В своем углу: Апофеоз банального

К громадному моему удивлению прошлая заметка из цикла «В своем углу»* вызвала резкую отповедь многоуважаемого Дмитрия Кузьмина**, видимо, заподозрившего в ней маргинальное желание подкопаться под существующую поэтическую иерархию. Могу совершенно честно заявить, что ни цели такой, ни даже такого желания у меня нет, тем более, что эта иерархия в ближайшем будущем, скорее всего, рухнет сама по себе и без моих скромных усилий, а идея «падающее толкни» мне как перекормленному гуманизмом советскому школьнику абсолютно чужда. Конечно, свободная форма этих заметок, восходящая к стилю незабвенного Василия Васильевича Розанова, провоцирует самые разные и подчас совершенно неожиданные толкования, поэтому хочу еще раз заверить, что намерения мои чисты и вполне невинны и что озабочена я в первую очередь именно классификацией, а не делением какого-то символического капитала. Тем более, да простят меня записные постмодернисты, ни в какой символический капитал я не верю. Капитал должен шуршать в кармане, а если он там не шуршит, то все это суета сует и пустое сотрясение воздуха. В общем, в состоянии крайнего изумления прочла я эту отповедь и задумалась о том, надо ли мне на нее отвечать и что тут вообще можно ответить, потому что суть изложенных претензий от меня все как-то ускользала и задаваемые Дмитрием Кузьминым вопросы казались скорее вопросами к стилю, а не к содержанию заметки. Эти сомнения продолжались ровно до момента прочтения статьи Вадима Месяца***, которого Дмитрий Кузьмин наряду с Алексеем Алехиным и Евгением Степановым назвал носителями личного творческого начала, воплощающегося в их литературных проектах. Статья эта опубликована в майском номере «Нового мира», посвящена она полемике по поводу присуждения премии «Дебют» поэту Андрею Бауману и, на мой взгляд, отлично иллюстрирует то, о чем я несколько косноязычно пыталась сказать в своей прошлой заметке.
Вадим Месяц обвиняет Дмитрия Кузьмина в авторитаризме и стремлении навязать свою волю и свое видение поэзии всему русскому литературному процессу, противопоставляя ему собственную позицию и в целом «Русский Гулливер» как «“литературное движение”, но какое-то более открытое, терпимое, без амбиций: в нем каждый находится на своем месте, без уловок, интриг и махинаций». Таким образом, сам Месяц представляет свой проект не как индивидуальный, а именно как коллективный, как некое совместное действие с совершенно определенными литературными целями. Более того, как явствует из этой же статьи, саму поэзию Месяц считает явлением в первую очередь антииндивидуалистическим: «Я не являюсь сторонником лирической и даже светской словесности, мне ближе псалом или, если хотите, эпос. Я – за поэзию вне эгоизма. За “внешний” голос. Не за “новый эпос”, суть коего мне так и не открылась, а за создание масштабных полотен, включающих в себя и историю, и философию, и теологию, в зависимости от поставленных задач. За поэзию, которая больше поэзии, – иначе не вижу в ней смысла». Поэт в этой концепции, судя по всему, выступает в том самом архаическом качестве, которое было описано как идеальное еще Лермонтовым: «Бывало, мерный звук твоих могучих слов / Воспламенял бойца для битвы, / Он нужен был толпе, как чаша для пиров, / Как фимиам в часы молитвы». Индивидуализмом, а вместе с ним и реальными запросами современности, тут и не пахнет. Но если бы какая-то машина времени перенесла таких поэтов во времена Древней Руси, то там подобная поэзия, безусловно, была бы абсолютно уместна. Проблема лишь в том, что нас от того времени отделяет уже больше тысячи лет. Что касается обвинений в авторитаризме, то лично я не вижу ничего плохого в том, что у Дмитрия Кузьмина есть свое мнение и своя позиция и что он отстаивает эту позицию всеми возможными способами и средствами. Сама по себе эта позиция, на мой взгляд, вовсе не является авторитарной, таковой ее делает практически полное отсутствие полемики, соглашательская реакция поэтического сообщества. Ведь никто из поэтов не хочет терять возможность публикации в «Воздухе» и в книжной серии, соответственно, никто ему особо и не возражает, ограничиваясь репликами за спиной, в кулуарах и на условной «кухне». И в этой пустоте волевой жест Дмитрия Кузьмина, безусловно, не может не казаться авторитарным, хотя на самом деле эта позиция действительно является индивидуальной, то есть отражает его собственные литературные вкусы и теоретические убеждения, не совпадающие со вкусами и убеждениями литературного большинства.
В этой же статье Вадим Месяц подробно разбирает стихи Андрея Баумана, пытаясь доказать, что этот поэт вполне достоин полученной премии. Месяц делает это настолько убедительно, что никаких сомнений не остается – да, стихи Андрея Баумана в самом деле содержат все то, что с таким энтузиазмом он описывает: «Поэт Андрей Бауман – плоть от плоти европейской культуры. <…> Однако главным открытием для меня оказалось возрождение языка богословских и литургических текстов как одного из оснований для современной поэтической практики. Это серьезная новация, смелое начинание. Неоплатонический словарь, переосмысленный Дионисием Ареопагитом, каппадокийцами (Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский) и Максимом Исповедником, становится тканью новой стихотворной речи («Литургия», «Воскресение», «Песнь песней»). Автор «Тысячелетника» обращается к опыту сирийских гимнографов IV – VI веков (Ефрем Сирин и Иаков Серугский) и византийских поэтов-теологов (Григорий Богослов, Симеон Новый Богослов, Феодор Студит), французского мистического богословия (Бернард Клервоский и сен-викторская школа) и рейнских мистиков (Экхарт, Сузо, Таулер)» и т.д и т.п. Однако аналитический разбор – это ж такая объективная штука, что заранее предсказать все его результаты практически невозможно. Вот и Вадим Месяц, перечисляя достоинства поэзии Андрея Баумана, доказывает только то, что стихи его являются самой обыкновенной компиляцией поэтических, философских и богословских тем и мотивов. И если воспользоваться схемой из моей предыдущей заметки, то пример этот с крайней степенью наглядности демонстрирует, что художественную ценность стихов Андрея Баумана Вадим Месяц определяет традиционным способом – то есть степенью сходства с классическими образцами. Эта степень сходства, безусловно, велика, что и предопределило победу Андрея Баумана в прошлогоднем конкурсе. Но что делает стихами эту действительно выдающуюся по эрудиции компиляцию, Вадим Месяц в своей статье так и не объясняет. Где находится та точка, в которой разнородные культурные влияния и тенденции становятся единым целым? Да – и это уже мое личное мнение – нигде. Такой точки в текстах Андрея Баумана просто напросто нет. А без нее, без момента преображения хаоса (пусть даже и состоящего из элементов культуры) в космос, без индивидуального объединяющего начала никогда не получится настоящей поэзии.

Анна Голубкова


_ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __
* «О рецептивном характере современной поэзии» http://www.promegalit.ru/publics.php?id=5151
** См.: http://dkuzmin.livejournal.com/476333.html
*** См.: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2012/5/m11.html