То ли Родина, то ли печаль... Стихотворения

* * *
И опять на песке блики белого-белого света,
И опять золотая небесно-невинная даль.
И светает в груди... И душа по-над бренным воздета,
И парит над тобой то ли Родина, то ли печаль...

В мир открыты глаза, как у предка — распахнуты вежды,
И под горлом клокочет: «Высокому не прекословь!»,
Сможешь — спрячь в кулачок тот
живительный лучик надежды,
Чтоб мерцала внутри то ли Родина, то ли любовь.

И придут времена, когда слово в окно застучится,
И перо заскрипит, за собою строку торопя.
Что-то ухнет вдали... Но с тобой ничего не случится,
Хоть и целился враг то ли в Родину, то ли в тебя.

И приблизишься ты, хоть на шаг, но к заветному слову,
Что в дряхлеющем мире одно только и не старо.
Испугается ворог... Уйдёт подобру-поздорову...
Если будет здоровье... И всё-таки будет добро...

И тогда осенит, что последняя песня — не спета,
Что перо — это тоже звенящая, острая сталь,
Что опять на песке — блики белого-белого света,
И парит над тобой то ли Родина, то ли печаль.


* * *
День отгорит. Сомнение пройдёт.
Иным аршином жизнь тебя измерит.
Вновь кто-то — исповедуясь — солжёт,
И кровной клятве кто-то не поверит.

Иной простор... Иные времена...
Надушённых платков теперь не дарят.
Здесь каждый знал, что отчая страна
В лицо — солжёт, но в спину — не ударит.

А что же ныне? Как ни повернись,
А всё равно удар получишь в спину.
Жизнь Родины?.. Где Родина, где жизнь? —
Понять хотя бы в смертную годину.

И ту годину нет, не торопя,
Себе б сказать, хоть свет давно не светел:
«Пусть Родина ударила тебя,
Но ты ударом в спину не ответил...»


* * *
Холодно... Сумрачно... Выглянешь,
      а за окном — непогодина.
Свищет сквозь ветви смолёные
      ветер... Черно от ворон.
Души, как псы одичалые.
Холодно... Сумрачно... Родина...
В свете четыре сторонушки —
      ты-то в какой из сторон?
И ожидая Пришествия,
      и не страшась Вознесения,
Помню, звенят в поднебесии
      от просветленья ключи.
Вечер. Осенние сумерки.
И настроенье осеннее.
Не докричаться до истины,
      так что кричи — не кричи...
То узелочек завяжется,
      то узелочек развяжется...
Что с тобой, тихая Родина,
      место невзгод и потерь?
То, что понять не дано тебе —
Всё непонятнее кажется,
Всё отдалённо-далёкое —
      вовсе далёко теперь.
Вовсе замолкли в отчаянье
      все петухи предрассветные.
Где соловьи?-А повывелись...
Летом — жарища и смрад.
Ночи твои одинокие,
Утра твои беспросветные,
Ворог попал в тебя, родина,
      хоть и стрелял наугад.
Скрипнет журавль колодезный —
      и цепенеет от ужаса.
Горек туман над лощиною,
      лодка гниёт на мели.
Каждый — в своём одиночестве.
Листья осенние кружатся,
И разлетаются в стороны,
      не долетев до земли.


* * *
      Памяти друзей-писателей

Как летят времена! —
Был недавно ещё густобровым.
Жизнь — недолгая штука,
Где третья кончается треть...
Заскочу к Маруку,
Перекинусь словцом с Письменковым,
После с Мишей Стрельцовым
Пойдём на «чугунку» смотреть.

Нынче осень уже,
И в садах — одиноко и голо.
Больше веришь приметам
И меньше — всесильной молве.
Вот и Грушевский сквер...
Подойдёт Федюкович Микола,
Вспомнит — с Колей Рубцовым
Когда-то учились в Москве.

Мы начнём с ним листать
О судьбе бесконечную книгу,
Где обиды обидами,
Ну а судьбою — судьба.
Так что хочешь — не хочешь,
И Тараса вспомнишь, и Крыгу...
Там и Сыс не буянит,
Печаль вытирая со лба.

Там — звенящее слово
И дерзкие-дерзкие мысли.
Скоро — первая книга,
Наверно, пойдёт нарасхват...
Там опять по проспекту
Бредёт очарованный Кислик
И звонит Кулешову,
Торопко зайдя в автомат.

А с проспекта свернёшь —
Вот обшарпанный дом серостенный,
Где Есенин с портрета
Запретные шепчет слова,
Где читает стихи только тем, кому верит
Блаженный...
Только тем, кому верит...
И кругом идёт голова.

Что Блаженный? — И он
Перед силой природы бессилен.
Посижу — и домой,
Вдруг под вечер, без всяких причин,
Позвонит из Москвы мне, как водится,
Игорь Блудилин,
А к полуночи ближе, из Питера,
Лёва Куклин...

Неужели ушло
Это время слепцов и поэтов? —
Было время такое,
Когда понимали без слов.
Вам Володя Жиженко
Под «Вермут» расскажет об этом...
И Гречаников Толя...
И хмурый Степан Гаврусёв...

Не толкались друзья мои —
Истово, злобно, без толку.
И ушли, не простившись —
Негромкие слуги пера.
Вот их книги в рядок,
Всё трудней умещаясь на полку.
Там и мест не осталось,
И новую вешать пора...



* * *
      Пусть скачет жених — не доскачет!
       Чеченская пуля верна.
            Александр Блок, 1910 г.

Четвёртый час... Едва чадит жасмин.
Бессонница... Рассвета поволока.
И чудится, что в мире ты один,
Кто этакой порой читает Блока.

Причём тут Блок? Талантливый пиит,
Скончался молодым... В своей постели.
Тем лучше — как Есенин, не убит,
Как Мандельштам, в ГУЛАГе не расстрелян.

У нас проблемы новые, свои,
И с блоковскими сходятся едва ли —
Кто пробовал то «золото аи»,
Кто незнакомкам розы шлёт в бокале?

Но это Блок!.. Прозрение не лжёт,
Какие бы ветра вокруг ни дули.
Прошло столетье... Вновь десятый год...
Не доскакал жених... Чечня... И пуля...


* * *
В «пятой графе»,
      где о национальности
Воют анкеты
      с наркомовских лет,
Я б начертал, презирая банальности,
Гневно-торжественно:
      «Русский поэт».
И осторожно,
      чернилами синими,
В карточке,
      где обтрепались края:
«Русский поэт... Вывод сделал консилиум...» —
Вместо диагноза
      вывел бы я.
А упаду
      в одинокой дубравушке,
Бледным лицом да на заячий след,
«Русский поэт», —
      пусть напишут на камушке,
Просто, без имени:
      «Русский поэт»...