Хроника книгоиздания

«ПЕРСОНАЖ» №1  2011 Г. ГИПЕРТЕКСТ-ПРОЕКТ. ТЕКСТЫ О ТЕКСТАХ. УФА. 150С.

   В издающемся с осени 2011 года литературном приложении к уфимскому журналу «Гипертекст» произведения молодых писателей представлены параллельно с их критическими разборами. Авторы и критики принадлежат если не к одному, то к соседним поколениям (в основном 1970 -  1990 гг.), что, как минимум, значительно облегчает работу будущего исследователя литературных процессов по отбору материала. Практически, каждое произведение дается в сопровождении современного варианта его интерпретации, а это дает картину текста в контексте, что вкупе с четкой хронологической очерченностью рамок говорит о научном подходе, лежащем в основе проекта. Какой окажется  его преимущественная ценность, покажет время. Лично мне показалось интересным, что в ходе знакомства с небольшим количеством рецензируемых изданий (5 шт.) в «Персонаже» я во второй раз встретилась со ссылкой на Льюиса Кэрролла («О снарках» Кристины Папрецките vs. «Трескового хода» Дмитрия Голина). Но говорит ли это о тенденции к повышению «наукоемкости» современной литературы или связано с выходом на экраны в 2010 году «Алисы в стране чудес» Тима Бертона, на основании двух совпадений трудно судить. Возможно и то, и другое. Одновременно.

я замер, превратился в натюрморт/  и чувствую, как жизнь во мне идет, / расталкивая пальцы и сустав,/ креня меня налево и направо,/  назад, вперед.
(Алексей Клепиков)

     Р.М. РИЛЬКЕ, «ЛИРИКА». КНИГА 3 ПЕРЕВОД С НЕМЕЦКОГО. ЧЕЛЯБИНСК, 2012 Г., 250С.

   «Мне никогда не пришло бы в голову переводить целую книгу Рильке, как П.Г. Богатыреву», - сказала Ольга Седакова в интервью о переводах и пояснила: поскольку она не переводчик, для которого «переводимость любого текста» «не составляет проблемы».
   Учитывая сложность переводческой задачи, в идеале требующей максимальной точности воспроизведения и формальной, и содержательной составляющих поэтического текста, чаще всего наиболее удачными оказываются сборники, составленные из лучших переводов различных авторов. Но и противоположное явление – не редкость, из современных достаточно вспомнить, например, переводы Катулла В. Сосноры и М. Амелина, или, если вернуться к переводам Рильке, сравнительно новые переводы В. Летучего.
     Николай Болдырев пошел много дальше, и ни один из ранее достигнутых рекордов не устоял: перед нами выполненный им перевод собрания сочинений Рильке, включая переписку с Пастернаком и Цветаевой, 7 томов. Это само по себе уже беспрецедентное событие, свидетельствующее в равной степени и о любви к поэзии Рильке, и об амбициях автора.  
    Знакомство с различными версиями переводов дает шанс лучше понять смысл, вложенный автором в стихотворение (и это, кстати, аргумент в пользу того, что стихотворение не сводимо к форме), но судить о стиле и о языке автора на основании переводов не всегда возможно; для этого желательно знакомство с оригиналом. Я не знаток поэзии Рильке и не знаток немецкого, хотя перевела (для себя) порядка десятка стихотворений. Из них только одно я встретила на страницах доставшегося мне для знакомства третьего тома («Лирика») - стихотворение «Ангелы».
     Сошлюсь еще раз на упомянутое выше интервью Ольги Седаковой (потому что там, на мой взгляд, многое верно подмечено): переводя, переводчик выбирает, «где проиграть». В своей работе, очевидно, Николай Болдырев рассчитывал выиграть в точности передачи смысла стихотворений. В этом случае, возможно, более логично было бы уже последовать за европейской переводческой традицией и отказаться от рифмы, поскольку, укладывая в прокрустово ложе рифмы сложный мир образных и философских построений Рильке, трудно не нарушить его стройности. Да и точности, как, например, получилось с «Ангелами», - в оригинале которых нет никаких «ушей», в которые могла бы «задувать» тоска, - и потому она этого там не делает. Также не связанному рифмой переводчику легче соблюсти стилистическое соответствие и единство текста.
   Но Николай Болдырев свой выбор сделал, и обсуждению этот факт не подлежит. Однако, беря на себя столь масштабную задачу, автор должен быть готов к тому, что читатель будет оценивать не только величие замысла, но и детали исполнения. Чтобы помочь ему в этом, можно привести ссылку на сравнительный анализ переводов стихотворения «О фонтанах» (стр. 32 - 33 данного издания): http://www.pereplet.ru/ohay/rilke/fontaen.html  
     Проработка столь большого массива текста и доведение его до совершенства, очевидно, потребовали бы гораздо большего времени в масштабе жизни, чем было в данном случае отпущено. «Высокие цели, хотя бы невыполненные, дороже нам низких целей, хотя бы и достигнутых» - считал Гете. Если целью переводчика было пробудить интерес читателя к поэзии Рильке, то читателю и предоставим судить о ее выполнении.

Мы – лишь уста. Но кто, скажи, поёт? Чье сердце в каждой вещи бьется тихо?

ДМИТРИЙ ГОЛИН, «ТРЕСКОВЫЙ ХОД» (ХУДОЖЕСТВЕННАЯ СЕРИЯ «ПОЭТЫ САРАТОВА»), САРАТОВ, 2010 Г., 60С.

…Как забавно быть треской……не в пример чувственной форели, разбивающей оковы духа ради свободы изъявления любви, а, напротив, в духе устремляющейся в стольный град Иерусалим, небесный – лесами волынскими, невзирая на икромет (видимо, подозревая сакраментальную истину, известную нам из уст поэта, тень которого подобно бомбардировщику проносится над страницами книги: «зачем нам рыба, если есть икра?»).
   «Поэта далеко заводит троп» - объясняет Дмитрий Голин, страдающий бог придуманного мира, существующего в малоисследованном пространстве, как его ни назови: между собакой и волком, выразителями, условно говоря, классической традиции и Кэрроллом, словом и предметом (предметами), им означаемым. Творец этого мира несет в себе ритм/ритмы, повинуясь которым слова располагаются в том или ином порядке, рождая новую причудливую реальность, подобно фрактальным узорам. Более или менее последовательно он на деле осуществляет декларируемый Бродским принцип примата языка. У Бродского это была не более чем декларация, любимая теория и тема разговоров с общественностью в лице нобелевского комитета ли, или студенческой аудитории. На деле он писал все-таки то, что считал нужным. Носителю творческой способности и воли трудно полностью самоустраниться из творческого процесса, если он не компьютерная программа. Дмитрий Голин воплощает альтернативный подход: не изведение тысяч тонн словесной руды единого слова ради, а создание обогащенной словесной руды ради нахождения в этой руде неожиданных смыслов и игры смыслами. Не опущенные звенья и кристаллизация образа, а, наоборот, наполнение и усложнение цепи, приводящие к образованию многоуровневой смысловой конструкции, закольцовывающейся бесконечности смысла. Предлагает нам автор вариант или альтернативную трактовку предмета поэзии, судить не берусь. Но, возможно, второе, в пику чему сквозная тема в текстах Дмитрия Голина все же просматривается (а поэт – напомнил Евгений Ермолин в свежем интервью  - все-таки тема). Тема, старая как мир: безвинное страдание всей твари, мучающейся вместе с человеком вследствие его грехопадения, и своим существованием умножающее страдания его наиболее тонко организованных представителей (чтобы не произносить политически некорректного определения «лучших».) «Чем согрешили кошки, что ангелы не переводят их через дорогу…»? В мире ангелов с потускневшими крылышками и скрюченными лапками – в заплеванном парадном – вопрос не имеет не только ответа, но и смысла.

Нехватка пустоты и света./ Вот все, что может быть воспето/ в местах отсутствия свобод.
                                       Елена Карева

ЭЛЛА КРЫЛОВА. НЕ ПРИМИНАЯ ТРАВ: СТИХОТВОРЕНИЯ. «ГЕЛИКОН ПЛЮС»: САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, 2011 Г., 120С.

   Отношения с Богом – испытание для человека. Тем более для человека искусства. Тем паче для поэта (потому что «вначале было Слово»). Если утрата прямого пути к Нему – утрата рая, то искусство и прежде всего литература возникли поэтому: мы нащупываем и исследуем варианты и возможности возвращения на этот прямой путь с окольного. Это имеет значение для религиозного (не употребляю слово «верующего», чтобы не раздражать никого) человека. В истории поэзии полно случаев, когда религиозность питала поэзию. Назову хотя бы несколько имён: это всматривание в смерть и в то, что будет после - Ольга Седакова, Марина Цветаева (кстати, в связи с тем, что я сейчас скажу о Крыловой, рекомендую эссе Цветаевой «Искусство при свете совести»), Поль Клодель, Елена Шварц, Иван Жданов.
    Тексты Эллы Крыловой питает религиозность иного рода – всматривание в жизнь, такое непосредственное, внимательное ко всем деталям (даже в пиве при желании можно Господа разглядеть). Но передо мной очень странная книга. У всех вышеназванных поэтов религиозность не убивала художественности. Однако путь «возвращения» - тяжёлый и ответственный путь. Технологии стилей, технологии создания образов как-то и насколько-то описаны; от книги Эллы Крыловой возникает ощущение, что художественный образ уступает место иному, что уже не имеет отношения к искусству и сознательно (или инстинктивно?) нетехнологично.
   Здесь, безусловно, есть проблески высокохудожественные и техничные. Не буду ничего цитировать, но я прочитал книгу внимательно, искушённо и не пожалев потом – и внимательный и искушённый читатель меня поймёт. Похвала Папы Римского иногда важнее похвалы литературных критиков. Мне кажется, и для самой Эллы. Филологическое послесловие тут, по-моему, совершенно абсурдное.
   Дай Бог Крыловой прямого пути. Всем советую прочитать эту книгу – но это книга человека, перестающего быть поэтом (художником) ради большего.

Каждый день всё трудней новый день начинать мне с нуля/ и встревожено слушать, как дышит планета Земля – /как астматик среди вавилонского смога.



МАРИАННА ПЛОТНИКОВА. УМЕРЕННО ВЛАЖНО. УФА, 2011 Г., 130С.

   Прочитав книгу сильного, эрудированного и живого поэта, я открыл предисловие – и мне стало не по себе. Я подумал: зачем Марианне Плотниковой оправдания-превознесения в таком стиле? Впрочем, судите сами.
как только сольются ритмы
ток мыслей наполнит стебли
душа полоснёт их толщи
и просто слова и рифмы
окажутся чем-то большим
окажутся больше нас
   Бывают сборники текстов (поэтических произведений?). Бывают книги стихов. «Камень» Мандельштама, например – «камень» и в акмеистическом понимании, цельный и при этом простой природный монолит. И конструкция, и знаменитый пастернаковский смысл: книга Плотниковой – «кусок дымящейся совести», облечённый в стройную, продуманную, красивую композицию.
   А искусствоведение – вещь служебная и зачастую спекулятивная. Не обращайте внимания на это слащавое эссе, которое сразу могло отвратить от книги читателей умных и со вкусом. Марианна Плотникова – не великий и не гениальный поэт. Но она достойна внимания и времени: перед нами – нетривиальное живое слово, весьма симпатичный личный голос. Безусловно, это имя в современной литературе.

как тонко ты чувствуешь пульс/  будь беспристрастным врачом/ если я не вернусь

Сергей Щёлоков

НИКОЛАЙ БОЛДЫРЕВ «ЛЕС ФОНТЕНБЛО» ЧЕЛЯБИНСК, 2010 Г., 510 С.

     Я всегда сожалел, что позиция философствования Востока с его текучестью, парадоксальностью, склонностью к созерцанию, вслушиванию в гул вселенной мало представлена в современной отечественной литературной традиции. Но Николай Болдырев, живущий в Челябинске, компенсирует этот пробел. Философия даосизма и дзен-буддизма представляется в его писаниях чем-то очень родным и очень органичным. И дело вовсе не в блестящей образованности эссеиста, а в очевидном факте, что творчество некоторых наших классиков – Пушкина, Пришвина, Розанова, Андрея Тарковского чрезвычайно естественно вписывается в эту традицию. Читая о Пушкине, который подобно мудрецу, ветру, Небу в китайской традиции, действовал и писал спонтанно, мы испытываем тот самый мгновенный восторг узнавания вечно присутствующей истины. Бродский и Цветаева, конечно, совсем из другого лагеря, но и о них сказано много точного, определяющего суть их мировосприятия. Также в сборник философских эссе вошла и статья о Тарковском и Кастанеде. Удивительные все-таки вещи можно обнаружить при глубоком вглядывании в творения больших мастеров. Оказывается, опыт магов племени яки каким-то невообразимым образом был близок автору «Соляриса» и «Андрея Рублева».
    Вторая часть книги – переводы прозы Рильке, к которому автор испытывает давний и неиссякаемый интерес. Рильке предствляется Болдыреву центральной фигурой поэзии первой половины века, автором, совместившим опыт сакрального постижения с глубоким анализом современной ему ситуации.

В концепции Рильке мы субъект-объекты колоссального космогонического процесса.
  
МОЙ КРАЙ САМАРСКИЙ. ВЫПУСК № 3. СБОРНИК КРАЕВЕДЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ. 2011 Г., 51 С.

    Сборник лучших проектов Самарской области – итог только одного 2011 года. Первая часть – молодежные проекты, вторая – литературные журналы и альманахи. Несколько страниц отведено и литературному альманаху, выходящему в Тольятти, «Графиту». За пределами сборника осталась информация о том, с каким трудом дается редакторам этого издания находить средства на издание альманаха. Тольятти – пока не город культуры и найти здесь человека или организацию, готовых помочь, представляется задачей практически невыполнимой. В Самаре как губернском городе с культурными традициями проходит немало интересного, например, зимний фестиваль «Литературные перекрестки», в котором принимают участие как маститые, так и начинающие поэты. Особенно можно радоваться тому, что в мае 2011 года в галерее «Виктория» прошел книжный фестиваль «Самарская ЧИТА». На столах можно было найти самиздат Самары и Тольятти 1990-2010 гг. из коллекций поэтов Георгия Квантришвили и Айвенго. Выступали и художники, и театралы, и поэты, и музыканты… Очень достойное мероприятие.  Среди представленных в сборнике материалов встреч и диспутов выделяется летний философский лагерь, на котором философы и поэты постигали суть вещей.
    Присутствуют в сборнике и материалы о двух самарских альманахах – «Название» и «Черные дыры букв». И в том, и в другом проектах присутствуют значимые и уже известные за пределами Самары литераторы. Пожелаем всем авторам и издателям Самарской области не снижать высокой планки и в дальнейшем.

Были в истории нашего города фестивали литературные, поэтические, художественные, а книжного еще не было (В. Сушко)

                                                                                                 Сергей Сумин


ВИКТОР ПЕЛЕВИН "S.N.U.F.F.", МОСКВА, ЭКСМО, 2011Г.

Одно из наиболее сильных впечатлений на меня традицонно произвел последний роман Виктора Пелевина "S.N.U.F.F.", релиз которого состоялся 8 декабря прошлого года. В центре романа история отношений главного героя и высокотехнологичной «резиновой женщины» по имени Кая, обладающей высокой степенью духовности и «сучества», - дорогой куклы, кредит на приобретение которой может себе позволить только представитель очень высоко оплачиваемой профессии. Любовь – чувство, которое волнует человечество на протяжении всей его истории. В одной из книг Библии говорится, что человек что ни добудет преступным путем – убьет, украдет, - принесет возлюбленной своей. О любви пишут и поэты, и философы. Стендаль, написал целое замаскированное исследование, которое так и озаглавил  - «О любви». Виктор Пелевин же на первый взгляд не производит впечатление писателя, глубоко затронутого этой темой. Но только на первый. На самом деле он исследует ее постоянно. Начав c пронзительного внутреннего монолога, обращенного к Анне в романе "Чапаев и пустота", он продолжил уже в другой плоскости, перенеся свои исследования из области эмоций в область чистого разума и  рассматривая разные аспекты отношений полов практически в каждой последующей книге - в «Священной книге оборотня», и в “Empire V”, и «Числах», и в сборнике П5 («Зал поющих кариатид»).  В центре его внимания женщина как субъект и объект любви, этим он похож на Триера. (Кстати, «Меланхолия» тоже была не слабым впечатлением). Что скрывается за словом «любовь»? – вот что волнует Пелевина. В одном из интервью - а у меня сложилось впечатление, что после Бродского интервью стало еще одним литературным жанром, - он рассуждал в том духе, что женщина сводима к биологической, детородной функции, но в какую обертку завернута эта пилюля! В общем, точка зрения не нова – еще Платон говорил о том, что любовь к женщине носит вынужденный характер, обусловлена природой, и в данном случае нельзя говорить о свободе выбора. Пожалуй, Виктор Олегович пошел в этом вопросе дальше, перейдя «заветную черту» и обратившись уже даже не к инстинкту, а к его электрохимическому механизму, общему для всех человеческих инстинктов, и отбирая у человека исключительное право на обладание душой. Глядя на Каю, обладающую высокоразвитым искусственным интеллектом, герой романа (практически, герой нашего времени) задается вопросом: а есть ли у нее душа? Если Бог вдыхает душу в человека, что может помешать вдохнуть ее в совершенный механизм?

«- Скажите, спросил я, - она все-таки думает или нет?
Он засмеялся.
- Если бы вы знали, сколько раз мне задавали этот вопрос…
- Она разумна?
 Она… Это юридически скользкая тема. Отвечу так. Когда-то ученые хотели заставить машину думать на основе правил математики и логики. И поняли, что это невозможно. В подобном смысле – нет, не разумна. Но учтите, что и сам человек думает вовсе не с помощью математических алгоритмов. А логика, если честно, нужна только нашим военным философам для деморализации противника в условиях городского боя. Люди принимают решения на основе прецедентов и опыта. Человек – это просто инструмент приложения культуры к реальности. Сура ( суррогатная женщина – прим. автора обзора), в сущности, тоже».

Внешнее и внутреннее совершенство выгодно отличает Каю от биологических женщин. Это Прекрасная Дама,  Вечная Женственность, природу которой Пелевин исследует в свойственной ему манере. Вопрос остается без ответа, но, может быть, продолжение следует? Во всяком случае, мне всегда интересно, что подарит Виктор Пелевин читателям на свой очередной день рождения. Не понимаю людей, которые говорят о любви к ранним произведениям этого автора и разочарованности более поздними вещами. Пелевин как фокусник отвлекает внимание, он обрушивает на неискушенного читателя тонны иронии, сарказма, и восточной философии, доводя картину мира до гротеска и абсурда, и надо потрудиться, чтобы добыть основную мысль. Хотя, как правило, хватило бы нескольких слов, чтобы выразить ее. Я не удивилась бы, если бы, открыв очередной роман, прочитала: «не можете служить Богу и мамоне», или «вы будете иметь скорби по плоти, а мне вас жаль»… Но, конечно, этого не произойдет, потому что это уже за пределами литературы.



«БЕЛЫЙ ЧЕЛОВЕК» №7/2010 Г. САМАРА, 38С.

   «Белый человек» когда-то звучало гордо, поскольку было подкреплено реальными достижениями цивилизации на пути ее развития от Икара до Гагарина. Или мнимыми? Этот вопрос цивилизации неизбежно задает культура, ее вечный антипод и критик, не желающий погибать бессловесно при переходе на очередной виток спирали. Но цивилизация глуха, она целеустремленно и безжалостно совершает свое поступательное развитие, пока вдруг не окажется лежащей в руинах, над которыми одиноким памятником возвышается давшая ей когда-то жизнь культура. Перед закатом «белый человек» звучит сексистски, политически некорректно, и путь цивилизации как будто бы выглядит иначе, от гориллы до Генсбура, и, возможно, обратно, наглядно опровергая теорию эволюции Дарвина. Так или иначе, тысячелетия пройденного пути неизбежно оседали в памяти поколений, предоставляя богатый фактический материал, подвергавшийся систематизации и переработке, и вновь, и вновь, по мере дальнейшего накопления, претерпевая изменения, изменяясь до неузнаваемости, теряя изначальный смысл и мутируя. «Белый человек» представляет собой собрание артефактов, добытых в ходе раскопок области коллективного бессознательного cum commento, причем одно трудно отличить от другого. Отчасти, может быть, потому, что интерпретация – это артефакт другого поколения. Быть может. Пространство сборника организовано таким образом, что позволяет различные варианты прочтения. Читатель может
гулять по нему, как по английскому парку (несмотря на неоднократные попытки насадить французский дух на этой территории, так что упоминание «тошноты» выглядит неслучайным), смутно догадываясь, что это не лес, а все-таки дело рук садовника, на досуге пытаясь разгадать его замысел.  Пару текстов, например, вполне можно рассмотреть не только как самостоятельные произведения, но и как иллюстрацию некоторых тезисов, прозвучавших в других. Что касается текстов, хочется отметить их хороший уровень. Слова в них стоят на своих местах и не допускают перестановок. Что на самом деле не так уж часто встречается на страницах современных литературных журналов, особенно провинциальных. С учетом возложенной сверхзадачи философского плана, стилистика их выше всяких похвал. Содержательная часть разнообразна. Рассмотрению подвергаются многие явления человеческой жизни (при этом она часто производит впечатление нечеловеческой), пропущенные через призму европейской культурной традиции, в результате чего получены любопытные результаты. Мне, например, очень понравилось определение гомосексуализма («сконцентрированность на себе – вот разгадка…») , и пусть первым бросит камень в журнал тот, кто скажет, что это не одна из актуальных тем современности. Современное искусство, или, точнее, современная трактовка этого явления,  реклама и дизайн, социальный дарвинизм и поиски небанальных истин – во всем авторам «Белого Человека» хочется дойти до самой сути. Может быть даже, они верят, что если заблуждения будут развенчаны и цепи ложных представлений разорваны, у белого человека еще есть будущее. Напоследок хочется привести цитату из статьи А.А. Темникова, памяти которого посвящен номер: «Мы с большой нежностью относимся к жителям нашего города. Мы любим их как-то по-есенински и никогда не бьем по голове. Мы помним, что у них было трудное детство, и малейшее проявление доброты, человечности и разума ценим в них, как величайшее чудо.» Еще более чудесным и удивительным мне кажется появление на самарской скудной почве и в суровом климате  настоящего концептуального издания «Белый Человек».  
  P.S. Столкнувшись с концептуальным изданием, полезно прочитать эпиграф, но, как правило, эпиграф читают, когда все концепции уже сломаны, особенно, если он (эпиграф) приведен на английском языке.  

Что до Человека разумного (Homo Sapiens), то его поприщем, очевидно, должны стать философия и литература (Сергей Рутинов)

Елена Карева