Наталия Черных

К сумеркам: элегическая ода

*
В сумерки чувства сильнее и незаметней. Как нерифмованный стих:
исподволь, исподтишка, обвивая змеистым дыханием, настиг.
Змеи ведь глухи. Сумерки зрячи, их ангел с Кассандрою древней в родстве.
Зренье сквозь веки, теплом или звуком, тревожно и красочно.
Сумерки, змеям подобно, слышат и видят (а может быть, рыбам подобно)
всеми волокнами существа своего, а человек у сумерек учится.
В ноябрьской кудели возгораются талыми искрами окна.
Птицы, комочки пернатые, уже не клекочут - их голос подобие скрежета.

Зимним сумеркам слава. Сними с них покров - бурю увидишь.
Волны её высоки, высоки, словно груды камней на месте стены городской.
Что Москва из окна - город возлюбленный мой - не более городища.
Стены прозрачны от потустороннего, сжатого временем, света.
Хвала тебе, темнота. Приветствую ужасов войско, толпу хмельных воевод,
с горящими головнями. Во время дневное их кошачьи головы подымаются вдруг,
предвестием тёмного времени; то там, а то здесь. Пугаюсь, перебираю свои отражения.
Не простила (когда бы простила, снегурочкой вешней вилась бы),
не позвонила (когда позвонила, обедом бы стала, сама приготовила),
не удержала - себя ли, кого - неизвестно, но мы все одно,
мы бездна из бездн, на ладони творения, мы не более чем память о чуде.
Вот оно, радуйся.

Буря начала творения в сумерки - тучею в зеркале. Воет собака отчаянно,
множество собаководов дёргает поводки. Суббота стремится к ужину,
там скоро и полночь. Ни дороги на месте, ни дерева. Вздыблена мгла,
мороз ополчился на воду, ах, лёгкие не удержать. Под ногами наметилась талость.
Сырой ли крысиной жизни, отправленной со стыдом под асфальт,
не то от кипения крови дурашливой, думаю, вот настоящая жертва.
Стемнело. Семь часовых с головами неоновыми
Подходят к ограде бассейна. Жутко, насколько я не могу быть одна.
Все мои прегрешения смотрят в глаза: прохожий (эк разбежался),
мать, племянница и сестра. А так же тот белый пёс,
что лежал у входа на станцию на решётке,
благословение сумерек.
В щепки - все связи. Прегрешенья мои плывут, крутясь, по волнам.
Буря крепчает.


*
.......................
Вещи давно уже смыло за борт.
Ну что за хозяйка в блочном дому, во времени, вырванном с корнем.
Здесь нет даже часов, чтобы тикали, нарушая глухоту юрловской глубинки.
Созерцая вышнюю бурю, вижу, как время поглощает свет звёзд,
солнце гаснет. Из тока водовращения судеб не выйти,
но вкус воды ясен. И он по нутру как кагор, впрочем, я не люблю алкоголя.
Мне ближе приникнуть к доброте, чем делать добро,
мне ближе дыхание, чем рассужденье. Многое чувству понятней,
единому вечному чувству доступней, чем мысли; в пятнах душа,
вопль её заставляет проснуться из самого древнего сна.
Чувство бурлит, размышление тянется. Многим, знаю, знаком сон в сумерки.
Вдруг, после чашки обычного кофе (последняя, вечером чая не пить),
глубоко-глубоко, как не всегда бывает и ночью, до окостенения, оледенения,
когда в парк, в статую девы Кассандры спящий превращается.
Проснулся, кричит уже самым своим существом, ум всклокочен,
ведь не то, чтобы знаки, или сюжет, или же нечто иное, нет:
бурю увидел, ту самую бурю начала творения.  
Может быть, видел, как Ангел Сумерек прикрыл пледом с помойки бомжа и собаку.
Лампы включаю, мёрзну от дикой тревоги (бывает тревога домашней, хотя
тревога больше похожа на кошку, а кошки не приручаются).
Вот тут вспоминается многое: порошковый вкус молока,
не было прежде такого, красно-бело-синяя пирамидка,
что потом превращается в голубовато-белую башню,
тусклый свет в ванной (эмаль желтоватая), шампунь дорогой,
десять рублей, десяток яиц, вот и все деньги, и никого. Ничего. Не одна.
Судьбы сметает чужой добротою и одновременно завистью
(порознь эти подруги не ходят), чужой опостылевшей дико любовью
(а сама-то цыганка), чужой глуповатою волей (была бы дурацкой, было б живей),
словом, зимней сумеречной круговертью. Так что хвала тебе, темнота.

Смерть и болезнь - проявления жизни, а вовсе не сёстры её. Жажда и голод идут
следом за ними, по счастью, их, будто крыс, не заметно, пока.
Смерть и болезнь, жажда и голод стоят на свету, как шпана. Жизнь скрывается
в темноту. Скорее, грядущая ночь. Вспомни всех тех, кто обо мне вспоминает.
Вспомни.
...............................
Буря срывает все снасти.
Лишь порой забытьё, как отдых.
Непонятно одно: как всё то, что мне дано, что мне вверено, удержалось -
не иначе как Некто и Негде, а свечи в окне - точно Троица - во мне есть и живёт.
Да, свечи в окне отразились в утренних сумерках так:
ровные, только одна чуть повыше, и трапезой - круглый подсвечник.


Отрадное, начало 2009 г.

К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера