Модус операнди. Стихотворения

*  *  *

Букетик листьев словно знак того,

Что не мертвы. А может быть, кокетство.

И шарф кольцом, как змейка, на столе.

Наверно, исключительно желе

Питаетесь. Блюдёте этикет свой

Во всём. Вы сами – очерк бытовой

В художественной серии. Вам гений

Не шёл бы к свитерку и кругозору.

Будь одарённей – были бы как все.

Вам нет нужды в душевном мутагене.

Скучнее быть эссе среди эссе,

В конечном счёте только больше сору.

А так хоть трогательный эстетизм.

Опрятность пустоты. Ещё – букетик.

В предвидимом забвенье – тихий шарм,

Как у больных смертельно. Да, и шарф…

И было бы трагичней всех эстетик

Нам с Вами станцевать. Ну хоть пройтись.

*  *  *

Толпа вызывает священника криками «бис».

Толпа выступает с молитвой на транспаранте.

Твой авторский почерк в абстрактных картинах убийств.

Мы авторы схожие – модусом операнди.

Преследуют нас одинаково: школы одной.

Ты режешь людей в андеграунде. Я – сочиняю.

Мейнстрим коренной с дурновкусицей пристяжной

Опять переходит от дяди Митяя к Миняю.

Обыденность мира вращается, как шестерня,

Зубцами вертя колесо самых жутких фантазий.

И чувствую ночью, что где-то читаешь меня,

И воздух кусаю, крутясь в непрерывном экстазе.

Ты мне отвечаешь. Как прежде Есенину Блок.

Твой творческий путь узнаю по прямым репортажам.

Впервые не с властью – с поэтом такой диалог.

Почти равносильно шокируем эпатажем.

И это ещё не всерьёз, деликатно, щадя.

Конечно, спокойней сейчас не заглядывать вдаль, но

Предвижу твои инсталляции на площадях.

Зови.

Почитаю там.

Будет концептуально.

*  *  *

Снег без неба, дни без счёта,

Тянет вниз молитва – и

С ней по снегу ходит что-то,

А глаза ещё – твои…

До душевной амнезии –

«Отче наш» – разы подряд.

Что в святых местах России

С лучшими людьми творят?

Стой, опомнись! Для того ли

Ты? Мятежный, ясный ты…

Церковь, где лишают воли? –

Знать, с могил на ней кресты!

Лишь Псалтырь в церковном сквере…

Вновь и вновь по снегу с ней…

Если так приводят к вере –

Уводящие честней.

ГОНЧАЯ

Гончая-гончая, шубка горящая,

Пó снегу, пó ветру, женской рукой

Повод натянутый, снизу смотрящая

Смерть – начеку – под ладонью мужской…

Гончая, белая гончая, выследи…

Страшная сила выходит на лов!

Гончая, будь мне – молитва… И ввысь лети!

Ноги бывают правдивее слов.

Миг укради мне – чтоб руку родимую –

Накрепко! Ляг под призывной пальбой,

В пасти добычу зажав невредимую, –

Смерть заметается перед тобой…

Вспомнит, рванётся, пугнёт приближением –

Но далека, далека, далека…

Женской ладони чуть явным движением

Слабо ответит мужская рука.

МАГДАЛИНА

Запиши?те: любила всех сущих… собак.

И одного человека.

Да Винчи-Рублёва-фейка –

Шута – лишь носил не колпак,

А чёрную кепку назад козырьком

(Конечно, когда был не в шлеме).

Молился одной Пресвятой Трилемме

И вплавь улетал пешком!

Великого дара – курьёзный пшик,

Пародия – оригинала.

Но слушайте – то, что лишь я узнала:

Любил, как простой мужик.

И эти стихи – что его фреза –

Рождённого ювелиром.

Его не воспеть всем поэтским лирам –

Его материть в глаза!

И если ты женщина – то его

Женщина. Магдалина.

Вылепил Бог, да от чёрта глина,

Да от Фомы естество.

Русский мой, русский до пьяных слёз…

Родину не любивший.

Чернорабочим ей – солью бывший –

Мой пианист-виртуоз.

Мало ты, русский, пожал хлебов,

Чтоб заслужить – Ревекку.

Но если я есть, то я есть – любовь

К этому человеку.

НА ПОГОСТЕ ЖИВЫХ

Наблюдать, как родного кого-то…

Мне не верится, кто там, на фото…

Измождённый,

в какой-то дерюге,

смотришь пусто и шало.

А когда-то я руки,

руки твои

держала…

На погосте живых

тяжелее стократ:

кличем их,

слышат мёртвые – эти не слышат.

Крест на плечи – и молча стоят…

На погосте живых

тишина,

сколько этих крестов ни руби мы.

Что я делать, что делать должна? –

На погосте живых

мой любимый…

Я пришла, ты не видишь, я здесь?!

Видят мёртвые – эти не видят.

Между нами туманная взвесь…

Над чернеющим дёрном,

весь в чёрном,

и в моей безысходности весь,

держишь крест,

смотришь пусто и шало.

А когда-то,

не верится,

руки твои…

я держала их, Боже, держала!

Сколько взгляда хватает – ряды

так же молча стоящих,

и чёрные

по земле их обходят кроты,

в этих чащах

дозорные…

Воронов нет.

Не притронутся к падали духа.

Только дух здесь и падает глухо,

Глуше высохших мёртвых планет…

Посадить бы сосну,

под сосной

будет вскопанный дёрн да скамья.

Всё тебе помилее, чем я.

Оживёшь –

посиди там… со мной.