Александр Кузьменков

Скорбный лист русской словесности

САДЫ ГОСПОДИНА КУРКОВА

(А. Курков, «Сады господина Мичурина». – СПб, «Амфора», 2006)


Господа! Честь имею представить вашему вниманию своеручно изготовленный бестселлер в жанре self-help «Three Steps To Literary Success In Europe». Итак…

Step 1. Забудь о стилистических красотах. Текст в первую очередь должен быть удобен для перевода. Эпитеты, метафоры, гиперболы и разные прочие синекдохи следует ликвидировать как класс. Прими за образец синтаксиса милицейский протокол: подлежащее + сказуемое + дополнение (может быть заменено обстоятельством).

Step 2. Засунь психологизм туда, где ноги теряют свое гордое имя. Персонаж должен быть с первого взгляда понятен жителям Благословенного Буржуинства. Формула построения характеров: vodka + harmoshka + matrioshka. А что сверх того – от лукавого.

Step 3. Тренируй ягодичные мышцы. Для решения поставленной задачи тебе потребуется железобетонная задница. Будь готов полтора десятка лет безвылазно просидеть за компьютером, еженедельно рассылая синопсисы по всем мыслимым и немыслимым издательствам.

Послесловие. Данный рецепт успеха базируется на опыте украинского прозаика Андрея Куркова – современного русскоязычного писателя № 1 в Европе.

Ежели кто не в курсе, то в активе Куркова – 20 книг и 18 сценариев; его роман «Пикник на льду» был признан «книгой года – 2003» в Швейцарии. Мне же больше всего запал в душу другой его шедевр – «Сады господина Мичурина». Сколь ни аморфна нынешняя наша словесность, настолько безликого текста я не знаю. Вот вам святой истинный крест.

В один прекрасный день… Нет, прежде процитирую аннотацию: «Роман “Сады господина Мичурина” полон иронии и стилистического озорства, богат парадоксами, фантомами, шпионажем, трупами и… любовью». Вот теперь можно и начать.

В один прекрасный день Совнарком принимает решение подарить США Турмасовский питомник. Американские инженеры строят огромный плавучий остров из понтонов. На него вместе с кубометрами земли переносят мичуринские сады. И начинается плавание к берегам Нового Света. Иван Мичурин, Сталин дал приказ! Иван Мичурин, зовет Отчизна вас… Вместе со знаменитым селекционером в экспедиции участвуют его дочь Мария и свояченица Настасья, а также радист-завхоз Дмитрий и летчик Леонид. Остров плывет от двадцатой страницы к пятидесятой, от пятидесятой к сто пятидесятой… Женщины стирают белье хозяйственным мылом и варят перловку с тушенкой. Мичурин пишет завхозу требования на пять бутылок водки и сам же накладывает резолюцию: выдать две. Время от времени с острова взлетает желдорлет – изобретенный Мичуриным гибрид аэроплана и паровоза. А остров плывет и не думает причаливать. И, безмятежный, не просит бури… И читатель куда-то плывет, убаюканный нудным, как плеск океанских волн, повествованием… и крыша куда-то едет… вернее, уплывает… спят усталые игрушки, книжки спят…

Эта липкая летаргия имеет все формальные признаки соц-арта. Кроме одного, главного: в книге напрочь отсутствует социальная сатира. Стёб над персонажами настолько анемичен, что его вполне можно предлагать питомцам Регины Дубовицкой.

А. К., осознав прискорбное сие обстоятельство, предпринял несколько судорожных попыток оживить полудохлый текст. Ночами по питомнику бродит некто в черном, похожий на шпиона. В итоге незнакомец оказывается секретным военным электриком и по совместитель- ству – сыном всесоюзного старосты Калинина. Океанская волна выносит на остров Максима Горького – тот чудом спасся с теплохода, потопленного шальной торпедой.  Но рукопись романа «Мать» безжалостно сожрала акула, лишенная классового чутья. И так далее, и тому подобное, – до отрыжки, до оскомины, до жестокой изжоги. Для полноты картины остается добавить, что ближе к концу автор напрочь запутался в своих же «парадоксах и фантомах» и перестал понимать, что ему делать с героями. В роли Deus ex machina выступил опять-таки Совнарком: взял да, к вящей радости сочинителя, и отменил свое решение о передаче США Турмасовского питомника.

О чем бы еще потолковать-то? Желаете о стилистическом озорстве? Ну, вот вам образчик: «И снова завыла собака, и вой ее запал глубоко в раненую душу Леонида. Запал и вызвал там злую боль, обращенную на себя самого. И захотелось Леониду сделать себе больно, так больно, чтобы больше никогда не видеть себя в зеркале».

Я, признаюсь, в недоумении: в какой микроскоп тут стилистическое озорство разглядывать?..

Честно говоря, сил больше нет разбирать по винтикам эту скучищу. Пусть другие отдуваются: «Если верить статистике Интернета, то Андрей Курков на сегодня самый известный в мире русский писатель (?!). Он переведен на максимальное число языков, издан в максимальном числе стран максимальными тиражами. А в самой России никто особенно не знает, кто такой Андрей Курков… И вот совсем недавно Андрея Куркова издали также в России. И вы знаете? Резонанса не было никакого… Это как настольная фигурка, вырезанная из картона и раскрашенная акварельными красками.  Романы Андрея Куркова обладают достаточно ценной приметой бестселлеров: они легко читаются – и по прочтении ты даже не можешь вспомнить, что ты читал» (М. Веллер, «Современная русская литература»).

Впрочем, пренебрежительные отзывы критиков г-ну сочинителю откровенно безразличны: «Писатель не тот, кто пишет, а тот, кого читают. Если тебя не читают сегодня, можно, конечно, ждать посмертной славы, но мне лично нравится получать радости при жизни».

Сдается мне, что есть в этой исповеди одна суть важная неточность. Замените «читают» на «покупают» – и все тут же встанет на свои места…



ЦИТРУСОВАЯ РЕНИКСА

(Э. Лимонов, «Ереси». – СПб, «Амфора», 2008)


По слову Шендеровича, Лимонов уже никому не интересен, кроме психиатров и филологов. Будучи филологом по образованию и психиатром по призванию, не могу пройти мимо Эдуарда Вениаминовича. Уж не взыщите.

С точки зрения психиатрии Э. Л. – типичный истероид с выраженными гебефренными чертами; в переводе на разговорный русский – любитель публичного самовыражения с мировоззрением 14-летнего пацана. Такого хлебом не корми – дай только лицедействовать: поиграть в блатного, в обэриута, в кондотьера, в садиста… Но есть и главная игра длиною в жизнь, называется р-революция: «Нам одинаково мало и синицы, и журавля. Будем жить современной ордой, нападать, осаждать, сваливаться на голову с вертолетов, беременеть в 13, если пришлось, не переставать стрелять». Мы – Национальный Герой! Сталин, Берия, ГУЛАГ! И юный Октябрь впереди!

Чуть позже выяснилось, что самодельному команданте в жизненной лотерее не досталось ни синицы, ни журавля: от него кровопролитиев ждали, а он чижика съел. Битву за молодежь Э. Л. бездарно проиграл: не всякого лоха соблазнишь борьбой за святое право быть опущенным на пресс-хате. 22000 нацболов против 200000 нашистов да 50000 молодогвардейцев-единороссов, – пропорция говорит сама за себя. «Партия прямого действия» к действию оказалась фатально неспособна: уляпали Вешнякова майонезом, а Михалкова яйцами – вот вам и весь юный Октябрь. Светлый революционный лик соратников на глазах превратился в мурло мещанина. Из Дугина получился вполне верноподданный славянофил; Прилепин в поте лица воплощает в жизнь Великую Гламурную Мечту: возглавил медиахолдинг, оседлал джип и печатается в глянцевых журналах. Идея кочующей евразийской цивилизации сколь ни болела, а все померла: кочевник издревле с удовольствием менял драную кибитку на добротный дом – тому в истории мы тьму примеров слышим, от Аттилы до Батыя. Плюс беспощадная литературная деградация: нынешний максимум Лимонова – тусклая публицистика, какой и без него пруд пруди…

Маркс в подобной ситуации лишь сокрушенно пожимал плечами: «Мы посеяли драконов, а пожали блох». Но не таков подросток Савенко. Он рожден, чтоб целый мир был зритель торжества иль гибели его! А что вы хотели от истероида 750-й пробы?

Лимонов – феномен отнюдь не эстетический и уж тем более не политический, а экономический: живое подтверждение той истины, что 70% цены товара составляет бренд. Бренд Working Class Hero требует постоянной подпитки, – в противном случае вождизм выдыхается, как шампанское без пробки. Но как пасти народы на фоне тотального облома? Какое светлое завтра им измыслить, когда все великие цели дискредитированы? Малолетку обрюхатить – себе дороже, свалиться с вертолета да пострелять – тем более… И как при этаком паскудном раскладе внушить согражданам благую весть, что рука Лимонова отечество спасла?

Вечный недоросль Крапивин, почуяв банкротство пионера-правдоруба, увел своих героев от греха подальше в сказку. Вечный недоросль Лимонов воспользовался этим проверенным рецептом: честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой. Именно затем и написан бессмертный трактат «Ереси»: «Этот труд – собрание Ересей, несусветных теорий, сложившихся в Учение. Я спешу, земного времени у меня все меньше, а моя задача – оставить человеческому виду мощное мировоззрение. Для этой цели я вооружился несколькими глыбами провидческих видений и открытий… Я набрался наглости и смелости определить человека как биоробота. Заявить, что мы созданы для того, чтобы служить энергетической пищей для Сверхсуществ – наших создателей... Я уверен, что человечество вскоре найдет и победит своих создателей… Возможно, я преуспел в создании новой религии».

К авторской преамбуле должно добавить два тезиса. Первый, от Ожегова: слово «ересь» кроме прямого значения имеет переносное – нечто ложное, вздор, чепуха. Второй, от Вольтера: религия есть продукт встречи дурака и мошенника.

Уняв благоговейную дрожь, изложу основы Учения, оно же мощное мировоззрение. Итак: рациональное мышление завело человека в тупик, ибо не раскрыло Тайну возникновения homo sapiens’а. Впрочем, Пытливому Уму Вождя и эта ж-жуткая Тайна подвластна, что два пальца об асфальт: человек задуман как энергетическая пища Создателей. Сущность Создателей субматериальна, они живут в Хаосе и являются сгустками плазмы. Но пусть трепещут подлые тираны – им обещан скорый и страшный кирдык: «И пусть он сидит там в углу Вселенной, Главный Паук, с другими пауками. И пусть высасывает наши души. Недалек тот день, когда мы найдем наших Создателей и нападем на них. Состоится великая битва! Мы скрутим их, пленим их и выведаем у них тайны. Мы, возможно, съедим их и станем бессмертными».

Молодца Эдуард Вениаминович! Нашел, чем употчевать страждущих: тухлой окрошкой из Корана и Библии, Фоменко и Носовского, Блаватской и фон Деникена (поневоле вспомнишь ленинское определение интеллигенции!). Подобную псевдоинтеллектуальную рениксу приличные люди еще 20 лет назад считали отъявленным моветоном. А нонконформист в драных обносках теософской мантии – зрелище более чем жалкое. Тем паче все вакантные места пророков в стране уже заняты: Путин, Жирик, Виссарион, Дуся Марченко…

Впрочем, новоиспеченный ересиарх демонстрирует полную уверенность в своей правоте. Ибо есть у него могучий союзник аж из Северодвинска – инженер Ковалевский с его Грандиозными Прозрениями и Эпохальными Пророчествами. Выдержки из трудов последнего составляют добрую треть книги. Держитесь крепче за стул – сейчас буду цитировать: «В настоящее время во внутренних Мирах Гигасверхпраамебодэва присутствует энергетика еще более старшей Дэваэволюции, чем Сверхдэваэволюция, которой “зомбирована” часть Дэвов, эфирных амебоструктур и Амебодэвов Прадэваэволюции и Сверхдэваэволюции, – это означает, что в будущем Гигасверхпраамебодэв, где мы находимся со своим Космосом,  полностью перейдет под власть других космических сверхсил, чем те, на которые он сейчас ориентируется!!!!!!!!! При этом во многих средних Мирах Гигасверхпраамебодэва главной станет черная энергетика (сейчас ей принадлежит лишь большинство низших Миров)!!!!!!!!!»

Also sprach Kowalewsky!!! Какая глыба!!!! Какой матерый Супермега- человечище!!!!!!!

Я по наивности недоумевал: кто поведется на этот нервно-паралитический, сродни сетевому флуду бред? Кому интересна широко распахнутая дверь в никуда? Но никаким умом нас не объять и никаким аршином не измерить: в краю непуганых идиотов нашлись апостолы и на лимоновско-ковалевскую ненаучную фантастику. Некто Александр Токарев (среда обита- ния – Проза.Ру) завывает с пеной у рта: «Цель человечества – узнать правду о своих Создателях, вступить с ними в борьбу и победить. При этом следует стремиться не к индивидуальному бессмертию человека, которое сделало бы его существование банальным, а к бессмертию человеческого рода. Во имя достижения этой цели можно пренебречь бессмертием одного, десяти и даже сотен тысяч индивидов. Да, смерть!»

Вот вам и классический вольтеровский случай: рандеву дебила с аферистом. Покойная моя бабка в таких случаях лишь скорбно охала: дураков-то не сеют, не пашут, – сами родятся…



СЛОВЕСНАЯ ОПУХОЛЬ

(Ю. Кокошко, «Вдоль снега». – «Знамя», № 11, 2010)


Эпиграфом ко всему дальнейшему могут служить пародийные строчки А. Дольского: «Пенни прыгнули на пони, / Причесали чичероне, / Шаривари, лори, тори, / Харакири априори». Сейчас поймете, почему.

Д. Бавильский убежден: «Читать  прозу Юлии Кокошко… – практически невозможно. Это все причастившиеся понимают. Читать невозможно, но читать нужно». Я внял совету и попробовал. Попытка обернулась на редкость изуверской пыткой. Жаль, слишком рано помер Малюта Скуратов: знай он тексты нашей героини – с легкой душой оставил бы кнут и дыбу дилетантам. Впрочем, судите сами: «Причастный № 1001, гражданин неопределенных лет, в очках “Двуствольная чернильница ночи”, сквозь которые не протаял никакой из его глаз, охотно допустил свое знакомство – с интересующим нас лицом и, предавшись ностальгии, беспорядочной скачке по отвалам воспоминаний, желанию переложить все встреченное в идущих днях – на рифмы или раздавать гранты из фондов лица, о котором мы спрашиваем, наконец – внезапному малодушию и нездоровой половинчатости, не исключил, что страсть к познанию свела их – в одном пристанище наук, но события, окружавшие познание, обложившие заросли и котловины его, и гати, и горные породы, выветривающиеся – за счет заведения, вряд ли уместно ссыпать в общую бочку».

Знаменитая фраза про бузину и киевского дядьку на этом фоне – образец безупречной логики. Желаете лишний раз убедиться? Пожалуйста: «Причастный № 1001 готов вылить на город свет и непременно даст старт тарантасу с солнцем, перелистав ранние реалии, сточившиеся до его дневниковых записок, достойных возродиться в следующих турах, или снесшись с географией того призыва, если не отклонила свои селения от ценности Настоящее – к авторитетам Совершенствование голодом и огнем или Переход запоротой порчей материи в истый дух, и не искуплены – ни Содомом, ни Гоморрой, и не срослись – с анемонами и с капюшонниками и щелкунами, с листоедами, короедами, костоедами, сердцеедами…»

В pendant коллеге Бавильскому скажу: писать о подобных текстах практически невозможно. Толковать не о чем: нет замысла, нет сюжета, нет образов. А бесконечная (7647 слов) цепь весьма произвольных ассоциаций упрямо не поддается рациональной интерпретации. Писать невозможно, но писать нужно. Г-жа Кокошко, изволите видеть, в своих пифийских играх отнюдь не одинока: Давыдов, Драгомощенко, Лебедев, Левкин, Меклина, Рагозин… и далее на все буквы алфавита. А потому предмет все-таки заслуживает разговора.

Первой приходит в голову мысль  филологическая: до чего ж легко такая проза делается, был бы под рукой словарь паронимов. Или словарь рифм. Если угодно, сейчас начну импровизировать, – и даже без словаря, уж поверьте: «Присяжный Поверенный № 1002, лицо невнятного возраста и наружности, – не терпится предать огласке его смутное имя, но по губам материнской лактозой стекает запрет: nomina sunt odiosa, – взывает: нежить, довольно нежить свое соболье Эго, довольно малодушествовать, не усидеть в подворотне обшарпанным клошаром, а потому грядет путина пути, trip – по трупам труб, по грубым горбам ограбленных гробов, свозь некроз врожденного ностальгического невроза, сквозь строй сиамских близнецов и сионских мудрецов, пока на смену ущербной половинчатости не явится поблажка блаженного полуночного забытья, где ты, и где я по колена в неопалимой купине неискупленного – неискупимого? – небытия за счет заведения…»

Я еще долго так могу, но не надо оваций. Ибо, повторяю, погонные километры подобной прозы пишутся левой ногой. Здесь не нужна интрига, а равно и анализ, и обобщения, и характеры. Изобразительная точность и вовсе противопоказана: любое слово пришито абы как, на живую нитку. Причастный № 1001 безболезненно уступает место Присяжному Поверенному № 1002; то же самое при желании  можно проделать с любым эпитетом – были бы целы ассонансы с аллитерациями. Смысл при этом не страдает, потому как напрочь отсутствует.

На смену филологической мысли неизбежно грядет медицинская: а ведь это, пожалуй, клиника. Это литературоведы ломают голову, куда отнести Кокошко со товарищи: то ли к ассоциативной прозе, то ли к континуализму… А психиатрия давным-давно вынесла вердикт такой манере выражаться: резонерство, оно же, по И. Павлову, «словесная опухоль». Сопоставьте прозу Кокошко & Co с дефинициями врача, – сходство поражает: «Резонерство. “Склонность к бесплодному мудрствованию”, тенденция к непродуктивным многоречивым рассуждениям… Выражается в претенциозно-оценочной позиции больного… Грамматический строй резонерской речи своеобразен в части синтаксиса и лексики, больные часто используют инверсии, вводные слова. Нередко больные говорят независимо от присутствия собеседника. В довольно длительных высказываниях больных нет никаких рассуждений; больные не сообщают в них никакой содержательной мысли… В речи больных нельзя обнаружить определенного объекта мысли, в их высказываниях нет логического подлежащего» (Б. Зейгарник, «Патопсихология»).

Но критики с психиатрией знакомы слабо, а потому аплодируют. Д. Бавильский: «Я не знаю более калорийной и питательной (питательнее уже сугубо философские тексты) литературы, способствующей брожению и выработке собственных читательских мыслей, идей». О. Славникова: «Я бы сопоставила Юлию Кокошко… с Николаем Гоголем… У Юлии Кокошко, так же как и у великого классика, произнесенное слово, будто заклинание, порождает новые сущности». Почему откровенная патология (или, что еще  гаже, ее симуляция) вызывает всеобщее ликование?

Чтобы это уразуметь, мало будет филологии и психиатрии, понадобится еще и история. Благо в отечестве нашем все повторяется, и случай Кокошко – чистой воды deja vu. На рубеже XIX и ХХ веков у просвещенной публики выработался стойкий иммунитет к идеям. Интеллигентские чаяния одно за другим сбывались: минуло и 19 февраля 1861 года, и 17 октября 1905 года – но жить не стало ни лучше, ни веселее. Умные наши головушки, будучи вдрызг разочарованы, вынесли смертный приговор идее, а следом – и брату ее смыслу. И приплыл чуждый чарам черный челн, и привез дыр бул щыл. Боэбоби! Закономерным итогом процесса стала эгофутуристическая  «Поэма конца»: лист чистой бумаги. Курсистки обоего пола визжали от восторга. Точно такую же ситуацию наблюдаем  в последние два десятилетия: сперва в страшных корчах скончалась марксистская идея, следом за ней испустила дух либеральная, скоро вынесут вперед ногами и национал-патриотическую. Следствием стал очередной смертный приговор смыслу. И пришел Причастный № 1001, и принес полокурый волток. Мысть, учкарное сопление! Не за горами, надо думать, и поэма конца, – а восторженный визг курсисток обеспечен заранее.

Есть одно «но»: диалектика, – разрушение содержания неизбежно гробит форму. Если не притягивать за уши постмодернистскую риторику о паралогическом дискурсе и проч., анализировать у Кокошко, кроме фонетики, нечего, – я и прогнал «Вдоль снега» через электронную систему фоносемантической оценки текстов «ВААЛ». Вердикт компьютера, беспристрастного судьи, гласит: «Данный текст производит впечатление плохого (-12,7%), отталкивающего (-28,5%), злого (-47,9%), низменного (-12,7%), трусливого (-17,0%), хилого (-39,7%)». Надо ли комментировать? Харакири априори!

К списку номеров журнала «БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ» | К содержанию номера