Александр Карпенко

Моленье отца о сыне

О цикле Равиля Бухараева «Небесный сын мой»

 

Цикл стихов Равиля Бухараева, посвящённый сыну, состоит из 19-ти стихотворений, основной короб которых был написан в декабре 2003 года. Все стихи помечены датами, что значительно облегчает задачу исследователя. Утрату близкого человека трудно принять и осмыслить. Но для человека верующего нет ничего невозможного.

«Ты стоишь над рекою Сада, / как над новой своей рекою… // ничего мне уже не надо. / Буду страж твоему покою. // Но не будет конца отныне / покаянной моей дороге, // как моленью отца о сыне, / как томленью души о Боге» (25 декабря 2003 года).

Цикл стихов «Небесный сын мой» особняком стоит в творчестве Равиля Бухараева. Поэт потерял единственного и горячо любимого сына. Горе привязывает человека к земле, не даёт ему вырваться из замкнутого круга. Жизнь, смерть и Бог сплетаются воедино в пронзительном поэтическом плаче. Сын Василий, «наших кровей друг невозвратный», получает вторую жизнь – уже в творчестве отца. Каждое стихотворение этого цикла – на вес золота. «Ввысь – по небесной стерне, / По бездорожью… / Сын мой погиб на войне / Вымысла с ложью. // Был он печальник войны, / Павший до срока / Среди своих – без вины / И без упрёка. // Вот и возносится он / В звёздах просторов / Выше всех ваших знамён, / Воплей, укоров, // Над золочёной главой / Слёзного храма, / Где не избудет живой / Грязи и срама. // Огненный перистый свей, / Облак закатный… / Это всё наших кровей, / Друг невозвратный! // Эта горючая даль – / Наша до муки... / Боже, да разве не жаль / В правдах разлуки // Осиротевшей земли, / Жизни пропащей, / Где-то в щемящей дали / Мироточащей... // Ввысь – по горящей стерне, / Неопалимо… // Сколько их, в этой войне / Павших незримо! // Боже, хоть ты сохрани, / К свету да примут! // Сраму не имут они, / Сраму не имут» (Лондон, ноябрь 2005 года).

Равиль пишет свой трагический цикл высоким штилем, так, как это свойственно его поэтике. Образ сына создаётся неожиданными деталями. Вот он, как Господь, идёт по воде. Но не босиком, а в кроссовках. Если мы возьмём христианскую триаду Отец-Сын-Святой Дух, то Святой Дух здесь – это стихи отца. «О тебе не подумаю – был. / Я ещё ничего не забыл. / Я живу, увязая в труде. / Ты шагаешь – пешком по воде. // Ты идёшь, где другому нельзя, прямо к солнцу ложится стезя, / И по этой стезе золотой / ты в кроссовках идёшь, как святой. // Где то небо и где та вода? / Для чего мне вериги труда? / Где мои поученья о том, / как бессмертье черпать решетом? // Шелковиста озёрная гладь. / Ничего не могу – даже спать, / ничего не могу – разве тут / дожидаться, пока позовут. // Отражаются горы и лес / в целокупности вод и небес. / Я живу, увязая в труде. / Ты шагаешь – пешком по воде» (26 марта 2004 года).

В детстве одним из моих любимых фильмов был «Овод» по роману Войнич. Там есть потрясающая сюжетная линия отец – сын. Кардинал Монтанелли и его сын Артур. Мистическая и духовная связь между отцом и сыном не даёт им забыть друг о друге. И отец, который фактически дал добро на расстрельный приговор сыну, увидев мёртвого Артура, постепенно сходит с ума. Психика даже самого сильного человека может не вынести такое испытание. Скорбь Равиля Бухараева по сыну Василию чиста. Он не один в своём горе – его поддерживает жена, поэт Лидия Григорьева. Безутешные мать и отец уезжают в Венецию – оплакивать сына.

«С этой болью, загинувшей втуне, / как со спящим ребёнком в руках, / словно ветер, уйду по лагуне, / чтоб утратить себя в облаках. // И вернёт меня снова на паперть / разве свет обручальных колец… / Мы поедем в Венецию плакать, / твои вечные мать и отец» (15 декабря 2003 года).

В этом героическом цикле отец словно бы сливается с сыном, а жизнь переплетается с вечной жизнью. Это необычные стихи. Наверное, впервые звучит в русской поэзии плач отца. Не плач матери по сыну, что встречается довольно часто, не плач жены по мужу, как в «Слове о полку Игореве», а именно плач отца. Это, казалось бы, даже и не мужское дело – оплакивать. Но в поэзии все равны, как матери, так и отцы.

У Равиля Бухараева – пушкинский дар, он тяготеет к классицизму. Чтобы взять трагическую ноту, поэту даже не приходится ломать свой голос. Мы видим в его драматических текстах вкрапления из старославянской лексики, которая здесь оказывается вполне уместной, поскольку старое и древнее дружат с вечным. Выспрь, внуне, загинувший, зряще, восчувствовал, возлюблю, воздымут – таких слов у Равиля Бухараева множество. И всё это создаёт особую стилистику цикла «Небесный сын мой».

В этом цикле мы наблюдаем высокую художественность текстов. Казалось бы, в трагическую минуту сложно думать о слоге – надо просто выговориться. Тем не менее, поэт не позволяет себе ни капли литературной неаккуратности. Долг отца перед сыном и долг поэта перед Богом, в сущности, один и тот же. Поэтический гений и тяга к труду помогают Равилю Бухараеву справиться с испытанием. Конечно, боль не может пройти полностью по причине невосполнимости утраты. Её можно разве что приглушить и локализовать. «Жизнь волоку, как лодку посуху», – говорит поэт. Он ищет для своего духа опору, как сверху, так и снизу. Работой доводит себя до изнеможения: «Зряще меня в усталости, / В изнеможеньи жил, / Боже, пошли мне радости, / Хоть и не заслужил, // Чтоб с головой повинной / Вспомнил, что я живой, / Прежде, чем стану глиной, / Листьями и травой. // Боже, пошли мне радости / Светлой и задарма, / Чтобы, пугаясь праздности, / Я не искал ярма. // Чтоб, не смиряя взора, / Помнил, что тщетна смерть: / И в небесах опора, / И под ногами твердь» (Лондон, октябрь-ноябрь 2005 года).

Вера и поэзия, Бог и работа помогают человеку справиться, насколько это возможно, со своим горем. Я побывал недавно на могиле сына поэта на годовщину его гибели, и горестные строки отца стали мне ближе и понятнее. Лучшие строки «Небесного сына» написаны поздней осенью и ранней зимой. Психологически это объясняется тем, что в годовщину гибели сына горечь этой осенней утраты возвращается с новой силой. Бог нашептал поэту путь – жить отныне за двоих. Эта мысль звучит у Равиля Бухараева в стихотворении «Когда вернусь в казанские снега…». «Когда вернусь в казанские снега, / мы разглядим друг друга в свете Бога, // и я пойму, о чём была туга, / и я пойму, зачем была дорога… // Мой мальчик, потерпи ещё немного, / пока вернусь в казанские снега... // Мне кажется, я за двоих живу. // Мои глаза, промытые слезами, / ещё не перестали быть глазами, // и уши слышат словно наяву / твой голос – в Лондоне или Казани: // мне кажется, я за двоих живу» (12 декабря 2003 года).

 Поэт не единожды входит в реку скорби. В конце 2005 года, через два года после смерти сына, он пишет ещё несколько проникновенных стихотворений, которые тоже вошли в цикл «Небесный сын мой». «Сын мой – свет берёзовый, / Ливень грозовой! / Я ещё не бронзовый, / Я ещё живой. // Я ещё не каменный / С треснутым крылом, / Страшной болью памятной / Помню о былом. // Было – по-над пропастью / Порывался выспрь, / И кормилось совестью / Пламя Божьих искр, // А отныне, в ярости / Растеряв броню, / Горе паче радости / В памяти храню. // Было – в смертной скудости / Выстраданных сил / Ясности и мудрости / Я себе просил. // Что ж, смятенный, бросовый, / Плачу над тобой, /Сын мой – свет березовый, / Ливень грозовой…» (Лондон, октябрь-ноябрь 2005 года).

Существует магическая, мистическая связь между отцом и сыном. Вспоминаются строки Тютчева: «Ангел мой, где б души ни витали... / Ангел мой, ты видишь ли меня?». Равиль Бухараев ни на секунду не сомневается, что сын его видит и слышит. Они разговаривают между собой: «Горечь твоих неудач / в сердце заначу. // За полночь: «Папа, не плачь…». // Я и не плачу. // Снова берусь за дела. / Как же без дела? // Словно лавина сошла / и не задела. // Словно удар ножевой / был мимо сердца… // Снова хожу как живой. / Некуда деться. // Ночь. Одиночество. Тьма. / Тяжко и жутко. / Можно бы съехать с ума / или с рассудка, // только и в этой ночи, / как у зерцала, / надо сидеть у свечи, / чтобы мерцала… // За полночь свет неземной / зря не растрачу. // «Папа, не плачь». // «Мой родной, разве я плачу?» (20 декабря 2003 года).

Поэтический цикл Равиля Бухараева «Небесный мой сын» – это чистый свет преобразованной боли. Отец передал сына в надёжные руки: «Знаю, что ты – в ученье. / Мальчик, учись у Бога».



 

К списку номеров журнала «ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА» | К содержанию номера