Золото. Стихотворения

Александр Габриэль обладает сложившимся поэтическим характером: самоирония, как тоненькая защитная стенка нежного сердца, мужество лирического признания, стремительное развитие «сюжета», афористичность высказывания – фирменные знаки его авторского портрета. Его «повествования» никоим образом не относятся к зарифмованной прозе, здесь – поэтическая образность, художественность мышления присутствуют во всей своей органике.
Д. Ч.

ЗОЛОТО

В шумном мире, дрязгами расколотом,
мы страдаем, любим, пьём вино...
Но молчанье остаётся золотом,
хоть в Начале было не оно.
Слово есть костёр в процессе тления.
Спешка. Недодуманность. Недуг.
Странно лживы по определению
мысли, обратившиеся в звук.
Видим снег, и ад, и синь небесную,
ввысь взлетаем, падаем на дно...
Нет, не обратишь в труху словесную
то, что нам прочувствовать дано.
И пускай нам будет во спасение,
обретя уверенность и вес,
сдержанное непроизнесение
ничего не значащих словес.


SUMMERTIME

Июльский ветерок, горяч и чист,
по лицам хлещет, как заряд картечи...
У входа в молл седой саксофонист
играет «Summertime», сутуля плечи.
Храни нас, Бог. И музыка, храни.
И души утомлённые согрей нам...
Ну что нам сорок градусов в тени,
коль рядом тени Паркера с Колтрейном?!

Позволь нам рассмотреть, бродяга-скальд,
живущий вопреки законам рынка,
как время вытекает на асфальт
из мундштука, как тающая льдинка,
и шепчет нам на языке небес,
познавших всё, от штиля и до вьюги,
что Порги точно так же любит Бесс,
как сотню лет назад на жарком Юге.
Не осознать непросвёщенным нам –
мы в силах лишь следить заворожённо –
какие чудеса творятся там,
в причудливом раструбе саксофона...
Прохожий, хоть на миг остановись
и ощути, умерив шаг тяжёлый,
как музыка и боль взлетают ввысь,
взрывая музыканту альвеолы.


ПРЕДОСЕННЕЕ

В небесах – серых туч джиу-джитсу;
дождик в воздухе тонкий, рябой...
Лето, мы не смогли подружиться –
мы не слишком похожи с тобой.
Раскалённый сверкающий слиток
выжег души до самого дна...
Ты собой воплощало избыток.
Мне привычнее полутона.
Я в другом существую режиме
и во времени греюсь другом.
Оттого мы остались чужими,
ограничив общенье кивком.
Но сейчас, на краю, на пределе
твой изломан воинственный строй...
И вот-вот – счет уже на недели –
ты, как давний фольклорный герой,
разухабисто грянешься оземь,
обратившись в того, кто знаком...

И заглянет в глаза мои осень
неподвижным вороньим зрачком.


ОПЫТ

Так как жизненный опыт всему голова,
и для душ он – подобие бронежилета,
чем ты старше – тем зримей выходят слова,
тем понятней и ближе источники света.
Так как жизненный опыт всему балансир
и всему измеритель послушный и чуткий,
ты легко обойдешь мышеловочный сыр,
даже если от голода сводит в желудке.

Только мысли, в мозгу непрерывно свербя,
рвут тебя на куски.
Мир твой тёмен и зыбок...
Будь он проклят, тот опыт, лишивший тебя
сладкой яростной боли от проб и ошибок.

Ты находишься там, где покой и успех,
научившись у опыта верам досужим
и уменью смиряться с отсутствием тех,
кто единственно нужен.


СПЕЦЭФФЕКТЫ

Ты давно не глупый, давно не маленький
и привык служить попугаем в клетке,
но в концовках писем рисуешь смайлики,
как студент весёлой своей соседке.
Пули счастья, шедшие по касательной,
прерывают вдох и идут навылет.
Ты сегодня странный, необязательный,
словно свет, что солнцем на землю вылит.
Пролетают волны по глади омута,
размыкая силой объятья ряски.
И живей глаза, и просторней комната,
и длиннее дни, и реальней сказки.
Спецэффекты эти судьбой затеяны
лишь таких прозрачных мгновений ради...

И как странно ярок твой мир затерянный
несмотря на трещины на фасаде.


ЗАЧЁТ, ИЛИ «НЕ» С ГЛАГОЛАМИ

И я, как все, порой сбивался с галса,
терял себя и зряшно тратил дни,
но вот с грехами смертными – не знался,
поскольку знал, что смертные они.
За вехою одолевая веху
и путая порой со светом тьму,
я в жизни не завидовал успеху,
богатству и могучему уму.
От отроческих лет своих доныне,
тащась в обозе иль держа штурвал,
я в жизни не был пленником гордыни
и у других её не признавал.
К чужому не тянул дрожащей длани,
как, впрочем, и не жил чужим умом,
и рабство необузданных желаний
меня своим не метило клеймом.
Увы, совсем недавно я заметил,
и сразу стало горше мне вдвойне:
лишь только повстречаешь Добродетель –
она всегда глагол с частицей «не».
А время мчит резвее иноходца...
Как странно всё, что в истинной цене...

Ведь то, что я не делал – мне зачтётся,
а то, что делал – не зачтётся мне.


МИРАЖИ

Другие б, может быть, сказали: «Баста! Точка.
Пора покинуть царство сказок и былин».
А в нас стучит бессменной сотней молоточков
шальной надежды шебутной адреналин.
В закате осени мы видим свет весны, и
упрямо гоним мысли чёрные взашей.
Нет, мы не то чтоб оптимисты записные –
у нас лицензия на ловлю миражей.

В нас нет наивности, достойной Паганеля.
Бывает так, что все усилия – зазря,
а пресловутый мягкий свет в конце тоннеля –
порой лишь отсветы чьего-то фонаря.
О, как же просто и легко утратить веру
на этом жизненном безжизненном плато
и провалиться в вожделенную пещеру,
во власть неверья ни в кого и ни во что!
Но нас, ей-богу, не для этого рожали,
мы из бродяг не превратимся в сторожей...

Сезон охоты.
Нам пора за миражами.
На этом свете жизни нет
без миражей.