Татьяна Орбатова

Чётки из колосков

НЕ ОТМЕНЯЕТ СВЯЗИ НЕБО

 

*

 

На верхней ноте уходить,

искать обратную дорогу,

найти папирус или сыть,

унять тревогу.

Сказать: «так было, будет, есть»,

акаций цвет очеловечить,

седые горы, птичью весть,

холодный вечер.

К зиме по слову убывать,

найти приют, глаголам вторя.

И костью говорящей стать

земле и морю…

 

*

 

Ходят по древним землям дети богов –

лица суровы, чётки их пальцы греют.

Выбыл один дитятя и был таков,

выбыл из общих игр, он был добрее.

Братьям оставил чётки, в себя ушёл,

стал ходоком к своим венценосным генам.

Небо в лавровых тучах, венец тяжёл,

ген обнулился к ночи зерном ячменным.

Раннее утро с проседью облаков,

в поле далёком маревый жнец колдует:

вот вам, дитяти, чётки из колосков,

вот вам бычок соломенный, обалдуи…

 

*

 

Не отменяет связи небо,

роняя звёзды в долгий сон.

А где-то свечи, крест и требы,

и лик страданьем иссушён.

А где-то строчки криво-косо,

кустом терновым по листу.

Не отменяет знак вопроса

полётов птичьих красоту.

Резвятся буквы, мотыльками

летят на ручки детворе.

Не отменяет мёртвый камень

нетленность яблок в букваре…

 

*

 

Парусник вдалеке, ласковый бриз…

Выплыло слово некстати –

«запечье».

Стало тёплой волной, но

ни вверх и ни вниз

слово-памятка,

тихое, человечье.

 

Стопки исписанных листьев,

жар простыни,

ночь диктует, как прежде,

сверчковые песни.

Каждый слышит своё.

Слышу я: не усни,

спят умбрийские сосны,

не жди от них вести…

 

Что мне сосны умбрийские?

Дом мой увит

былью знойной степи,

болью памяти,

или берёзовой грёзой.

Не молчи и не спи, –

ночь моя говорит –

там восход на крови,

горше доли одной,

горче сока

одной сокрушённой берёзы…

 

 

ТУЧИ НАДЕВАЛИ КАМИЛАВКИ

 

*

 

Радуга июньских красок,

птицы солнечной рассвет.

В небе чуть заметный след

алой ленточки атласной.

Алый, алый лепесток…

Шутит ветер – по спирали

не со зла и без морали

гонит ленту на флагшток.

И горит огнём атлас,

или роза над Голгофой,

или кровью пишет строфы

будущий Экклезиаст.

 

*

 

Тучи надевали камилавки,

шли по небу строго и без слов,

а на острие большой булавки

вили гнёзда тысячи ветров,

Ах, заполыхают в небе свечи! –

крестится свечница на восток.

Старый сад, семья и летний вечер,

гоголь-моголь – сахарный желток.

Бабушка к столу зовёт внучонка,

у него весёлая игра –

с ангелом господнюю соломку

стелет в гнёзда завтрашним ветрам.

 

*

 

Если дождь этот – слово и чудная весть, –

изрекается Небом не слова ради,

значит, аве земля!

Льют дожди в её честь,

и она всё невестится – в девичьем взгляде.

И воркует она, но в её глубине

рык таится вселенский – пылающих змиев…

Дождь стучит по вискам, по открытой спине,

или память стучит лёгкой рифмой стихии –

из заплаканных слов строит маленький плот,

а из горл онемевших – кораблик бумажный.

Спит в земле побеждённый собой Ланселот,

отражаясь победными грёзами в каждом…

 

 

ОСЕННЕЕ. ГОРОД

 

*

 

Гуляла осень с мыслью обо всём –

от первой рыбы до зимы последней.

Плыл город золотистым карасём,

слетались души-бабочки к обедне.

И был он – звук – от сохнущей листвы,

как будто знал он меру увядания.

И берег был, и юные волхвы

лепили пасочки без ожидания.

Густела кровь у липкой мошкары,

тик-так – земная музыка по строчкам,

и нищий говорил: будьте добры,

подайте вашим сыновьям и дочкам…

 

*

 

Рыба-молот не ждёт чудес –

нестерпимо жить, говорит.

Рыба-чёрт на старых качелях

имитирует голоса.

Парк осенний теряет вес,

потрясается – хамовит

ветер пришлый, зовёт метели,

оставляет им адреса.

Голубиная книга дня…

Снова выпало дно глубинное,

листьев рыжая чешуя

наползает лавиною.

Но мурлыкает рыба-кот:

ходит матiнка днём небесным,

млеком поит миры и тестом

конопатит восход…

 

*

 

Слова с утра ложатся в строчки.

Сентябрь, ночью шторм на море.

Его свободный пенный росчерк

на время утишает хвори,

на время окрыляет.

Вечность

близка к нулю, но глубже смерти –

посмертный вдох, почти что речь, но

похожа на письмо в конверте –

слова вдыхаешь – букв не имут,

пока не видишь – плеск фантазий…

Над морем город мой раскинут

для вечных игр европ и азий.

 

 

НО ЗАЧЕМ ГОВОРИТЬ?..

 

…Но зачем говорить, если птицы в стихах,

если ангел весны блистает?

Только в сердце печаль, как погибель – тиха –

звука нет, но не утихает.

 

Грезят словом рассветы, несть им числа,

грезят числа о вечном – в сумме,

но растратит свой пыл над цветком пчела,

и никто ей не скажет: всуе…

 

И никто не срифмует её с числом,

не истреплет глаголом душу.

Что ей песни печальные – о былом, –

если рвётся душа наружу.

 

Лишь цветок повернётся за солнцем вслед,

не заметив пчелиной смерти.

Что цветку чьи-то смерти, пока есть свет

и землистый кусочек тверди.

 

 

К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера