Валентин Лукьянин

Наставница души и сердца

В этом месяце исполняется 85 лет Валентине Викториновне Артюшиной, чье имя на протяжении десятилетий неразрывно связано с журналом “Урал”. С удовольствием печатая нижеследующие материалы, редакция от всего сердца поздравляет юбиляра.


“Когда б вы знали, из какого сора…” — это все помнят. А пытался ли кто-то разобраться в алхимии, чудесным образом превращающей сор в самоцветы и брильянты?

“А что тут разбираться? — вознегодует читатель, которому наперед все ясно. — Талант! А талант — он от Бога”. Между тем толпы графоманов (и у каждого ведь “талант от Бога” — попробуйте усомниться!) обивают пороги редакций, только почему-то в их рукописях божественный дар не просматривается и через лупу, так что “не оцененные” шедевры оказываются в редакционной корзине.

Наивно-претенциозная мудрость гласит, что талант — он как деньги: либо он есть, либо его нет. Допустим, есть — и как же вы им распорядились? Создали шедевр или профукали по мелочам, а то и зарыли в землю, как библейский персонаж? Наличие у автора таланта определяется не по блеску глаз и не по напористости саморекламы, а исключительно по качеству представленного им текста. Не спорю: без таланта нет смысла браться за перо; но что значил бы, что мог бы талант “сам по себе” — не отшлифованный культурой, не заостренный мастерством, не заряженный энергией мысли и не превращенный в пластику образов, воплощенных в “веществе” слова?

Талантом, который “сам по себе”, бахвалятся невежды. А тот, кто всерьез знаком с предметом, понимает, что талант — не нечаянная радость, но суровое испытание и тяжкий крест. Порой его непросто распознать человеку даже в себе самом, еще труднее овладеть этим даром. И уже настоящий подвиг — с достоинством нести этот крест через все превратности и соблазны жизни… Даже если талант есть — его надо открыть, потом взрастить, заботясь, чтоб он не увял или не разросся вкривь и вкось буйным чертополохом; с помощью таланта открывают новые миры — но случается, что им, как микроскопом по расхожему присловью, гвозди забивают. И выходит, что алхимия творчества — нечто несравненно более сложное и трудоемкое, даже подвижническое, нежели “дар Божий”.

Наверно, мое вступление к короткой заметке затянулось, но без него я затруднился бы внятно выразить отношение к тому, что составило главное содержание десятилетий литературного труда Валентины Викториновны Артюшиной. А вот теперь могу сказать коротко, определенно и с надеждой быть понятым: Валентина Викториновна всю жизнь занималась тем, что “диагностировала” и взращивала литературные таланты.

Думаю, никто на всем Урале не сделал в этом плане больше, чем она, ибо во второй половине минувшего века — а особенно в 60–80-е годы, когда Валентина Викториновна возглавляла отдел прозы журнала “Урал”, — во всех шести областях и двух республиках тогдашнего Большого Урала не было сколько-нибудь заметного, признанного писателя-прозаика, в чьей литературной судьбе не оставила бы добрый след работа с редактором Артюшиной. Это было ее служебной обязанностью, но обязанность счастливо совпадала с ее душевным строем.

То, чем занималась Валентина Викториновна именно как редактор, образно и емко выразил широко известный в свое время на Урале романист Борис Бурлак, написав на подаренной ей книге: “Давнему и верному наставнику души и сердца. С земным поклоном”.

Мудрый Борис Сергеевич (сужу не понаслышке: случилось и мне с ним общаться) нашел очень точные слова; будь это коллективное обращение — думаю, свои подписи под ним пожелали бы поставить все, кто с Валентиной Викториновной работал в прошлые годы. А нынешние дети компьютерного века, пожалуй, усомнились бы: при чем, мол, тут душа и сердце, если задача редактора — просто подготовить к печати текст, причесать и подрумянить его, как барышню перед выходом в свет. Сейчас этим небезуспешно занимается майкрософтовский “Word”, который даже и называют не программой, а именно редактором. “Word” и опечатку заметит, и с малоупотребительным словом посоветует поосторожничать, и громоздкую фразу подчеркнет: мол, “выберите более свободный стиль или разбейте это предложение на несколько более коротких”. С появлением “Word’а” издатели получили возможность сэкономить на зарплате, и племя редакторов заметно поредело, а если где они и остались, так в основном для выполнения организаторских функций.

С компьютером работаю давно, к советам его электронного “редактора” прислушиваюсь добросовестно, но не с благоговением: многие его почеркушки (вот-вот, так и знал, что это слово ему не понравится!) не принимаю в расчет. Дело в том прежде всего, что он в принципе не воспринимает интонацию, а без интонации литературный текст — как певческий голос без тембра. Но главное — редактор “Word” не чувствует и не понимает слово, а как раз в слове скрыта главная алхимия текста. Каждый, кому доводилось писать что-то чуть сложнее SMS-ок, знает, как непросто подобрать слово, соответствующее смыслу, который мы хотим в него вложить. А когда слово все-таки найдено — его нужно еще точно вписать в фразу, иначе его смысл будет искажен. А фраза не всегда укладывается в усредненную грамматическую матрицу — та самая интонация выпирает. Между тем слово в художественном тексте должно вписываться не только в грамматическую конструкцию, хотя бы и отражающую ритм и тембр авторского голоса: оно соотносится с внутренним миром произведения, с миром автора (время, среда, культура), с самим мирозданием, если хотите…

С грамматикой (правда, усредненной и изубоженной, как казенный документ) майкрософтовский “редактор” худо-бедно справляется (и на том спасибо), а вот для редактирования художественного текста у него нет именно души и сердца. То есть нет “орудия труда”, которое всегда было главным у настоящих редакторов: не элементарной же грамоте они авторов учили! (Хотя в литературной жизни всякое бывало.)

Энтузиасты “компьютерного мышления” опять, наверно, не согласятся: дескать, душа и сердце — нечто мечтательное и неосязаемое, а редактор обязан дело делать. Дело — да, но какое? — отвечу я на это. Дело писателя ведь только в том случае и будет исполнено, если он сумеет проникнуть в читательскую душу и дотронуться до самых сокровенных струн читательского сердца. А читатель вовсе не держит душу нараспашку, и сколько литературных амбиций разбилось о гранитный холод читательского равнодушия! Вот почему понимающий писатель так ценит возможность перед тем, как запускать свое новое детище в свободный полет, поработать над ним с хорошим редактором. Хороший редактор — это ведь, прежде всего, квалифицированный читатель. Это читатель-эрудит, который обнаружит и случайные промахи, и невольные перепевы актуальных, но набивших оскомину тем, и новые нюансы смысла, должным образом, возможно, не оцененные самим автором. Это читатель-конфидент, с которым можно откровенничать, как с лечащим врачом. Это читатель-эксперт, который не просто оценит, но и объяснит свое “нравится — не нравится”. И, может быть, самое главное: редактор-читатель — это своего рода испытатель “художественной конструкции”, который поможет найти и устранить ее изъяны, научит летать.

Хорошие редакторы всегда бывали редки, ибо таковыми не становятся ни по должности, ни даже по образованию: ими надо родиться. Но это примерно то же самое, что родиться писателем (см. выше); то есть, я имею в виду, на одном “божьем даре” и в этой профессии далеко не уедешь. Тут нужна и высокая филологическая культура, и общая эрудиция, позволяющая вести содержательный диалог с автором (который,
по свидетельству Яна Парандовского, может превосходить ученого по глубине проникновения в тему). Но не менее книжной умудренности нужен редактору богатый житейский опыт; ведь только под влиянием житейского опыта у человека вырабатывается нечто вроде вестибулярного аппарата, позволяющего сохранять прямохождение в нашем многомерном и искривленном пространстве — качество, особенно необходимое во время литературных “полетов во сне и наяву”.

Тут бы мне в самый раз приступить к рассказу о том, какими отнюдь не извилистыми, но неподъемно трудными путями (отец погиб под Сталинградом в 1942-м, окончила среднюю школу и поступила в университет в еще военном 1944-м…) шла Валентина Викториновна к своей профессии, какие неординарные литературные встречи случались у нее с первых же лет редакторской работы, как судьбы разных писателей и книг на протяжении десятилетий переплетались с ее собственной судьбой и как уже литературная и житейская опытность помогали ей решать, казалось бы, сугубо профессиональные проблемы. Но обо всем этом она сама не только душевно и увлекательно, но по-настоящему талантливо рассказала в небольшой книге “Мое время”, изданной три года назад. Правда, книжечка вышла очень малым тиражом, но почти все, что вошло в нее, раньше было напечатано по частям на страницах “Урала”.

Конечно, рассказанного самой Валентиной Викториновной я пересказывать не стану, а скажу напоследок о том, о чем сама она, может, вовсе и не думает, а если и думает, то вслух не скажет. Я вот о чем: Валентина Викториновна главным редактором никогда не была (думаю, такая карьера ее и не прельщала — это совсем другой круг забот), но по весомости того, что она сделала для развития литературы на Урале, ни один главный редактор ни одного “толстого” уральского журнала — и “Урала”, разумеется, в том числе — сравниться с ней не может. Думаю, имею моральное право на такое суждение, потому что более десяти лет сам был ее непосредственным “начальником”. Но, между прочим, когда мне в свое время предложили должность главного редактора “Урала”, я обратился за советом к Валентине Викториновне, ибо ее мнение в этом вопросе было для меня авторитетнее мнения тех, кто заботился о замещении подобных вакансий. И только с ее согласия дал согласие сам. Так кто кого принимал на работу? Ее авторитет незыблем для меня по сей день.

Земной поклон вам, Валентина Викториновна, в день серьезного юбилея, да и в любой другой день!














К списку номеров журнала «УРАЛ» | К содержанию номера