Сергей Ивкин

Другой жёлтый ангел

***
Разрушенная больница скорой помощи
в Зелёной роще города Екатеринбурга

Нет ни нового неба, ни новой земли.
Тощий ангел сказал мне: — Иди и смотри!
Помолитесь у третьей палаты.
Медсестра накормила зелёным суфле.
Те, кто умер тогда, — засыпали в тепле,
перевозчик не требовал платы.

Нет ни боли живущим, ни радости нет.
Пластик, кафель и камень истачивал свет.
Не делились на агнцев и прочих.
Кто сказал, что Господь не узнает своих?
Принимали всех скопом, а кто на двоих
устоял — оставляли в рабочих.

Здесь на пятом не чувствуешь запаха крыс.
Отложив АКС, я выглядывал вниз —
в перегной, в шевелящийся силос.
Каждый вечер я строю тоннели назад:
запираю засов, закрываю глаза —
тишина, ничего не случилось.


***
мы валуны одной величины
выкладываем в дёрне облучённом
Архангелы, непрочные Чины

медлительна походка заключённых…

над нами просыпается рассвет
и никого нет в мире кроме Бога
и две собаки (и ещё немного)
и три собаки спящие в листве


Ответ чибису

раздвинув обожжённые края
прозренье продирается наружу
что крылья белой бабочки разъяв
двустворчатость жемчужницы нарушив

от зренья и презренья отделив
себя противопо… или заставив
надкусывая солнечный налив
густую крону дерева листает

а впереди по-прежнему темно
а нам не страшно ибо знаем чьи мы
всё получилось как бы так само
и даже черенки кровоточивы


Прощание

чудь начудила да меря намерила
не отпускает вода
снег опускается медленно-медленно
не долетая сюда

осень бессмертная незаменимая
всё верете́ница спи
только любовью моею хранимая
вот мои слёзы и спирт

не бездорожие а нежелание
жить где бы либо ещё
эта река не имеет названия
если ты спросишь насчёт

слушают птицы мои откровенности
мой поминальный дымок
чистая нежность без примеси ревности
сахарный в горле комок


***
Александру Павлову

озеро с обвислыми краями
выложено белыми камнями

небо в центре водного холма
маленькие жёлтые дома

мне пять лет я знаю так бывает
и всегда сирена завывает

ангелы похожи на Ганешу
говорят я ничего не вешу


Апсны (Страна души)


В аду прекрасные селенья...
Константин Вагинов


по коридору света в руке топор
положите на веки мне монитор
здравствуйте что ли керберы трёхголовы
на переправе кони запчасть запчасть
здесь немота начинается прокричась
прямо как дети малые честно слово

документацию можно не подымать
пёхом в Тавду из Лейпцига шли тома
каждый откроет спросит поставит крестик
вот моя комната кресло камин трюмо
нужно купить косметики на ремонт
сколько ты лет сюда не заглядывал вестник

справа Аркадия слева шумит Шумер
волны медуз подсовывают в размер
молча иду вдоль пены дыша отливом
я в эти нарды пляжные не игрок
аппликатура разная между ног
мне недостаточно тела чтоб стать счастливым


Другой жёлтый ангел


Открываю глаза: ни шатров, ни тебе огней.
Зырят двое патрульных сверху: «Давай, вали».

Мне вчера обещали море на тридцать дней.
Все понятно в доску (считай) свои.
Хохотала Маша — бубенчики на башке:
«Оберон, танцуй для нас, Оберон!»
Мы трясли достоинствами в кружке,
и на нас смотрели со всех сторон.

Из трясин Юггота разумный гриб,
а не жёлтый ангел сошёл сюда.
Для чего мне нужен весь этот трип,
для чего всё делается, когда
я стою один на пустом шоссе
со своим убожеством визави…

Отдалённый голос прошелестел:
«Для любви, мой маленький, для любви».


* * *
вот дерево 109 раз и дым
вот облако вода вода вода
на самом деле не было беды
у нас её не будет никогда

вот наши двери сорваны с петeль
вот эхом отдаётся каждый шаг
мы сочиняем воздух и теперь
еженедельно учимся дышать


* * *
над городом плывут левиафаны
на нитях остановлены машины

слепой ребёнок ножницами шарит
ему пообещали элефанта
она пообещала быть инфантой
она пообещала среди женщин
пинать ногою и лететь нагою

над городом плывут аэростаты
и овцы объедают пальцы статуй


* * *
жди свой товар неразменный живой алтын
губ шевеление в зеркале глухоты

только и гонору что понесло по лоткам
всё что угодно способно уйти с молотка

время разбрасывать время пока не собрат
над абсолютной тайгой остальной циферблат


* * *
Владиславу Дрожащих

Смотрит ампула плоти в январские рёбра моста:
инженерные рельсы, собором осыпалось небо.
На ладонях моих пресноводная береста.

У Бориса и Глеба
прорастают в глазах голоса, золотые круги.
Вдосталь тянется праздник (рождественский? преображенский?)
от медвежьих голов или до голубиных княгинь,
не мужских и не женских.

Я не ведал других (отворотных? червонных?) болот.
Подстаканник не слышит, когда растворяется сахар.
Невесомое тело в ладонях одежды ревёт,
избавляясь от страха.


* * *
по камням светящимся впереди
сердце не заложенное кротам
возвращающее-вращающее в груди
(неразборчиво) что-то там

опоздала душа моя проспала
и теперь по воздуху всей стопой
золотые Господи колокола
на корнях сплетённых над головой


* * *
Ольге Ермолаевой

длинно летит душа
птицей сторожевой
что в кегельбане шар
в бане кровавой вой

выбитый не живёт
клиньями журавли
нищенский перелёт
вот и курлы-курлы

общий созыв на юг
и через зиму вспять
крыльями небо бьют
прямо в полёте спят


* * *
Марине Чешевой

белые зонтики трав ночных
рыбой выныривают из ти...

просто все звуки отключены
стрелки забыли перевести

вот и по руслу твоей реки
ходит высокий лев

горькие-горькие огоньки
на берегах дерев

голову листьями обхватив
старый подсолнух спит

долго проходит локомотив
быстро вода кипит


* * *
о, одиночество мужчин
Андрей Санников


четыре половины четверых
фальцет и щебет над пустой заваркой
смеркается смолкается не жарко
настоем из берёзовой коры
заполнена белёсая посуда
как хорошо не начинать опять
не замечать не повторяться вспять
не видеть всюду


Влюбись в меня, если посмеешь


1.
Созерцание женщины, не соблазнённой мной,
бесит порою. Единственный из мужчин,
имеющий доступ в твою квартиру, зимой
однажды к тебе приезжаю. Молчим
на маленькой кухне в четыре часа утра.
Вся наша жизнь происходит в такой момент.
Ты сама это знаешь: нам никогда не пора.
Вытеснение влаги из глаз доказал Архимед.

2.
В прихожей склад обувных коробок. В одной
когда-то хранил обоймы твои. Поэт —
с вожделением целился, но максимум водяной
поднял на человека за столько лет
оппозиции и партизанской войны.
Вымывая сгустки с твоих волос,
не ощущал никакой вины,
не притянул вины. Не сбылось.

3.
Когда мне сломали нос возле кинотеатра «Темп»,
я полз по асфальту до дома четыре км.
Ребята всего лишь прикалывались по карате.
Первый из них (сказали) загнулся в тюрьме.
В те времена было модно: Вован, Юран.
Каждый как на ладони — одни менты
оставались вне ситуации по дворам.
Второго мне подарила ты.

4.
Позвонила сказать, что мой перочинный нож,
скорее всего, в полиэтилене уже.
Так получилось, что подобрать не пришлось.
Он убежал, если можно сказать о ноже.
Попросила неделю тебя не искать,
мы не знакомы, по физкультуре виделись на горе,
имени даже не знаю. «Конечно, Кать.
Двадцать два года исполнилось нашей игре».

5.
Помнишь, сидела с нами в домике на Бойцах:
взяли циклы с бормотухой на облепихе, и
я что-то нудно доказывал про отца,
типа сыновний долг — архаизм,
типа моё поколение выбрало zdob-si-zdub.
Ты взяла меня за руку и отвела на ведро.
Протолкнула два пальца мне между губ,
словно ногтями выгребла мне нутро.

6.
Так вот ни разу к слову и не спросил,
что с огнестрельным вышло. «Молчи». Молчал.
Хранил твои вещи, покупал тебе «клерасил»,
укрывал шинелью дедовской по ночам.
Встретил другую. Сделал счастливой. Сам
бегаю в парке, чтобы стряхнуть четверг.
Сердце моё у Анубиса на весах
с каждым биением выше и выше вверх.


* * *
ночью с балкона удили леща
в лодке Луны пировали с Ли Бо

мне безответно и где ты сейчас

(слепой
парень на площади) о нараспев
мокрою птицей молитву леплю

я выхожу на Центральный Проспект

июль


* * *
Стекающая сверху нагота.
Резиновое зеркало испуга.
Тот самый выход за пределы круга.
Тот самый выдох за пределы рта.


* * *

Татьяне Климкиной

1.
вечерний макияж: замазать атавизмы
здесь щупальца у рта здесь жабры вдоль спины
таким как мы хватает оптимизма
хватает нервов ждать падения стены

срезать шипы, щитки и запасные пальцы
(всё отрастает за четырнадцать часов)
чтоб только не шептать очкарику
не пялься
на левый мой висок на правый мой висок

2.
когда придёт вода или проглотит магма
мы даже под землёй попробуем дышать
нас обучали ждать пока не скажет ангел
что может выходить на белый свет душа

не помня ни единого закона
готовиться начать единственный полёт
авось посмотрит Бог с высокого балкона
авось и нас в ладонь из воздуха возьмёт

я так люблю тебя — ты мне меня дороже
я принесу кусок — не выходи туда
не надо, не меняй оттенка этой кожи
ещё огонь грядёт ещё придёт вода


Зависть I


Не нарезай надо мной круги,
женщина с пястями пустельги,
сердце моё улыбается каждому знаку.
Не существует преград на небесной тропе,
мой звукоряд не под силу прощёлкать тебе —
это такое библейское имя: Инаков.

Белые-белые области нелюбви…
Лишь человеческий неликвид
их переходит в малиновых мокроступах.
Чем набивают здесь люди карманы пальто?
Выйдя обратно, кладут на ближайший лоток
и на трофеи диверсий таращатся тупо.

Дева Обида — тебе прошипел Ярополк, —
что ж я опять утыкаюсь в твой голый пупок,
что мне до чьей-то высокой развесистой клюквы?
Не занавешивай завистью мой окоём:
я отгадал иллюзорное царство твоё —
все 33 превращённые в олово буквы…


Зависть II

Ангелы снова напутали: в этот сквер
в здание с эркерами зачем-то
я попросил поселить меня. Глядя вверх,
начал придумывать интерьер,
белые скатерти и каркадэ (с печеньем).

Вот мне тогда приблазнились вязь оград,
окна на улицу, громкие звуки (джаза).
Нет, всё нормально, правильно, очень рад,
что не по лисьим чаяньям виноград.
Просто забавно, как выпали эти фразы.

Здесь я сидел на лавочке, пил своё
тёплое пиво, рассматривал в приближенье
это окно на третьем (сейчас твоё),
думал о том, что без щебета воробьёв
слова не вставишь, не сделаешь предложенья.


Facebook


так и спросила: ты счастлив? — не было ничего
просто ей нравился мой позапрошлый дом
просто ей нравилось в гости входить в него
просто ей нравились те, кто в нём жил вдвоём

просто ей нравится ставить меня в тупик
здравствуй, Набоков, зря я тебя читал
ну, допустим, плюнешь ей в юзерпик
выключишь комп, вырубишь Jethro Tull

странная штука — счастье. поди — пойми
позже окажется: искренне, не насчёт
вот я нашёл невесту себе в Перми
вот напечатан в Нью-Йорке. чего ж ещё?

сука, — шепчу я, — зачем же ты так со мной?
что же тебе я сделал, чтоб так под дых?
офис пустынный, кофе совсем дрянной,
плоттер, жующий плёнку: кудых-кудых


Куртка


И.

Так полтора года и ходил с надорванным рукавом.
Заклеил обувным, обещал себе,
что пришью погоны, вышивку сделаю, уговорю кого
пришить погоны, вышивку сделать. Без
куртки уехал. Год лежала в Москве
в одной квартире, в Мытищах — в другой.
Потом от друга пришёл пакет.
Поставил в кладовку, развернул через год.
Так и надел, не пришив рукав.
Вышел во двор. Солнце слепит глаза.
Четыре года прошло. Был неправ.
Был неправ, говорю. Неправ, я тебе сказал.


Два стихотворения


1.
Ты же слышишь этот неумолкаемый шёпот
Тише шороха в библиотеке
Лишних слов, небольших замечаний
     Ложных, вычурных, несусветных

Это бесы, — прошептала мне Ася:
Лето кончилось  — вот и резвятся
Ветер поднимается — будет ливень
     Чай поставим — они приутихнут

2.
Травы собирали на побережье
Трассы разворачивали за бампер
Тратились на кольца, на амулеты
     На обещания вечного счастья

Кольца рассыпались — передарились
Сердце отболело и перестало
Птицы прилетают, садятся
     Долгие ведут разговоры…

К списку номеров журнала «ГВИДЕОН» | К содержанию номера