CORPUS EАRLIANORUM. Записки на полях эрлианы. О книге Владимир Эрля «С кем вы, мастера той культуры?». Юолукка, 2011 г.

Что передо мною? Эрлиана. Она забавна и радикальна. Осторожно: она кусается. Если читатель хочет поиграть с хищником - пожалуйста. Но в конце игры он какого-то из своих членов не досчитается. А я и рада: наконец-то появилась книга, способная повести в одиночку бой с массой жутких угнетающих литературных отношений, в которых и я тоже оказалась. Конечно, нападения никто не заметит и бой обречён. Но, открыв эту книгу, ясно начинаешь видеть, что Система, которой противостояла ленинградская неофициальная культура, никуда не делась. А составляют Систему... те самые молодые поэты, которые в начале 90-х казались андеграундом. То есть, передо мной - индикатор. И уже не важно, чтобы все знали: 60-е, 90-е. Важно личное, точечное попадание.

"С кем вы, мастера той культуры?" Владимира Эрля - книга крайне соблазнительная и одновременно неудобная. Соблазнительная потому, что открывая и читая - набираешься разных слухов и сведений и питерском подпольном литературном бомонде. Узнаешь, что Аронзона по пятому пункту в дневную школу преподом не взяли, но потом, сценаристом, зарабатывал он хорошо. Или что место Аронзона у ахматовцев занял рыжий (Бродский). Или, например, как ослабевший от воздуха закрытого помещения Леон Богданов, глотнув "Лидии", так и сел на весенний снег. Что Хвоста, например, называли первым из поэтов Ленинграда, а Бродского - только третьим.

Судя по книге - более амбициозных и небережных (к себе) людей человечество не видело. И - что важно - все этих слухи и сплетни красиво и тонко так изложены. Неудобная - потому что это отчаянный и, возможно, последний удар по лицу не в меру социализировавшейся действительности. Так что сплетни - чушь и неправда. Эта книга - попытка восстановления облика Поэтов; трогательный, хотя и сложный для восприятия, словесный горельеф. Если увидеть обрывки рукописи разных времён и разных культур как одну рукопись, то вот именно оно и будет - "С кем вы, мастера той культуры?".

Из неё можно узнать, как говорилось вступительное слово перед поэтическим вечером в Клубе 81 - и сопоставить с его тем, что говорится на выступлениях в нынешних московских и питерских полуподвалах. Надо сказать, что это предприятие - Клуб 81 - считалось полукомитетским. Что потеряли, что уже не вернётся (потому что смертельно оскорблено), и с какой тяжестью всем нам, пишущим ныне, предстоит жить. С тяжестью потерянного времени. Но не беда - язык развязан, и стыд вполне можно заболтать, запить и заесть под разговорчики о том, какие классные вокруг нас собрались писатели и поэты. Тогда так не было. ...Один из молодых монстров московских восьмидесятых как-то проговорился: "Мы не хвалили стихи друг друга. Не было принято. Мы ругались". У Эрля и Аронзона доходило до шутовской драки.

Эта книга даёт представление о подлиннике. О подлиннике как о вещи, с которой делают копию. И потому в книге почти нет художественных текстов, а если есть - то по большей части такие, что могут сойти за черновики. Подлинник обладает правом на субъективность. Право подлинника - выбирать, о ком говорить и о ком не упоминать, потому что они "не в теме" подлинника. Подлинник - это всегда крайне неудобно. Потому что оказывается вовсе не таким, каким его представляли.

Моя знакомая, работающая в Музее Изо имени Пушкина, как -то сказала:"Привезли Дали, "За минуту до пробуждения". Двадцать на двадцать. Тусклые краски. Открытки лучше".

Автор любит Пригова (о ужас!) и равнодушен к Владимиру Сорокину (о трижды ужас!). Он пишет о великом Бродском едва не с маленькой буквы. Он не упоминает Драгомощенко, бытовавшего там же и в то же время. Он упоминает Кекову (как повлиявшего на него автора) и молчит о Седаковой, «общепризнанной» подруге Елены Шварц. Но довольно косвенных цитат – и прямые с трудом переношу в такой теме.

Автор ползает как блейковский муравей по мировой библиотеке рукописей Ленинграда, выискивает умирающие искры (которые тут же гаснут в его крепких лапках), и каждая искра оставляет коричневатый тёмный след: на обложке, на странице, на пачке сигарет. Но это всё красивости. По сути - книга о том, что нельзя писателю надеяться на посмертную славу. Вот так, просто, обрубается канат, по которому, кажется, только и можно подняться на крышу творчества. Что выбор лучшего поэта (или прозаика) всегда ошибочен. Что за кадром неизбежно остаётся самое интересное и значительное, а в кадре - неизменно "артист", пластическая подкрашенная натура, maximum modeling. Что бесконечно важные дела: издание, распространение, выступление и пр. - бесконечно же старят, и эта старость - необходимость, одно из первых условий существования в мире словесности. Аронзон не выдержал. Богданов - тоже. Но, возможно, они счастливее живущих именно как творцы.

Книга изобилует вопросами, как дикобраз - иглами. И на каждой игле, вместо ответа - факт, фраза. Яблоко. Такое построение можно назвать, исходя из одной посылки - концепцией, а исходя из другой - структурой. А тема заявлена в названии. Книга обращена и к современникам автора - вызывает на разговор об их отношениях... с новой Системой.