Жить с апокалипсисом в сердце…

ВАЛЕНТИНУ

Жить так, как я стремлюсь, очень трудно,
потому что речь идёт о жизни с открытым сердцем.
Алла Горбунова

Жить с Апокалипсисом в сердце,
как будто каждый миг – последний,
и самый первый, дерзновенный,
и нынче – мира сотворенье,
и новое небо и новую землю
видеть –
в косвенном, косном, себя забывшем –
самозабвенно.

Слепая логика взросленья,
благоразумных бельм седины –
как древле тезка твой латинский,
тебе я зрение согрею,
коснувшись век пером Жар-Птицы,
но перья те – мои ресницы.

Все в мире – жизнь, и даже в смерти –
во взрывах звезд, в зерне подземном;
кровоточивый снег весенний
родит зеленые страницы,
чей шепот юный, колыбельный,
мы телом сладостно услышим.

Распятым жить с Граалем в сердце,
как будто каждый миг – как песня,
и вся любовь, и воскресенье,
и пьешь Эвною, а не Лету,
и новое небо и новую землю
в моих зрачках
парным, фаустовским, тибетским жестом
запечатлеешь.

СТИХИ ИЗ ПРИБАЛТИЙСКОГО ЦИКЛА

Сказка об эволюции (Литва)
Чивикову – без намеков
Не плюй в колодец – пригодится напиться,
Не плюй на меня – пригодится жениться.
В замшелом колодце живет царевна,
Василиса премудрая, племянница василевса,
с очами польскими василиска.

Напрасно думать: она – сирена.
Она – сиреневых снов царевна,
ночная фиалка, растрепанная богема,
в лиловое очи ее одеты.

Protégé-moi, поднимите мне веки,
вот она уже птица, сидит на ветке,
птица Сирин и птица Феникс,
синяя птица нездешних мест.

Вот Жемайтия, литовский озерный край,
твой оттуда род и, наверное, мой извод,
поведу крылом – по воздуху перезвон,
кровью червонной птица тебе поет.

Кожу-перья сожги, поцелуем сорви,
чтоб тебе одному пела я о любви,
только польскую пани во мне не гневи,
вот стою пред тобой, словно лист перед травой,
во плоти и крови, ибо очи мои – твои.
1ноября 2008

ЗЕРКАЛЬНЫЙ СОН (ЭСТОНИЯ)

Тварю Серебряному и сидящему ночью вконтакте

...И так как ты не спишь, то я не сплю,
– в воде соленой слез зеркальных гроздья –
и так как ты, то я тебя люблю,
так медленно и верно по-эстонски.

И так как снишься мне, то я живу,
пишу наоборот из зазеркалья,
и так как я, то ты меня уснешь
на пестром покрывале фотографий.

Мой Дон Жуан святой любви январской,
вся филология ведет, конечно, в Тарту,
меня зовут почти что Донна Анна,
а в зеркале французском вижусь камнем.

Тебя зовут протяжно, словно Таллинн,
одни и те же сны у нас зеркально;
как Мажуа под сонным покрывалом,
в твоей судьбе я 25-ый кадр.

На зеркале больничном надпись «я»,
спит «я» твое, мне телом не проснуться,
– вокруг тебя лозою винный взор –
и если мы, то все и явь и знак.
6 января – 6 февраля 2009


***
Слепое сердце Петроградки
меня ничуть не замечает,
а мне топтать его так страшно,
как наступать на хлеб блокадный,
и бьется в пыльных ребрах улиц
святое каменное сердце.

Слепое сердце Петроградки,
тебя я предавала дважды,
а в третий раз уже не смею,
но галльский голос Азнавура
преобразит Неву в Эвною,
а Петроградку – в рай земной, и…

…прозреет камень; винной кровью,
невинной кровью зазеркалья
закатного прольется Кронверк
на стекла; и сойдут покровы,
и то, что было пыльный Лондон,
и было нежность наперстянки,
меня, Дюймовочку, укроет.

Слепое сердце Петроградки,
святое каменное сердце,
дрожит в карминных жилках зренья,
как дантово дрожало древле
в ладони Амора… тебе.

13-16 февраля 2008