Наталья Асенкова

Мои первые шаги в литературе

 Свои первые шаги в литературу я сделала, сама того не желая, по воле случая! Но справедливо было сказано однажды, что во всякой случайности есть своя закономерность. Все дело в примере. Случилось так, что в ранние школьные годы перед моими глазами вдруг возник писатель. Это был первый живой писатель, которого я видела и с которым даже разговаривала. Я помнила, что дедушка Лев Толстой, признанный классик русской литературы, давно умер, а молодой Аркадий Гайдар погиб на войне. Но этот писатель, с которым мне довелось поговорить, был даже не просто живым человеком, а был к тому же соседом по дому! В бывшей нашей стране Союза Советских Социалистических Республик принято было соседей по дому знать и уважать в самую первую очередь. Во всяком случае, хороших соседей в больших зданиях, где обитали жители больших городов. И вот о таких именно зданиях и соседях здесь и пойдет речь.

 Обширное пространство нашего двора, примыкавшее к трехэтажному кирпичному дому, где мне суждено было прожить детские и юношеские годы, замкнули с одной стороны другим четырехэтажным и прямоугольным домом, наконец-  то, построив его! И потому из нашего здания и новопостроенного получился в результате довольно солидный жилой комплекс. Соответственно и двор наш преобразился и сделался почти прямоугольным, с достаточно большой детской площадкой. В целом, новостройка принесла с собой не только грязь, пыль и обширные лужи цемента в разных местах нашего двора, да ещё массу деревянных стружек, опилок и щепочек, но и нечто неожиданное: на детской площадке, согласно архитектурному плану, упрямо возводились качели -лодки в количестве четырех штук и уютная вместительная беседка. Появилась также пара изящных скамеек, какие повсеместно встречались тогда в парках Культуры и Отдыха бывшей нашей страны. Эти удобные скамейки, с изогнутыми спинками, с аккуратными длинными деревянными рейками, привинченными к замысловатым ножкам в чугунных отлитых кружевах, было легко переставлять с места на место, что и делалось поздними летними вечерами дружной компанией подростков, под переливчатый звон гитары. Постепенно, шаг за шагом, эти скамейки, словно прекрасная мечта ещё юного, но неизбежно подраставшего человечества, стали исчезать из городских парков и скверов, и вскоре исчезли совсем. Между жильцами нашего комплекса тихо пролетел упрямый шёпот, что скамейки похитили некоторые персоны, приспособив городское имущество на свои личные дачные нужды. В узаконенных местах культурного отдыха те скамеечки начали заменять другими скамьями, узкими, топорными, на тяжелейших ножках и с прямой спинкой. И от изначальной свободы хрущёвской оттепели осталась только эта садово-парковая утварь да ещё врытые в землю лавочки, для сиденья неудобные, по причине отсутствия спинки, но зато надежные, по причине своего постоянства, на том же месте во всякое время года и в любой час дня и ночи.

 Так случилось и в нашем дворе тоже  –  красивые скамейки исчезли, лавочки остались, беседка стала шататься и скрипеть под ветром, а качели-лодки лихо доломали взрослые парни, взбиравшиеся на них по ночам целыми оравами, когда дворовая малышня отправлялась по домам спать. Под пьяные выкрики и смех честной компании лодки взлетали, качаясь, бывало, почти на уровень второго этажа наших замкнутых кирпичных зданий, и тогда кто-нибудь обязательно выпадал из той самой лодки на землю нашего многострадального двора, рискуя сломать себе шею. Однако доблесть, удаль и молодечество, эти три вечных категории высокой мужской чести и смелости, требовали другого мастерства от злополучного лодочника, а именно: удержаться на качели, как на плаву, при любой грозовой погоде и буйном ветре, во что бы то ни стало! Иным это удавалось…

 В защиту строительства нашего новоявленного жилого комплекса следует сказать только одно  –  при всей ненадежности возведения фанерной беседки, она являла собой картину некоторой романтической красоты, потому что над её остроугольной крышей раскинулись густые ветви высокого дуба, который был великодушно помилован строителями и остался по-прежнему расти в нашем дворе. Ветви его не подстригали и не спиливали, и тень от этих мощных ветвей бережно укрывала от нашего яростного среднеазиатского, беспощадного солнца детей, не желавших тихо и долго сидеть в беседке, а также бабушек, нянечек и тётушек, поскольку последним легче было сидеть на лавочках снаружи беседки, что гораздо сподручнее, когда следишь за бойкой ребятнёй, которая носится, сломя голову по двору...                                                                                         

 Я закончила с отличием в тот год третий класс начальной школы и с гордостью перешла в четвёртый. Отныне я ни в коем случае не причисляла себя к детям, хотя бы потому, что моя близкая подруга в то лето, Рая Нургалиева, тоже так думала о себе. Мы учились с ней в одном классе и сидели за одной партой. У Раи Нургалиевой были старшие брат и сестра, а у меня только одна, тоже старшая, сестра, но мы с Раей, как младшие, старались изо всех сил дорасти до наших старших родственников, и это сказывалось вовсю на нашем поведении. Рая Нургалиева, следуя национальной казахской моде, старалась надеть на свои руки тонкие серебряные браслеты. Браслеты эти она потихоньку, конечно, брала из заветной шкатулки старшей сестры Шолпан. Но случалось так, что, нацепив сразу шесть браслетов на свои руки, хитрая Рая пряталась за толстым стволом надёжного дуба, перебегая проворно и в беседку, или укрывалась в прохладном логове одного из подъездов дома, пока её сестра, студентка консерватории Шолпан, сновала по двору, слегка спотыкаясь на своих высоких каблуках-шпильках, разыскивая буйную Раю, чтобы забрать у неё свои браслеты! Я, в свою очередь, как и моя сестра, Нина, прочла от корки до корки «Робинзона Крузо», и пересказывала книгу, разумеется, в своём личном переложении, детям, желавшим её послушать. Я пыталась устроить также чтение этой книги, стоявшей в нашей квартире в объемистом книжном шкафу, но Рая  хотела послушать мои пересказы, – я охотно фантазировала, изображая Робинзона и дикаря Пятницу, кроме того, сплетала нехитрые веночки из травы для себя и для Раи, пристраивая в них для солидности крупные листья дуба. Надев веночки на головы, мы носились по двору с разнообразными фантастическими выкриками. Изображая Пятницу, я кричала на русском языке: «Пощади меня, добрый Робинзон! Не убивай меня!» Но Рая, изображая Робинзона, кричала на русском и на казахском языках, и мне удавалось уловить на русском языке примерно такое: «Э  -ей! Осторожней, смотри вокруг, Ата! Смотри, попадёшь в аркан к людоедам! Э-ей!» Изображая Пятницу, она кричала то же самое, похлопывая себя по губам, чтобы получить прерывистое и загадочное «Э-ей!» Бывало, что Рая добавляла, набросив на лицо свои длинные черные косы: «Нет, не кушай меня, Ата! Лучше казЫ кушай! Лучше лепёшка кушай! Лучше шай пей!» Слово «Ата» означает на казахском языке  –  отец, а казы  –  это просто конская колбаса. В слове «казы» ударение приходится на первый слог, и я, изображая Робинзона, наставляла, бывало, своего Пятницу так:                                                                              

  –  Не ленись, учи русский язык, Пятница! И говори правильно! Лепёшки  –  существительное во множественном числе, а казы  –  существительное с ударением на первом слоге! Запомнил, Пятница? Вот и хорошо. А еще надо обязательно русскую букву «Ч» выговаривать. И говорить надо чай, а не шай! И вообще надо стараться говорить по-русски, а не на казахском языке, если вокруг тебя находятся русские люди! Так будет культурно! Русский язык – Великий и Могучий!..

 – Про наши казЫ я правильно говорю, это наш, казахская еда! И потому я про неё говорю чисто! – вдруг возразил мне однажды мой Пятница. – А про шай наш казах так все говорят – шай! Это тоже наш казахский блюдо – шай! И ещё это только наш казах, а не ваш русский люди так тоже говорят: «Шай пить не будешь, где силу брать?» А ваш русский люди шай совсем не пьют...                                 

 – Нет, русские тоже пьют чай, – ответила я. – Это русская еда тоже... 

 – Этот твой, русский люди, шай пить научился от наш казах, – сказала Рая, и в полосочках её узких чёрных глаз сверкнула огненная, странная искорка. Потом Рая проговорила запальчиво и громко:

 – Весь твой русский люди наш казах всегда обижал. Говорил всегда, наш казах грязный, дикарь совсем, вчера только из аула в город приехал! Но у наш казах тоже есть свой казахский очень хороший опера, а не только ваш русский этот дурной опера «Евгений Онегин». Да, музыка там хороший, но про что этот опера говорит? В этот опера богатый помещик Евгений Онегин убил свой бедный друг, поэт Владимир Ленский. Этот он хорошо разве сделал, что прикончил свой лучший друг? Наш казахский парень очень заботится всегда про свой друг, очень уважает свой друг! А ваш тоже богатый помещик Пушкин такой вот опера написал про свой тоже богатый и нечестный друг Евгений Онегин. Но у нас есть наш честный казах, народный акын Абай Кунанбаев. Пусть он жил бедно, но писал весь правда про свой народ! И у нас есть свой опера про него, называется «Абай». Наш Абай потом стал тоже знаменитый, как ваш Пушкин. Вот!..                                           

Помню, я растерялась, не найдя ответа на эти упрёки. Отец Раи Нургалиевой был директором Театра оперы и балета. Мы помолчали, глядя друг на друга, а потом я всё-таки нашлась:                                       

 – Мы говорили совсем не про оперы, Рая! Не обижайся! Давай лучше спросим у кого-нибудь про чай, Рая! Нет, я вовсе не хотела тебя обидеть! Прости меня, пожалуйста! И при чем тут вообще казахи и русские? В нашей Советской стране все народы – это родные братья, и мы равны между собой! Правда ведь? Ты согласна? Наша учительница Анна Семёновна так нам всегда говорит, хотя она еврейка, а евреев часто люди обзывают по-всякому. Ты ведь тоже сама слышала, как нашу Таню Коган этот Генка Кузнецов из третьего «А» класса на утреннике в день рождения Ленина обозвал пархатой жидовкой! Да кто ему поверит, если он вообще двоечник и второгодник! У Тани Коган никогда перхоти на плечах не видно. Таню вообще коротко подстригают, и волосы у неё чистые и вьются...

 – Да, давай пойдем, спросим у наш казах про наш шай, – сказала Рая.              

 – Давай пойдем и спросим твою сестру Шолпан, – предложила я.                       

– Шолпан знает, этот да! – согласилась Рая. – А лучше наш Ата можем спросить. Он сейчас дома сидит. Он только вечер должен ехать в свой театр...

И мы рука об руку дружно пошли ко второму подъезду нашего дома, где в пятикомнатной квартире на первом этаже жила многочисленная семья директора Театра оперы и балета Султана Нургалиева.                                                                  

 Надо заметить, что на первых этажах нашего дома в целых трех подъездах располагались обширные квартиры, пре-дназначенные специально для заметных деятелей Казахстана, обременённых многодетными семьями, что было нередко во времена моего далекого детства, когда население любой из советских республик было стабильно высоким по уровню рождаемости, а среднеазиатские республики занимали одно из первых мест в этой славной картотеке важной государственной статистики. Первый этаж нашего дома был очень низким. Частенько, когда полыхала жара, в настежь распахнутые окна этих квартир можно было легко заглянуть с невысоких крылечек, примыкавших ко входу в подъезды со двора. Так было и теперь – мы шагнули на крылечко, и Рая заглянула в приоткрытое окно их квартиры, и я, конечно, тоже. За круглым столом в глубине комнаты, увешенной настенными коврами, сидел полный, грузный человек в малиновой, вышитой жёлтым бисером, бархатной тюбетейке – отец Раи, Султан Султанович Нургалиев. Напротив него примостился маленький пухлый человечек в простой ситцевой круглой тюбетейке. Оба пили чай из синих пиал, говорили на казахском языке, и, похоже, о чём – то горячо спорили. Говорил, впрочем, больше отец Раи, причем очень наставительно и требовательно, как мне показалось. А маленький человечек то и дело вскакивал со своего места и, размахивая пухлыми короткими руками, в чем – то клялся или соглашался с отцом Раи. Наконец, повернув голову в ходе спора и заметив свою дочь у окна, отец Раи, Султан Султанович, громко вздохнул и неторопливо шагнул к нам:                         

 – Зачем ты пришел сюда, дочка, со свой русский подружка? – с акцентом спросил он по-русски, быстро взглянув на меня, и пошире раскрыл окно. Потом он удобно поставил на подоконник свои крепкие локти, выплывшие из широких рукавов зеленого атласного халата.

– Чем я должен сейчас вам помогать?  –  добродушно улыбаясь, спросил он.   

  –  Ата, наша Шолпан дома?  –  спросила Рая тоже по-русски, глядя на меня.

  –  Шолпан сейчас нету, он ушел недавно,  –  задорно отвечал отец Раи.  –  Я вовсе не понял, зачем Шолпан нужен сейчас таким девчатам, заветным подружкам?

В ответ Рая что-то сказала по-казахски, и её отец покачал головой и засмеялся. Потом он позвал своего собеседника так:

 –  Эй, мой Пятница! Подходи сюда, поговори этой русской девочка! Она наш целый Робинзонка! Она книга много читал и рассказывал моей дочка Рая очень всё интересно! Мой Рая хочет быть большой казахский артистка, когда вырастет. Она мне изображал этот свой подружка Робинзонка очень точный! Ты, Ахмет, будешь сейчас тоже народный казахский Пятница! Потому что ты наш талант, наш настоящий народный слуга, наш крепкий винтик большой, единой страна, как это сказал правильно Никита Хрущев! Смотри, русский девочка, это  –  Ахмет, это наш великий казах и писатель! Расскажи, Ахмет, весь правда, как наш народный Пятница, этой русской Робинзонка про наш замечательный талантливый и международный Средний Азия и наш шай!..                   

С этими словами отец Раи Нургалиевой распахнул настежь широкое окно. Он живо объяснил на казахском языке всю задачу своему собеседнику, Ахмету, писателю. Маленький человечек проворно подскочил к подоконнику и выглянул наружу, придержав голубую шелковую штору. На круглом лице его светилась белозубая, озорная улыбка. Переводя взгляд черных узких глаз с меня на Раю, Ахмет объяснил нам, приблизительно, следующее:

– Напиток чай – это, разумеется, восточный напиток, но он тоже окружён многими легендами, совсем, как, например, Бог. Никто не знает много правды про всякий Бог, греческий Зевс или русский Христос, но каждый легенда  –  это часть настоящей правды. Чайный куст увидел первый раз в этом мире один монах, который верил в свой Бог, по имени Будда. А монаха того звали Бадхидхарма, – говорил Ахмет, ровно, почти без акцента.

 – Этот монах был тогда в Китае, и в Китае увидел чай. Он прибыл в Китай морским путём из большой, очень загадочной страны Индии, но остался жить в Китае, в монастыре Шаопинь. Потому китайский народ его назвал своим китайским имя, Шэнь–нун. Люди стали пить целебный чай, стали бодрый, весёлый народ. А Шэнь–нун рассказал всей стране Китая про свой буддийский вера. Сказал, в мире есть великий Дао, это путь всех людей, это Космос. Дао соединил всех людей мира. Дао учит, что всюду вокруг, во Вселенной и в Космосе, разливается на людей целебный энергия Ци. Каждый народ варит свой блюда, кушает разный фрукта и овощ, но весь живой Мир людей дышит одинаково на этой нашей большой планета Земля! Ты понимаешь меня, да, русский девочка? Каждый человек дышит воздухом планета Земля! Да, народ разный, Бог и религий разный, но одна планета – наш Земля, один воздух земной планеты! И вместе с этот воздух идет в людей через лёгкие, вместе с пищей идёт через горло, живая энергия Ци! Потому все национальности, весь род человека должен жить мирно и дружно, без всякой война! Наш казахский народ чай пил всегда, еще до братской Россия. Потому что наш казах тоже восточный страна, весь Средняя Азия вообще целый восточный, дружный, хотя очень поруганный страна. У нас, казахов, есть закон гостеприимства. Приходи любой путник поздней ночью в наш казахский юрта, и тебе дадут пиалу с чай и кусок хлебной лепёшки. Я про этот наш обычай много книг разных писал. Свой казахский народ я всегда защищал. Наш казахский народ был огромный, а потом много людей погибло. Так говорит наш трагический история. Казахский народ тоже пострадал от тиранов, от этого нечестного Культ личности! С кого теперь брать пример казахам, в кого теперь можно верить? И я нашел такой пример из древних веков. Жил–был давно и появился вдруг казахский вождь, по имени Касымхан, и стал собирать вместе все казахские земли, которые были разбросаны, ссорились, бились между собой. Касымхан стал собирать вместе весь народ, всех людей, кто любил казахов, хотя был совсем не казах, а татарин, башкир, туркмен. Но все стали жить в стране Казахстан, и тогда Касымхана полюбил всякий человек и стал звать его, как свой, родной сын или брат – просто Касым. Народ поёт свой Слава тому человеку, кто сумел отстоять мир, кто соединил людей в один мирный край! Повесть о Великом Касыме я уже написал. Теперь я написал целый либретто к опера. Театр будет ставить этот опера! Каждый писатель должен свой народ прославлять, как вот этот культурный и дружный к разным дикарям Пятницам знаменитый английский Робинзон, писатель Даниэль Дэфо. Есть великий цель такая у настоящий писатель – быть маленький, но бесстрашный винтик своего народа! А народ – он всегда справедливый и свой народный Правда говорит! Ты всё понял, Робинзонка, да? Есть еще какой разный, политический вопрос? Писатель всегда готовый ответить, на всякий борьбу готовый идти вперед, писатель – это есть народный Голос! И очень даже передовой, высококультурный, а не отсталый совсем голос! Мой имя – Ахмет Сабитович. Если будет какой вопрос, то приходи, спрашивай, начинай спорить со мной за свой правда! Теперь считай, что этот наша с тобой встреча – твой первые шаги в литература! Ты только запомни мой завет, который я тебе сегодня сказал: мир между народами! Очень важный было сейчас наше знакомство! Я очень счастлив, я верю, ты найдёшь свой путь к сердцу русского народа! Меня не забывай, обещай посещать мой обитель домашний! Твой подружка Рая может показать тебе, где я живу....                            

 Маленький человечек проворно вытер вспотевший лоб ладонью, и даже узкие глаза его стали казаться круглее и выразительней.                

 – Да, спасибо, – сказала я. – Всё понятно...                                                                   

 – Раз понятно, иди пока гуляй, играй с мой Рая! – сказал Султан Султанович Нургалиев. – Не мешай пока разговаривать нам про разный неотложный дело...

И он добавил что-то на казахском языке, несомненно, достаточно резкое. Рая Нургалиева немедленно спрыгнула с пологой ступеньки крылечка, и мы побрели по двору под знакомые, гостеприимные, густые ветки тенистого, раскидистого дуба. Приблизившись, мы расслышали громкое мяуканье – это означало, конечно, что кто-то из детей нашего двора принес к беседке очередного котёнка. Происходило это очень часто, если вообще не через день. В одном из подъездов нашего дома в то лето окатилась, сбежавшая неизвестно от каких хозяев, большая рыжая кошка. Её многочисленных подраставших котят, появлявшихся во дворе дома там и сям, то и дело старался поймать кто-нибудь из детей, обыкновенно мальчишки, Сережа Одарычев и его друзья. Когда это им удавалось, то котёнка немедленно отдавали на воспитание девочкам, которые старались успокоить, погладить и накормить бедное одичавшее животное, хотя оно всегда яростно царапалось и кусалось. Но все равно добрые девочки нашего двора проворно бежали домой, чтобы быстро вернуться с баночкой молока для котёнка или с кусочками булки с маслом. Вера Филиппова часто возвращалась даже с песочным печеньем в бумажном аккуратном кулёчке. Кончалось тем, что наскоро закусив, свободолюбивый котёнок убегал в направлении к своему безопасному подъезду. И кто-нибудь из девочек нашего двора, чаще всего Таня Одарычева или Вера Филиппова, обязательно в эти минуты начинали всхлипывать и объяснять всем остальным, что мама или папа не разрешают принести в дом дикого котёнка! Взрослые несправедливо твердят, что этот чудо-котёнок грязный и заразный, и паршивый, и весь покрыт стригущим лишаем! Словом, не разрешают – и всё тут! Таня Одарычева, которая тоже училась в нашем классе, и её старший брат Сережа повторяли вновь и вновь, что когда подрастёт их младший, пока ещё грудной братик, то их мама обязательно разрешит взять и котёнка, и щенка, а пока лучше не приносить животных в тесную квартиру, и всего-то однокомнатную! Вера Филиппова молча вытирала глаза и руки белейшими бумажными салфетками с выпуклым рисунком. Наконец, ситуация выстраивалась в нашем детском сознании, как правило, в счастливую сторону: котёнка всё-таки мы накормили, угостили песочным печеньем, прекрасно выпеченным бабушкой Веры Филипповой, и потому он пока НЕ голодный! Потом котёнка обязательно еще и мама-кошка покормит какой-нибудь маленькой мышкой, которую она успела изловить в темноте подъезда. И потому котёнок с голоду пока ни за что не умрет! И его, разумеется, никто не поймает! Это вот только Серёжа Одарычев и его друзья могут ловить котят, потому что сами они тоже бегают быстро. И никто котёнка не съест, как говорит бабушка Веры Филипповой, потому что волков поблизости нет, а люди кошек не едят. По крайней мере, те люди, кто пока ещё на прекрасной Свободе, а не в местах столь отдалённых официально отбывает свой тяжёлый рабочий день....

 И в тот описанный мною вечер, когда мы с Раей Нургалиевой подошли к беседке, то увидели картину знакомую: яростно сопротивлялся кормлению и мяукал худой, но очень сильный, тигристого окраса котёнок. Это был ОН, смелый кошачий пацанёнок, а не девчонка, как объяснили нам Сережа Одарычев и его друг Витёк, шлёпавший обыкновенно целое лето в дырявых сандалиях. Старший среди всех, Алёша Суворов, длинный мальчик, из вновь построенного дома, перешедший в шестой класс нашей школы, стоял рядом с Сережей Одарычевым и тем отчаянным Витьком, храня молчаливое мужское согласие. Кошачий тигрёнок, ничуть не похожий на свою рыжую, породистую, респектабельную кошку-мать, совсем охрип от мяуканья. Озверевший, он проглотил, наконец, кусок булки с маслом, продемонстрировав свои угрожающие острые клыки. Потом молниеносно отхватил половину песочного печенья и вдруг выгнулся всем своим пушистым тельцем с такой силой, что вырвался из цепких рук Тани Одарычевой и дал дёру, что есть мочи! Вослед ему раздались наши дружные крики и громкое всхлипывание Веры Филипповой, девочки из интеллигентной медицинской семьи! Но отчаянный зверёнок, приняв в свое тельце мощный запас энергии Ци, хлынувшей в него в виде хорошего куска булки с маслом и песочного печенья, навеки скрылся с наших глаз! Маленький винтик примкнул, вероятно, вернувшись из дружеского плена, к бродячему, кошачьему народу-племени. Этот тигрёнок смылся, похоже, даже от своей родной матушки, поскольку ощутил себя достаточно независимым и самостоятельным животным.Вера Филиппова, всхлипнув в последний раз, выбросила в урну бумажный кулёк от песочного печенья. Алёша Суворов важно удалился с друзьями по своим неотложным делам, а грустная Таня Одарычева ушла домой помогать матери присматривать за грудным братиком. Мы присели с Раей Нургалиевой под сенью дуба, пристроившись на краю врытой в землю лавочки.                           

 – Мне показалось, Рая, что я где-то видела уже этого писателя, Ахмета Сабитовича, друга твоего отца, – сказала я. – Так он живёт в нашем доме?

 – Он живёт в первый подъезд и на первый этаж! – воскликнула Рая. – Просто у него и его жены, тёти Сауле, нет маленьких детей, и потому ты его не знаешь. У Ахмет Сабитовича сыновья уже совсем взрослые вырос, и потому они во двор выходят только поздно вечер, когда все большие ребята появляются, чтобы покачаться на наших качелях. Но сейчас качель больше не качаются, они сломались. Но всё равно русские большие ребята каждый день здесь, хотя бы и совсем темно, собираются и пьют вино и водку. Иногда наша Шолпан и мой брат Ерик тоже сидят здесь с ними, но Шолпан не пьет ни вино, ни водку. А сыновья тёти Сауле сюда приходят, только когда им отец разрешил. Он добрый, но с ними строгий. Его фамилия С–тов. Имя – Ахмет Сабитович. Вот возьми и запомни себе навеки нашего народного великого писателя!..                        

 Рая назвала мне полную фамилию казахского писателя. Я не решусь в ходе этого рассказа повторить настоящее имя этого широко известного ныне автора, так же, как и настоящую фамилию отца Раи. И потому я условно обозначила в своем рассказе имена этих героев.                          

 Рая Нургалиева поведала мне также, что народный писатель С–тов собирается отпраздновать свой театральный и литературный успех и потому хочет пригласить к себе в гости родственников и друзей. В его квартире под руководством его жены, тёти Сауле, будут готовить разную национальную пищу. Рая начала перечислять мне названия блюд казахской кухни, но тут пришла за мной во двор моя старшая сестра Нина и позвала меня ужинать. На этом мы и разошлись с Раей Нургалиевой по домам. Потом, когда пришел с работы из своего Министерства мой отец, и наша семья собралась за ужином, я сообщила, что казахский писатель Ахмет Сабитович С–тов готовится отметить свой литературный успех, и потому для его гостей будут готовить какие-то национальные блюда.  Тогда моя мама сказала:

 – Наверное, опять привезут из аула целого барашка, а потом кости и кишки будут сбрасывать в унитаз. И опять канализация встанет, воду отключат во всем доме, а мне придется, чего доброго, ещё и снова в Санэпидстанцию звонить. Сколько это будет продолжаться, я просто не знаю! Некоторые люди не понимают, что если они живут в большом доме, то надо научиться, прежде всего, пользоваться туалетом. Бараньи кости и кишки бросать в унитаз нельзя! И никакие нельзя, куриные тоже нельзя, хотя они и мелкие!                

 – Интересно, а человеческие кости можно, как думаешь? – спросил нашу маму мой отец в своей обычной полусерьезной – полушуточной манере.                 

 – Опять ты шутишь, папа! – воскликнула я. – Люди больше не едят друг друга, они больше не дикари, как описывается то в романе “Робинзон Крузо!”           

 – Что ты говоришь? И правда, оказывается, люди больше не едят друг друга?  – удивился вполне натурально мой отец. – Я-то думал, что некоторые люди иногда друг друга в пищу употребляют! Если очень кушать хочется!..                                              

 – Нет, что ты говоришь при детях, Александр! – воскликнула моя мама.

По лицу отца скользнула легкая усмешка, и он одним глотком выпил запотевшую стопку холодной водки, закусив её солёным огурцом...                                           

 Я беспокойно спала этой ночью, мне снились маленькие винты на коляске с моими куклами. Я их закручивала, эти тяжелые винты, но они падали из моих рук под окна квартиры, где жила семья моей казахской подруги Раи Нургалиевой. Вечером я вышла во двор. Рая Нургалиева, её сестра Шолпан и брат Ермек ели казы и пили кумыс в беседке. Мне протянул кусочек казы один из сыновей писателя Ахмета С– това, такой же невысокий и крепкий малый, в простенькой синей тюбетейке на голове, как и его отец. Я не смогла отказаться и съела казы из вежливости. Но колбаса была вкусная, мягкая и солоноватая. На следующее утро я невольно подошла к первому подъезду и заглянула в приоткрытые окна квартиры писателя С–това. Маленький человечек спал, устало уронив на невысокий стол голову. Оказывается, писатель С – тов был совсем седой и лысый. Вокруг него лежали на столе листы белой бумаги, и пара-другая этих бумажных листов были разбросаны по голому полу. На стенах комнаты не было ни единого ковра, а только небольшие картинки, похожие на репродукции в нашем школьном учебнике литературы, висели на этих обшарпанных стенах.                         

 Спустя годы, Рая Нургалиева, став актрисой, вышла замуж в Москве за русского парня. Её отец Султан Султанович запретил появляться ему на глаза после этого замужества с неверным. Но зато умная её сестра Шолпан поддерживала отношения с Раей до самого её развода с первым русским мужем, инициаторами которого явились, как говорили, именно родители этого юного москвича. В Америку из моего родного города докатился слух, что на нашем доме долго висели две мемориальных доски. Одна из досок – в память об отце Раи, Султане Султановиче Нургалиеве, основателе национального Театра оперы и балета. Другая доска в память о народном казахском писателе Ахмете Сабитовиче С–тове. Не знаю, висят ли эти мемориальные доски там до сих пор. Но точно знаю, что они там действительно висели, по крайней мере, до моей эмиграции, до трагедии распада страны Советских социалистических братских республик.

 

 

К списку номеров журнала «МОСТЫ» | К содержанию номера