Алексей Евстратов

***


***
Вагон уснул. Ребёнок плачет тонко.
Так в тамбуре заледенели окна,
что кажется - и нету ничего.
Вдоль полок возвращаешься к титану
и, чаю не спросив, глядишь в окно.
Мелькает полустанок.
Нет, что-то есть!
Но что-то никого
не трогает в несущемся вагоне
промчавшаяся неземная стынь:
в сугробах будка,
и звоночек стонет,
шлагбаум над просёлочком пустым...
- Херак-херак! - мотается на стыках
мертвеющее жёлтое нутро.
Рукою нарисованные бирки
на пятках, выдающихся в проход,
мерещатся.

... мчишься в пустоту
над рельсами в одном условном метре.
Дитя кричит, схватившись
с иллюзией необоримой смерти.

***
О такой свободе, о которой
нет, не песни! - песенки поют,
мне рассказывали два шофера:
первый - старый, а второй — якут.

Я кивал им, водку разливая,
запивая водкою шашлык.
И вздыхала бикса плечевая
за соседним столиком впритык.

Солнце выпятилось над навесом,
грея пыль. Скрипел магнитофон.
Я подумал, что наверно здесь он -
недорастворенный Вавилон.

Та же башня, те же откровенья,
суета, смешение зэка...
Я просил остановить мгновенье,
и еще с морковкой шашлыка.

Проходили пестрые цыгане.
Блядь вздыхала с вековой тоской.
Проплывал над городом в тумане
дирижабль патрульный ментовской.

***
Ударяясь титьками о стол,
женщина визгливая смеётся.
До рассвета ровно остаётся
сто минут. Или примерно сто.

Пепельница дымная полна,
синяя в окно шибает вьюга...
Женщина трагически пьяна,
и никак не вырвется из круга.

Замирает в лампе огонёк
розовый, как пяточки младенца.
Женщина смеётся и надеется,
что её сегодня унесёт

принц на белом, или просто белый
снящийся уже который год
самый-самый, точно в детстве мелом,
уходящий в небо пароход.

***
Что заставляет человека идти
вдоль подтаявших бережков ручья?
Галка в мартовском небе летит.
Человек, синеву над собой сочтя

невесомою мерою всех минут,
отряхнув коротенькое пальто,
на кусочки разламывает прут,
и бросает оставшийся в шорох вод.

И идёт сквозь парк, кораблём ведом,
и уже мерещатся паруса.
И уже не помнится отчий дом:
Человек идёт по-над хрустким льдом.

Человеку восемь счастливых лет.
В его жизни ни жизни, ни смерти нет.

***
вот рыба тусклый дом.
нутра затинный холод.
и липкая вода
калёной чешуи.

сверкающий полёт.
тугой удар и сполох.
и мальчики смеются
в удилища свои

опять попались
тьмы хранители!

***
В детстве я так играл в пятнашки:
двигал в коробочке белые плашки,
думал: «ещё, вот сюда, вот сюда…»
Но не складывалось никогда.

Помню, играли ещё в города.
Лучше, чтоб город кончался на «а»:
Алма-Ата, Астана и Анапа…
Падали солнечные лучи на пол.

Дождик слепой на скворечники капал.
Кот развалился, откинувши лапы,
тигром на красно-зелёном ковре.
Визги и игры на заднем дворе.

День, да не тот… да и год-то не тот.
Пью – не берёт, и уснуть не даёт
цапка-царапка, мышка в ведре:
мысль о проигранной в детстве игре.

***
Благодарности нет.
И откуда бы взяться ему,
неестественному
в своей благо-нелепости чувству?..

Не ярись. Обернись, -
это твой силуэт.
Не достанься же ты никому:
свет, наследующий тьму
беспамятства.
Имя тебе:
пусто-пусто.

***
Нежное мясо твоё девичье
глаза птичьи
жизнь моя, непривычны твои обычаи
дни ничьи
ночи пусто-пусто
грусти пух – груз ты?
снова стон цинк белил солнце
посередине зрачка
люблю зпт тчк
ух! чуть не сказал главное слово
дух перевёл струится волос олово
тонет тронувшая тебя рука
чует тонущая холодна река
ближе тебя никого нет
единственная моя смерть.

***
Узкая щёточка ковыля
словно бордюра седая бровь.
Пёс колченогий проковылял,
глядь - уже пал возле кучи дров.

Жарко. Мерещится вдалеке
отсутствие всякого далека.
Голые дети в пыльной реке.
Небо закраиною садка.

Городовой на покой бредёт,
и изумруда полна сума.
Падает с ясеня вертолёт.
В небо откидывается тюрьма.