Кали-юга. Стихотворения

ОЖИДАНИЕ

Как будто бушуют в крови партизанские гены
врождённым уменьем – пускать под откос  поезда.
И шепчет зима с лучезарной ухмылкой гиены,
что «здесь и сейчас» – лишь ступенька

                                                 к «туда и тогда».
Как будто за чем-то постыдным и тайным застала,
и как-то смешны оправданья – мол, я ни при чём.
Как будто настигла уже на подножке состава,
который решением сердца давно обречён.
Прошу – «Помолчи!» Приглашаю несносную

                                                             в гости –
усталая смерть со следами былой красоты.
Горят поезда. На моём календарном погосте
на холмиках прожитых дней вырастают кресты.
Хихикает мерзко ехидная старая сводня,
дыханием тьмы отравляя мои вечера
до самого дня, когда завтра ворвётся в сегодня
затем, чтоб уже никогда не уйти во вчера.

МАМА

О самом мучительном всуе не говорят,
тревожные сны списав на болезни роста.
Несёшь на руках двух весёлых и злых зверят
сквозь морок и зыбь безрадостных девяностых.
Сквозь сжатые зубы и горькое «не могу».
Сквозь слёзы в подушку, когда тяжело и тошно.
Сквозь чувство вины, что упрямо стучит в мозгу
о том, что десятый день на столе – картошка.
Твой хлипкий предел до кровавых мозолей стёрт,
но кто же, кроме тебя, защитит от стужи
двух маленьких фей, двух принцессочек,

                                                      двух сестёр –
в суровом краю, где никто никому не нужен.
Слепую, щемящую нежность переборов,
в безмолвной надежде – а что ещё остаётся? –
одну отправляешь на запад, в страну ветров, –
другую на юг, где целебное светит солнце.
И каждой вдогонку шепчешь: «Беги, беги!..
Так надо. Птенцы покидают родные гнёзда...»

Когда-нибудь всем нам придётся вернуть долги.
Дай Бог, чтобы это не было слишком поздно.

***

Помни: нагим приходишь – и так же прочь.
Все барыши не дадут задержаться дольше.
Будь здравомыслящим и воздержись от просьб –
знай, что никто никому ничего не должен.
Вой на луну, рассказывай анекдот,
прячься от тех, кто требует обещаний.
Честно же: ты – никому, и тебе – никто.
Жизнь – чтобы жить, а не рыться в чужих печалях!
...И возвращайся в объятья пустых ночей.
И подыхай – самым жалким из одиночек.
Осознавая: нет мира страшнее, чем
тот, где никто никому ничего
не хочет.

***

сгинул ночью тёмною
пёс цепной –
ходит смерть бездомная 
за спиной.
видно, все обеднею
казнены –
затаилась, бедная,
у стены,
чёрной сажей выпачкав
кирпичи,
движется на цыпочках
и молчит.
и ладонь когтистая
на плечо – 
а в груди так чисто и
горячо.
встанем обе, хлюпая
в три ручья.
что ты ходишь, глупая?
чья ты, чья?

ЗИМА

Тёплых и отзывчивых – дефицит.
Ветер перешёл на дурной фальцет.
А вокруг – ходячие мертвецы
с первобытным ужасом на лице.
Я иду – свой собственный лжепророк –
по утрам шептать себе: «Да забей!»
и себя выталкивать за порог,
тонко мимикрируя под зомбей.
Лишь печать молчания на устах
на последнем отданном рубеже.
Ледяной горгоны изящный стан.
Не смотри, оставь меня : я – уже
в чистом и бесстрастном твоём раю,
лишь в груди – негаснущий уголёк.
Все дороги тянутся к февралю –
как нечеловечески он далёк!
Ощупью сквозь месяцы темноты –
где-то есть счастливые времена,
где слова бесхитростны и просты...
Господи, пожалуйста, верь в меня!

***

Я вплетаю тебя в эти строки лазурной пряжей,
Я шифрую тебя среди сотен случайных слов.
Кто намерен уйти – не снимал бы ночную стражу.
Я практически злюсь: ты откуда

                                       такой бесстрашный?
То ли смел, как герой, – то ли просто пустоголов!
Я ведь тот ещё клад – человек-тридцать-три-

                                                        проблемы!
Ни претензий, ни вздохов – всё правильно,

                                                     сам пришёл.
Мне плевать на закон и гуманность

                                            к военнопленным.
Я вгрызаюсь в тебя и пускаю тебя по венам –
И мне в кои-то веки становится хорошо.
А потом я кричу – в исступлении, на изморе,
И поди разбери, кто к кому угодил в капкан.
Зеркала покрываются трепетной зыбью моря,
Застилая улыбку единой в трёх лицах мойры,
Что вплетает меня в голубую, как небо, ткань.

***

Священные скарабеи
расплавленным солнцем дышат.
А я становлюсь слабее
и тише.
А я становлюсь прозрачней,
лишь свет между пальцев брезжит.
И в мыслях одно - добраться
до побережья.
Без страха. Без сна. Без кожи.
Без слез провожаю лето.
И нет ничего дороже,
чем это.

FIN

Когда ощущаешь близость финальных кадров,
с тревогой хватаешь пульт, отматываешь назад:
ведь столько всего ещё можно успеть сказать!
Поверьте, хоть кто-нибудь – батюшка, ребе, падре!..
Один только шанс – ты исправишь, ты всё

                                                    исправишь...
...но снова срываешься в вязкое дежавю.
В прекрасной иллюзии – вроде, ещё живу –
отдавшись во власть любимой до слёз отраве,
что въелась в тебя – до изгибов, до мелочей.
...И с каждым повтором – в тысячу раз горчей...
Ты всё ещё ждёшь, восторженный некрофил,
ты помнишь – это был лучший, великий фильм.
Лишь тени его сейчас на экране корчатся.
Ты слышишь за кадром тихое – отпусти!..
И всё, что ты можешь, чтобы его спасти, –
это нажать на play 
и просто позволить ему 
закончиться.

***

...А я превращаюсь в камень,

к земле прижимая пальцы,

колючими позвонками

врастая в тяжёлый панцирь,

легко привыкая к массе

нежданного атрибута.

В застывшей смешной гримасе –

вбирающей мир, как будто

в замедленной киносъёмке,

где каждая мелочь веска.

Уж если финал – то ёмкий.

Уж если судьба – то фреска.

И пусть суетой запахнет –

едва ли она коснётся

нефритовой черепахи,

лежащей навстречу солнцу.

...А я превращаюсь в слово.

Тяжёлое – взвесьте, смерьте.

И вдох – у черты разлома.

И выдох – длиннее смерти...

БАБА-ЯГА

Отвечай, богатырь! Не смущайся, не куролесь.

Проходи, расскажи, как плутал в непроглядных

                                                                  безднах.

За каким же лешим тебя занесло в мой лес –

чай, недаром семь пар башмаков износил

                                                       железных?

Да, я знаю, где скрылась чудная твоя любовь –

я из тех, что сидят у черты и латают бреши.

Не ищи костяной ноги да вставных зубов –

может, ступу тебе? Слушай больше, что люди

                                                            брешут!

Что с испуганных взять – только крестятся,

                                                   как пройду.

Вспомнив бабку и мать, обвиняют во всех

                                                     невзгодах.

Не живут мужики в проклятом моём роду:

как бы ни был силён – а иссохнет к закату года.

Может, если бы не одна – так слетела б спесь,

и повсюду бы звали работать и веселиться...

Я, конечно же, помогу – для того я здесь.

Уж, поди, заждалась несчастная Василиса!

Только в ночь не ходи. Оставайся до петухов.

Говори обо всём и оттаивай понемногу,

не казни сам себя, что нечуток и бестолков.

Вот волшебный клубок – он укажет тебе дорогу.

Провожу до ворот – а дальше уже нельзя...

Молоньёй на висках до срока проступит проседь.

...А у той, что останется, будут твои глаза.

Но она никогда-никогда о тебе не спросит.

***

...А потом попадаешь в водоворот.
(Кто вздыхает мечтательно – тот беспардонно врёт
или просто не в курсе: давай-ка – попробуй выйди!)
Ты лишаешься воли и быстро идёшь ко дну,
на самую чёрную, самую глубокую глубину –
и вдруг начинаешь видеть,
что достаточно щёлкнуть пальцами – и прощай.
Твоя ненависть – камень, обида твоя – праща, 
а отсюда в кого ни пульни – попадёшь не целясь.
Тут любой как под лупой – распластан, смирен и наг.

Тут не спрятаться в полумерах, полутонах – 
от оживших кошмаров, что прежде в мозгу вертелись.
И становится ясно, что есть только да и нет:
либо падаешь дальше – либо идёшь на свет.
Искушение силой – тут не ходи к провидцу!
Ты клянёшься себе ни разу не вспоминать,
сколько стоит благословенная тишь да гладь – 
что придётся отдать, чтобы взять и  остановиться.
А потом возвращаешься и наливаешь чай –
тает кубиком сахара выцветшая печаль,
а случайные гости щёлкают перед носом,
заглушая стремительный необъяснимый страх:
«Эй, принцесса, откуда это в твоих глазах?!
Избавляйся скорей – мы такое давно не носим!»
Ты безмолвно твердишь – отщепенка

                                           чужих вальгалл,
что ни ты и ни та, что тебе улыбается из зеркал,
окончательно неопасны, – они не верят.
Провожаешь до остановки. Идёшь домой.
...А потом холодеешь, вдруг ощутив спиной,
как легко и безжалостно щёлкает это время.

КАЛИ-ЮГА

Кали бежала с юга с медной от солнца кожей,
С мёдом арабской речи, льющейся прямо в сердце,
К дому, в котором легче, к мужу, с которым – схожи.
К миру с привычным кругом сонных единоверцев.
Кали вернулась. Разом рухнула в небо полночь:
Здесь – ледяная скука, там – вожделенный берег.
Прошлое длинноруко: горькое слово «...помнишь?..»
Бешеным дикобразом вертится в подреберье.
Гул крышесносной ночи, пряный тунисский морок,
Губы со вкусом соли в старом автомобиле.
Полно, при чём тут совесть? Кали всего лишь сорок.
Кали всего лишь хочет, чтобы её любили
Жарко и безотчётно – пусть и ни слова правды.
Сон на плохом английском – «...эти глаза – как

                                                                             звёзды!..»
Тот же, кто нынче близко, засуетится справа,
Клюнув неловко в щёку: «Буду сегодня поздно».
Кали бросает мужа, лечит грибок и триппер.
Что за досада – сохнуть в этом нелепом теле!
Соединилось всё в единственном честном всхлипе:
Кали всего лишь нужно, чтобы её хотели,
Чтобы её ласкали – тихо, светло и ясно, –
Гладили по затылку, нежностью убаюкав.
И целовали – пылко. И прижимали – страстно. 
«Юга! – бормочет Кали. – Вечного юга, юга!..»

***

...Это внутри – безжалостною строкой,
горьким соблазном, горящей в груди отравой.
Ты совершенна. Зачем я тебе – такой:
с сердцем пустым и застывшей в глазах тоской?
Я на любовь к тебе не имею права.
Милый ребёнок: не взяться – не надломив.
Ты не поймёшь, я уже навсегда останусь
узником неприступного замка Иф.
Зрелость и мудрость – просто осенний миф,
созданный, чтоб без паники встретить  старость...
...Это внутри – так бьётся о рёбра боль,
тщетной надеждой медленно истекая.
Я, как собака, следую за тобой,
пряча глаза и смешиваясь с толпой.
Глупый ребёнок – зачем я тебе такая?..