Александр Карпенко

Маг черно-белой эпохи. О Владимире Высоцком


Уже плохо помню я в подробностях ту мимолетную встречу с великим бардом. Это произошло в какой-то заштатной гостинице, где вечно не хватает места приезжим, и у окошка администратора толпятся люди с горами чемоданов. Высоцкий не суетился, он был деловит и собран, зная, что его, народного в высшем смысле этого слова артиста, не посмеют оставить на улице. Я тоже был спокоен на этот счет: за меня хлопотала моя мама, а тот, кто знал эту женщину, был уверен — она всегда добьется своего, чего бы ей это ни стоило, особенно ради своего единственного сына.

И действительно, вскоре у нас уже был ключ от одноместного номера. Время было сумеречное, спать с дороги абсолютно не хотелось, и я отпросился у мамы на берег реки, протекавшей рядом с гостиницей. Каково же было мое удивление, когда я увидел там Высоцкого, одиноко бродившего, как показалось, в поисках нужной рифмы. Я был застенчив от природы, и мне и в голову не пришло бы самому напрашиваться на знакомство со знаменитым человеком. Но в то же время во мне сидела какая-то иголочка, не дававшая мне покоя. Эта иголочка жаждала показать Высоцкому, что я его узнал и прекрасно знаком с его творчеством. И я начал громко петь что-то из его репертуара, кажется, «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты…». Сама обстановка очень располагала к этой песне: весь берег с обеих сторон был усеян благоухающими южными цветами, а пестрая лента речки как раз и была своего рода «нейтральной полосой».
— Молодой человек, идите сюда! — негромко позвал меня Высоцкий. — Вы, я вижу, интересуетесь моим творчеством. Это очень хорошо. Сначала люди восхищаются творчеством других, а потом, когда накопятся знания о жизни, сами пробуют что-то сочинить. Что-то свое — то, чего еще никто не писал. Я сейчас работаю над новой песней, это будет одна из лучших моих песен. Она будет называться «Кони привередливые». Но пока у меня есть только концовка и общий план в голове. Вот послушайте: «Мы успели. В гости к Богу не бывает опозданий. Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами…». Понимаете, мои кони не могут не нестись во всю прыть. Есть даже пословица такая: какой же русский не любит быстрой езды! Так вот, у меня очень «русские кони»!
Было заметно, что поэт настолько увлечен концепцией своей новой песни, что ему было все равно, кому ее рассказать. А тут еще я выказал интерес к его творчеству!
— Их что-то само несет, моих коней! И ведь заметьте, они вовсе не испуганы, они, если можно так выразиться, в своем уме! И в родной своей стихии. И еще: мне кажется, что мои кони — это не просто кони, это люди, которые сопровождают героя по его пути над пропастью. И знаете, почему ангелы поют какими-то странными, непривычно злыми голосами? Они ревнуют! Они сами любят героя и хотят быть на месте его коней. Но близкие люди, которые кони, не подпускают к человеку его ангелов: они уверены, что они сами — ангелы и управятся лучше них.
Это был монолог одержимого своим творчеством человека. Мне и в голову не пришло как-то его перебивать, переспрашивать или уточнять. Я просто старался все запомнить, даже то, что казалось мне странным и не укладывалось в моей голове.
— Ангелы понимают, — продолжал поэт, — что кони задали человеку темп, который он может не выдержать. Поэтому-то они и злятся. Наверное, они хотели бы поберечь этого человека. Может быть, просто из человеколюбия. Может быть, для выполнения им каких-то более важных задач. Но они опоздали: сейчас это уже не в их власти. Я придумал к этой песне строчку, которая вообще глубоко объясняет драму человеческой жизни: «Чую с гибельным восторгом — пропадаю!» Если слить воедино нашу жажду жизни с осознанием неизбежности смерти, цветущую весну юности и дряхлость немощи, как раз и получится тот самый «гибельный восторг». Как хорошо, что я нашел эти слова!
Он немного помолчал и добавил:
— Пока все это только наброски. Если я смогу довести дело до конца, это будет моя лучшая песня! А знаете, почему мои кони — привередливые? Потому что не хотят слушаться человека! Он, может быть, в какой-то момент с удовольствием бы их попридержал! Все время идти по лезвию ножа тоже ведь устаешь, даже если ты самый храбрый человек на свете!
Он пошел по пустынной набережной в обратном направлении, а я вернулся в гостиницу, растревоженный нежданным приключением: все-таки я был тогда еще очень молод! Но мысли про коней, несущих человека во вред ему самому, и про бессильных ангелов врезались в мою память настолько глубоко, что я даже не догадался записать их в ту странную ночь. Да и бумаги с карандашом, по закону подлости, рядом не оказалось. Но все важное в нашей жизни «не горит», точь-в точь как знаменитые булгаковские рукописи, — вот и вспомнилось мне почему-то это давнее приключение.

КТО И ЗА ЧТО РАССТРЕЛЯЛ ГОРНОЕ ЭХО

Владимир Высоцкий
Расстрел Горного ЭхаВ тиши перевала, где скалы ветрам не помеха,
На кручах таких, на какие никто не проник,
Жило-поживало веселое горное эхо,
Оно отзывалось на крик — человеческий крик.Когда одиночество комом подкатит под горло,
И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет,
Крик этот о помощи эхо подхватит проворно,
Усилит и бережно в руки своих донесет.Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья,
Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп,
Пришли умертвить, обеззвучить живое ущелье.
И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха,
И эхо топтали, но звука никто не слыхал,
К утру расстреляли притихшее горное эхо —
И брызнули слезы, как камни, из раненых скал…

Надо сказать, здесь Высоцкий осуществил мечту кудесников Серебряного века русской поэзии: он символизм повенчал с живой жизнью. Поэт описывает трагедию, задушили то, что отзывалось на человеческий голос — ЭХО. То, что способно продолжить нашу жизнь. В каком-то из смыслов эхо — это поэт. Жанр песни — лирический триллер.
Как же он разнообразен — этот великий бард, сам себе прорубивший дорогу к признанию! Как изумительна звукопись «Горного эха»! Высоцкому было неинтересно писать без «подкладок», вторых и третьих смыслов. Он сам об этом говорил в телепередаче «Монолог».«Уже замысел “Божественной комедии” говорит нам о гениальности Данте», — признался как-то Пушкин. Эти слова нашего первого поэта вполне можно применить и к замыслу «Расстрела горного эха» Высоцкого. Несмотря на то, что «Эхо» Высоцкого — это всего лишь 16 строк, а Данте написал огромный том.
Эхо — своеобразный коммуникатор между человеком и другими людьми. Горное эхо у Высоцкого исполняет ту же вспомогательную роль, что и микрофон для певца. На фоне величественной природы удушение горного эха производит неизгладимое впечатление. Мне кажется, то, что эхо — горное, тоже не случайно. Чистота и высота. Высоцкий умел показывать невидимое. Этому специально учат в театральных вузах. И у нас остается стойкое ощущение, что задушили не звук, а живого человека. В «Песне о земле» поэт использует тот же прием — одушевление неодушевленного. «Обнаженные нервы земли неземное страдание знают». Или «сапогами не вытоптать душу».
Кто же эти «не люди», расстрелявшие эхо? Точнее, нЕлюди? Мне кажется, это все та же «чернь», о которой говорил еще Пушкин. «Русский бунт, бессмысленный и беспощадный», — говорил поэт. А здесь даже бунта нет — просто они развлекаются убийством. Это для них «прикольно». Вы обратили внимание: в 16 строках Высоцкий умудряется рассказать историю с завязкой, развитием, кульминацией и трагической концовкой? Это повествование — на грани жестокой сказки и реальной истории. Но — без хэппи-энда. Когда я был подростком, мне почему-то послышалось на полустертой кассете «чтоб не был услышан никем громкий топот их лап», словно речь шла о каких-то древних чудовищах Ктулху Говарда Лавкрафта. Браконьерство духа, насилие над прекрасным. Травля поэта.
В то же время Высоцкий нигде не говорит о «заказном» характере убийства горного эха. Возможно, оно никому так уж сильно и не мешало. Но — пьяная русская национальная забава — измываться над беззащитным, разрушать ради кайфа разрушения.
…И вот эта многовекторность «Эха» — залог его длительной жизни.
…Впрочем, все эти рассуждения — тонкости для любителей русской словесности. Когда же Владимир Высоцкий выезжал за рубеж и пел по-русски для иностранцев, он неизменно предпочитал исполнять песни, в которых главенствовала энергетика — «Охоту на волков», «Спасите наши души», «Коней привередливых». Но «Расстрел горного эха» я бы поставил в один ряд с его лучшими песнями.

ВЫСМЕИВАНИЕ ИДЕЙ ВЕЛИКОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ В ПЕСНЕ ВЫСОЦКОГО «ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В АФРИКЕ»

Владимир Высоцкий
Песенка ни про что, или Что случилось в АфрикеВ желтой жаркой Африке, в центральной ее части,
Как-то вдруг вне графика случилося несчастье,
Слон сказал, не разобрав: «Видно, быть потопу!»
В общем, так, один жираф влюбился в антилопу.Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
«Жираф большой! Ему видней!»«Что же, что рога у ней?! — кричал жираф любовно,
Нынче в нашей фауне равны все пороговно!
Если вся моя родня будет ей не рада,
Не пеняйте на меня, я уйду из стада!»Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
«Жираф большой! Ему видней!»Зятю антилопьему зачем такого сына?
Все равно что в лоб ему, что по лбу — все едино!
И жирафов зять брюзжит: «Видали остолопа?»
И ушли к бизонам жить c жирафом антилопа.Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
«Жираф большой! Ему видней!»В желтой жаркой Африке не видать идиллий,
Льют жираф с жирафихой слезы крокодильи,
Только горю не помочь, нет теперь закона,
У жирафа вышла дочь замуж за бизона!Пусть жираф был не прав,
Но виновен не жираф, а тот,
Кто крикнул из ветвей:
«Жираф большой! Ему видней!»


Я не застал в «Современнике» спектакля «Свой остров», однако сейчас уже однозначно понятно, что песни Высоцкого, написанные для этого спектакля, со временем отпочковались от театральной постановки и намного ее пережили. И только дотошные искусствоведы, опираясь на воспоминания самого Владимира Семёновича, могут услышать в этих песнях отголоски «того самого» спектакля. Потому как спектакля больше нет, а вот песни — продолжают жить своей самостийной, обособленной жизнью.
Свобода, как и равенство, и братство, не абсолютны и имеют свои пределы. Об этом почему-то редко задумываются творцы социальных революций.
Они, романтики, мечтают даровать людям долгожданную и вожделенную свободу. А что там, за обретенной свободой, никого почему-то не тревожит. Задача революции столь глобальна, что отвлекает на себя все душевные и умственные силы. Владимир Высоцкий в сказочной форме высмеивает идеи Великой Французской революции. Если предположить, что все эти его звери — бизоны, жирафы, попугаи, антилопы — просто разные люди с неодинаковым пониманием счастья, африканская сказка приобретает едко сатирический смысл. «Любовь зла», — есть такая русская поговорка. С одной стороны, любовь — высшее, часто героическое проявление свободы. С другой стороны, внезапная любовь ограничивает мир одним-единственным избранником и потому — несвободна. Чуть что пойдет не так — трагедия. Любовь всегда вносит сумятицу в устоявшуюся жизнь рода. Это хорошо показал Шекспир. «И ждут напрасно лета Ромео и Ждульетта». У Владимира Высоцкого любовь жирафа к антилопе — в высшей степени «неравный» брак. И это очевидно всем, кроме ослепленных чувством влюбленных. Но любовь прекрасна тем, что всегда норовит выйти «за флажки». Самое прекрасное чувство может одновременно быть слепым, глупым и даже иррациональным. Поскольку любовь на своей начальной стадии не думает о грядущей совместной жизни. Самое сложное — совместить иррациональный порыв страсти с такой совершенно рациональной вещью, как совместная жизнь и продолжение рода. Поэтому раньше в разных странах девушек отдавали замуж вслепую, а юношам «навязывали» выбор невесты родители. И это было, может быть, на порядок разумнее, нежели отдавать все на откуп чувствам. Порой любовь изначально рождается как некий вызов устоям и традициям, как романтический бунт против рационального обустройства общества. Об этом написано множество гениальных романов. Например, «Красное и черное» Стендаля. К чему это может привести, если общество начнет потакать «революционерам» любви, блестяще показывает в своей песне-сказке Владимир Высоцкий. У него революционная любовь в итоге побеждает, но от этого странного брака рождаются мутанты-полукровки, не нужные ни одним, ни другим родственникам. Мы видим, как прекрасное в своей сущности чувство в конечном итоге порождает изгоев и чудовищ. Дурной пример нравственного беззакония заразителен! Так начинается вырождение видов в природе. Надо понимать, что и браки между слишком близкими родственниками несут в себе ту же печать вырождения. Срединный путь в итоге оказывается самым мудрым в плане эволюции. Но романтики не думают о своем роде. Любовь — чувство в высшей степени эгоистичное. «Что случилось в Африке» — пример свободы, которая разрушает. «Вторым планом» может идти любое «современное» прочтение песни, что неизменно обеспечивает ей высокую актуальность. Например, совсем недавно одна славянская страна стала неровно дышать к Евросоюзу, а одна заокеанская страна похвалила такое стремление и подчеркнула, что этой славянской стране «виднее».
В образе комментатора-попугая Высоцкий показывает нам подстрекателей-провокаторов, которые разрушают традицию поддержкой романтического экстремизма. Но попугай — герой не только отрицательный. Ведь это он не позволяет обществу зверей дать решительный отпор странной парочке влюбленных. Он защищает любовь от гнева толпы и сберегает им жизни. Мы ведь с вами тоже немного сочувствуем жирафу с антилопой, наперед зная, что им будет очень трудно в столь нетрадиционной любви. Разновидовая любовь, как и однополая, часто обречена самой своей сутью. В обществе зарождается «партийность» мнений: кто-то выступает за свободную любовь, кто-то против. И, как это часто случается в последнее время, отпетое меньшинство побеждает! Начинается цепная реакция, вакханалия свободы, ибо теперь все дозволено. «Мичуринский» опыт героев-любовников с треском провалился. Нельзя скрестить нескрещиваемое. Не всякий эксперимент оказывается полезным. Но в результате такого опыта могут появиться и «дети индиго», предвестники нового сознания. Мы пока что мало об этом знаем, чтобы делать далеко идущие выводы.
«Что случилось в Африке» — это трагедия, которая подается автором как фарс, и в этом тоже можно усмотреть новаторство Владимира Высоцкого. Конечно, очень помогает иносказание, в сказке грустное легко становится смешным, а настоящие слезы — «крокодильими». Владимир Семёнович, между прочим, с самого начала предлагает нам относиться к любви жирафа к антилопе как к «несчастью». Только вот рассказ об этом несчастье звучит как веселый анекдот, что подчеркивается бравурной маршевой музыкой. Общественное мнение, в лице старого попугая, либеральничает. Дескать, поиграются в любовь антилопа с жирафом, осознают, что к чему, и расстанутся, и тогда эта странная любовь останется исключением из правил, досадным недоразумением. Однако какими незыблемыми ни казались бы общественные устои, в любой момент может быть пройдена точка невозврата, за которой свобода разрушать станет неконтролируемой. Люди подчас настолько уверены в нерушимости традиций, что сама мысль о том, что традиция может быть разрушена, кажется им не только крамольной, но и попросту невозможной. Однако революционеры не дремлют. Они без труда могут отыскать рациональное зерно и в анти-традиции. Между прочим, я нахожу много общего в «Охоте на волков» и «Что случилось в Африке». Прежде всего, и там, и там нарушители традиций побеждают. Однако авторское отношение к своим героям диаметрально противоположное: Высоцкий на стороне волков, выбегающих за флажки, ибо это помогает им спастись. Но он не одобряет браки жирафов с антилопами или бизонами, поскольку это не развивает жизнь, а калечит ее. В общем, и в том, и в другом случае Высоцкий выступает «за жизнь». По любому, порядок лучше анархии. Если случай с жирафом и антилопой единичен, он может вписаться в установленный порядок как исключение. Если же исключения станут новым правилом, беда, пиши пропало! Но в начале никто не знает, насколько далеко способны зайти исключения, и проблема — именно в этом. Небольшую дозу исключений всегда можно пережить, ведь они не угрожают верованиям большинства.
Я думаю, что развитие человечества идет по спирали: эволюция (революция) — реставрация — опять эволюция (революция), потом — опять реставрация, и так — до бесконечности. Чтобы было понятнее, поясню на примере из рассматриваемой песни Высоцкого. Пройдет какое-то время, и тот же самый старый попугай, общественный оракул, начнет кричать о том, что нравы распустились, и пора вернуть в жизнь солидность и основательность. «Героизм» жирафа будет пересмотрен и перетолкован. Начнется эпоха «закручивания гаек». Она продлится долго, пока не устанет — сама от своей ноши. И тогда на сцену опять выйдет какой-нибудь Жираф, который будет смотреть на мир по-другому. То есть этот Попугай, vox populi, отражает сиюминутные чаянья народа. Хочет народ свободы — он выступает за свободу. Народ устал от свободы — оракул выступит против свободы. И так далее. В своей замечательной песне-пьесе-сказке Владимир Высоцкий ярко демонстрирует нам, что свобода, равенство и братство, за которые так рьяно ратовали французские просветители — понятия относительные. Это видно и по реальной истории Франции. Творцы Великой Французской революции, люди, чьими именами повсеместно названы улицы — Робеспьер, Марат и другие — вскоре были казнены своими же сподвижниками. После революционных изменений народ сперва возносит «жирафов и антилоп», а затем, с такой же эмоциональной остервенелостью, от них шарахается. Позиция Высоцкого в этом вопросе предельно проста и понятна. «Пусть впереди большие перемены, я это никогда не полюблю!» И понятно, почему: победы революционеров почти всегда оказываются пирровыми.

К списку номеров журнала «ЗИНЗИВЕР» | К содержанию номера