел воздух, задрожала трава — летит Жар-птица. Прилетела и начала клевать пшеницу. Тут вперед вышел конь богатырский.

— Здравствуйте, сударыня, — говорит. — Как изволите поживать? Сказывал мне о вас один султан заморский, который мореходом в юности был.

Задумалась жар-птица, стала султана неизвестного вспоминать и полученную информацию анализировать. Тут-то к ней подкрался богатырь и опутал сетями.

Принес Семен жар-птицу царю, тот очень обрадовался, долго смеялся и носом хлюпал. Наконец успокоился и говорит:

— Спасибо тебе за птичку. За тридевять земель, на самом краю света, там, где солнышко над землей встает, живет Василиса-царевна, привези мне ее, я женюсь на ней, потому что давно хочу на ком-нибудь жениться.

Оторопел богатырь. Решил задать вопрос на уточнение.

— Царь-батюшка, разве есть логическая связь между первым и вторым предложением, тобой сформулированными?

Царь ответил коротко:

— Не привезешь — мой меч, твоя голова с плеч!

Закручинился богатырь, пригорюнился. Напился пьяный и пришел к коню, чтоб пожаловаться.

— Не грусти, хозяин, — говорит конь. — Это еще не беда, вся беда впереди! Попроси у царя плащ-палатку с золотой каймой, окорок свиной и вина зеленого бочонок.

На следующий день дал царь богатырю и палатку, и припасов в дорогу. Нагрузил Семен коня, испил водицы родимой и в путь двинулся.

Долго ли, коротко ли,через семь месяцев, семь дней, семь ночей и семь секунд он приехал на край света.

— Ставь палатку, — говорит ему конь,— и отдыхай.

Поставил богатырь палатку, вино открыл, окорок надкусил. Час прошел, другой, третий начался — а богатырь уже весь бочонок выпил, сидит, глаза скрестив, и песню поет веселую. Наконец сморило его, упал головой на стол и лучину опрокинул. От лучины палатка задымилась, кайма зашипела и плавиться начала.

К счастью великому, в это время по синему морю, как раз мимо места богатырской палатки плыл челн золотой, каменьями украшенный. В том челне была Василиса-царевна. Увидела она пожар, к берегу пристала, на землю спрыгнула, в палатку вбежала да Семена на руках вынесла, от пламени спасла.

— Помер, соколик, — предположил конь, который щипал травку неподалеку. — Углекислого газа обдышался.

Несогласна с ним оказалась царевна, стала искусственную вентиляцию легких Семену делать. Пришел в себя богатырь, прокашлялся, обнял Василису и говорит:

— Поехали, батюшке-царю тебя представлю.

Василиса-то хоть и сильная женщина была, но тут растаяла — решила, что Семен ее замуж зовет. Взяла его поудобнее, села на коня, и помчались они домой быстрее ветра. А пока мчались, конь царевне несколько томов аглицкой енциклопедии пересказал. Те, что с буквы «З» до буквы «Ю». И так конь с богатырем Василисе полюбились, что ни в сказке сказать, ни в интеллектуальной прозе описать.

Наконец приехали они к царю. Тот так Василисе обрадовался, так смеялся, так булькал горлом, что даже царским скоморохам не по себе стало. Через пять дней он наконец успокоился и довольно обнял царевну.

— Будешь мне женой, — говорит.

Тут Василиса поняла, что слишком много говорила с конем и слишком мало — с богатырем. И так ей обидно стало, что решила она не ходить замуж ни за царя, ни за богатыря, ни за коня.

— Не пойду я за тебя замуж без подвенечного платья.

— Какое платье желаешь, любовь моя? — заплакал, предвидя расходы, царь.

— Платье мое на дне морском, под камнем большим, в коробе берестяном. Не будет платья — не будет свадьбы.

Кликнул царь тогда Семена.

— Ты, — говорит,—мне эту бабу привез, ты и разбирайся.—Помолчал и добавил:— Мой меч, твоя голова с плеч.

Опечалился Семен, духом пал ниже подпола. Пришел к коню, начал слезы лить.

— Не бойся, хозяин, это еще не беда — беда впереди! Садись на меня, поскачем к синему морю.

Прискакали они на берег моря. Только не синего, а Черного. Как ошибку поняли — расстроились очень, но решили некоторое время отдохнуть, пахлавы с кукурузой покушать. Наконец накушались и отправились к синему морю.

Добрались, стоят на берегу задумчивые, вдруг видит конь — рак морской ползет медленно. Прижал его к песку одним копытом, а другим дух вышиб. Сварили рака, съели. Потом другого поймали, третьего, четвертого. На двадцатом конь говорит:

— Мы их достаточно запугали. Следующего допрашивать будем.

Поймали двадцать первого. Семен его за шкирку держит, смотрит грубо, а конь пенсне надел и произносит речи дерзкие с акцентом басурманским:

— Как завуттваивогэнэрала?

— Ничего не знаю, — взмолился рак. — Отпустите меня, всё что нужно сделаю.

— Принэси нам платиеподфэнэчнае из-под камня на днэ, — говорит конь.

Свистнул рак, сбежались его родичи, просьбу услышали и на дно рванули. Вытащили коробку берестяную, а в коробке той — платье. Так себе платье, кстати: крой устаревший, цвет банальный, да и бренд совсем не в тренде.

Приехал богатырь к царю, привез платье подвенечное для Василисы. А та уперлась и новое условие ставит.

— Не пойду, — говорит,—замуж, пока ты богатыря Семена в кипятке не искупаешь.

Подивился царь странному желанию Василисы. Потом подумал, вспомнил, что сам любил в молодости смотреть, как одна девка другую купает, и понял, чего царевна добивается.

— Мы сейчас в котле воду вскипятим, — сказал он Семену. — И ты полезешь купаться. А я тебе спинку потру.

Испугался богатырь, попытался отказаться от водных процедур.

— Не залезу я в котел, царь-батюшка, уж больно маленький он.

— Не залезешь целиком, положим частями, — задумчиво произнес царь в ответ.

Разрыдался Семен — не хотелось ему умирать. Пошел к коню, дабы проститься.

— Сварит меня заживо царь, — роняя слезы, сказал богатырь.

— Вот и беда пришла, — грустно вздыхает конь. И начинает Семену мораль читать:— А я говорил тебе, богатырь ты этакий, не поднимай перо жар-птицы, не надо, проблем не оберешься. А ты хоть бы одним ухом меня послушал — нет же, как дите малое, всякую гадость поднимает и в рот тащит. Да, говоря про гадость во рту, я имею в виду твой алкоголизм. Что значит «я давно не пью»? А вчера кто на погосте хрюкал соловьем? Не ты?!

И так тяжело стало Семену от долгого прощания с любимым конем, что быстро побежал он на смерть верную, в котел кипящий.

Раздели его, обнажили тело белое. Поднял богатырь глаза к небу, надеясь напоследок солнышко увидать. А царь тем временем решил лаврового листа в котел добавить — так, исключительно для аромата. Нагнулся над котлом, вдохнул горячего воздуха и помер от, как позже показаловскрытие, дискенезии гипофиза.

Василиса-царевна сразу же к Семену кинулась, обняла его, поцеловала. Простила она его, да и кто бы из невестушек, подвенечное платье надевших и без супруга оставшихся накануне свадьбы, не простил бы голого богатыря с белым телом?

— Люблю я тебя, Семен, — говорит царевна. — Больше семян подсолнуха жареных. Будь мужем моим и царем.

Сыграли свадьбу — да такую, что земля от плясок ходуном ходила, реки из-за пролитого меда сахарными стали, а дворец потом ремонтировать пришлось три минуты, три года и три дня. Зажили Семен и Василиса в добре и согласии. Как-то раз, правда, выдался неурожайный год с голодом великим, но они выжили — сделали из жар-птицы курицу-гриль и тем просуществовали.

А коня Семен отпустил странствовать по миру. Слышал я, что в последний раз его видели в Туркестане, только не знаю, в каком качестве: коня или казы1.

 






1Казы— конская колбаса.



К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера