О театре – 1

Можно начать с простейшего визуального образа, чтобы представить: двое на сцене. Там может быть целый город, но проще представить себе только двоих. Это Он и Она, конечно. В зале, впереди или позади, зрители, их сколько-то, и они разные.  (Ну, пусть ещё музыка гуляет туда-сюда). Он и Она играют любовь. Он говорит ей выученные слова, Она тоже говорит ему выученные слова; кому какое дело, что Она при этом думает. Зритель не дурак и знает, зачем они всё это. Эти (первые) двое играют других двоих, которые, в свою очередь уже никого не играют, а просто любят. Эти вторые двое — в комнате, которая им, может быть, кажется слишком тесной или слишком просторной. Но другого места для любви им не выпало. На них никто не смотрит, а смотрел бы кто — они вот так не любили бы. Некоторые темы любви могут происходить только за стенами. Первые двое их играют, или изображают; они не превращаются в них, они дают их увидеть. Увидеть «как если бы», сохраняя различие между ними и собой.

Зритель, тот или та из зала смотрит на первых двоих, и видит их, они прозрачны. И ещё — других, которых здесь нет, но которые вдруг возникают. Из движений, пауз, пересечений взглядов, неаккуратно (или слишком аккуратно) сброшенных туфель. И странно, что эти вторые, которые появляются неизвестно откуда — они ближе, интереснее, живее, чем первые двое на цене. Те, на сцене живут своей жизнью, даже с риском: чуть-чуть, и зрителю уже совсем не будет никакого дела до неё; он же не подглядывать сюда пришёл. Хуже всего, если первые двое друг друга будут прямо там, на сцене любить. Любить — это дело вторых двоих, для которых всё — по-настоящему.

Но и зритель тоже рискует: хуже всего для него — начать подсматривать за чужой жизнью. Пусть она вполне настоящая! Всё-таки этих вторых двоих нет, они тоньше сгущений воздуха и возникают непрерывно. А ведь многое что «только и делает, что возникает», да хоть ту же любовь возьми. Сцена — место такого «очищенного» возникновения, за ним и приходят сюда наблюдать.

Первые двое что-то знают о «подразумеваемых» вторых двоих, такое, чего те не знают и не могут знать сами о себе. Они потому и играют любовь с конца, в обратном порядке, чтобы случилось то, ради чего всё представлении и затевалось. А вторые двое такому финалу не могли бы ему поверить, даже вдруг с самого начала как-нибудь узнав его (представь, вестник «оттуда», отогнул край реальности, как занавес, и нашептал влюблённому сюжет, который тот разыгрывает своей любовью…это же кошмар, брр!) — потому всерьез и действуют, любят один раз, с невыносимой лёгкостью; а первые двое, актёры, они  всерьез играют, ведь они уже слишком много знают; а зритель следит, как серьез вторых возникает из знающей сценической расчётливости первых, и относится к тем и другим  по-разному, И в этой разности-то для него всё и скрыто. Первые двое красиво играют, а вторые двое — настоящие. А сам-то зритель где, где его любовь? Она ж такая же почти. Почему не здесь, не прямо здесь почему она не возникает, отзываясь симпатией на голоса других теней?

Возникает. И мысль: они любят так-то вот, а ты по-другому люби! И вот уже наблюдатель — в четырёхугольнике: и вершины его: то, что происходит между вторыми двумя (любовь), первыми двумя (игра). Первыми и вторыми (возникновение), и ими всеми-там и самим зрителем — здесь (театр).

Да и сам зритель; он последняя точка отсчёта? Он знает как всё на самом деле? У него есть особый допуск? Он встанет и пойдёт, домой, выйдя из этого четырёхугольника и в новый не вступив? Или это два сектора на большой сцене… выходы и заходы, и  не состоит ли он в таком (тайном для него) отношении с актёрами, другие стороны  которого столь же незримы, как сцена первой пары немыслима для пары второй? И что «где-то там» возникает, когда неведомые кто-то ещё играют эту сцену, и все его переживания? И не превращается ли, вытягиваясь, тот вроде бы законченный четырёхугольник в фигуру с усложняющимися соотношениями углов, и уже не разобрать, откуда всё началось — ведь вторая, по-настоящему влюбленная и интимно уединенная парочка тоже не с чистого листа производит свои чувства и взаимоперемещения, жесты, любые любовные слова — и не говори мне, что фигура эта вытягивается в пределе в невероятно простое, без углов вообще, вытянутое зрительное (чувствительное) устройство, с одной стороны которого все мы, со всеми нашими сценами, а с той — немыслимый для нас (как глаз немыслим для плоских  частичек в калейдоскопе) Бог.

А начинается всё с очень простой сцены: входит Он, входит Она, музыка стихает, вот — его реплика…