ОЛЕГ ОХАПКИН. Великий князь поэзии и певчий.

Олег Александрович Охапкин родился в октябре 1944 года. Блокаду сняли летом, город бы ещё очень слаб. Но, кажется, над руинами и омертвевшими стенами прекрасных домов можно было разглядеть - Небесных Сил, охранявших город. Возможно, видение Небесного Петербурга стало первым, самым сильным и глубоким, воспоминанием детства поэта.

Семья Охапкиных была верующей. Отец покинул семью рано - умер. У матери было слабое здоровье. Помогала - и фактически держала дом - бабушка поэта, Ольга Григорьевна Соколова. Она работала в детском саду. Близкой её приятельницей была  Евдокия Ивановна Горшкова, духовное чадо и почитательница Св. прав. Иоанна Кронштадского. Фанатичной его последовательницей не была. Занималась воспитанием мальчика до 12 лет.  Неуловимое сходство с Ариной Родионовной! Любовь к чудесному пастырю и его наставления передались поэту. Как и чувство свободы в вере, творческое начало. Однако это было не вполне традиционное для тогдашней церкви религиозное воспитание. Поэту довольно рано пришлось столкнуться с разного рода духовными трудностями.

Подростком Олег Охапкин пел в хоре Александро-Невской Лавры.

В 1961 году закончил Ленинградское Архитектурно-ремесленное училище. Затем поступил в музыкальное училище имени М. П. Мусоргского. Подрабатывал статистом, осветителем и маляром в Малом оперном театре. Ленинград оживал, оправлялся - и поэт впитал этот воздух воскресения, почти пасхальное дыхание Ленинграда. Это были труды поисков: поэт ещё не мог узнать, кто он. Ещё не познал себя.

Поэзия заявила свои права вдруг и сразу завоевала все возможные позиции. 1966 - год смерти Анны Ахматовой. Именно в этот год Олег Охапкин решил целиком посвятить себя поэзии. Его первой школой стал "Голос юности", под руководством Давида Яковлевича Дара, поэта, особенно ценимого петербургской интеллигенцией. В конце 60-х Охапкин познакомился с Иосифом Бродским и Николаем Козыревым. Первый воплощал собою новую эстетику, присущую современному стиху. Второй - этику и философию новой культуры. Олег Охапкин - один из немногих поэтов, чьё образование было последовательно и почти фундаментально. Его по праву можно назвать великим князем русской поэзии второй половины двадцатого века.

Возникло новое жизненное пространство. Зимой поэт подвизался рабочим в Эрмитаже. Весной и летом уходил в экспедиции, и так побывал почти во всех краях тогдашнего Союза. В самом конце 60-х Охапкин стал литературным секретарём Веры Пановой, писательницы, жены Давида Дара и лауреата Сталинской премии. В 1971 открыт был музей жизни и творчества Ф. М. Достоевского. Охапкин некоторое время директорствует там.

Но жизнь поэта внезапно и резко переменилась. Блистательный автор, успешный работник культуры - уходит в подполье. Начинают годы и годы почти невыносимого тесного бытия. Но что за причина - можно только гадать. Возможно, поэт не захотел участвовать в коллективном идолопоклонстве, что требовалось от него по долгу службы на высоких местах. Или пришло внезапное, горькое разочарование, порой широким потоком идущее в его стихах. Так или иначе, кристальный метеорит упал с литературного неба на землю подполья.

Вот цитата из письма псковского поэта Евгения Шешолина, в конце семидесятых побывавшего в Ленинграде. "Познакомился с поэтом Охапкиным, коего «весь Питер считает лучшим». Читал он свои стихи из журнала «Аполлон-77» (Париж) – действительно здорово. Из тамошней публики выделяется резко. " Сумрачные веси подполья внезапно осветились светом упавшего метеорита. Одна за другой составлены книги стихов: «Ночное дыхание» (1966-68), «Возвращение мест» (1969), «Душа города» (1968-69), «Моление о Чаше» (170), «Времена года» (1970-71), «Посох» (1971-72), «Высокая цель» (1973-74). Несколько стихотворений опубликованы в официальных советских изданиях.

"Из света и пламя" - вполне применимо к Олегу Охапкину. Ему невозможно было спрятаться или скрыться, невозможно было стать светильником под спудом, как некоторым его соратникам по подполью. Его переполняли бурные силы, он не мог погрузиться в печальное забвение, как они. Деятельность Виктора Кривулина, бывшего тогда сердцем неофициального Петербрурга, привлекала поэта. И вот, он уже принял участие в создании и распространении самиздатовских литературных журналов: «Обводный канал», «Часы», «37», «Вече» (Москва). Вскоре его стихи появляются в антологии Константина Кузьминского "Голубая лагуна". Так поэт преодолел границы Советского Союза - стихами.

Как и многие поэты неофициального Петербурга, Олег Охапкин бывал в "Клубе-81". Это было полуофициальное объединение, созданное советской властью для урегулирования отношений с неподцензурной ей культурой, приобретавшей всё более солидный вес.

За поэтом закрепилась слава православного и монархиста. И это действительно было так, достаточно почитать его стихи. Но идеология была чужда ему. Потому друзей и место в жизни поэт выбирал - "как Бог даст".

Умер Олег Охапкин в 2008 году в больнице, недалеко от того места, где был рождён. Небесный Петербург принял нового своего жителя.

При чтении стихов возникает странное чувство. Они пышны и причудливы, как барокко, как стихи Державина и таинственны, как тихи Тютчева. Но при этом оставляют чувство щемящего, леденящего полёта, безумной скорости, свойственное только нашему времени. Это очень новые стихи - но при этом они архаичны!


И невзначай к тебе приходит мысль,
Что это все примерно так и было.
Была весна, деревья, кроны, высь.
Но ты, душа, их временно забыла.
Была весна. Я жил тогда в чаду
Вечерних встреч, вечерних разговоров,
Намеков, предвещающих беду,
Среди предчувствий — к расставанью сборов.

"Итак, я жил тогда в Одессе" - последняя фраза Пушкинского романа в стихах! "Я жил тогда в чаду" - чад как место, как ад. Я жил тогда в аду. Грех - ад. Грех как место жизни! "Но ты, душа, их временно забыла" - весна, высь... Покаяние, Пасха!
В стихах Охапкина много нежной, но очень мощно растущей силы, забирающей читателя широким потоком. И вот читатель, как счастливая Офелия (Противоречие! Но архаика плюс современность - тоже противоречие!) плывёт и повторяет невесть откуда возникшие строки, губы и руки волнуются, как будто цветы перебирают:

Я безутешен в мире необъятном:
Ты ближе здесь, чем быть могла в стократном,
Но неосуществимом приближеньи,
Как ты близка в моем воображеньи.
Простор и воля вопиют о горе,
Что берега близки нам только в море.