Племя слов меня больше не радует... Стихотворения

***
Племя слов меня больше не радует.
Племя рыб исчезает во мгле.
Мотыльки то взлетают, то падают,
Скарабеи ползут по земле.

Но когда богомолы бесстыжие
вновь ведут меж собою бои,
и когда насекомые рыжие
покидают казармы свои,

и когда исполняют кузнечики
погребальные гимны для ос
и снуют водомерки-разведчики, -
у меня возникает вопрос:

как они появились и выросли
и на прошлом поставили крест –
эти грёзы, фантазии, вымыслы,
насекомые призрачных мест?

Как они мою муку бесплотную
превратили в горячую кровь,
и убили твою мимолётную,
как крыло махаона, любовь?

БОЖИЯ КОРОВКА

Р.И.

Лист кленовый в виде заголовка
прячется в осеннем дневнике.
Ищет молча Божия коровка
крошки хлеба на твоей руке.

Девочка, принцесса Навзикая,
медленно старается ползти
по твоей руке, пересекая
длинный след от Млечного Пути.

И потоком слёз благословенных
льются листья цвета янтаря:
мир охвачен пламенем мгновенным
в первой половине октября.

Я слежу, дрожа и замирая.
за коровкой Божьей, чтоб опять
на твоей руке в преддверье рая
лёгкий след её поцеловать.

***
День проходит без смысла и толка,
но летят пауки в облаках
с небольшими запасами шёлка
в небогатых заплечных мешках.

Среди прочих вещей непонятных
возникает такой артефакт:
платье осени в шёлковых пятнах
небольших серебристых заплат.

И, запутавшись в гуще событий,
царь природы в железном венце
вдруг почувствует шёлковых нитей
тонкий холод на трезвом лице.

Вечность невод раскинула тайный...
В паутине её мы могли б
притвориться толпою трамвайной
или стаей бессмысленных рыб,

иль, насытившись смертью мгновенной,
сняв сосновый пиджак мертвеца,
вдруг проснуться с улыбкой блаженной,
паутину стирая с лица.

***
Близка мне исландская сага,
где скальд воспевает осот,
где пастырь на склоне оврага
словесное стадо пасёт,

где в зарослях диких растений,
под сенью искусств и наук,
таится непризнанный гений,
творец паутины - паук.

Блажен, кто в страданиях весел,
кто знает таинственный путь,
но трижды блажен, кто повесил
кузнечику арфу на грудь.

***
В старом доме медленно и долго
надо мной колеблется фантом:
муха в белом саване из шёлка
в колыбели, свитой пауком.

Жизнь течёт в своём привычном русле
средь больших и малых русских рек,
но уже кузнечик спрятал гусли
и в траве уснул, как человек.

И пугает насекомых праздных –
светляков, рассеянных в ночи, -
парой крыльев веерообразных
падший ангел в виде саранчи.

* * *
Бог Асклепий уплыл куда-то
врачевать беспокойный сон.
И грустят два крылатых брата –
Подалирий и Махаон.

Не дано им времён и сроков
знать
и делать во сне скачок,
но уже молодой Набоков
приготовил для них сачок.

Что, любитель античной прозы,
почитатель священных книг,
миг случайной метаморфозы
и тебя, как волна, настиг?

Ты уже не бессменный стражник,
стерегущий свои слова,
а великий бессмертный бражник,
бражник Мёртвая Голова.

СТРЕКОЗЫ

Даже в мире нездешнем чудесен
Мандельштам, воспевающий ос…
Но как строен, бесплотен и тесен
строй летящих на волю стрекоз!

Их, задержанных в клетке воздушной,
их, закрытых от нас на крючок,
выпускает какой-то послушный
Божьей воле седой старичок.

Сны, принявшие странные позы.
словно люди, вкусившие яд…
Но летят голубые стрекозы,
голубые стрекозы летят.

И одна стрекоза ненароком,
одолев непонятный испуг,
подлетает к печальному Блоку
и садится на серый сюртук.