ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ГЛАЗАМИ ИТАЛЬЯНСКИХ ПОЭТОВ:

ПЬЕРО ДЖАЙЕ, КЛЕМЕНТЕ РЕБОРА, ДЖУЗЕППЕ УНГАРЕТТИ (Пер. с итал. Петра Епифанова)



ПЬЕРО  ДЖАЙЕ

МАТЕРЬ

Забрали от ней сы́ночку, забрали –
Такого, что подрос лишь маленько.
А идти, да куда ему идти-то,
Где от смертушки нету защиты.

А остаться, да где ему остаться –  
Где ро́дного миною накроет,
А где ро́дного миною накроет,
Снег с горы сойдет, похоронит.

А не пишет, это значит, вернется,
По все ночки идет, не собьется;
Как придет, одежку потную сбросит,
Да рубашку у ней чистую спросит.
А она всё у окна поджидала,
Всё до зорьки очей не смыкала,
А на зорьке труба протрубила,
Что вернуться ему, знать, не судьбина.

Забрали от ней сы́ночку, забрали.



*
Забрали от ней меньшего, забрали,
А уж ласковый-то был, а хороший:
И унес его далёко с собою
Пароход под высокой трубою.
Пароходу-то днями погода,
А ночами не дают нигде ходу,
А волна всё в окошечки бьется,
Где родимый ее спит, не проснется.

Забрали от ней меньшего, забрали.
*
Да забрали от ней мужа-то, забрали,
Что навек с ней венцами венчался,
Что любить у алтаря обещался,
С тяжкой ношей одну не оставить.

А сам-то и рад идти с парнями:
По дороге пошел, не обернулся.

Эх, забрали от ней мужа-то, забрали.
*
И с утра она вставала до света,
Перстни, бусы с серьгами надевала,
Всех коровок поила досыта,
Все простынки-скатертя́ перестирала.

Медный на́больший котел доставала,
В очаге жар-огонь распалила,
Да поближе к жару-то садилась.

Хоть вернутся, а ей уж не встати:
Эх, забрали, забрали и матерь.

1917  Приход Сарньяно

КЛЕМЕНТЕ  РЕБОРА

ГОЛОС МЕРТВОГО ДОЗОРА

Вот он, в кашу размазанный весь,
в клочья лицо, в облаке вони
лежит, развалясь.
Здесь все – такое говно.
Я отупел; я не плачу давно,
пусть плачут, которые – там; а здесь
хлюпает только грязь.

А ты, если вернешься цел,
не говори им – тем, кто не знает,
не говори – там, где человек и жизнь
еще понимают друг друга.
Но когда-нибудь ночью,
после дождя поцелуев,
стисни покрепче подругу
да крикни ей в самые уши:
ничем, ничем в этом мире вонючем
не искупить наших тел гниющих.
Словно шею петлей, сердце ее сдави,
потом – поймешь:
хоть чего-нибудь стоят
все слова ее о любви,
или цена им грош.

1918



ПОСЛЕДНЕЕ НАПУТСТВИЕ


Эй, раненый, там, в ложбине,
Долго ты будешь кричать?
Из-за тебя убили
Целых троих ребят.
Комок из грязи и крови,
Тебя уж и нет почти:
Обрубок лежит безногий
И все кричит и кричит.
И тех, кто еще остались,
Давит такою тоской…
На кой тебе наша жалость?
Давай, помирай, дорогой.
Не могут в этом дурдоме,
Как надо, лишить ума.
Желаем тебе покоя,
Желаем хорошего сна.
Скорей пусть часы остановят,
И тихо отключится мозг.
Молчи, отходи спокойно.

Спасибо тебе, браток.
1916


ДЖУЗЕППЕ  УНГАРЕТТИ

ЗАЧЕМ?

Где б только силы взять
темному сердцу сбитому с толку

Из глинистых нор пролезая корнями
подобно этой траве меж камнями  
оно хочет листиком тонким
на свету трепетать

Праща времен занеслась в размахе
а я лишь осколок щелястых глыб
вбитых в мощеную наспех
дорогу войны

Я с самого первого взгляда
в бессмертный лик мирозданья
в пещеры сердца со стонами падал
безумец ища познанья

Но будто чугунная рельса оглохло
сердце познав сквозь гул и грохот
куда забрело по следу
пропавших бесследно
  
Глаза впиваются в даль горизонта
изрытую оспинами воронок
и сердце жаждет глотка света
как ночь струйку ракеты

Сердце подняв с окопного дна
заряжаю разрыв и грохот разом
сердце снарядом стрясло долину  
и пелена в глазах

Сердце навылет пробило разум
сердце мое неповинно
нечего тут знать
1916, Карсиа Джулиа

ПУСТЫННЫЙ ЛИНДОРО


Крылья качаясь в тумане
глаз прерывают молчанье

На горизонте играет
красное с ветром
поцелуев страстно желая

при виде рассвета
обомлеваю

Вот моя жизнь излилась
в ностальгии арабскую вязь
И сейчас
я слежу за точками мирозданья
что прежде были знакомы мне
как пёс разнюхивая дорогу

До самой смерти во власти скитанья
мы останавливаемся только во сне
ненадолго
Слёзы с лица моего отирает
солнце лучом

мантией чистого золота укрывая
словно тёплым плащом

В этот час на уступе
всеобщего запустенья
я простираю навстречу руки
доброму времени
Высота 4, 22 декабря 1915 г.

ТОСКА

Мертвенная тоска во всем
теле скованном
своею судьбою
Мертвенное ночное
забвение тел
заживо взятых в полон
великим молчаньем
что не видят очами
только предчувствием
Сон
сладостное забвение тел
что от горького отяжелели
раскрываются губы
в жажде далеких губ
жестокое наслажденье
тел онемелых
в желании без насыщенья
Этот мир
Вечный испуг
глаз влюбленных
в безумном бегу
В беге туманными тропами сна
годы и годы
и наконец
встреча со смертью
Она
истинный отдых

Насыпь 141, 10 июля 1916 г.

Я ВСЕГО ЛИШЬ ТВОРЕНЬЕ

Как этот камень на Сан Микеле
настолько холодный
твердый
сухой
бесчувственный
и абсолютно бездушный
Как этот камень
таков
мой плач невидимый и беззвучный
Смерть отбывают живя

Высота 4, 5 августа 1916 г.

РЕКИ

Дерева покалеченный ствол
гладит рука.
В овраге,
как в разбежавшемся цирке,
смотрю
медлительно облака
переплывают озерко
белой полной луны

А утром лежал
в водном ковчеге
простертый
будто реликвия
в вечном покое

Изонцо
меня скользя
шлифовал
словно свои валуны

И вот
подобрав
свои кости
я как по канату
пошел по камням
над рекою

Присел на корточки
Одежка моя
пропахла войной
Спину склоняю,
как бедуин,  
приветствуя солнце

и сознаю
что я
вселенских нитей
послушное волокно  
в струях твоих
Изонцо

Я мучился не обретая гармонии
но твои прозрачные руки
мне подарили мир и свет
дочиста
выполоскав меня

И вновь текут предо мной
реки
жизни моей дороги:
Серкьо
что третью уж тысячу лет
черплет моя родня

Нил
что видел мое рожденье,  
и как я мужал,
и как средь пустынь томил
меня неведенья зной

Сена, в чьем мутном теченье
себя я познал,
перебродив
Вот реки
дороги мои
все они здесь
в одной  

в Изонцо

И отражаются в каждой из них
моя тоска и моя любовь
Сейчас
Когда ночь
Когда жизнь моя
кажется мне
жалким венком
цветов сухих
упавшим
во тьме    

Котичи, 16 августа 1916 г.

БРАТЦЫ


С какого полка будете
братцы?

Слово трепещет
в ночи

Лишь народилась листва
на ветках

В страдающем воздухе
невольный мятежный

побег современного человека
в забытую нежность

Братцы...

Марьяно, 15 июля 1916 г.

ПРОБУЖДЕНИЯ


Мгновение каждого дня
мной прожито было когда-то
в глубинах времен
вне меня

Моя память далёко
в поиске тех потерянных жизней

Удивленный обласканный
пробуждаюсь
в купели
любимых привычных вещей

Стремлюсь
неотрывно глазами
за облаками
что сладостно тают
и вспоминаю
кого-то из убитых друзей


Но: Бог  
что же это такое?

Запуганное созданье
расширяет глаза
обнимая
взглядом капельки звезд
и равнину в безмолвном покое

И снова
приходит
в себя

Марьяно, 29 июня 1916

РАССТАВАНИЕ


Вот вам человек рядовой
вот вам душа опустелая
бесстрастное зеркало

Мне как и вам с утра
случается просыпаться
случается совокупляться
случается обладать

Маленький лучик добра
так редко во мне родится
так тихо во мне родится
неощутимо длится
не слышно
и не видать

как гаснет

Локвицца, 24 сентября 1916 г.

VANITÀ


И внезапно
над руинами
восстает
беспредельности
ясное
диво

И человек
согнувшийся над водой
что солнцем
изумлена
вновь обретает
тень

Тихо волна
мозаику бликов
качает
как колыбель

Валлоне, 19 августа 1917

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера