Выстрел на Захарьевской, 19

1.   «Пасхальный перезвон кончился. Пора бить в набат»

Корниловское выступление  (конец августа 1917-го г.), как известно, названо по имени

Верховного главнокомандующего, генерала Л.Г.  Корнилова. Но в нем принимал участие еще один генерал, причем участие его было настолько активным и могло стать настолько решающим, что, вероятно, не было бы ошибкой назвать это выступление по именам как Корнилова, так и этого второго генерала – А.М. Крымова. Т.е. корниловско-крымовским. Не случайно генерала Крымова называли «мечом Корнилова». Это совершенно справедливая метафора. И если бы корниловско-крымовское выступление закончилось успехом, то огромная заслуга в нем несомненно принадлежала бы Крымову. Ведь это он вел фронтовые кавалерийские части в революционный Петроград для его, как теперь говорят, «зачистки». Только после нее генерал Корнилов мог бы осуществить план «наведения порядка» и создания «сильной власти», либо cовместно с Керенским, либо свой, собственный, о котором Керенский мог только подозревать. Крымов, однако, не во всем соглашался с Корниловым. Но, увы, судьба его оказалась трагической в те же самые августовские дни, и подлинные свои цели он унес с собой... А осуществись они, кто знает от чьей руки пали бы Керенский и Временное правительство: Ленина или раньше – от рук Крымова-Корнилова?

Крымов (род. 1871 г.), можно сказать, военный человек с детства. За ним – Псковский кадетский корпус, Павловское военное училище и Николаевская академия Генерального штаба, которую он по первому разряду окончил в 1902  г. Затем – боевое крещение в русско-японской войне, повышения в чинах, воинские награды. Несколько лет Крымов служил на разных должностях в Генеральном штабе, но это было явно не для него. Он полностью раскрыл свои боевые и командирские качества, когда в 1911 г. его ненадолго перевели в кавалерийскую казачью часть – командовать Аргунским полком.

Первую мировую войну Крымов начал исполняющим обязанности генерала для поручений при командующем 2-ой армией генерале А.В. Самсонове. Эта та самая армия, которая в августе 1914-го г. потерпела тяжелое поражение в Восточной Пруссии. Генерал Самсонов либо был убит, либо, по официальной версии, застрелился. Крымов был одним из тех, кому удалось выйти из окружения. Он назначается командиром бригады Кубанской казачьей дивизии, а уже в 1915 г. начальником Уссурийской конной казачьей дивизии, которую осенью 1916-го г. перебросили на Румынский фронт в составе 3-го конного корпуса. Никто еще не знал, какую роль предстояло сыграть этому корпусу в событиях Русской революции...

Корпус был сформирован весной1915-го г. и входил в 9-ю армии Юго-Западного фронта. Состоял  поначалу из двух казачьих дивизий:1-ой Донской и 1-ой Терской.  Впоследствии корпус усилили 1-ой Уссурийской казачьей дивизией и другими частями. Командовал корпусом генерал граф Ф.А. Келлер. Он был монархистом, но не из тех многочисленных «подданных Его Величества», которые становились таковыми в силу политической реальности  или, хуже того, по соображениям карьеры и которые легко покидали своего императора в критическую для него минуту. Келлер был одним из двух генералов (второй – генерал Хан Нахичеваньский), отказавшихся  согласиться с отречением царя 2-го марта 1917-го г. Многие в войсках корпуса вообще были попросту ошеломлены сообщением об отречении. Некоторые офицеры говорили, что «Государь просто сошел с ума».

6-го марта Келлер направил  уже арестованному Николаю Второму телеграмму, в которой говорилось: «3-й конный корпус не верит, что ты, Государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, Государь, прийдем и защитим тебя». Но такого приказа не последовало. Вместо этого пришло распоряжение привести 3-й конный корпус к присяге Временному правительству. Келлер наотрез отказался, заявив, что он «не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства». Тогда ему было приказано сдать корпус.  Келлер уехал на Украину, готовился возглавить так называемую Северную армию, обещая через два месяца водрузить императорский штандарт над Кремлем. Но в декабре 1918-го г. он был убит петлюровцами.

                В начале марта 1917 г. Крымова вызвал в Петроград  один из лидеров праволиберальной партии (октябристов), теперь военный министр Временного правительства, Александр Гучков.  Он знал  Крымова еще с дореволюционных времен. Будучи человеком волевым и решительным, Гучков  полагал, что лишь твердая власть может вывести страну из провального военного и экономического положения, в которое ее завел Февральский переворот. Одним из наиболее активных генералов для реализации этой задачи Гучков, по всей вероятности, считал  Крымова...

В середине марта 1917 г. Крымов – cнова в Петрограде. Прошло всего лишь немногим больше полумесяца с Февраля, но Петроград стал совершенно другим городом. Повсюду царила эйфория свободы, на улицах развевались красные флаги, шли митинги и демонстрации. Но в представлении Крымова все это являло собой не что иное, как  анархию, разваливавшую  государство. Генерал Антон  Деникин позднее вспоминал , что в те дни Крымов по секрету говорил ему о своей готовности в два дня  «расчистить» Петроград  от  «всяких там советов и комитетов, правда, не без кровопролития». «Пасхальный перезвон, – считал  Крымов, – надо кончать, пора бить в набат».

Однако глава правительства Георгий Львов и Гучков по-видимому опасались немедленных потрясений. Крымов вернулся к себе, в Кишинев, но уже как командир 3-го конного корпуса. Уезжая, он оставил  в кабинете Гучкова для связи своего, как он считал, вполне доверенного человека, полковника Сергея Самарина.

                           2.    «Нужны меры по наведению порядка на фронте и в тылу»

                Крымов все больше приходил к убеждению, что либеральные политики, взяв власть, проявили  свою полную государственную несостоятельность, и положение может спасти только генералитет и офицерство. Он считал необходимыми  решительные меры по «наведению порядка на фронте и в тылу».  «Иначе, – говорил он в тесном кругу, – я полезу на рожон, заварю такую кашу, что ее не скоро удастся расхлебать».

              В своем корпусе и в частях, дислоцированных в районе Киева, он создал тайную офицерскую организацию. По замыслу Крымова, в момент  «полного падения фронта» еще  оставшимися надежными войсками следовало занять Киев и отсюда начать наводить порядок, «уже имея в руках список лиц на виселицу».

Между тем,  Временное правительство, главным образом для поднятия патриотического духа в стране и укрепления своего положения, предприняло наступление на Юго-Западном фронте. Увы, перешедшие в наступление  войска  после короткого успеха в июне понесли тяжелое поражение. Безуспешными оказались операции и других фронтов. Лучшей проявила себя 8-я армия генерала  Корнилова, и именно эти боевые действия стали важным пунктом как в его судьбе, так и в судьбе Крымова.

                    3.     «Твердая рука Корнилова и красное знамя Керенского»

Стремясь создать новую «демократическую» армию, Временное правительство  создало институт военных комиссаров. Их роль, в основном, ограничивалась политикой, они должны были быть правительственным  «оком» в армии.

В 7-ой армии Юго-Западного фронта  комиссарствовал знаменитый Борис Савинков, бывший глава Боевой (террористической ) организации партии эсеров. В корниловской 8-ой армии комиссаром был тоже эсер Максимиллиан Филоненко. В этом тандеме (несколько позднее Савинков станет заместителем военного министра Керенского, а Филоненко – комиссаром Временного правительства) заглавную роль играл, конечно, Савинков.  Савинков считал Корнилова той фигурой, которая  поможет Керенскому проводить «политику движения посредине», изолируя  крайние фланги как слева, так и справа. Такая  «золотая демократическая середина» была выражена в савинковской формуле: власть «под твердой рукой Корнилова и красным знаменем Керенского».

                «Твердая рука» Корнилова предполагала создание  «трех армий»: армии в окопах, армии в тылу (на военных предприятиях) и армии на железнодорожном транспорте. Все три армии должны были быть подчинены железной дисциплине. Это означало, что смертная казнь, как и на фронте, могла применяться для неповинующихся также и в тылу. В развернутом виде корниловская программа, написанная его доверенным лицом  «ординарцем» и  «советником» Василием Завойко и скорректированная Савинковым и Филоненко, была изложена в особой «Записке» и передана Керенскому.

Но Керенский  колебался. Реальность состояла в том, что никто в  «треугольнике»   (Керенский, Корнилов, Савинков) не доверял друг другу. Демократ Керенский не мог избавиться от подозрений в том, что бывший царский генерал все же возьмет в Корнилове верх и его «твердая рука» отшвырнет прочь «красное знамя». Корнилов , боевой генерал, прошедший огни, воды и медные трубы, видел в Керенском не «человека мощной воли», необходимого России, а политикана, играющего в не свойственную России демократию.Что касается Савинкова, то, как говорил Корнилов, тот не знал, кому он собирается «воткнуть нож в спину» – ему или Керенскому .

Так подозревая, но и используя друг друга, «триумвират» (Филоненко  – человек Савинкова) шел к цели, которую  «триумвиры» видели соответственно своим  интересам.

                        4.  Отрицание сговора с Керенским       

Только генерал Крымов занимал в отношении Керенского и его правительства четкую позицию. Генерал  Деникин писал о Крымове: «Его непоколебимым убеждением было полное отрицание возможности достигнуть благоприятных результатов путем сговора с Керенским и его единомышленниками». Под полной «расчисткой» Петрограда Крымов понимал ликвидацию послефевральского режима в том виде, в каком он сложился при Керенском.  «Генеральская диктатура – такой безоговорочно должна была быть цель корниловского движения, по мысли Крымова».

В середине августа Крымов прибыл в Ставку (Могилев). Тут он развил весьма активную деятельность, внося в нее конспирацию, что, впрочем, не могло остаться незамеченным, в частности, Филоненко, а значит Савинковым и Керенским.

Тем временем, по приказу Корнилова, началась переброска  3-го конного корпуса и Кавказской конной (Туземной) дивизии  в тыл Северного фронта. Туземная  дивизия (ее еще называли  «Дикой дивизией») представляла собой особую воинскую часть. Она была сформирована в начале сентября 1914 г. из добровольцев-мусульман Северного и других регионов Кавказа.

...А между тем, ход событий на фронте способствовал намерениям Корнилова. 20 августа, начав наступление, немцы  взяли Ригу. Поступали разведданые о возможности немецкого наступления на Ревель (Таллин) и даже на Петроград. К внешним угрозам Временному правительству (по имевшимся у него, правда, не вполне проверенным сведениям) прибавлялись и внутренние. Предполагалось, что в день полугодовщины Февральской революции – 27 августа –большевики организуют новое выступление с требованием передачи всей власти Советам. При таком положении колебания Керенского в важнейшем вопросе – подписании  «Записки» Корнилова с требованиями «твердого порядка» – становились опасными.

24-го августа Керенский направил в Ставку Б.Савинкова. По поручению Керенского он должен был передать,что правительство согласно на требование Корнилова подчинить ему Петроградский военный округ. Савинкову также поручалось сообщить, что Керенский соглашался и на движение частей 3-го конного корпуса к Петрограду на тот случай, если там начнется выступление большевиков.

Договорившись с Корниловым о главном, Савинков передал ему и  условие, выдвинутое Керенским. Он требовал, чтобы 3-м конным корпусом ни в коем случае не командовал  Крымов, т.к. с его именем «связываются не вполне ясные побуждения».

В это время 3-й конный корпус под командованем Крымова и Туземная дивизия под командованием генерала Дмитрия Багратиона уже находились на исходных позициях для движения на Петроград. Приказом Корнилова 3-й конный корпус и Туземная дивизия объединялись в Особую Петроградскую армию во главе с Крымовым. Таким образом, именно Крымов должен был командовать  всей мощной кавалерийской массой, грозно надвигающейся на революционный Петроград.

26 августа Корнилов отдал приказ Особой  Петроградской армии  начать движение и послал, как договорились с Савинковым, телеграмму об объявлении  столицы на военном положении.

                                       5.      Львовиада  

Здесь мы подходим, пожалуй, к наиболее неясному событию в истории  «Корнилов-Керенский», которое (сознательно или бессознательно) провалило все движение Корнилова и фактически содействовало установлению власти большевиков. Это событие связано с именем Владимира Львова – обер-прокурора Синода еще в 1-м Временном правительстве.

В начале 20-х чисел августа Львов явился к Керенскому и сообщил ему, что связан с группой правых деятелей. От ее имени он предложил Керенскому cформировать «национальное правительство» и таким образом получить твердую поддержку в стране. Керенский в ответ  порекомендовал Львову продолжать переговоры с этой группой, но никаких поручений ему не дал.

Однако поручение себе дал сам Львов. 25 августа он прибыл в Ставку и, представившись доверенным лицом Керенского, был принят Корниловым. Львов сказал, что Керенский хотел бы прояснить отношение Корнилова к вопросу о диктатуре, на что Корнилов ответил, что лучше всего будет, если Керенский и Савинков прибудут в Ставку для обсуждения всех политических, в том числе и этого, вопросов.

                Львов помчался в Петроград и 26 августа уже был у Керенского. Он сообщил ему, что теперь обстановка круто изменилась, и поэтому Корнилов якобы прямо предлагает следующее: Временное правительство уходит в отставку, вся власть передается главковерху, т.е. Корнилову, который и составит новый кабинет министров. Кроме того, Львов передал Керенскому  (и Савинкову) приглашение Корнилова прибыть в Ставку, но предупредил, чтобы они этого не делали, т.к. большинство офицеров в Ставке люто ненавидит Керенского, и его непременно арестуют или убьют.

Как опытный адвокат Керенский решил учинить «проверку» тому, что передал ему Львов. Связавшись с Корниловым по прямому проводу, он спросил, правильно ли то, что сообщил ему Львов. Ничего не зная о том, что Львов наговорил о возможном аресте или убийстве Керенского, Корнилов подтвердил правильность его слов.

И как позднее Керенский повторял в своих мемуарах, ему всё внезапно стало ясно. Всё!   Ведь он давно не верил Корнилову, давно подозревал его, давно побаивался. Львов был немедленно арестован, а 27 августа Керенский направил в Ставку телеграмму, в которой приказывал Корнилову сдать должность генералу Александру Лукомскому, а самому прибыть в Петроград. Затем последовало официальное сообщение, прямо обвинявшее Корнилова в измене и стремлении совершить государственный переворот. Войскам, двигавшимся на Петроград, приказывалось остановиться, а 30 августа Керенский сам принял на себя должность Верховного главнокомандующего.

В ответных прокламациях Корнилов утверждал, что Временное правительство совершило  «великую провокацию», и заявлял, что оно действует в полном согласии с планами немецкого генштаба. Он приказывал войскам Особой Петроградской армии продолжать движение на Петроград.  

                                           6.    Несостоявшийся поход  Крымова

Но  обстановка коренным образом переменилась. Теперь всё работало на пользу Временного правительства и безоговорочно поддержавших его  революционно-демократических организаций, всего левого фланга. Даже Ленин и большевики на время борьбы с «корниловщиной» протянули  руку  Керенскому. Большевистские отряды Красной Гвардии готовы были теперь сражаться с корниловцами...

Попытки прояснить случившееся мало что давали. Из Пскова (штаб Северного фронта) сообщали, что Ставка приказывает продолжать движение на Петроград. Но уже действовало приказание Керенского железнодорожникам не пропускать эшелоны Крымова, во всяком случае, чинить им всяческие препятствия. Оставалось одно: идти походным порядком, как говорят казаки, «верхи», но это лишь могло затянуть время, усилить неразбериху и растерянность.

              Но, пожалуй, еще хуже было то, что ВЦИК советов, местные советы, большевики, меньшевики, эсеры и другие левые организации и группы буквально наводнили стоявшие воинские части посланными пропагандистами и агитаторами. Их речи о том, что царский генерал Корнилов ведет казаков на Питер, чтобы надеть на народ и армию «не деревянное, а стальное ярмо», вернуть старый режим, находили понимание у большинства казаков. В части Туземной дивизии (на походе ее переформировали в корпус) направляли делегатов проходившего в Петрограде Мусульманского съезда. В их числе находился и внук Шамиля. То, что они разъясняли своим землякам «по национальному вопросу», тоже полностью доходило до сердец горцев.

         А в Петрограде  немало людей еще пребывало в неведении относительно реакции крымовских войск. Город как бы затих, застыл. Наибольший страх внушал Туземный  корпус. Многие слышали и видели, как действуют горские всадники в боевой обстановке. Вот впереди с шашкой наголо и винтовкой за плечом на белом коне несется мулла. Всадники с бритыми головами и большими бородами, выкрашенными в охру или зеленый цвет, на всем скаку выхватывают из ножен шашки, вздымают их вверх, со свистом крутят ими на ветру. Шум мчащейся конной лавы сливается с криками «Аллах акбар!»

Столица готовилась к обороне. В ее окрестностях строились оборонительные укрепления, в самом городе формировались отряды из солдат Петроградского гарнизона.

                           7.      Предсмертная записка  

Мы не знаем, что в эти несколько дней думал о Корнилове Крымов. Весьма возможно, поминал его крепким русским словом. Не он ли твердил Корнилову о том, что не должно быть никаких соглашений с «шарлатаном и прохвостом Керенским», что он «предаст в любую минуту». Но Корнилов запутался в компромиссах с этим «прохвостом» в поисках выхода из катастрофы.  Запутал и его, генерала Крымова. Генерал Михаил Алексеев впоследствии свидетельствовал, что всё случившееся «произвело угнетающее впечатление на Крымова».

В Петрограде, отдав приказ остановить движение войск к столице, Керенский, однако, не был полностью уверен в его исполнении. Крымова он опасался, пожалуй, не меньше Корнилова. Не случайно через Савинкова он требовал, чтобы во главе 3-го конного корпуса стоял любой генерал, но только не Крымов. И пока штаб Крымова находился близ Луги, Керенский не мог быть спокоен.

        Крымова необходимо было «вытащить» в Петроград, лишив армию командующего. И здесь на политической сцене вновь появился вскользь упоминавшийся выше полковник Самарин, тот самый, которого Крымов в марте 1917 г. оставил начальником гучковского кабинета для связи и ориентировки. Позднее Самарин стал заместителем начальника кабинета нового военного министра – Керенского. Но по-прежнему Крымов доверял Самарину полностью. Зная об этом, Керенский «уловление» Крымова и повел через Самарина.

                Самарин выехал из Петрограда на рассвете 30 августа и днем был в штабе Крымова. Он уверял Крымова,что многие генералы и офицеры уже перешли на сторону правительства. Под честное слово Керенского, Самарин убеждал Крымова, что он тоже абсолютно безопасно может приехать в Петроград. Крымов верил Самарину как другу и старому боевому сослуживцу. Верил и поехал  в сопровождении генерала Михаила Дидерихса, самого Самарина и нескольких офицеров.

31 августа они прибыли в Петроград.

Керенский  разговаривал с Крымовым при закрытых дверях, один на один, и находившиеся в соседних комнатах не могли разбирать слов и фраз, которыми они обменивались. Но зато все ясно слышали,что разговор шел на повышенных, даже весьма резких тонах.

В самый разгар взаимных препирательств и обвинений в кабинет Керенского вошел военно-морской прокурор Иосиф Шабловский, возглавлявший только что созданную Чрезвычайную комиссию по  расследованию дела о генерале Корнилове и его соучастниках. Керенский тут же передал ему документы, полученные от Крымова, свидетельствующие якобы о том, что он руководствовался антиправительственными целями, и заявил, что генерал поступает в полное распоряжение комиссии.

Крымов вышел из Зимнего дворца, сказал шоферу, чтобы ехал на Захарьевскую,19. Там жил его старый знакомец, ротмистр Журавский.

Тот встретил  Крымова гостеприимно, проводил в отдельную комнату, где бы он мог отдохнуть до поездки к Шабловскому. Но Шабловский так и не дождался своего подследственного. Днем 31 августа Крымов выстрелил себе в грудь. Когда Журавский и другие обитатели квартиры вбежали в комнату, где находился Крымов, он был еще жив. Его срочно доставили в Николаевский военный госпиталь. Несколько раз он приходил в сознание, прежде чем скончался. Хоронили генерала Крымова фактически тайно: вдова с трудом добилась  разрешения, чтобы присутствовали всего лишь 9 человек, включая духовенство. Позднее на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Керенский говорил, что, узнав о смерти Крымова, командир Туземного корпуса князь Багратион якобы сказал: «Ну, теперь все концы в воду».

Перед тем как выстрелить, Крымов написал две записки: жене и Корнилову. Жене он писал,что кончает с собой, не будучи в силах вынести позора неизбежного суда. Содержание пространной записки Корнилову, доставленной в Ставку адъютантом Крымова подъесаулом Кульгавовым, не будет известно никогда. Генерал Александр Лукомский вспоминал, что он вошел в кабинет к Корнилову, когда тот только что прочитал крымовскую записку.

– Ваше превосходительство, – тихо спросил Лукомский, – что в письме Крымова?

Корнилов долго молчал, потом ответил:

– Ничего особенного он не пишет. Я ее порвал.

Генрих Иоффе. Родился в Москве (1928 г.) Был учителем истории в Костромской обл., затем в Москве. Далее работал в Биб-ке им. Ленина, редактором исторической литературы в издательстве «Наука». С 1968 г. – в Институте истории СССР (Отечественной истории) АН СССР (РАН). Доктор исторических наук, профессор. Живет в Канаде (Монреаль).