Полые воды. Роман

Президент Академии российской литературы. Поэт, драматург, прозаик, критик, переводчик, вырос в Астрахани, окончил технический ВУЗ и ВГИК. С 1966 г. переехал в Москву. Работал в «Молодой гвардии», «Литературной газете», «Юности», «Художественной литературе». Член Союза журналистов (1973), Союза писателей СССР и России (1986), Академии российской литературы (2013). Автор 30 книг. Лауреат Литературной премии имени Николая Тихонова (1999). Награжден в конкурсе на лучшую книгу года Московской городской организации Союза писателей России медалью «Литературный Олимп» (2013) и литературной премией «Серебряный крест» (2014). Удостоен первой премии в конкурсе «О казаках замолвим слово» (2014).

 

 

Глава первая

ПОД ОТЧИМ КРОВОМ

 

«Я, твоя мать, Чернова Полина Алексеевна, родилась 16 октября 1917 года...» – начала свой дневник воспоминаний постаревшая мать Бориса Семеновича.

 

Прожила учительница Полина Алексеевна жизнь и не знала, что справляла свой день рождения, как и многие ее сверстники, не в тот день, когда родилась. Потому что даты рождения в документах были указаны по старому стилю, а жили по новому стилю. На тринадцать дней разница. Бабушкам легче, потому что бабушки, по православной вере, справляли не дни рождения, а дни своих именин. Но и именины исчислялись по новому стилю. Вот в такой лжи с самого рождения и жили люди. «Бедные люди», как назвал свою повесть Федор Михайлович Достоевский. Но они не знали, что они «бедные люди».

Итак, родилась Поля под оружейную канонаду в городе Астрахани. Родилась недоношенным семимесячным ребенком, очень болезненным. Вес ее был всего четыре фунта (весила – килограмм шестьсот грамм), а ногтей по малости еще не было. Бабушка Полина такую крошку «допекала» – согревала, выхаживала. И выходила.

Позже сын Полины Боря все фантазировал, будто в момент рождения своей матери Поли он тоже начал свою, можно сказать, «утробную жизнь». И по этой фантазии ему будто прибавлялось еще материнских лет столько, сколько прошло от рождения Поли до рождения Бори. И столько же прибавлялось, наверное, лишений и радостей. Ведь все откликнулось ему и в «утробе» матери Полины. Выдумщик!

Бабушка говорила маленькой Поле: «Гремели выстрелы, и ты закричала, как будто испугалась этих выстрелов, когда родилась».

Затем Полю увезли в село Петропавловку. Это – родина ее пращуров по материнской линии. В свидетельстве о рождении, в «метриках», а потом и в паспорте записано, что Поля родилась в селе Петропавловка Астраханской области. А бабушка вспоминала, что Поля родилась в Астрахани. Провалы памяти?

 

Бабушка у Полиной матери – Аксиньи – Пелагея Александровна Подлипалина, по мужу Константинова, с малых лет работала у купцов – рыбопромышленников Филимоновых. Их, Филимоновых, было три брата. Они держали свои рыбные промыслы. Жадные скорпионы, как все промышленники.

Большая семья была у Пелагеи Александровны. Очень бедная, безлошадная. В живых остались Аксинья, Натуся и Варя.

Промышленники Филимоновы из них сосватали прислугу Аксинью Подлипалину за Василия Константинова. Этот дедушка маленькой Поли был каким-то отпрыском Филимоновых, но бедным, болезненным. Он рано умер, поэтому Поля его никогда не видела.

А свою бабушку – тезку Поля хорошо помнила уже старую, «но не очень». Она любила внучку Полю сильно, как себя, и жалела больше всех ее сестер и своих дочерей. И Поля в ответ тоже очень ее любила – и сохранила о ней самые светлые воспоминания. Тогда в маленьком домике бабушки Поли жили ее дети Андрюша, Шуранька, Оля и семья Аксиньи.

Все работали на Филимоновых. Шуранька и Оля нянчили детей, мыли полы, доили коров, выполняли всю черновую работу – а ее было невпроворот. У одного брата Михаила Филимонова была жена из Астрахани, некрасивая Екатерина Степановна. Она полюбила Аксинью и взяла ее в свой дом гувернанткой. У Аксиньи не было образования, но воспитание нужное она впитала, глядя на грамотную и «воспитанную» Екатерину Степановну. Хозяйка была не такая жадная, как все Филимоновы. И Поля считала, что ее мать Аксинья была у Екатерины Степановны как подруга.

Аксинья гордилась, что служила в привилегированной семье. А ведь все ее счастье – прислуживать «у блюда». Подавать кушанья, сервировать стол, чего были лишены другие ее родичи. Много с Екатериной Степановной они стряпали, благо, что все продукты доставлялись Филимоновым корзинами. Например, пекли торт Наполеон из 19 яиц, по рецепту. Не как Поля в молодости – из двух яиц, и то считала – вкусно. Иногда хозяйка дарила Аксинье на праздник золотые вещицы – то кольцо, то браслет, то серьги. Это Поля в своих рассказах, конечно, преувеличивала. Тоже хотелось похвалиться.

Бедная Поля берегла капли гордости. Поэтому и подчеркивала, что ее мать Аксинья была не в поломойках, а у блюда. Разве не от этого слова – ублюдки? Позже справную прислужницу Аксинью купцы Филимоновы держали за экономку. Но недолго. Потому что, когда Аксинье исполнилось 16 лет, купцы Филимоновы сосватали Аксинью Васильевну Константинову за своего исправного плотника Чернова Алексея Тимофеевича. Хотя он ненавидел этих купчиков. Заразил его тогдашний революционный дух, а вернее жажда воли и самостоятельности.

Чернов с юности был хорошим плотником, и у промысловиков Филимоновых работал по плотницкой части. Когда Аксинья вышла замуж за Алексея Тимофеевича, шла Первая мировая война, как ее называли, германская война.

«Отца взяли на фронт,– вспоминала Полина,– мама ездила к нему. После этого родилась и я».

Вот тут, наверное, и начались сплетни «доброжелательных» соседей о том, что Поля – чужая в семье. Хотя она и похожа на сестер, особенно на свою младшую сестру – Ладу, но есть и отличие...

Ранние годы Полина помнит смутно, как и все в пожилом возрасте. Нянчили ее тетки и бабушка. Тетя Шура (Шуранька) и тетя Оля были еще девушками. Хоть были они не очень красивыми, но ходили гулять с ребятами. А Поля, маленькая, почему-то всегда тащилась за Шуранькой. Никак та не могла от нее увильнуть, когда нужно идти на свидание. Поля всегда бегала за ней «хвостиком», как собачка. Видимо, для нее не было ближе людей.

Как-то раз Шуранька ее обманула и убежала. Поля спохватилась, а нянька уже далеко. Как бедняжка Поля бежала за ней, как страшно кричала, как будто навек расставалась. Откуда ни возьмись, появился отец. Схватил Полю в охапку и принес домой. Не успокоил, а дал подзатыльник и посадил в чулан к крысам, которых она очень боялась. Сколько она просидела там, в чулане, неизвестно, но молчала, потому что отца боялась больше крыс.

Еще был памятный случай, когда Оля и Шуранька со всеми девчатами на бахче справляли праздник – семишник, а маленькую Полю заставили пугать грачей. Но ей тоже хотелось посмотреть, как готовят из солодового корня (в деревне говорили – солодский корень) какой-то напиток. И вместо грачей она подсматривала за девчатами. На беду, в это время налетела на бахчу туча грачей, и все арбузы поклевали. Откуда ни возьмись, появилась бабушка Поля. И давай грачей всех клеванными арбузами шугать.

После нагоняя за плохую охрану арбузов маленькая Поля дома рассказывала: «А бабушка их айбузами, айбузами, так гоняла, так гоняла!..».

Бабушка Поля была вдовой, рано потеряла мужа Василия. Перебивалась, как могла, пока ее дочь Аксинья была не замужем. Держала маленькую бакалейную лавочку. Годы были трудные для всех, а для бедных людей – тем более.

Пелагея Александровна торговала панером. Делала его из кислого сепарированного молока, откидывала после закваски в марле, и получался ком. Этот творог клали под жом, а затем резали ножиком. Он, как брынза, только маслянистый и не соленый. Маленькую Полю бабушка иногда брала с собой в Астрахань, сторожить корзинки с панером. Возила его на базар на пароходе «Ласточка». В Астрахани на берегу, как на ярмарке, торговали всем: рыбой, молоком, арбузами, фруктами и овощами. Весь берег был усеян чалками сухой воблы, как снегом. Тут варили и рубец (потроха, коровий желудок). Очень вкусная похлебка, Поля ее очень любила.

Раз бабушка Поля куда-то отошла, а полицейский подошел и закричал:

– Что вы тут расселись? Чьи корзинки?

Караульщица пяти лет испугалась – и в рев. Подбежала бабушка Поля, и успокоила внучку.

В Астрахани, в тесной комнате коммунальной квартиры, жила бабушкина сестра тетя Натуся Подлипалина с дочерью, тоже Натусей. Бабушка Поля с внучкой Полей там и останавливались, когда приезжали из Петропавловки со своим панером.

«Это были светлые дни в моем детстве,– вспоминала Полина с задумчивой улыбкой.– Ехать на пароходе – одна прелесть. До сих пор люблю Волгу и пароходы. А дома вновь начинаются будни».

Сын Полины Боря долго помнил дом этой «бабушки старенькой», как ее называл. И видел во сне ее старый дом на три окна.

 

Вообще-то первой в семье Аксиньи была дочь Елизавета, а Полина родилась через год за ней. Росла Лизавета, как ее звали, болезненной, много раз заражалась тифом, впоследствии стала эпилептиком. Она окончила четыре класса, и ее отдали в Астрахань учиться дальше. Так что с ранних лет она не жила с семьей. Наверное, ей и голодать приходилось, и самостоятельность ронять. Полина, вспоминая это, качала головой. Лизавета стала нечиста на руку, но крала у своих, а не у чужих. Но разве это оправдание воровства? Отец сильно ее бил. Полине было жалко сестру. Она заступалась за нее, а за это ей самой попадало от отца. Тогда начинался кошмар. Елизавета убегала из дома. Отец ведь бил больно, он был очень здоровый, крупный и сильный.

Но Лизавета так и осталась вороватой до конца жизни.

Полина в детстве часто уходила из дома к бабушке Поле. Тогда уже Алексей Тимофеевич построил свой большой дом. И семья Аксиньи Васильевны перешла в него от бабушки Пелагеи. Но Полина старый дом очень любила и часто туда рвалась ночевать, когда ее мать брала заботу за очередным ребенком на себя. Дети в доме прибавлялись быстро, и Полина их нянчила. Следующей родилась Таечка – но рано умерла. В старом доме бабушка «старенькая» сама не съест, а кусочек спрячет в карман для Поли. А когда Поля придет к ней – она этот гостинец сунет Полине в руку.

Семья Аксиньи Васильевны увеличивалась с каждым годом, и в доме бабушки Поли уже не умещалась. Их четверо, да у Аксиньи шесть человек. И бабушка Поля решила отделить Аксинью. Это вынудило Алексея Тимофеевича искать выход. Он купил старую лавку и строительного лесу. И сам, с глупым парнем-помощником, построил большой дом, на одной улице с бабушкиным домиком. Дом-красавец, на пять комнат: две спальни, зал, кухня, столовая, большой коридор с чуланом. На три пролета все застеклил, выкрасил. Весь обшил снаружи. И Аксинья с семьей перешли жить в новый дом. Он стоял в Петропавловке высоко, так что маленькая Поля ходила под ним пешком. Высоко потому, что боялись весенних разливов Волги.

Поля уже училась в 3 классе. Ее отец Алексей Тимофеевич Чернов занимался заготовкой скота, все время куда-то уезжал, скупал скот, работал в конторе «Заготскот». Алексей Тимофеевич был горячий и своенравный. Хотелось ему быть лучше всех. О воспитании детей он не пекся. Все это было в обязанности его жены Аксиньи – родить и воспитывать. Поля в доме из детей была старшей, потому что Лиза училась в Астрахани на счетовода. А Поля была обязана помогать Аксинье во всем, первая помощница матери. Она была исполнительна, не по силам трудолюбива, безотказная угодница. Носила воду для всей семьи на коромысле, хотя тогда у нее ведра на коромысле доставали до земли. Правда, когда отец бывал дома – а это было редко,– он брал два ведра в одну руку и два – в другую, и быстро натаскивал воды в дом впрок. Воду брали прямо из Волги, так как жили на ее берегу, но сравнительно на порядочном расстоянии от воды, в центре большой улицы в Петропавловке.

Купаться со всей ватагой ребятишек Поля не могла, так как все время у нее на руках был ребенок, младенец, сестра или братик. Ночью она тоже кого-нибудь укачивала, а иногда и сама залезала в зыбку к ребенку. Спала в одной комнате вместе с матерью и отцом, они – на кровати, а она – на большом сундуке.

 

Село Петропавловку по весне часто заливала полая вода. Даже в высоком новом доме вода доходила до планки порога, а у некоторых сельчан – вода в половодье была даже в печках. И мужики говорили: «Полая вода – это подлая вода».

Раз Поля с Андрюшей – братом Аксиньи – и отцом из-за половодья поселились на подволоке (чердаке). И маленькая Поля у них была поварихой, готовила в жарнике кашу. Бабушка прислала с гор (с холмов), куда скотину переправляли в полую воду, масло – целый большой чугун. Мужчины просили Полю больше класть масла в кашу, и все масло быстро съели, за что им влетело от бабушки Поли. Она очень ругала сына Андрюшу: «Расстрели тебя горой!» И сказала: «Полая вода – это беда».

Как-то все собрались на подволоке и увидели смешную картину. Вода подняла у кого-то лабаз, выдернув четыре стойки. И он поплыл по улице. А на верху лабаза оказались четыре курицы и петух. И несло их по течению мимо Черновых, а петух распевал: «Куре-ку-ку!». Поля с родными на чердаке смеялись, хотя что смешного – ведь беда. И достать уплывающих птиц нельзя. Хоть изредка люди ездили тогда по улицам села на лодках.

Но и в такую беду бывало весело, на подволоке играл граммофон.

Полина помнила домашний старый граммофон. Даже потом ее маленький сын Боря надевал на голову трубу-тюльпан от этого граммофона. А когда заводили толстую тяжелую пластинку, заглядывал под столик граммофона и спрашивал: «Где же прячется Шаляпин?»

Алексей Тимофеевич дружил с хозяином городского кинотеатра «Модерн», от него привез из Астрахани много толстых тяжелых пластинок с ариями из опер в исполнении Собинова, Лемешева, Виноградова и Шаляпина.

Как вечером заиграет у Черновых под крышей граммофон – сельчане на лодках подплывают к окнам, вся улица занята лодками. «У меня осталась в памяти эта прекрасная картина,– светло вспоминала Полина.– До сих пор помню разлив и залитые водой деревья – коблы, так у нас назывались ивы. Не пропадали эти деревья от половодья». А люди и скотина тонули.

Алексей Тимофеевич был очень строгий. Полина детским сердцем чувствовала его неприязнь к ней, сама не понимая почему. Так до старости и осталась слишком ранимой, а порой обижалась по-пустому.

Семья Аксиньи «не выходила из пяти человек», по выражению Полины. Дети рождались – погодки, то есть почти каждый год, или через год. Всего у Аксиньи было одиннадцать детей: Елизавета, Полина, Таисия (умерла четырех–пяти лет), Калерия (умерла 22-х лет), Василий (умер трех лет), Настя, Лариса, Лада, Коленька (умер младенцем)... Даже Полина не всех помнила. В общем, была Аксинья «матерью-героиней». Правда, такого звания тогда не было. И всех должен был обеспечить едой и теплом их отец. И обеспечивал. У семьи в это время было десять коров. «Барыня» сама их доила, а нанятый работник ухаживал за скотом. Была у отца и пара лошадей-рысаков, и много другой живности. Он любил быструю езду. Один раз от такой гонки под ним пал рысак, так как у него оказалось два сердца. Его съели татары (корсаки), жившие на острове на Волге, напротив Петропавловки.

С Филимоновыми Черновы продолжали общаться. Богатые приходили даже в гости к Черновым в новый дом. А дети ходили на праздники к Филимоновым. Как-то Поля с меньшей сестрой Калерией пришли на Рождество колядовать к Николаю Филимонову. Он тогда был уже офицером. Хозяин насыпал перед собой целую кучу мелких денег. Девчата славили перед иконами, и он дал им из этой кучи три копейки «с конем» на двоих. Калерия тихонько спросила: «Как мы с тобой будем делить?»

В новом доме семья жила недолго. И богатство быстро уплыло.

Как-то весной 1929 года отец ездил в верховья Волги, к родной сестре в село Золотуха, торговать рыбой. Продал рыбу – наловил воблу... И вдруг узнал, что уже началась коллективизация. «Были перегибы,– как после писали»,– уклончиво рассказывала Полина, правду говорить было в то время опасно. Алексей с Аксиньей решили скот и дом срочно продать, и всей родней их двух семей переехать в Астрахань. Так и сделали. В городе купили на всех двухэтажный дом на улице Спартаковской.

Наверное, решили, что в городе легче затеряться «кулакам», по сравнению с селом.

А маленькая Поля пока осталась с бабушкой Полиной в Петропавловке, вдвоем. «Это было блаженство! – вспоминала она.– Хоть один год почувствовала, что я маленький ребенок, и меня кто-то замечает. Спала на печке. Тепло, и запах приятный».

Утром бабушка Поля вставала рано. Все приготовит – и кричит: «Полина, вставай, а то опоздаешь в школу».

Накормит внучку блинами. И она бежит в школу. Поля вынуждена была повторно ходить в четвертый класс сельской школы, так как при быстром переезде родители не успели устроить ее в пятый класс в Астрахани. Училась Поля хорошо, даже очень хорошо. И, окончив четыре класса в селе Петропавловка, получила аттестат, который был заполнен золотыми буквами. Все пятерки по всем предметам.

 

В доме на Спартаковской улице жили две семьи вместе. Семья Черновых с детьми, и бабушка Поля с дочерями Шурой и Олей с их мужьями, и сыном Андрюшей. Правда, характеры у Шуры и Оли были с Аксиньей противоположные. Шура как что – так в драку. А Аксинья была добрая, рассудительная, трудолюбивая, умная. Хорошо стряпала, всегда была приветлива, и всех угощала.

Долго две семьи в этом доме не ужились. Потому что Андрюша женился – и все рассорились. Видя это, Алексей Тимофеевич в 1932 году купил для своей семьи отдельно одноэтажный дом на Пушкинской улице, за Ямгурчевским мостом. Дом на две половины, на шесть комнат. Большой двор и сарай. И семья переехала на Пушкинскую улицу. А бабушка Поля с дочерями и семьей сына Андрюши остались жить в доме на Спартаковской улице. Алексей Чернов отдал этот дом Андрюше, брату Аксиньи, и бабушке Поле, своей свекрови..

Слава Богу, что отцу удалось купить этот собственный дом. Тогда еще у отца была хорошая работа. Алексей Тимофеевич был плотником, строил астраханскую купальню на Волге.

 

В юности Боря написал даже стихи об этой купальне деда.

 

Убаюкан вечер зноем.

Волга черный бархат стелет.

То сазан плеснет волною, 

То акацией повеет.

Промурлычут самоходки.

Смех прорвется из купальни.

Шевелятся тихо лодки

Судаками на кукане.

 

Поле нравился новый дом на Пушкинской улице, поэтому эту улицу она очень любила и помнила всю жизнь. Потому что первые детские впечатления – самые дорогие и памятные в жизни человека.

Поля училась в школе рядом с домом, на Мелком Кутуме. Училась тоже на все пятерки. Только с русским языком у нее были нелады. Во-первых, она говорила на «о». И девчонки в Астрахани ее учили не окать, и вместо «о» говорить «а». Во-вторых, учительница по русскому языку была картавая. «Дети, идите в квас!» – передразнивала она бывшую учительницу.

В Астрахани Поля начала нянчить сестру Ладу, ей был один год. Носила ее на руках, а она все время кричала. А потом стала вовсе злой озорницей.

Однажды пошла Поля со своей матерью Аксиньей в кинотеатр «Художественный». Там показывали картину «Отверженные» по роману Гюго. Где-то в середине картины Полина поняла, что жизнь Казетты очень похожа на ее собственную, и ей стало до слез жалко и Казетту, и себя. Она сначала потихоньку заплакала, а в конце картины стала уже рыдать вслух.

 «Оказывается, я уже подросла, и осознала все свое детство,– вспоминала Полина.– И нервишки не выдержали. Даже маме было неудобно из-за моих слез».

Аксинья вначале уговаривала дочь, сама давясь от слез, но Полина закатывалась от плача. Тогда Аксинья стала ругать ее, что она ее срамит. И пригрозила, что их сейчас выведут из кинозала. Полина сразу перестала плакать. По дороге домой Поля пыталась рассказать матери, что на нее нашло, но все выразить не могла, потому что была еще маленькой. Только сказала: «Я похожа на Казетту!..»

 

Чем же Поля похожа на Казетту? На такой утробной почве зародился и род Полины.

Когда отец приезжал домой, он Полину не замечал, доброго слова от него она никогда не слышала. Не ласкал ее. Хорошо еще, что не бил.

Она считала себя в семье чужой. Почему так считала, не знала. Слышала разные сплетни, но им старалась не верить. Только когда, став постарше, выучила наизусть почти всю поэму Пушкина «Евгений Онегин», в рассказах о детстве цитировала такие его строчки о Татьяне Лариной: «Она в семье своей родной/ Казалась девочкой чужой».

Даже еще в Петропавловке дядька говорил: «Ты не ихняя. Они все рыжие, а ты черная».

Может, это была шутка? И правда, Полина была темноволосая, а все ее сестры – рыжие. Вот маленькая Полина и принимала эту шутку всерьез и обижалась на сельчан.

Осталось в ее детской памяти и то, что отец из своих поездок привозил подарки всем дюжинами, посуду – ящиками. Всем, только не Поле.

И все же Полина не хотела верить в какие-то тайны своего рождения. Не могла она обидеть Аксинью. Ее матери было некогда от забот по большой семье. И Полина все свое детство была занята ее детьми, нянчила, качала их по ночам, носила днем на руках. Вот Поле и показалось, что она живет в родном доме как Золушка.

А однажды она слышала, качая зыбку, как мать ее Аксинья ночью шептала отцу: «Давай Полине купим пальтишко». И он, вроде, не возражал. А Полине почему-то стало обидно, почему мать просила, да еще шепотом? Боялась, что муж не разрешит? 

Отца Полина сторонилась. Когда, например, отец привозил домой черную икру, она за столом не могла ее есть, как другие дети. Или из-за болезни, или из-за боязни, что ей не положено, как будто икра чужая.

Полина считала, что отец никогда ее не любил. Даже за столом, бывало, когда она сидит вместе со всеми, так отец обязательно ее шпигует, и по голове долбит за все проделки сестер. Дети напроказничают – он ее толкает: «Не делай, Поля, так, как они!» А их не наказывал за проступки. Поля от страха сжималась, и кусок у нее застревал в горле. Она не оправдывалась, не огрызалась. Только заплачет и забьется в уголок.

Аксинье, конечно, было не до любви к Полине, когда всю жизнь приходилось ей растить и кормить весь выводок.

Полина считала, что мать любила ее по-своему. Аксинья жалела Полю на свой лад, и говорила друзьям: «Да ее и бить нельзя. Она сожмется в комок и молча плачет. А всех остальных попробуй, ударь...»

Поля вообще старалась не показываться отцу на глаза. Вот почему и всколыхнул ее душу фильм «Отверженные».

Можно было согласиться, что Алексей Тимофеевич действительно не любил свою дочь Полину. Но это не так. Он обращался с ней, как с другом, как взрослой, потому что очень ценил ее за все, что она делала в семье. Это потом поняла Полина

Поэтому, уезжая в час беды, отец сказал именно Полине: «Помогай матери. На тебя вся надежда. Я приеду, тебе шелковое платье куплю».

«Всю жизнь я шелковые платья носила после, но не его, а свои. Так как рано стала сама зарабатывать»,– обиженно отвечала не раз Полина на скупые слова любви своего отца.

 

Глава вторая

БЕЗ ПРАВА ПЕРЕПИСКИ

 

Понимала ли Полина, в каких условиях жила? Политических репрессий в стране она боялась с детства. И старалась о них не говорить. Держала язык за зубами. Часто повторяла пословицу: «Ешь пирог с грибами, и держи язык за зубами».

Ведь эта беда всегда была рядом. Она знала правду о квартирантах бабушки Поли ленинградцах Кьянских, муже с женой. Знала, что об этом нельзя было говорить. Потому что они приехали в ссыльный город Астрахань из Ленинграда после убийства Кирова. Когда, по словам Аксиньи, «всех виновных и не виноватых высылали из Ленинграда». Она пожалела и приютила их еще и потому, что отец Кьянского был священником.

О таких вещах Поля рассказывала сыну Боре осторожно, когда он уже учился в институте. И мог «держать язык за зубами». Сын вообще раньше и не подозревал, в какой опасности жила его мать Полина. А она не подавала даже виду. Вот она – защитная реакция материнского организма. Люди же стараются не говорить и думать о смерти, пока она не придет. Тоже защита.

А Кьянские потом вернулись в Ленинград, оставаясь друзьями астраханской семьи. Потом и они выручили Полину в трудную минуту.

 

Только семья Полины стала жить лучше, как в 1933–1934 годах начался голод в Поволжье. В Астрахани тоже был голодомор. На шесть ртов заработка у плотника Алексея не хватало, и начались муки. А в 1933 году еще вспыхнула Финская война. Все со страхом говорили о «Линии Маннергейма», где финны с немцами вместе укрепились намертво.

Полина окончила семь классов хорошо. Ей исполнилось 14 лет. Куда идти дальше? Пыталась в медицинский рабфак попасть, но ее не приняли. Малолетка, а в медицинский рабфак принимали в18 лет.

Тогда Полина поступила в Педагогический рабфак на вечернее отделение, потому что на дневное отделение опоздала подать документы. Стала учиться «пигалица» со взрослыми. А днем работала в детском саду, или где придется. На работу маленькую тоже не брали.

Она училась на отлично, и поэтому ее перевели с вечернего отделения на дневное.

А уже с 1933 года Полина и ее семья стали почти нищие. Беда свалилась на их головы.

«Отец был доверчивый, всем помогал, все раздавал,– объясняла позже взрослому сыну Полина.– Ты, наверно, не знаешь, за что попали под пятьдесят восьмую статью мой отец и мой дядя Андрюша?» И рассказала правду.

Ее отец Алексей Тимофеевич тогда работал экспедитором. Рисковым он был человеком. И дорисковал. В 1934 году его забирает НКВД. Кошмар! Попал под 58-ю статью, под расстрел. И осталась без отца и без средств семья – шесть детей. И жена Аксинья нигде не работала.

Полуграмотная Аксинья на суд не ходила. Пошла – одна грамотная дочь – Полина. Все остальные Черновы – мал мала меньше. Полина все это с ужасом пережила, как засудили отца. Пришла, рассказала Аксинье. Как выяснилось, было групповое хищение зерна, а отвечать за воровство набрали «мелких сошек».

Даже не верится. Как же все случилось?

На Пушкинской улице, за сетчатым забором жил рядом с Черновыми сосед Коростылев. Он много лет работал в конторе «Заготзерно». Они воровали, тащили – возами. Жена у него была барыга «высшей гильдии».

Полина даже помнила, как однажды, когда она была во дворе, Коростылев крикнул отцу:

– Дядя Леня, подойди к забору.

Отец подошел.

– Чего?

Тот начал уговаривать отца:

– Дядя Леня, помоги мне в село продать муку.

– Ну...

–У вас есть знакомые в селе Оля, чтобы принять обоз с зерном?

Отец кивнул:

– Есть.

– Поговори...

Отец не сразу, но согласился помочь. Они же – барыги. Но семью надо кормить.

Да еще попросил дядю Андрея, чтобы он проследил, посчитал, сколько подвод в обозе. Парень тоже в нужде, он тогда работал в хлебной лавке, очень был добросовестный, ночами клеил талоны для сдачи. Дядя Андрей запер свою лавку, и стоял у ворот конторы – считал выезжающие подводы.

В этом хищении замешаны были даже работники НКВД.

И вот вывезли из Астрахани обоз с зерном. А кто-то «стукнул» в Москву. Хлеб по карточкам выдавали, а тут увезли целый обоз.

А после подтвердилось, что зерно, действительно, ворованное, документы на него – фиктивные. Вот и забрали всех. Истинных виновников отделили и увезли в другую тюрьму на этой же Пушкинской улице, а потом организовали им побег из тюрьмы. А в центральную тюрьму собрали мелких исполнителей, «стрелочников». Из них десять человек приговорили к расстрелу, а других к 10 годам тюрьмы. Многие тогда погибли, даже не зная толком, за что.

Алексея Чернова тоже приговорили к расстрелу по 58 статье. Аксинья от горя – сама не своя. Пошла к знакомым искать помощи. Ее привели к юристу Молодцову. Он написал прошение Крупской о помиловании. Много пришлось занимать денег, чтобы написать это прошение, в котором Аксинья просила о помиловании Чернова Алексея Тимофеевича, потому что в семье остались голодные дети, «сама я седьмая».

А как случилась с Черновым беда – все его дружки отошли сразу в сторону.

Беда – заразная болезнь. Особенно в годы репрессий. Вот и сторонятся люди от таких «врагов народа», как от прокаженных. А что осуждать, когда в Библии, в первом псалме Давида, говорится: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей...»? А уж как преломили эти библейские заповеди блюстители советского порядка, не снилось и древнему царю Давиду. Поэтому обезлюдел дом Алексея Тимофеевича Чернова в час беды.

 

Однажды, когда Полина бежала по улице после занятий в рабфаке, который был при Пединституте на Семнадцатой пристани, на набережной Волги, вдруг услышала голос:

– Поля! Полина!..

Она остановилась, не понимая, кто ее может звать. А это – отец! Он, такого большого роста, забрался на окно под потолком тюрьмы. И машет ей руками за стеклом окна. А до этого был ведь в подвале – в камере-одиночке.

– Скажи маме, меня подняли наверх,– прокричал отец со слезами в голосе.

Слава тебе, Господи! Полина летела домой – обрадовать маму.

Аксинье уже сообщили, что расстреляли весовщика, возчика (а у него 14 детей). Как в насмешку, после расстрела пришло ему помилование. А отцу с Андреем помилование успело придти – расстрел заменили на 10 лет тюрьмы. Все же Молодцов сделал хорошо свое дело, радовалась Полина. Но напрасно.

Итак, в 1934 году Алексея Тимофеевича с Андрюшей сослали в Сибирь.

Только в пожилом возрасте Полина Алексеевна узнала, что еще мог уцелеть репрессированный в 1934 году. Потому что если бы его по 58 статье отправили в Сибирь в 1937 году, то обязательно бы расстреляли.

Аксинья осталась одна с большой семьей. Поле – 14 лет, Лизе – на два года больше, Насте – 5 лет, Калерии – 8 лет, Ларисе – 6 лет, Ладе – 4 года, Коленьке – 1 год. Самой – 38 лет. Вот такое семейство – и ни одного работника. Полина – самая старшая из шести детей. Потому что Лиза вскоре уехала из дома и вышла замуж, и привезла мальчика Леню – одного года.

 

Что такое «десять лет без права переписки»? Это – конец заключенному. А Аксинья нашла сил надеяться, что муж вернется. Рассказывая о смене приговора, Полина и не знала об этой фикции помилования. И причем здесь иезуитское милосердие Крупской? В 1934 году как раз набирали каторжников в только что сформировавшийся Дальстрой. Алексей Чернов попал в этот страшный ГУЛАГ. Чего уж потом он смог найти для своего спасения, сам Бог знает. Хорошо умел коптить рыбу для тюремного начальства? В семью с Колымы он так и не вернулся. Но выжил. А дядя Андрей – пропал. Был слух, что Андрей вздумал бежать за границу на каком-то судне. Больше ничего о нем не известно. Полина о политической статье никогда не говорила, боялась властей. Может быть, она вначале даже и не понимала, что отец был в ГУЛАГе. Но потом ей не раз строго напоминали об этом.

Да все в семье знали, только скрывали. Ведь Черновы писали в НКВД письма с просьбой сообщить, жив ли отец. Пробовали посылать ему посылки. А когда прошло десять лет тюремного срока в 1944 году, на очередной запрос семье сообщили, что Чернов Алексей Тимофеевич умер.

Но пронырливая сестра Полины Настя после окончания мединститута распределилась на работу в Магаданскую область. Поехала туда работать врачом. И нашла отца в колымском поселке Ола. Почти такое же название сибирского поселка, как село Оля под Астраханью, куда Чернов «помог» направить украденный обоз зерна. Пять километров нес на руках репрессированный отец свою бесстрашную дочь, чуть не замерзшую, пешком до поселка, где она работала врачом. Потому что транспорт туда не ходит. Но это было потом.

 А в начале его колымского срока, Аксинья, узнав о помиловании, сказала только: «Десять лет можно прожить. А вот если он там заработает большой срок... Ведь горячий характер!.. И забудет нас – тяжело нам с детьми придется».

Так и пришлось. Семья осталась без отца-кормильца навсегда. И самое ужасное – теперь она считалась «семьей врага народа». Потому что отца выслали в Сибирь по 58-й статье – политической.

И судью, который приговаривал к расстрелу и невиновных, после признали тоже «врагом народа».

 

Отца рядом больше не было. Вся тяжесть жизни пала на плечи Аксиньи. Хорошо, что она не растерялась. Пускала квартирантов в половину дома. Это большая поддержка. Продавала молоко от своей коровы, пока Поля училась. Жизнь семьи в горе стала еще тяжелей не только материально, но и морально.

В рабфаке Поля подружилась с комсомолкой, которая иногда приходила к ней домой, и видела, сколько в семье детей и какая бедность. И вот, когда Алексея Чернова осудили и отправили в Сибирь, Полину, как дочь «врага народа», хотели исключить из комсомола и отчислить из рабфака. Эта подруга хорошо ее защитила, рассказав на собрании, в какой нищете она живет, и как помогает в учебе своим сокурсникам.

 

В детстве сын Боря спрашивал у Полины, где его дедушка. Захотел написать деду письмо в Сибирь, где он так долго был в командировке. А Полина предложила послать с письмом Борину тетрадку по русскому языку, с пятерками за выполнение домашних заданий. Некоторые упражнения пришлось переписывать, так как были ошибки, и за них учительница ставила четверку. Совестливый Боря переживал, когда мать подделывала подпись учительницы под пятеркой в переписанной тетрадке. Ему было стыдно перед дедушкой за подлог.

А потом, уже в юности, горько плакал, когда при переезде на другую квартиру вдруг нашел эту «посланную» дедушке тетрадку. Никуда ее не отсылали, а спрятали от глаз подальше. Жалко было ему и себя, и мать, и деда.

Только после перемен в стране Боря стал понимать, как матери и всем Черновым было страшно жить, и страшно врать, что другой страны не знали, «где так вольно дышит человек!»

По-другому представилась прожитая жизнь и самой Полине. Но это было потом.

 

Елизавета опять уехала на Кавказ и вышла замуж за болгарина Дмитрия Тодорова, который участвовал в революционных событиях в России, и, наверное, в Болгарии. Но он пропал без вести. Елизавета его так и не нашла. Видимо, был репрессирован. А, может, тоже, как Елизавета – «гастролер». Что их в Болгарии мало было? Кроме того, и в Болгарии тогда многих репрессировали, по своим причинам.

Тогда Елизавета вернулась в Астрахань, и привезла сына Леню, 1935 года рождения, который потом жил все время в семье Черновых, до 22 лет, пока не женился. Гастролер Елизавета часто уезжала из дома то на учебу, то на работу. А когда отца сослали в Сибирь, и жизнь повернулась круто, она стала открыто воровать и продавать из дома все, что подвернется. У таких людей совесть не существует, им просто нужно, поэтому они крадут.

 

Аксинье по всякому приходилось крутиться в жизни, чтобы накормить семь голодных ртов. Но она нашла в себе силы – жить и давать жизнь детям.

Это раньше у семьи были калмыцкие коровы, они давали от двух до пяти литров молока. А теперь была только одна корова, голодная, много молока не давала. Кормить ее было нечем. Полина с Аксиньей ходили за кормом на Вторую Астрахань пешком, так как с сеном на трамвае не поедешь. А когда удавалось купить мешки с дробиной, то сами стаскивали их с подводы и таскали в сарай на своем горбу.

– Молодость! – хвалилась Полина перед сыном Борей.– Это я делала, когда приходила домой с учебы в рабфаке. Продавала с матерью молоко на базаре, на Больших Исадах. Но боялась, что меня увидят там сокурсницы. А мне было уже шестнадцать лет,– вытирала Полина слезы.– Стыдно!

В оправдание слез, Полина ссылалась на диагноз врача-глазника, что у нее испорчен слезливый нерв. А сама давно поняла, что очень часто плакала от несчастливой жизни.

Полина иногда торговала и яблоками: покупала их корзинами, а продавала по кучкам, в которых по несколько яблок. Торговала вместе с сестрой Калерией ирисками. На полученные от торговли гроши семья жила до окончания учебы Полины.

Однажды один из навещавших семью товарищей осужденного отца – Гора предложил Аксинье продать ее тощую корову.

– Я поеду в Холмогоры за коровой, куплю и вам черную с белыми пятнами корову, она молочная,– обещал он.

Так и сделал – помог корову поменять. Аксинья старую корову продала, а Гора привез новую корову, с большим выменем. Она за раз давала целое ведро молока. Вскоре корова отелилась и принесла телочку.

«Мы все хвалимся, а люди злые,– думала Полина.– Верь или не верь, но наше молоко отняла одна завистливая молочница».

Она жила на другой улице – Туркестанской, рядом. Как-то младшая сестра Полины – Лада похвалилась, по-детски, этой женщине, что корова у Аксиньи дает большое ведро молока. Соседка не поверила, и пришла убедиться. Аксинья при ней подоила корову. Набралось полное ведро, да еще осталось пососать теленку. Позавидовав, соседка рукой обвела вымя коровы, погладила. А Полина стояла около двери сарая и видела этот жест. Что-то он ей не понравился.

А ночью корова тревожно замычала: «Му... му!». Полина разбудила маму и с керосиновым фонарем они пошли в сарай. Только открыли дверь – корова как выскочит, и вприпрыжку, как лягушка, побежала по большому двору. Аксинья ее хотела успокоить, а безумная корова подняла ее на рога. Полина как закричит от страха. Корова Аксинью сбросила на землю, и опять стала бегать. Спрятавшись за дверь от ревущей коровы, они еле дождались рассвета. И чуть свет Аксинья побежала до знакомого ветеринарного врача. Он быстро пришел. И увидев буйство коровы, посоветовал: «Ищите мужчин. Ее нужно немедленно везти на бойню, а то будет поздно. Ей молоко бросилось в голову – и она сходит с ума. Пока жива, ее мясо можно есть. Получите деньги, а то потеряете корову за так».

Черновы поплакали и простились с коровой. Попеняли – вот какой стервой оказалась молочница! Оставила семью без коровы навсегда, отняла у детей молоко.

Осиротела телочка. Полина ее кормила вначале молоком из рожка, пока она не стала есть все. Но сена не на что было купить, и Аксинья вынуждена была отдать ее пастуху. Он договорился с ней, что будет пасти телочку со стадом коров.

Полина повела телочку в село Три Протока под Астраханью. Телочка успела привыкнуть к Полине, поэтому хорошо шла за ней на веревочке. А за городом было в это время так красиво, кругом зеленая трава. Пастух пустил телочку пощипать траву, а Полина села на берегу у реки отдохнуть с дороги и любовалась природой. Но нужда засиживаться не давала, нужно было возвращаться домой. Полина встала и потихоньку пошла. Но телочка, как будто следила за ней, бросила щипать траву, и пустилась бежать за Полиной и кричать «Ма-а!..» Догнала хозяйку и ткнулась мордой в ее руку. Пришлось телочку завязать и привести опять к пастуху. Телочка продолжила щипать траву. Полина еще немного посидела. Но уже спускался вечер, нужно засветло придти домой. Путь не близкий – три километра. Только уходить – телочка за ней бежит, и кричит еще сильнее: «Ма...у!..» Тогда пастух привязал ее к забору. А Полина побежала скорее домой, и долго слышала по пути, как телочка жалобно кричала.

Вскоре пастух сказал, что телочка, вроде, привыкла ходить в стаде, но до зимы не дожила. «Упала и вся раздулась,– наверное, что-то ядовитое съела,– объяснял он Аксинье.– Хотите, я вас отведу туда, где она упала?»

Но Полина не пошла. Плакала с Аксиньей, так было жалко телочку. Может, без матери-коровы телочка не знала, как себя вести в стаде и что есть. В общем, остались Черновы и без коровы, и без телочки.

В те годы семья Аксиньи жила невыносимо плохо.

Надо сказать, если люди тогда даже не видели, до чего живут-то плохо, то можно представить степень такой жизни, которую они признавали невыносимой. Нищее ее семейство.

Есть семейная легенда, которая наглядно показывала, как жила семья Чернышевых. У Аксиньи всегда были кошки. И вот одна из них – долгожительница – садилась на подоконник раскрытого настежь окна мордой на улицу и долго-долго держала навытяжку лапу, как нищенка, просящая подаяния.

 

Два года они и жили на подаяние. Только не ходили с протянутой рукой. Добрые знакомые люди иногда помогали, но порой и у них нечего было подать. Помогали соседи Кудрявцевы, делом, советом, иногда деньгами взаймы. Помогали родственники. Помогала и бабушка старенькая Поля, которая потом в старости сошла с ума. Начался родовой мор. У Аксиньи умер малютка Коленька. Напал менингит на сестру Лорочку. Ей было восемь лет, когда она умерла. У тети Оли умер мальчик Юрочка, а у Шураньки умер сын Мишенька. Затем все заболели корью.

 

 Помогали Черновым и бедные сестры Аксиньи – Шура и Оля. Они жили на Спартаковской улице в подаренном Черновым Алексеем Тимофеевичем доме, с мужьями. Но когда Алексея Тимофеевича и двоюродного дядю Андрея забрали в тюрьму, этот дом конфисковали, все имущество описали. Жена Андрея уехала в Саратов, к своей родне. Тетя Оля и тетя Шура стали квартирантами в собственном доме, платили государству за квартиру. И жили не богаче семьи Аксиньи.

Муж тети Оли – Лева Силов много пострадал в период коллективизации, из-за «перегибов», отсидел свой срок в тюрьме. Его выпустили, а потом опять хотели арестовать. Может быть, по доносу новых квартирантов в их доме. Больной Лева скрывался от властей.

Из-за него тогда Полина и попала на допрос в НКВД.

Вот как это было. Однажды она пришла домой из рабфака, а следователь из НКВД поджидал ее во дворе. Привел в отделение НКВД на Красной набережной. Тормошил целую ночь. Пистолетом размахивал.

– Знаешь Леонида Силова?

– Знаю. Это муж моей родной тети Ольги.

– Где он сейчас?

– Не знаю. Я его давно не видела.

– А где тетка твоя сейчас?

– Наверное, у нас дома. Вы не дали мне после занятий зайти домой, поэтому точно не знаю.

– Боишься пистолета? – размахивал следователь наганом перед носом упрямой Полины, и она невольно отводила голову в сторону.– А врать советской власти не боишься? Покрываешь недобитого кулака? Все равно мы его найдем.

– Может, он в больнице? – сказала Полина.– У него же туберкулез легких.

Так и не сказала энкеведешнику, где прятался дядя Лева. А вышла из НКВД – сама не своя, руки-ноги трясутся.

 

В годы войны квартиру у Оли с Шурой обокрали, а потом «почистили» и квартиранты, которые жили наверху, на втором этаже дома. И тетки бросили квартиру и уехали из Астрахани, Шура – на Сахалин, на заработки, а Оля с Левой – на трудовой фронт, в обоз. Нервотрепка сказалась на дяде Леве. Да еще потом на фронте он сильно простывал. Так что все легкие испепелил.

 

В то время, когда сослали в Сибирь мужа, у Аксиньи не было ни копейки денег в кармане, ни образования. Одна половая тряпка в руках.

И пошла Аксинья работать уборщицей, мыть Народный дом. Платили уборщицам 30 рублей в месяц. А так как в семье привыкли делать все хорошо, то Аксинья быстро вышла из строя, стало плохо с сердцем. Девочка еле-еле привела ее, больную, домой. Аксинья только два месяца проработала.

 Полина уговаривала ее бросить работу. Дома все голодные. Некому даже кулеш сварить. Кулешом Полина называла суп из стакана молока с тыквой, которую она с сестрой Надей набрала поздней осенью с чужих брошенных огородов.

«Все едоки – работников нет»,– вздыхала больная Аксинья.

Больше она не работала уборщицей, а крутилась дома, комбинировала, экономила – нужда научила. Пользовалась Аксинья ломбардом, сдавала туда мужнину лисью шубу на подкладке и другую хорошую его одежду, а затем перезакладывала. Хоть эти вещи удалось спасти у соседей от конфискации.

Продолжала Аксинья пускать на квартиру жильцов, в три комнаты. А сами Чернышевы спали в проходной комнате на одной кровати валетом вчетвером. Долго во второй половине дома жила семья Беляковых. Это помогало жить. Хотя больших денег не приносило.

Иногда Аксинья стирала белье для знакомых господ. Была у нее давняя знакомая немка, гадалка, которая ходила на базар с огромным зембилем, приносила уйму продуктов, и все толстела с каждым годом. Аксинья стирала для нее белье за гроши. Однажды эта толстая немка попросила помыть полы в ее доме. Пока Аксинья мыла пол в четырех комнатах, хозяйка сидела за столом, и ела душистую жирную селедку, «залом». У голодной Аксиньи от ароматного запаха даже слюнки потекли. Немка расплатилась с Аксиньей и предложила ей выпить с устатку рюмку водки, но закусить селедки не дала. Так это обидело Аксинью, что она шла и давилась слезами обиды на проклятую голодную жизнь. От водки и переживаний она охмелела. Пришла домой и рыдала, и билась в истерике, кричала, проклиная немку матом: «Полный зембиль еды, а она кусочек селедки пожалела дать! Залом для прачки, вишь ли, дорогой!» И мат-перемат! Полина тоже расплакалась,– первый раз слышала, чтобы Аксинья ругалась матом. Еле ее успокоила, уложив на кровать, уговаривая: «Тише, Боря слышит и боится...».

 

В общем, семья Аксиньи кое-как выживала. Если бы отца не сослали, Полине с Аксиньей не пришлось бы так перебиваться в нищете и унижении.

 

 (Продолжение следует)