Перламутровое небо Чугунки. Повесть

Родилась и выросла в Петрозаводске, живет в Финляндии. Публиковалась журнале «Север». Лауреат конкурса «Северная звезда»-2012 в номинации  «Проза». Помимо литературной деятельности с 2003 года занимается  изобразительным искусством, член союза русских художников Финляндии «Триада».

Все в Иде Эдуардовне, молодой учительнице по русскому языку, было некрасивым и каким-то чрезмерным: слишком близко посаженные глаза, громадный, как у кита, рот и сильно вытянутое одутловатое лицо. Светлые волосы Ида Эдуардовна старательно собирала и прятала в тугой пучок, от чего голова еe казалось лысой.  Огромные глаза наполнялись то укором, то радостью, то обидой, но при этом взгляд всегда оставался унылым и угрюмым, как вечность.

            Даша сидела на последней парте, смотрела в окно и слушала учительницу. Маленькое белое солнышко, больше похожее на прилепленную к стене жвачку, грустно глядело на неe и как будто вздыхало. Высокие деревья дремали под толстыми шубами снега, а вдалеке дымило трeхголовое чудовище ТЭЦ. Тяжeлые головы-градирни темнели на фоне ослепительного белого снега. Слушая учительницу, Даша размышляла одновременно и о красоте, и о теме урока. Она вспоминала, как надрывались от смеха девчонки и гоготали мальчишки, когда Новицкий, воспользовавшись отсутствием учительницы, порывшись в маленьком выдвижном ящике учительского стола, нашtл там листок с посвящeнным Иде Эдуардовне стихотворением. Новицкий читал его всему классу громогласно, пытаясь изобразить влюблeнного физрука, жестикулируя, как плохой актeр, играющий Ромео в сельском клубе. В том, что стихотворение написал физрук Аркадий Савельевич, восьмой «бэ» не сомневался. Подозрительно часто он захаживал в кабинет русского языка и литературы, слишком много радости появлялась в угрюмых глазах Иды Эдуардовны при виде него.

            Вместе с влюблeнными в Дашином воображении рисовались гордые и важные сеньоры – деепричастия. Они, насупив брови, обиженные на всех, строили вокруг себя крепкие заборы запятых. Кто-то, не выдержав гордого одиночества, сговаривался со словами – рыцарями, объединялся с ними в загадочные деепричастные обороты и брезгливо отгораживался от непосвящeнных зубастыми баррикадами – запятыми.

            Дверь открылась, и Даша заметила, как блеснули в усталых глазах Иды Эдуардовны искорки радости. Ей даже на мгновение показалось, будто бы русичка вдруг преобразилась, стала неузнаваемо красивой. «И что в ней нашeл Аркадий Савельич? – оценивающе смотря на училку, с завистью думала Даша. – Может быть, женщины, которым посвящали стихи великие поэты, в жизни не всегда были красотками? А то и такие же, как эта швабра – Гнида Эдуардовна». В проeме появилась рыжая мальчишечья голова и тут же исчезла, точно лягушачий язык, словивший комара. Учительница продолжила рассказывать про деепричастные обороты, а Даша с грустью заметила: «А ведь получается, что русичка красивее меня: мне ещe никто стихов не писал».

            Даша потянулась к распухшей от тетрадей бордовой кожаной сумочке, которая, точно устав носить в себе такой груз, вымотавшись за школьный день, утомлeнно привалилась к ножке парты. Девочка тянулась медленно, будто приклеившись взглядом к учительнице. В еe движении читался тот самый страх, какой испытывает человек оказавшись перед злым, оскалившим зубы бульдогом. Она так же медленно протягивала свою руку к сумочке, как и этот бедняга, боясь сделать резкое движение, тянулся бы к лежавшей на земле палке. Даша вытащила из маленького бокового карманчика новенький, недавно подаренный отцом на день рождения смарт и уткнулась в телефон, предусмотрительно поставив перед носом открытый учебник, чтоб не увидела училка.

            – Ух! – вдруг вырвалось у Даши, когда она прочитала на странице Джойстика, самого красивого парня в школе, свежую запись: «После уроков репетируем в столовке». С точкой в конце, без ошибок – как она любила. Не то, что у всех остальных!

            – Третья парта! – залаял бульдог, и Даша, вжавшись в стул, виновато уставилась на русичку.

            Ида Эдуардовна, когда злилась, плотно сжимала и чуть вытягивала губы. Вот и сейчас она глядела на Дашу разъярeнными глазами, сложив губы в цветочек, точно хотела поцеловать, и напоминала хищное растение непе?нтес, о котором им рассказывали на уроках биологии. Но кары не последовало. Учительница спокойно продолжила рассказывать о деепричастных оборотах, точно внезапно забыла о Дашином существовании, а школьница, радостная от появившейся вдруг возможности увидеть Джойстика, начала перебирать в голове варианты, как ей якобы случайно заглянуть в столовую. «Пирожки в такое время уже не продают… Да и денег все равно нет. И что же мне делать целых два часа: уроков-то у десятиклассников больше!» Девочку будто кипятком ошпарило – она вдруг вспомнила про рейтузы, которые мама заставила ее надеть в школу. Именно сегодня! В тот самый день, когда появилась, наконец-то, возможность встретиться с Джойстиком! «Предстану перед ним, как лохушка – в шерстяных рейтузах, да еще и не накрашенная!» – разочарованно думала Даша, больно кусая от отчаянья губы. Она легонько толкнула локтем соседку по парте Светку, старательно разрисовывающую поля тетради.

            – Че там у тебя? – зашептала Светка, перевалившись тучным телом на Дашину половину парты, и чуть ли не ткнула большим носом экран смарта. Увидев в телефоне свежий пост, она все поняла и с затаённой улыбкой убралась на свое место.

            – Свет, не знаешь, кто сегодня в столовке дежурит? – громким шепотом спросила расстроенная Даша, смотря в телефон – на аватарку Джойстика. Сколько раз она любовалась его лицом, рассматривая фотографии… Сколько раз в подробностях рисовала его в своей голове… А Джойстик… даже не знает о ее существовании! Необходимо было срочно что-то с этим делать!

            – Ефимова. А че? –  сгорая от любопытства, в голос ответила Светка и зачем-то, словно в классе несколько Ефимовых, уточнила:

            – Ведьма которая.

            Даша обернулась, чтобы взглянуть на одиноко сидевшую за последней партой Каринку Ефимову. Та сидела, настороженно озираясь по сторонам, точно опасалась чего-то, и то и дело убирала длинные сальные пряди волос за оттопыренные уши. «Хоть бы помылась, замарашка!» – брезгливо подумала Даша.

            Белое пятно солнца в большом окне будто бы увеличилось в размерах: засияло, засветило и, с любопытством поглядывая на Дашу, игриво подмигнуло своими лучиками. Даже дымящий вдалеке монстр теплоэлектроцентрали не казался ей теперь таким страшным, – чудовище, но доброе и обязательно пушистое.

            «Ого, сколько комментариев!» – обрадовалась Даша, открыв в смартфоне на «Ютубе» свой канал. Это был видео-блог о книгах. Она вела его уже два с половиной года. Первые видео, снятые на телефон, набирали совсем немного просмотров – от силы пятнадцать-двадцать. Да и говорила юная блогерша поначалу зажато, несвязно… Со временем девочка стала смелее, свободнее рассказывать о прочитанных ею детективах, фэнтези, приключенческих романах… Просмотров постепенно становилось все больше, а количество подписчиков с каждым днем росло. Комментарии к роликам в основном писали взрослые. Они спрашивали у школьницы совета, благодарили за обзоры и просили прочитать-разобрать такие-то книги. Даше это было страшно приятно! Она с удовольствием отвечала всем.

            – Желающих посещать факультативные занятия жду после уроков в тридцать седьмом кабинете, – отчеканила угрюмая училка, постукивая по столу шариковой ручкой, и тут же, будто по ее указанию, зазвенел, задребезжал звонок.

            Он точно отменил все правила поведения и приличия в школе. Мишка заорал во все горло «Свобода!», Копейкин и Зюзя деловито с размаху закинули рюкзаки на парту и начали не спеша складывать в них учебники и тетради. Васька зачем-то кинул карандашом в сидящую сзади толстуху Людку Васенину, а та в ответ мощно залепила ему пеналом по голове. Даже всегда послушная на уроках отличница Яна с первой парты, вскочила со своего места и быстренько засобиралась.

            – Качанова, тебе говорят! После уроков – факультатив! – подражая строгому голосу учителя, громко прокричал вслед зубрилке Новицкий и самый первый выскочил из кабинета. Яна даже не успела посмотреть на обидчика как на клопа, как она обычно делала.

            Даша тем временем торопливо складывала тетради в сумочку и запихивала учебник в истертый до мелких дырочек, плотный, и так до предела набитый книгами полиэтиленовый пакет. Она уже знала, где проведет свободное до репетиции Джойстика время, и торопилась, спешила к Ведьме, чтобы та наколдовала ей счастья, – разрешила сменить ее сегодня на дежурстве в столовке.

 

В школьном коридоре было шумно, как на празднике. Восьмой «бэ» ждал начала урока и сидел кто около закрытой двери, кто на подоконнике, кто на рюкзаке, привалившись к стенке. Высокая, но всегда ссутуленная Каринка стояла у кабинета информатики, грызя ноготь на мизинце правой руки, и исподлобья поглядывала на всех ненавидящим взглядом. В маленьких темно-карих глазах было что-то страшное, гипнотическое. За это в Каринку нередко кидали обидное «Ведьма» и всегда ее сторонились.

            Каринкино дистрофичное тело обтягивала чуть запачканная на рукавах блузка с рюшками, ниже мешком висели широкие старомодные джинсы. Это выглядело так, словно она одевалась с закрытыми глазами – брала то, что попадало под руку. «Сюда бы юбочку или брючки, – оценивающе поглядывая на нее, думала Даша. – Вырядилась тут, обезьяна ушастая!» Над Каринкиными нелепыми нарядами смеялся весь класс, даже учителя относились к ней с пренебрежением, хотя и старались этого не показывать. Учительница по математике однажды так прямо и сказала: «Тебе в класс ЗПР1 надо идти». Каринка всегда ходила одна, – с ней никто не дружил, – плохо училась и часто прогуливала.

            «Как загнанный в ловушку зверек, – с некоторым презрением и одновременно жалостью смотрела на нее Даша, обдумывая вопрос о дежурстве. – Вроде жалко, а поднесешь руку – укусит».

            – От тебя рыбой воняет! – брезгливо морщась, возмутился Робозеров, прислонившийся к стене около Каринки. И отходя, толкнул ее в бок. Та в ответ прошипела что-то невнятное, словно затравленная кошка, и яростно процарапала Робозерова глазами.

            – Треска! – будто ждала подходящего момента, чтобы обидеть Каринку, модница и самая большая задира в классе Сонька Миньдюкова.

            Около кабинета, как по волшебству, появилась с зажатым под мышкой классным журналом учительница по информатике. У нее было красивое прозвище – Птичка. Оно появилось само собой, как только молодая Виктория Владимировна в прошлом году, знакомясь с классом, назвала свою Фамилию – Птичкина. Худая и прямая, как лом, Птичка открыла замок, и восьмой «бэ» повалил через дверной проем, словно речка, пробившая запруду.

            Даша шла позади Соньки и слышала, как та сквозь зубы процедила Каринке:

– После урока получишь!

Ведьма не захотела ждать окончания урока, замахнулась и разом влепила тем, кто оказался поблизости. Миньдюкова заслуженно получила по голове, а ни в чем не виноватая Даша – по челюсти. Сонька заорала как резанная, но когда Птичка взяла ее за плечико свитера и повела к парте, замолчала и, обиженная, недовольно начала вытаскивать из сумочки тетради.

            Ребята рассаживались по своим местам, гремя партами и стульями. Даша, прижав рукой ушибленное место, огляделась по сторонам: Каринки уже не было. «А зверек всe-таки укусил, – без злости философски заметила Даша. И в нахлынувшей вдруг панике подумала: – Как же я у нее про дежурство-то спрошу, если эта крыса с последнего урока свалила?»

            В кабинете информатики Даша сидела уже не со Светкой, а с дылдой Фоминым, который был вдобавок куряга, и разило от него сигаретным дымом на три парты вокруг.

            Птичка была учительницей робкой и хрупкой, как картофельные чипсы, но по какому-то своему убеждению считала, что девочка должна обязательно сидеть с мальчиком. А так как мальчиков на всех не хватало, то несчастные ученицы должны были находиться отдельно друг от друга, – каждая за своей партой, как монахини в кельях. Как с Птичкой ни воевал восьмой «бэ», садиться так, как рассадила класнуха или – еще лучше – где захочется, не получалось. У мягкой легкоранимой учительницы можно было выпросить что угодно: и уйти пораньше с урока, и даже воспользоваться учебником на контрольной! Но когда дело касалось рассадки учащихся, Птичка вдруг становилась непробиваемой, как корпус космического корабля, и с виноватой улыбкой стойко выдерживала все бомбардировки восьмого «бэ».

            Джойстик был в сети. Даше хотелось прыгать, кричать от счастья, а не сидеть в душном кабинете информатики, смотря на допотопные пузатые мониторы, стоявшие вдоль стен на точно таких же, допотопных, компьютерных столах.

            – Якушева, – над самым ухом внезапно прочирикала Птичка. – Расскажи нам, что такое дискретный сигнал?

            Даша неторопливо подняла глаза на учительницу, как бы спросив: какой дискретный сигнал? Вы о чем вообще? Разве это может быть важным, когда Он в сети? Она отложила телефон, который не прятала за учебник или под парту, впрочем, как и все, и спокойно, легко, с внутренней улыбкой ответила:

            – Не знаю.

            – Два, – с тем же спокойствием пропела информатичка. И эта двойка почему-то показалась Даше легкой и незаметной, как пылинка на серой кофточке.

            – Одолжи джинсы, а? – прошептала Светкиной спине Даша, когда вонючка Фомин вышел «намочить тряпочку». Под этим предлогом он всегда уходил курить, и возвращался под конец урока с едва намоченной тряпкой.

            – Че? – вытаращила глаза обернувшаяся Светка.

            – Тебе ж все равно домой идти, пальто у тебя длинное  – не заметит никто, что ты без них. Не в рейтузах же этих уродских перед Джойстиком щеголять!

            – Офигела, что ли? – надулась подруга. – Я без штанов не пойду!

            – Выручай, – взмолилась Даша. – Ну что тебе стоит?

            – Да отстань ты! Сама без штанов к нему иди, – точно заметит, – обиделась соседка и отвернулась.

            Даша рассматривала фотку Джойстика: он лежал на песке, под пальмой и смотрел на темное вечернее небо, – и она как будто была не на уроке информатики, а там, с Ним на курорте, и первый раз в жизни смотрела на пальмы и океан.

            – Красивый! – завистливо облизнулась вновь повернувшаяся к ней и уставившаяся в ее смарт Светка. – Везет же тебе! – добавила она, будто Джойстик уже был Дашиным парнем. Светка сидела за третьей партой среднего ряда, а Даша – за четвертой.

            «Красивый, – хмыкнула про себя влюбленная девочка. – Красивых много, а он – один. Один! Единственный!» Она больно прикусила нижнюю губу от мысли, что он, ее единственный, не знает даже, что она есть, девочка Даша из восьмого «бэ»!

            Замечтавшись, Даша и не заметила, как пролетел целый учебный час. Внезапно с остервенением затрещал звонок, она быстро собралась и вышла из класса. Подходя к тридцать седьмому кабинету, Даша вдруг обомлела: у двери стояла лопоухая Каринка, явно дожидаясь факультативного занятия.

            – Слушай, – не теряя времени, подошла к Ведьме пришедшая в себя Даша. – Ты сегодня дежуришь в столовке?

            – Дежурит, – тут же ответила за Каринку неожиданно появившаяся откуда-то Светка. Ей-то, троечнице, точно были неинтересны дополнительные занятия по русскому и пришла она то ли из любопытства, то ли за компанию.

            – Можно мне сегодня за тебя подежурить? – с легким наездом спросила Даша, увидев насупленные Каринкины брови и осознав, что за уборку грязной посуды еще придется повоевать.

            – Да, можно! – тут же ответила за Ведьму Светка. И весело обратилась к Каринке: – Правда ведь? А?

            Темноглазка, сутулая и худая, стояла у стенки, точно прижатая двумя девчонками: они окружили еe так, что дикарке некуда было бежать. Она исподлобья переводила ненавидящий взгляд с одного лица на другое. Даше стало не по себе, когда она заметила дрожь в Каринкиных руках, – так страшно было бедняжке, – а Светка, обнаружив то же самое, заржала по-лошадиному громко, на весь пустой коридор.

            – За тебя работать идут, а ты выкобениваешся! – не выдержала наконец Светка.

            – Стоп! – остановила подругу Даша, чувствуя, что не видать ей сегодня Джойстика, как Светке пятерки по русскому за четверть. – Ты прости нас. Мы дуры глупые – наехали сразу, – обратилась она к Ведьме нарочито ласково.

            – Ты за себя говори, – обиделась Светка, надув и так пухлые губы. – Я тебе не дура.

            – Слушай, а тебе какая музыка нравится? – пыталась подружиться с дикаркой Даша.

            – Да че ты с ней сюсюкаешся? – не унималась кипевшая Светка, бася на весь коридор своим мощным голосом.

            Каринка упорно молчала. А Даше захотелось взреветь на всю школу, когда она услышала громкий и звонкий стук каблуков Иды Эдуардовны. Такой узнаваемый, что окажись Даша среди толпы цокающих каблуками училок, она бы запросто отличила шаги русички: тяжелые, неравномерные и даже как будто печальные.

            За учительницей, то появляясь, то пропадая за крепким и прямым, как дубовая доска, туловишем, шла, дожевывая пирожок, опоздавшая Яна Качанова. В глазах Иды Эдуардовны Даша прочитала приятное удивление, что факультативом заинтересовалось так много учеников.

            – Дежурьте, – сказала вдруг Каринка вслед заходящим в кабинет девочкам и пошла прочь.

            На дополнительных занятиях училка не спрашивала, а только объясняла, объясняла, объясняла… А Даша сидела счастливая и даже внимательно слушала, слушала, слушала…

            После факультатива подружки, обе в предвкушении чего-то необыкновенного, пошли в столовую. Идя мимо учительской, Даша из любопытства бросила взгляд в чуть приоткрытую дверь. Резко остановилась, огляделась, точно почуявшая рыбу кошка, сунула голову в проем двери и, убедившись, что кабинет пуст, юркнула внутрь. Из учительской она выбежала как ошпаренная и, схватив подругу за руку, бросилась к школьному туалету.

            – Ты рехнулась, что ли? Гнида тебя убьет! – сокрушалась Светка.

            Даша впопыхах снимала сапоги и рейтузы, точно новобранец по команде «боевая тревога». Хитро сложила большущий, красивый, добытый из учительской платок Иды Эдуардовны и обвязала его вокруг талии так, что получилась модная юбочка.

            – Хорошо, что капронки одела под рейтузы. С такой юбкой – зашибись смотрится! – разглядывала Дашу Светка. – И цвет у платка крутой! Фиолетовый сейчас в моде! Современно!

            – Угу, – соглашалась Даша, хорошенько завязывая концы платка и мысленно исправляя неграмотную подругу: «Не одела, а надела!» Она терпеть не могла, когда говорили неправильно, но, боясь показаться занудой, никогда не исправляла людей вслух. Разве что маму.

            – Гнида – модница такая теперь! – продолжала подруга. – Еще бы! Надо же перед физруком выпендриться.

            – Главное, по пути в столовую ей на глаза не попасться, – смотрясь в свое карманное зеркальце, говорила Даша. В школьных туалетах зеркал над раковинами не было, как, впрочем, и всего остального, столь нужного ребятам: туалетной бумаги, мыла, бумажных полотенец… Объяснялось это очень просто: разобьют, разбросают, украдут! – А потом закинем платок обратно. А если закрыто будет, то повесим на ручку – пусть думает, что где-то оставила, а какой-то добрый ученик решил помочь – и принес.

            Девочки торопливо зашагали по пустому коридору, смеясь на всю школу.

            – Вот он! – заходя в столовку, шепнула в самое Дашино ухо Светка, указывая пальцем на длинноволосого, стройного бас-гитариста, задумчиво бринькающего по струнам в углу сцены.

            Столовая была по совместительству еще и актовым залом. В конце большого помещения располагалась сцена, на которой увлеченно расставляли, настраивали инструменты школьные музыканты.

            – Вона сколько работы вам, – устало ответила на вопросительные взгляды подбежавших к ней девочек-дежурных повариха, круглая и маленькая, как колобок.

            Даша убирала грязную посуду с длинных столов, то и дело восхищенно поглядывая на Джойстика, и вдруг произнесла про себя его настоящее имя. Нет, не то чтобы она никогда до этого не называла его по имени, а сейчас назвала. Даша повторяла его про себя много раз, но сегодня, смотря на своего героя, она внезапно осознала: «Это самое красивое и подходящее имя, не то, что Джойстик какой-то, – и еще раз с нежностью повторила: – Максим…» Джойстиком он стал недавно, для конспирации. Светка пристала: кто да кто? Даша сдалась, – так ей хотелось с кем-нибудь своими переживаниями поделиться, не маме же рассказывать, в самом деле! А чтобы никто другой не подслушал, не узнал тайны, Светка предложила как-нибудь назвать объект Дашиного обожания. Придумывала, вертелась в поисках подсказки, и наконец, выдала:

            – Пульт.

            – Какой пульт? – возмутилась Даша.

            – Да самый обыкновенный. Вон, такой, что на училкином столе лежит, от проектора.

            – Тогда уж Джойстик, – подумав, предложила Даша. – Это все-таки лучше, чем пульт какой-то.

            Музыканты зажужжали электрогитарами, загремела музыка, а Даша слушала и пыталась уловить, поймать, схватить его взгляд, но гитарист смотрел то себе под ноги, закрываясь ото всех длинными волосами, то куда-то вверх, только не на нее. И лишь в конце песни, когда ее душу уже безжалостно скребли кошки, посмотрел! Быстро, вскользь, но этого хватило, чтобы тарелка выпала из Дашиных рук и разлетелась на мелкие кусочки по деревянному полу.

            – Все! Заканчиваем! – попыталась перекричать гитары Колобок, обращаясь к музыкантам. – Мне что тут с вами, до ночи сидеть?

            – Идем-идем, – примирительно крикнул в ответ худощавый вокалист с длинным, как у дятла, носом и острым кадыком. Громыхание барабанов и шум перегруженных электрогитар сменились оживленным разговором, прерываемым гортанным смехом парней.

            Девчонки собрали осколки и, пока не заметила повариха, кинули за батарею под окном. Максим прошел мимо Даши, больше не подарив ей даже мимолетного взгляда. А влюбленная школьница жадно вдыхала аромат самого необыкновенного парфюма на свете, оставшегося витать в воздухе. Подружки забрали из пустого гардероба свои одиноко висевшие куртки и поплелись домой: каждая в свою сторону.

            Даша пришла на автобусную остановку и, счастливая от встречи с Джойстиком, увлеченно разглядывала тянущиеся вдоль тротуара уличные фонари. Из светильников, казалось, текла вода – мелкие иголочки снега празднично блестели в лучах, словно кто-то забыл выключить душ. Обычно она ходила домой пешком, – идти недалеко, всего одну остановку. Но сегодня хотелось прокатиться, тем более что всех водителей проходящих здесь маршруток она знала лично, – кто сосед, кто просто из этого района, а один даже родственник, мамин троюродный брат дядя Женя, – поэтому из школы до дома ее всегда везли бесплатно. Вокруг было тихо и пустынно, лишь изредка ревели моторами проносившиеся мимо обледеневшие автомобили. В декабрьской вечерней темноте заснеженные деревья стояли точно невесты в белых кружевных платьях и шляпках с вуалями. «Как в сказке», – подумала Даша, и сердце ее наполнилось чистой, светлой радостью.

            Так поздно Даша возвращалась домой только в среду, когда после школы шла в Дом творчества на кружок «Плетение из бисера». Она переступала с ноги на ногу от холода: модные осенние сапожки на каблуках не грели. Свои старые зимние ботинки, огромные и некрасивые, как чугунные утюги, Даша носить не хотела. От  поношенного пакета с учебниками онемели пальцы – таким тяжелым он был. А вместо удобного школьного рюкзака на плече болталась раздутая от количества тетрадей женская сумочка. Почти все девочки в классе ходили с сумочками, будто зашли в школу случайно, по пути в магазин. Это выглядело так по-взрослому, что Даше захотелось быть такой же…

            У обочины со скрежетом остановилась белая «девятка». Ее динамики надрывно кашляли, хрипели и плевались громкой музыкой. Переднее тонированное стекло опустилось, и из окна высунулось худое, с вызывающей, наглой улыбкой лицо.

            – Девушка, подвезти? – протянул мужчина, ощупывая глазами Дашу.

            Даша гордо, как оскорбленная дама, слегка отвела голову. Было так приятно услышать это «девушка», хотя сердце тут же заколотилось от испуга: сколько историй про маньяков она слышала!

            – Садись давай! Не кобенься! – высунулась вторая голова, жирная и круглая, как жареный блин.

            – Нет, – нашла в себе силы ответить Даша. Голос звучал сжато, хрипло и неуверенно, как слабый сигнал в радиоприемнике.

            Головы молчали и причмокивали губами, словно пробовали ее короткий ответ на вкус. Но внезапно дверца «девятки» открылась, и Даша, как заметивший собаку кролик, пустилась со всех ног наутек. Тонкие высокие каблучки предательски впивались в мягкую корку снега на тротуаре, коварно подгибались, от чего Даша еле удерживалась на ногах. «Может, спрятаться в чужом подъезде? – метались в голове, словно перепуганные птицы, мысли. – Людей, как назло, – никого!»

            Наконец, она остановилась, поняв, что никто за ней не бежит. Было тихо. Все так же медленно сыпались колкие мелкие снежинки. Уличные фонари горели мягким теплым светом. По-прежнему блестели деревья, но уже не так празднично, а печально, будто слезами. Она вспомнила мимолeтный взгляд Максима и вдруг ясно осознала, что смотрел он на нее не как на девушку, а как на ребенка, наивную восмиклашку. Наверное, и выглядит она со стороны в сапогах на каблуках, как дите в маминых туфлях? Внезапно Даше захотелось швырнуть сумочку в сугроб: может, это из-за нее она попала в такую ситуацию?! Она побрела домой пешком, сжавшись от стыда, как мяч, из которого выкачали воздух. По щекам текли крупные слезы, чистые и светлые, как уходящее детство.

            Подходя к дому, Даша по привычке искала окна своей квартиры, смотрела, в каких комнатах горит свет, предполагая, что в это время делает мама. «Готовит? – догадывалась девочка. – Наверное, волнуется, что я опаздываю».

            – Какие оценки? Что так поздно? – с порога начала выспрашивать Маргарита Андреевна.

            Да какая, к черту, разница, какие оценки, если Джойстик был сегодня так близко! Зачем вообще спрашивать сейчас об оценках, если жизнь потеряла смысл, потому что Джойстик – старшеклассник, самый красивый парень в школе, а она – жалкая восьмиклашка, ребенок, дите неразумное! Дочь опустилась на пуфик в прихожей и, не ответив ничего, со злостью принялась расстегивать сапоги.

            – Ты двойку получила, что ли, в самом деле? – с недоумением спрашивала мать, пытаясь найти объяснение странному поведению дочери.

            – Да, – с некоторым вызовом призналась Даша.

            – По какому? – подбоченившись, строго спросила Маргарита Андреевна. От этого «руки в боки» Даше вдруг захотелось крикнуть: «По всем!» Дочь живая вернулась, а ей все равно – лишь бы без двоек!

            – По информатике, – открыто заявила девочка, веселясь и с явным вызовом смотря матери в глаза.

            – А рейтузы где? Откуда у тебя такая юбка, в самом деле? – кипела Маргарита Андреевна. – Я тебе говорила, чтобы ты рейтузы не снимала? На улице мороз! В самом деле!

            Даша вдруг сползла с пуфика и легла на пол – к ботинкам, сапогам, тапочкам… В щеку приятно впивались крупинки песка, девочке ничего больше не хотелось – только лежать тут, в грязи, на полу, представляя себя тапочками, у которых нет никаких проблем. Никто к ней не приставал на остановке, платок она не забывала вернуть училке, двойки не получала, рейтузы не оставляла в школьном туалете и Джойстика знать не знала, лежала себе целый день, дожидаясь, пока кто-нибудь придет и наденет ее – эти самые тапочки.

            – Ты чего устроила?! Разлеглась тут, в самом деле! – тормошила ее за плечи испуганная не на шутку мать. – Вставай давай!

            – Отстань! Отвали! Не трогай меня! – прокричала Даша, отталкивая Маргариту Андреевну локтями. – Отстань!

            – Ты как с матерью разговариваешь?! – багровея, закричала ошарашенная женщина. Она, не мигая, испытующе, но с удивлением смотрела на приподнявшуюся с пола дочь. Губы матери вдруг задрожали, а изо рта вырвалось угрожающее: – Я вот сейчас отцу позвоню – все расскажу! Пусть тебе стыдно будет!

             – Только попробуй! – испуганно огрызнулась Даша, вскочила и кинулась в свою комнату. В дверях она сквозь слезы надрывно прокричала:

            – Ненавижу тебя! Ненавижу!

            Повалившись на кровать и уткнувшись в подушку, Даша заревела в голос. Горькие слезы лились, не переставая, текли из детских глаз чистым весенним ручейком, искрящимся печалью уходящей зимы. Она услышала доносившиеся с кухни мамины всхлипывания, и от этого ей захотелось провалиться сквозь землю. «Мама, мамочка! Не плачь! Прости меня! Я просто люблю его, мама!»

 

Мутное узорчатое стекло двери Дашиной комнаты задрожало от маминого стука. Девочка, всхлипывая, села на кровати в позу лотоса, даже и не думая открывать матери, достала из кармана телефон и зашла на Его страницу. Слезы вылились на подушку, а вместе с ними и все плохое, что случилось сегодня. «С платком как-нибудь можно разобраться завтра: подсунуть незаметно в тридцать седьмой или повесить в гардеробе. Двойку – исправить, а рейтузы… Кому они нужны? Страшные, старые, в них еще мама в молодости ходила. Лежат себе в туалете, наверное, и меня дожидаются. А Максим… посмотрел. Это многое значит! Так что мне не реветь надо, а приводить себя в порядок!»

Он был в сети. Какое счастье, когда он в сети! Как будто он здесь, расположен к разговору, только начни, скажи что-нибудь, – и он ответит! И как заманчиво выглядит синяя строка «Добавить в друзья». И как долго Даша сдерживала себя, чтобы не кликнуть по ней! Но почему? Чем она хуже других? Сонька Миньдюкова добавляется ко всем в друзья без разбора, – у нее уже их больше пятисот набралось! А вдруг Даша такая же, как и эта коллекционерка друзей, – возьмет и отправит запрос. Тем более что оставаться незамеченной Максимом девочке больше не хотелось. Нужно было срочно что-то предпринимать! А если не примет?

            Даша с внезапной решительностью, почувствовав себя Сонькой Миньдюковой, ткнула пальцем в синюю строку и затаила дыхание. Одобрил! Так быстро! Даша запрыгала от счастья по всей комнате, придумывая, что бы ему написать.

            «Привет, – набрала она. – Классно ты играл».

            «Спасибо, – последовал ответ. – Привет».

            И молчание… Даша ждала прыгающих точек, обозначающих, что собеседник набирает сообщение, но ничего не было. Спустя несколько минут, обновив страницу, девочка увидела, что он вышел из сети…

 

Маргарита Андреевна сидела на кухне грустная и заплаканная и, подперев острый подбородок маленьким крепким кулаком, неподвижно, будто ледяная скульптура, смотрела в окно.  Увидев дочь, она медленно поднялась и шагнула к плите – раскладывать по тарелкам еду. На полуседых сухих волосах от движений смешно покачивалась огромная заколка в виде грозди винограда.

            – Мам, прости, – садясь за стол, тихо выжала из себя Даша. Если после ссоры Даша не извинялась, то Маргарита Андреевна не разговаривала с ней, не отвечала на ее вопросы, а лишь с упреком грустно посматривала на дочь. Этой пытки Даша обычно долго не выдерживала.

            Мать обиженно молчала, кладя в тарелку картофельное пюре, а на извинение только печально вздохнула. Даше показалось, что осунувшееся лицо Маргариты Андреевны вдруг похудело, вытянулось и стало еще более острым, точно сосулька.

            – Что ты мне на день рождения дарить будешь? – напрямик спросила дочь.

            – Ничего. Денег нет. Тортик куплю да носочки новые, – грустно ответила Маргарита Андреевна, уставившись в какую-то точку за окном.

            – Я подстричься хотела.

            – У отца спроси. Он мне триста тысяч должен, – сказала мать так, будто Даша была виновата в долге отца.

            Ели молча. 

 

Внезапно растаявший снег свисал с голых ветвей деревьев маленькими капельками воды и переливался в лучах полуденного солнца, словно гирлянда. Костлявые пальцы кустов вырастали из заледеневших, обсыпанных перцем грязи сугробов. Дорога кишела быстрыми и шустрыми муравьями машин и лениво ползущими, угрюмыми жуками-троллейбусами, вытягивавшими свои жвала к начавшему вдруг активно пригревать желтому пятнышку на небе. Улицу наполняли самые разные звуки: шуршали шины, старательно скребли снег лопаты, бубнили рты прохожих, а в подвале трехэтажного здания за маленькой черной дверью жужжали электрогитары.

            Даша брела по широкой улице, будто оцепеневшей от шока неожиданной оттепели, и с наслаждением представляла, как выводит в классном журнале букву «Н» напротив ее  фамилии громада Иды Эдуардовны, согнувшаяся над учительским столом, словно настольная лампа. Губы училки, непременно чуть сжатые, при этом смешно подергиваются, точно помогают в написании. Буква у русички получается большая, ровная, с волнистой перекладиной, самая красивая и заметная среди остальных «Н», таких привычных, само собой разумеющихся. Вдруг угрюмое, как чугунный утюг, лицо в Дашиных фантазиях треснуло в удивлении от выведенной буковки и чем-то напомнило девочке галошу, ту самую, какую обычно надевают на валенок. Галоша же, будто материализовавшись, со всего размаху ударила прогульщицу по голове, огрела по самой макушке так, что Даша резко остановилась. По улице гнусавым жужжанием  разлетался дребезжащий звук, отчаянно, словно кулаками колотивший в металл двери, врывался в уши, наполняя душу волнением, страхом и неясной тревогой. «Вот дура! – с разочарованием подумала про себя Даша. – Зачем притащилась? А вдруг все испорчу? Уж тогда он точно меня заметит!» Она тут же представила себя – худую дылду с плоским, как компакт-диск, лицом, таким прыщавым, что, наверное, и жаба бы позавидовала. Рядом, словно куклу к кукле, приставила Максима и ужаснулась. «Дура», – заключила Даша и направилась к источнику звука – подвалу.

            Строгая узкая дверь встала перед ней холодной суровой стеной, ударила своим грубым видом и грозной зернистой чернотой. «А вдруг обманула Маринка? – кольнуло страшное предположение Дашу. – Я ж едва ее знаю, а поверила!» В голове тут же нарисовалась старшеклассница Маринка, чей парень, Лешка из десятого «бэ», играет в группе вместе с Максимом. Вот она хохочет, с азартом, как скаковая лошадь, открыв сообщение в «ВКонтакте» от восьмиклассницы, которая каждый год покупает ее старые учебники. Она распознала тайный замысел этой малявки. Сообщение было действительно, что называется, палевным. Только тупая не догадается, зачем девчонка, оправдываясь страстным увлечением рок-музыкой, напрашивается пойти вместе на репетицию. «Меня пригласила, а сама не придет. Вот умора будет!» Расстроенная Даша стояла под дверью, не решаясь дернуть за ручку.

            Музыка вдруг затихла, а вместе с ней и Дашины мысли. Черная дверь угрожающе дернулась и судорожно бросилась на застывшую от ужаса восьмиклассницу своим тяжелым металлическим телом.

            – Вот те раз! – обнажая два ряда крупных зубов в широкой и немного глуповатой жизнерадостной улыбке, воскликнул костлявый молодой человек с острым, как у дятла, носом. Он вдруг театрально скрестил руки на сердце и пропел: – Love always comes as a surprise…2

            – А Марина… тут? – пролепетала ошарашенная Даша, как только юноша замолк и вопросительно уставился на девочку. На его длинном худом лице по-прежнему сияла улыбка, огромная и несуразная, будто приклеенная.

            – Тут-тут! Проходи! – точно услышав правильный пароль, молодой человек распахнул перед гостьей дверь и широким жестом пригласил внутрь.

            «Что я делаю? – в отчаянии вскрикнула про себя Даша, встретившись глазами с Максимом. Он посмотрел на нее недоуменно и как-то легко, будто на залетевшую зимой с улицы муху. «Что я здесь делаю?!» Девочка прошмыгнула мимо висевшего на стене черного квадрата – необычного инструмента, нахохлившегося бесчисленным количеством кнопочек, «крутилок» и переключателей, взъерошенного торчащими проводами. Едва не споткнувшись о валявшийся на полу гитарный чехол, она села на школьную скамейку, непонятно каким образом попавшую сюда, – к Маринке, и с благодарностью сказала ей:

            – Привет.

            Маринка в ответ только кивнула головой и еще сильнее, старательнее зажевала жвачку, точно в этом был какой-то смысл. От нее разило куревом и тональным кремом, как от многих двоечниц в Дашином классе. Только сейчас она заметила, что за Маринкой сидит еще одна любительница тяжелого рока – пухлая девушка с таким же, как у Маринки, ярким макияжем, которую Даша часто видела в школе. Ссутулившиеся девицы сидели в старых болоньевых куртках и стоптанных потертых полусапожках. Их одежда от старости приобрела какой-то неопределенный одинаковый цвет – цвет бедности. Даша посмотрела на свои старые поношенные сапоги и больно прикусила губу, который раз проклиная себя за то, что пришла.

            Из черных больших коробок вырывался оглушающий вопящий звук и наполнял маленькое холодное помещение, как сжатый воздух наполняет камеру колеса при накачивании: казалось, комната вот-вот взорвется от громкой, раскаленной музыки. Максим ловко бил тонкими напряженными пальцами по струнам и, увлеченный игрой, ни на кого не смотрел.

            Девицы пристально изучали красавчика-басиста, бегая глазами по его худым ногам в модных рваных джинсах, груди в темно-зеленой клетчатой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей, и неизменно задерживали взгляд на красивом вытянутом лице, наполовину скрытом длинными, по плечи, волосами. На барабанщика и гитариста, который был заодно и вокалистом, старшеклассницы смотрели скучно, так же, как на гитарные шнуры, свернувшиеся в кольца, точно змеи, маленькие, неизвестно для чего предназначенные коробочки с кнопками наверху и стены, зачем-то обклеенные картонными упаковками от яиц. Даша поглядывала на Максима смущенно, боясь, что он заметит это, но глаза сами предательски липли к нему. Нельзя же быть таким чертовски красивым!

            «Он похож на какого-то актера, – вдруг подумала девочка. – Из тех старых фильмов, которые мама постоянно скачивает и смотрит до посинения». В голове тут же появились черно-белые фотокарточки красавцев советского кинематографа: Миронова, Абдулова… Но все они нещадно отбрасывались – не то, не то, не то… В ряд к кинозвездам встала фотокарточка Максима, такая же черно-белая, важная. Ставший вдруг знаменитым артистом, Дашин кумир улыбался одним рядом больших белоснежных зубов и задумчиво-удивленно смотрел на девочку выразительными, глубоко посаженными глазами. Чуть нависшие веки делали их немного печальными, как утренний туман. Никто даже капельку не был похож на него, не мог сравниться с ним – самым-самым…

            Микрофонную стойку ритмично раскачивал высокий и хлипкий, как этажерка, молодой человек, встретивший Дашу у дверей. Электрогитара повисла на нем, словно исскучавшаяся девушка, крепко обхватив шею тряпичным ремнем. Он то спокойно пел, то надрывно кричал, прижимая ко рту сетчатую шляпку микрофона. Крепкий толстячок Леха яростно лупил по пластику барабана, смешно выпячивая пухлую нижнюю губу от напряжения. То ли желая покрасоваться перед девчонками, то ли задетый невниманием своей девушки, он вдруг подбросил вверх барабанную палочку: та эффектно перевернулась в воздухе и также эффектно пролетела мимо растопыренной Лехиной ладони. Он быстро поднял ее и, хмурясь от неудачи, недовольный, продолжил играть.

            Песня кончилась. Музыканты отложили инструменты, а Максим начал водить туда-сюда медиатором по толстым струнам, от чего динамики заскрежетали, заскрипели, как скрипят несмазанные петли старых деревянных дверей.

            – Тебя как зовут? – дружелюбно и снисходительно, как у маленького ребенка, спросил у Даши гитарист все с той же широкой улыбкой, с какой встретил ее у входа. – Я вот Артур. А это Максимка и Леха.

            – Даша, – буркнула она, немного обидевшись.

            – Леха, сгоняй за пивом, – будто внезапно забыв про гостью, попросил Артур.

            – Че я-то? – возмутился тот. – Я на той неделе ходил!

            – Ты из нас самый старший. Тебе меньше двадцати лет не дашь, – с настойчивостью торгаша уговаривал Артур.

            – Денег-то нет, – заскулил Леха.

            Артур порылся в кармане, вытащил пятирублевую монету и, жизнерадостно улыбаясь, припечатал ее к стоявшему в углу маленькому журнальному столику:

            – Начало есть!

            Максим охотно наскреб пятнадцать рублей, а Леха гордо заявил:

            – Плачу золотом! – и высыпал на столик целую горсть медных десяти- и пятидесятикопеечных монет.

            Даше в сотый раз хотелось провалиться сквозь землю, куда-то глубоко-глубоко, чтобы никто никогда не нашел. Максим так близко, но даже не смотрит на в еe сторону! Сколько раз девочка представляла себе этот момент: она случайно окажется в одном с ним помещении, и он спросит что-нибудь у нее, что угодно… А в действительности еe кумир, ведет себя так, будто Даши здесь нет! Даже девиц он угостил оплеухой презрительного взгляда, а она – словно комар, жалкая букашка, муха, залетевшая с мороза погреться!

            Леха ушел в магазин, впустив в душное помещение густую струю свежего холодного воздуха. Максим вновь взялся за струны, – бас-гитара тихонько забубнила ритмичные мелодии. Даша сидела, стараясь не сутулиться, как девицы, и чувствовала, как щеки горят от стыда, краснеют от осознания позора.

            Телефон в кармане Максима вдруг зарычал, зазвенел и тут же притих, точно пристыженный сердитым взглядом хозяйки нашкодивший кот. Басист вытащил его, провел по большому экрану пальцем, будто перекрестил, и, чему-то улыбнувшись, небрежно бросил черную пластинку на стоявший около большой коробки гитарного усилителя обшарпанный деревянный стул.

            «Интересно, кто ему пишет? Может, у него девушка есть? Конечно же, красивая, не то что некоторые! – со вспыхнувшей вдруг ревностью подумала Даша. – С чего я вообще решила, что мы можем быть вместе? Леонардо Ди Каприо и прыщавая восьмиклашка – отличное сочетание!»

            – Вот башка дырявая! – закричал Артур, артистично хлопая себя по лбу. – У меня же проходки есть на «Асceнизаторы»! Завтра в «Ведре» играют!

            Он протянул два билета Максиму, спросив у него при этом что-то про какого-то Ленусика, и всунул по бумажке девчонкам, включая Дашу. И тут она полетела. Медленно и спокойно, как воздушный шар. Сначала уперлась головой в потолок, потом переместилась в угол – к висевшему под потолком старому велосипеду (чего только здесь не увидишь!) и с высока посмотрела на музыкантов и девиц отрешенно, равнодушно, точно птица. Но потом вдруг испугалась, что оставшееся внизу тело лежит в обмороке, быстро вернулась и судорожно начала тереть уши, закрывшись волосами, чтобы никто не видел. Так делать советовала ей врачиха, безрезультатно лечившая ее загадочную «вегетососудистую дистонию» – то ли болезнь, то ли состояние души, то ли черту характера.

            В реальности Дашу вновь обожгло воспоминание о Ленусике. Услужливое воображение тут же нарисовало существо женского пола: высокое, с идеальной кожей и шелковистыми длинными волосами, как в рекламе. Конечно же, с «естественным» макияжем, чуть заметным, тонко подчеркивающим черты лица. Одним словом, Дашу безжалостно втоптали в грязный пол этого помещения острые каблуки Ленусика, которая если пока не фотомодель, то с легкостью ею станет.

            – Вы бы еще пакеты из-под молока повесили! – презрительно фыркнула Маринка, осматривая обклеенные упаковками от яиц стены.

            – Это для звукоизоляции, – со знанием дела, снисходительно, как маленькому несмышленому ребенку объяснил Артур (его острый кадык при этом весело прыгал вверх-вниз). И участливо, как у малыша, спросил у восьмиклассницы, проверяя звук в микрофоне: – Дашуня, чего загрустила? Со-си-соч-ная, за-ку-соч-ная.

            Даша ответила поджатием уголков губ и каким-то невнятным наклоном головы, но что это должно было бы означать – сама не знала. Одновременно она представила жуткую забегаловку с тараканами, в которой продают одни сосиски, и ей неожиданно захотелось очутиться хоть там, только бы убраться отсюда.

            В «студию», как называли мальчишки этот подвал, ворвался свежий морозный воздух, а вместе с ним и раскрасневшийся Леха – без куртки и в черной, напяленной на самую макушку, поношенной шапке. Пластиковый стакан с разливным пивом сиял в его правой руке, будто олимпийский огонь. Счастливый Леха зашагал к барабанам медленно, боясь пролить ценную жидкость, сел на стул и жадно отхлебнул. Стакан-факел пошел по кругу. Максим пил деловито, по-взрослому. Артур – комично, выдохнув перед этим, изображая алкаша. Девицы – скромно, тихо хихикая. Даша отмахнулась, сильно замотав головой для убедительности.

 

Музыканты, веселые и разгоряченные, вышли из подвала на улицу и зашагали к автобусной остановке – провожать дам. Даша шла позади, печально разглядывая застывшие в немой ухмылке капельки воды, блестевшие на голых ветках своими круглыми щечками. «Не заметил, – в отчаянье думала она. – Даже не смотрел на меня. Будто я пустое место!»

            – Ты же в нашем районе живешь? В Чугунке? – Максим вдруг шагнул к вставшей в сторонке Даше, когда подростки плотной кучкой столпились на остановке. Она Та уже была готова убежать, рвануть со всех ног куда глаза глядят. И пусть все думают, что хотят: растоптанной Ленусиком, опозоренной перед Максимом своим приходом (кто поверит, что она ради музыки там сидела!), ей было все равно. Бежать сломя голову, лишь бы не находиться здесь, рядом с ним. – Я тебя видел.

            – А я тебя – нет, – зачем-то соврала девочка. А внутри все горело: Максим в первый раз заговорил с ней! И не она с ним, а он с ней! Старшеклассник, самый красивый парень в школе, рок-музыкант – он все-таки ее заметил! Происходящее казалось нереальным.

            Просторы Чугунолитейного района – или попросту Чугунки – вдруг на мгновение в голове всплыли в голове. Написанная с горушки масляная картина, заискрившись на солнце отблесками красок, открыла перед Дашей величественно-брутальный вид района. Раскинувшуюся в низине Чугунку с грубыми мазками серых многоэтажек отделяла от города своей бородой елок, всклоченной трубами и зданиями, промзона. В голубое небо тянулись гладкие мастихиновые клубы бело-серо-фиолетового пара градирен.

            – Классно ты про книги рассказываешь. Читаешь много? – теребя на плече лямку гитарного чехла, спрашивал Максим. Он как будто мерцал, расплывался в глазах Даши, словно был  призраком. А может быть, Даше это все показалось? Может, воображение так разыгралось?

            – Что? – глупо уставилась она на него.

            – Ну, на «Ютубе» у тебя канал. У тебя в «Контакте» ссылка на него. Это ж ты мне вчера писала?

            – А-а… – сообразила девочка. – Ага.

            – Почти полторы тысячи подписчиков! Круто! – со вспыхнувшим интересом говорил он, чуть наклонив голову вправо и смотря на Дашу одним глазом: другой скрывали спадающие на лицо длинные каштановые волосы.  – Среди моих знакомых таких, как ты, нет…

            – Потопали с нами, – вклинился в разговор Артур, обратившись к Даше.

            Посадив Маринку с подружкой на ржавую, визжащую тормозами маршрутку, музыканты вместе с Дашей пошли домой пешком (денег на проезд уже не было). Они свернули на широкую улицу, спускавшуюся по длинному покатому склону и упиравшуюся в шафрановую глыбу здания железнодорожного вокзала с острым, как секундная стрелка, шпилем.

            «Таких, как ты, нет, – с затаенной улыбкой повторяла про себя Даша слова своего кумира. – Таких, как я?» Радость принадлежности к загадочным «таким», – наверное, особенным, ценившимся не за красоту, а за ум, – тихо легла на душу, словно первый снег, выпавший на ещe не тронутую разочарованием осени зелeную траву. Акварельный силуэт Ленусика вдруг как-то обиженно потускнел и даже кое-где слегка размылся, будто кто-то капнул на него несколько капель воды.

            Даша любопытно разглядывала все вокруг, словно видела впервые, и бойко шагала рядом с Максимом, стараясь успевать за ним (мальчишки шли своим обычным прогулочным шагом, но для хилой восьмиклашки на каблуках – точно спешили куда-то). Старинные двухэтажные дома с высокими окнами воспитанно выстроились вдоль дороги, как курсанты на параде, а за ними вдалеке, точно знамя, уперлась в небо бетонная шестнадцатиэтажка. Это придавало улице торжественный строгий вид, вот только огромное стеклянное яйцо недавно построенной около вокзала модной гостиницы выделялось своими формами, как выделялся бы неизвестно откуда прилетевший мыльный пузырь на большом серьезном носу полковника, произносящего речь перед строем. Бугры снега, покрытые камуфляжной сеткой грязи, напоминали выставленную на показ боевую технику. Где-то там, за гостиницей, на окраине города, должно быть, дымит трехголовое чудовище ТЭЦ, тяжело, но ровно дышит уставший, угрюмый старик Змей Горыныч: даже здесь, в центре, на бледном небе будто бы виднелся тоненький язычок серой дымки.

 

Наверное, ни у кого во всем городе нет такого ярко-оранжевого берета как у Каринкиной мамы. Апельсиновое пятнышко мелькало внизу улицы среди прохожих, как проблесковый маячок, становясь все больше и больше. Даша помнила этот берет еще с тех далеких времен, когда с торчавшим, словно щупальца инопланетянина, букетом гладиолусов стояла вместе с Каринкой на первой в их жизни линейке. Над головами девочек возвышалась башня Каринкиной мамы, а на верхушке будто светился под солнцем оранжевый купол берета. Он точно прирос к ее рыжим волосам – Даша с тех пор не видела Каринкину маму без этого головного убора.

            – Здрасьте, – первым радушно поздоровался с женщиной Артур и лучисто заулыбался двумя рядами крупных зубов.

            – Здравствуйте, – тихо пропела Даша, возмутившись наглости Ведьмы: «Прогуливает, и даже от матери не скрывает!»

            Максим поздоровался как-то скомканно, точно выплюнул старую жвачку. А Леха с почти закрытым ртом прожевал короткое «Привет». Это была и его мама тоже.

            Пальто Каринкиной и Лехиной матери было старым и мрачным, как и лицо. Она прошла мимо ребят, торопливо покивав головой в ответ на приветствия и что-то пробурчав в адрес Лехи, и подростки увидели за ее спиной Каринку в огромных мальчиковых джинсах и такой же грязной, поношенной куртке черного цвета. Из-под фиолетовой вязаной шапки точно вспыхивали каким-то наводящим ужас блеском темные маленькие глаза. Они резко выделялись на бледном Каринкином лице, придавая ей еще более жуткий вид, как у девочки-призрака из фильма «Звонок». Даша заметила, как Максим поморщился.

            – Что это у тебя сестра какая-то дикая? – брезгливо спросил он у Лёхи, затем обернулся и с надменностью аристократа посмотрел вслед плетущейся за матерью Каринке. Даша видела, как они открыли белую пластиковую дверь, над которой горела красными буквами вывеска: «Зайди за деньгой!» Около двери бродил взад-вперед, пританцовывая от холода, зазывала в алом, с такой же надписью, как и над дверью, фартуке.

            – Зайдешь за деньгами, а выйдешь с долгами, – зарифмовал вдруг Артур.

            – Не знаю, – будто проснувшись, зачем-то скривил лицо Леха, точно попробовал вопрос на вкус и он ему показался кислым, как лимон. – Ее в школе обижают.

            – А ты заступись, – тут же участливо вмешался Артур. – Ты же брат!

            – Да я… – мялся Леха, опуская голову вниз, будто прячась от расспросов в меховой воротник.

            – Ей самой-то приятно на себя в зеркало смотреть? – презрительно произнес Максим. – Гадкий утенок. Может, хоть когда вырастет, преобразиться? А то и красоткой станет? – засмеялся он. И Даше вдруг отчего-то показалось, что этот смех обращен и к ней тоже.

            – А давайте ее на следующую «репу» позовем? – воодушевленно предложил Артур, не обращая внимания на едкие слова друга, и просиял в улыбке, как стоваттная лампочка, от внезапно вспыхнувшей в голове идеи. Даша уже не раз читала на странице Максима это короткое слово «репа», заменяющее очень длинное и труднопроизносимое «репетиция».

            – Заметано, – не дожидаясь реакции друзей, с сияющей доброй улыбкой заключил Артур. И это короткое слово он произнес так по-хозяйски твердо, что Максим и Леха, пожав плечами, тут же согласились.

            У маленького продуктового магазинчика стоял, слегка раскачиваясь, худой корявый мужчина с отсутствующим заторможенным взглядом коровы на выпасе. Район, через который приходилось идти ребятам, кишел подобными типами, как захолустная забегаловка тараканами. Даже дома, унылые обрюзгшие многоэтажки, казались состарившимися уголовниками, которые теперь, на склоне лет, тихо стояли в сторонке, с грустью вспоминая былое прошлое. Слухи о найденном за гаражами трупе подростка, о частых пьяных поножовщинах в ночных клубах окутывали этот район дурной славой. Даже то, что одноклассник Даши, шпаненок Плафон, жил здесь, казалось чем-то самим собой разумеющимся. Девочке внезапно почудилось, что небо стало немного темнее, а мелкое бледное солнце – тусклее.

            – Пацаны, сыграйте, а? – заметив зачехленные гитары музыкантов, вдруг промычал с неожиданно нахлынувшей радостью пьянчуга. 

            – Неохота, – шутливо, точно Емеля на печке, протянул Артур, видимо, предчувствуя неприятности и пытаясь хоть как-то сгладить ситуацию. Даша в это время не шла, а будто плыла, от страха не чувствуя под собой земли.

            – Да я вас как мужиков прошу! – с вызовом, задрав брови, продолжил изрядно набравшийся любитель рок-музыки после небольшой паузы, словно ответ Артура дошел до него с задержкой, как это бывает в прямом эфире с корреспондентом, находящемся в сотнях километров от телецентра.

            Ребята благополучно прошли было мимо набычившегося алкаша, как вдруг Максим с  неожиданно вспыхнувшей яростью вернулся и со всей дури ударил мужика кулаком в тупую, не успевшую ничего понять физиономию. Даша издала какой-то сдавленный короткий звук и застыла в немом ужасе, наблюдая, как из-за магазинчика вылезают, точно зомби, такие же пьянчуги. Они, видимо, заметили эту сцену издалека. Разъяренные дерзкой выходкой, тела быстро надвигались на подростков. Максим схватил оцепеневшую восьмиклассницу за руку и пустился бежать, таща ее за собой. Каблуки-предатели мешали, застревали в снегу, но крепкая горячая рука спасителя не отпускала, держала, тянула, и, казалось, ни за что и никогда не отпустит, не бросит.

            Запыхавшимся от быстрого бега подросткам открылся унылый двор с покосившимися сарайками и тусклыми невысокими домами. Раскрашенные яркими цветами покрышки детской площадки пестрели, точно грим на замученном угрюмом лице уставшего от жизни клоуна. Откуда-то доносились выстрелы выбиваемого ковра, слышался далекий истошный лай собак, словно почуявшие приближавшуюся голодную смерть псы залились с новой силой в надежде, что хоть кто-нибудь их услышит. На деревянной, обесцвеченной временем двухэтажке под крайним верхним окном висел небольшой тряпичный плакат, плохо натянутый и стыдливо обвисший, точно большие трусы. На тряпице красовалась вычурно-кучерявая надпись: «Парикмахерская».

            – Ню-ююрка-аа, – надрывно завизжал чей-то голос, растягивая гласные. – Ню-ююрка-аа!

            Он так вписывался в этот пейзаж, что Даша даже не удивилась: без раскатистого, подобно сирене женского голоса, казалось, картинка была бы неполной, чего-то бы не хватало.

            – Турку побили, – оглянувшись, выкрикнул Леха и надулся, как кот при виде собаки. – С-ссуки!

            – Ню-ююрка-аа, – будто ответила на это верещащим причитанием женщина, затянула свою заунывную песнь.

            Артур ковылял к ребятам, одной рукой держась за живот, а второй волоча по снегу гитару. Постепенно вырисовывалось его лицо, длинное, костлявое, как у мертвеца, до того обезображенное отсутствием непропорционально широкой улыбки, что Даше даже показалось, будто это не он, а действительно какой-то неизвестный ей Турка. В лице Турки не было ни одной турецкой черты, но девочка вдруг вспомнила черный, большеватый балахон Артура с белыми месяцем и звездой в красном прямоугольнике. Наверное, из-за этого флага к нему и прилипло такое прозвище.

            – Ту-уууурка-аа, – будто серена скорой помощи, с новой силой взвыла страдалица. У Даши похолодели внутренности. «Послышалось?»

            – Ты че на него полез? – задрав вверх подбородок, с наездом прокричал-прохрипел Максиму Турка.

            – Кто ж знал, что их там целая куча была? – вступился за друга Леха, по-телячьи моргая маленькими, круглыми, с длинными ресницами глазками.

            Максим виновато молчал, но, не опуская головы, не переминаясь с ноги на ногу, как это полагается провинившимся, а гордо держа осанку, смотрел куда-то в небо, и лишь пальцы его правой руки предательски-судорожно теребили какую-то маленькую веточку, видимо отломанную от куста за его спиной. Артур взглянул на Дашу как-то хмуро, невесело, но все же подмигнул: мол, не боись, все образуется, и не такое бывает. Потом  сплюнул и, зашагав по узкой тропинке, бросил друзьям:

            – Хрен с вами.

            Ребята побрели за ним молчаливые, точно пришибленные. Под ногами виновато хрустел снег. На линии горизонта уже виднелись маленькие серые бочки-градирни, полосатая красно-белая труба ТЭЦ усердно выдувала дым.

 

У подъезда Лехиного дома, на скамейке, сидел дядя Костя, которого, наверное, вся Чугунка любила за добродушие и умение со всеми найти общий язык. Музыканты стрельнули у него сигарет, а он и не против – дал с понимающей улыбкой, приветливо хехекая и покашливая. За серой пятиэтажкой, куда мальчишки зашли покурить, а вместе с ними увязалась за компанию восьмиклассница, будто бы начиналась зона отчуждения: заброшенные здания безучастно смотрели на мир глазницами выбитых окон, из земли, ощетинившейся густой порослью заиндевевших молодых березок, торчали, точно ребра мамонта, бетонные столбы, кое-где виднелись серые бока длинных серых блоков.

            Парни побросали окурки в сугроб и попрощались деловито, как взрослые мужчины, крепко пожав друг другу руки. Артур смотрел на всех хмуро, без своей громадной, на пол лица улыбки, и от этого казался чужим.

            – Рад был с тобой познакомиться, Дашенька! – попытавшись улыбнуться ей одними кончиками пухлых губ, произнес он и сунул ей в худенькую ладошку какую-то бумажку. «Билет, – поняла Даша. – Очередная проходка. Сколько у него их еще?»

            Леха грузно побрел домой не по тропинке, а – так короче – по снежной целине, вырубая на глубоком снегу свои следы. Максим за ним, но по дорожке, с медлительностью и спокойствием льва. Артур заковылял в противоположную сторону, а Даша вдруг сорвалась с места и побежала к Максиму.

            – А ты в каком доме живешь? – догнав его, решительно произнесла она, изумляясь собственной смелости.

            – Ты меня проводить решила? – обернулся и, мелко улыбнувшись, произнес тот.

            – Почему бы и нет? – заявила восьмиклашка с несвойственной наглостью.

            Он снисходительно-удивленно взглянул на девочку и произнес слова, которые вдруг как-то смело, гулко прозвенели в неподвижном морозном воздухе и застыли в растерянности, оставив после себя тихое глуховатое эхо недоумения:

            – Значит, это ты…

 

Чугунка предстала перед подростками во всей красе, бесстыдно открыла им свои прелести, точно обнаженная толстуха, позирующая художнику. На горизонте выпирали массивные груди-градирни, выпячивалось бедро главного корпуса ТЭЦ, над ней свисала серая тряпица неба. Максим шагал по узкой протоптанной дорожке, все отдаляясь от жилых домов. Все отдалялись и ненавистные минуты расставания. Счастливая восьмиклассница, затаив улыбку, послушно плыла следом, вдыхая свежий морозный воздух, перемешанный со сладким ароматом мазута – неизменными духами красавицы Чугунки.

            Впереди расстилался пустырь, заросший седой щетиной невысоких тонких деревьев. На снегу покоился скелет мамонта – заброшенная школьная теплица. Вокруг гиганта были повсюду разбросаны кости бетонных брусков. Справа возвышалось недостроенное кирпичное здание, которое когда-то должно было стать корпусом профессионального училища.

            Даша посмотрела на небо и поразилась. Бледное, с серо-фиолетовыми мазками облаков и дыма, оно будто бы сияло перламутром, светилось, точно миллионы маленьких лампочек скрывались за ним. Перламутровое небо. «Даже небо сегодня необычное, – подумала девочка. – Будто сон все это. Вдруг я действительно сплю? Разве может это быть реальностью? Я гуляю по Чугунке с Максимом – со старшеклассником, о котором мечтают, наверное, все девчонки в школе!»

            Ее герой тем временем скрылся в дверном проеме недостроенного корпуса училища. Даша, вдруг задергав низ куртки, в нерешительности остановилась у входа. Запах «заброшки», знакомый с детства, ворвался в нос, освежив неприятное воспоминание. Шестилетней девчушкой она однажды вместе с подружками пошла смотреть на развалины недостроенного заброшенного детского сада недалеко от дома. Дети любопытно заглядывали в темные пустые комнатки. На полу валялся мусор, стены украшали разноцветные надписи и рисунки. В одном из помещений на куске арматуры, торчавшей из стены, покачивалась обезображенная, замученная дохлая кошка. Это зрелище так напугало Дашу, что на «заброшки» она больше не ходила.

            – Идешь? – услышала она и тут же, ощутив небывалую смелость, шагнула внутрь – к Нему.

            Максим разжигал «камин». Это была незамысловатая конструкция, сделанная, видимо, мальчишками из найденных на стройке материалов. На ножках из кирпичей возвышалась металлическая вытяжка, состоящая из огромной круглой трубы и косого воздухозаборника с поперечной решеткой. Под ней уже никогда не будут сваривать металлы юные сварщики-практиканты. К запаху «заброшки» примешивался теплый, бархатный аромат дымка.

            – Два месяца… – усевшись на старое автомобильное кресло, выдохнул Максим. Он задумчиво смотрел в разбитое окно, сквозь зубья которого были видны костлявые пальцы деревьев.  – А я тебя не так представлял.

            Даша робко села на стоявшую у «камина» скамеечку – доску на ножках из кирпичей – и, ничего не понимая, тоже уставилась в окно.

            – Ты классная, – продолжал Максим, посмотрев ей в глаза. – Канал на «Ютубе», начитанная, стихи пишешь.

            «Стихи? – совсем растерялась Даша. – Какие стихи? Он о чем?» Все казалось нереальным, сном, мороком. Даже Максим был будто бы в тумане, или это дым повалил из самодельного камелька? «Буду писать стихи, если ты так хочешь!» В окне светилось, переливалось перламутром необычное, чарующее небо.

            А дым и в правду валил, куда заблагорассудится, только не в вытяжку – он не знал, что мальчишки построили эту конструкцию для него. Даша, счастливая, смотрела на своего героя, восхищаясь аристократичностью его высокого лба. Она вдруг ясно осознала, почему он так похож на какого-то актера. Максим – точно сам знаменитый актер! Все в его движениях, в выражении глаз, рук, в интонации голоса кричало об этом. Его горделивость и надменность, припорошенная легким оттенком печали, удивительно сочеталась с мечтательностью и невозможным обаянием, присущим красавцам советского кинематографа. «Камин» тихо, будто стараясь не нарушить идиллии, потрескивал досками. За разбитым окном светлоту постепенно вычерпывали сумерки…

 

Старенькая «ауди», заскрипев колодками, подъехала прямо к Дашиному подъезду. Девочка села в машину, пристегнулась ремнем безопасности и, вынув изо рта жвачку и зажав ее в кулачке, с улыбкой произнесла:

            – Привет.

            – С наступающим вареньем тебя! – вместо приветствия зашевелил рыжими усами отец. На его лице растекалась широкая улыбка.

            – Спасиб.

            – Как стричься-то будешь? – спросил он, выжимая ногой педаль сцепления и включая крепкой рукой передачу.

            – Коротко, – просто и легко ответила дочка.

            – Не жалко?

            – Мне уже ничего не жалко, – смотря на свисающие с рукавов отцовской куртки варежки, задумчиво ответила она и тихонько хихикнула: «Вот чудак!»

            Вообще-то, по словам Дашиной мамы он не чудак, а дурак. А его чемпионство по шахматам прямое тому доказательство: «Гении все немного того!» Хотя дочери, наоборот, казалось очень разумным то, что отец носит варежки на резинках. «Чтобы не потерять, – рассудительно отвечал он Даше на еe вопросы. – Из кармана выпасть могут». Но говорить Маргарите Андреевне об этом Даша не решалась. Спорить с ней было бесполезно, любой аргумент дочери в пользу отца она с легкостью отбивала железным щитом его долга. Вообще-то, алименты он платил, но не всегда исправно, и вот как-то так получилось, что задолжал – и висят до сих пор на нем злосчастные «триста тысяч», как колокольчик на корове.

            Машина быстро и легко катилась по заснеженному городу. Вспененные внезапным снегопадом деревья и бесчисленные прямоугольные глаза многоэтажек, вспыхивающие в вечерней темноте, проносились мимо, точно сладкие воспоминания. Из динамиков с теплой хрипотцой лилась тихая ритмичная музыка. Аромат выдохшихся елочек вперемешку с запахами бензина и выхлопных газов, который всегда так нравился Даше, сегодня наполнил ее вдруг странным тревожно-сладким предвкушением чего-то необыкновенного, ощущением, будто жизнь начинает кардинально меняться…

            – Пока тебя там кромсают, съезжу-ка я за пиццей, – жизнерадостно произнес отец, подъехав к светящейся вывесками пятиэтажке, в торце которой – Даша знала – теснилось маленькое помещение парикмахерской. – Тебе какую?

            – Лайт, – сказала Даша, почувствовав внезапный дикий голод. Каждый праздник отец угощал дочку пиццей. Это стало уже традицией. – С огурцами солеными которая. И с карри.

            – Пошли завтра в поход? – с энтузиазмом предложил он.

            – В поход? – удивилась дочка. – Сейчас же зима! Кто в такое время в походы ходит?

            – А дома чего киснуть? Сосиски на костре пожарим. Справлять все равно вечером будете – мать-то на работе.

            – Я завтра на концерт иду. Пятидесятилетие школы. Класснуха сказала, тем, кто домой свалит, двойки поставит по своему предмету.

            «Все-таки он чудак», – с умилением подумала Даша, почему-то вспомнив случай с сардельками. Как-то она пришла к отцу в гости и, пока тот доставал из шкафа угощения, насыпал их в вазочки и ставил на стол, сама по-хозяйски налила себе в кружку кипяток из пластикового электрического чайника, заварила чайным пакетиком, уселась и стала пить. На вкус чай оказался очень соленым и… жирным! Дочь подошла к чайнику, открыла крышку и увидела внутри… сардельки! Отец их в нем сварил, видимо, себе на обед!

            Даша сквозь стекло смотрела на темное небо, – оно уже не было таким завораживающе-необыкновенным, как тогда с Ним над Чугункой, – и вдруг ощутила, что готова на все, лишь бы уничтожить Ленусика. Отбить Его у нее. У девочки наконец-то появился шанс – Максим не просто заметил Дашу, а гулял с ней! Полная решимости, она вышла из машины, чтобы парикмахер кардинально изменил ей прическу, а вместе с ней и жизнь…

 

Утреннее небо придавило Чугунку своим тяжелым бледным телом. Даша брела в школу, глубоко вдыхая свежий воздух, чтобы привести себя в чувство. На уроки идти в таком состоянии не хотелось: в глазах рябило, и, казалось, вот-вот упадет девочка в обморок, прямо здесь, по пути в школу. Но уж лучше здесь, чем прямо в зале, на концерте Максима! Такого позора перед своим кумиром она допустить не могла.

            В обморок Даша падала только два раза. Первый – когда сдавала кровь из вены. Процедуры самой не боялась, но как-то неожиданно для себя повалилась на кушетку, на которой сидела. Перед глазами коротким сновидением пронеслись какие-то цветные картинки: люди в белых халатах, шприцы… Потом почувствовала едкий запах, вырвавший ее из сна, и, держа у носа смоченную аммиаком ватку, под сочувственно-осуждающее цоканье медсестры вышла из кабинета. Второй – в душном магазине. Кто-то из посетителей даже полез в карман за телефоном, чтобы запечатлеть на видео сей «фэйл», но, к Дашиной великой радости, не успел – она уже поднялась, уцепившись за крепкие мамины запястья. И вот сегодня должен случиться третий. Самый ужасный. Тот, который она запомнит на всю жизнь. Так ей казалось.

«Может, в школу не ходить? – медленно шагая по протоптанной вдоль рельсов тропинке, спрашивала себя Даша. – Вон, как Каринка. Попрошу маму записку училке написать, якобы голова болит». Маргарита Андреевна тут же визуализировалась в Дашином сознании, точно прочитала мысли, и ответила ей круглыми, сильно расширенными от гнева глазами. На темных, тронутых сединой, сухих волосах чуть подергивалась гроздь винограда – ее неизменная заколка.

            Над тропинкой возвышались старые высокие ели. Их ветви устало прогибались под тяжестью выпавшего за ночь мокрого снега. Махрились снежные густые брови над унылыми и печальными, темно-зелеными глазами елок, сочувственно посматривающими на бредущую мимо них девочку. Рядом с тропинкой стелились рельсы. Но даже шпалы не играли сегодня радужными переливами мазута, как это обычно бывало, а заиндевели в непонятной тоске, застыли в неясном отчаянье. Густой утробный гул разлетался по всему району – это трехголовый змей ТЭЦ не спал, как обычно, а с самого утра, будто ошалевший от боли, голосил, ревел, звал на помощь. Лишь снег хрустел под ногами весело, – так маленький ребенок среди убитых горем домашних продолжает беззаботно играть, не способный еще в силу возраста осознать беду.

            Впереди вдруг замелькала Каринкина высокая, как папаха, шапка, сиреневая, с букетом того же цвета толстых ниток-шупалец сверху, такая же несуразная, как и хозяйка.

            – У тебя грязно сзади, – догнав Каринку, бросила ей в спину Даша.

            Ведьма, видимо, давно заметившая, что кто-то ее преследует, и так мчалась на всех парах, а тут вдруг словно полетела.

            – Да стой ты, дура! – не выдержала столь быстрой ходьбы Даша, подбежала к дикарке и развернула ее за плечо.

            Каринка стояла перед ней, чуть опустив голову, и безропотно ждала своего конца. Только маленькие угольки глаз злобно сверкали на обидчицу из-под густых бровей.

            – Сзади, говорю, грязно! – выпалила Даша и с возмущением принялась очищать ее правую джинсовую штанину, чуть выше колена, от мела. Ведь она не хотела бить или оскорблять эту идиотку, – просто помочь! А эта глиста безмозглая испугалась! И где только умудрилась так запачкаться, если вчера ее в школе не было? Сколько она с этим белым пятном проходила? Хиленькая и тоненькая, Ведьма покачивалась. А Даша – боялась. Боялась, что прилетит ей по голове или по спине от странной девчонки, как в тот раз, у кабинета ИЗО, или убежит нелюдимка, да еще и наябедничает директрисе, будто бы Даша ее побила. И зачем она вообще к ней пристала? Но Каринка покорно стояла, словно смирившись с неизбежным.

            – Ну, вот и все! – наконец объявила Даша. – Теперь другое дело.

            Они зашагали вместе и молчали до самой школы, обе обескураженные случившимся.

 

– Ты че, с этой пришла что-ли? – вместо приветствия наехала на Дашу Светка, махнув рукой в сторону Каринки. И с восхищением добавила: – О! Постриглась? А-афигеть! И в черный покрасилась?! Как у Токио Хотель!

            – Нормальная она, – усаживаясь за парту и пожав плечами, буркнула в ответ Даша.

            – Нормальная? – вытаращила глаза соседка. – Ты сама-то нормальная?!

            – Ты кто? – остановился у их парты, вылупившись на Дашу, Мишка. – Ты эмо?

            – Отвали! – бросила ему Даша, как и полагалось поступать с Мишкой. И он отвалил, глупо гогоча своим басом на весь кабинет.

            – Знаешь, что на тэц авария? – с азартом выпалила Светка, точно радостную новость сообщила. – Папка сказал, что капец! Там даже мужика какого-то придавило!

            Сев за парту, Даша машинально достала свой телефон и проверила, нет ли новых писем в «ВКонтакте». Увидев напротив строки «Сообщения» красиво жирнеющую единицу, девочка сильно взволновалась. От Максима!.. От ее Максима… Вчера они вместе ходили на «заброшку». А теперь шлет письмо. Значит, все продолжается? Это был не сон. Даша добилась того, чего хотела. Осталось только разобраться с Ленусиком. Или сделать так, чтобы он сам ее бросил. Ведь среди его знакомых, «таких как она» – нет… У Даши есть шанс, и она должна им воспользоваться! Джойстик поздравлял ее с днем рождения. Всего три слова и… ромашка. Пиксельная маленькая ромашка… Такая теплая и чистая, как весенняя капель.

            Звонок остервенело вспорол ребячий гомон. Всегда угрюмая и печальная, Ида Эдуардовна сегодня смотрела на ребят совсем другими глазами: тоже печальными, мрачными, тоскливыми, но все-таки не такими, как обычно. Она медленно, тяжело поднялась со стула и, встав перед классом на прямоугольном деревянном возвышении возле доски, чем-то напоминающем сцену, убито сообщила:

            – Совершено преступление.

            Кабинет зашелестел встревоженными голосами. Зюзя удивленно присвистнул. Новицкий даже привстал и повис на краю парты, затем сел на место, загрохотав при этом стулом на все помещение. 

            – Понимаете, – обратилась Ида Эдуардовна к ученикам вдруг как-то робко, точно на допросе в суде. – Эта вещь была мне… дорога. Я понимаю, вы за глаза смеетесь надо мной. Но ведь я человек!

            После «человека» по классу покатились смешки.

            – Я – человек, – повторила училка тихо, когда наконец наступила тишина, сдержанная и напряженная. – А не только учитель. В моих отношениях с Аркадием Савельевичем ничего зазорного нет.

            – Вы даже ни разу не целовались, что ли? – серьезно спросил Новицкий, снова вызвав этим вспышки смеха. Класс, будто расслабившись от того, что ничего страшного не произошло, загомонил.

            – Я не шучу, – обиделась до глубины души русичка. Даше даже показалось, будто она кокетливо надула губки.

            – А я шучу, – тут же нашелся Новицкий, невинно улыбаясь.

            – А че за преступление-то? – глупо спросил Зюзя.

            – Позавчера у меня украли платок, – траурно заявила Ида Эдурдовна. – Он подарен дорогим мне человеком. Я думаю, что это сделал кто-то из вашего класса.

            – Между прочим, у нас в стране презумпция невиновности! – со знанием дела возмутился Новицкий.

            – Где доказательства? – недовольно загорланил на весь класс Робозеров.

            – Доказательства? – сорвалась русичка. Ее лицо покрылось красными пятнами, а рот нервно задрожал. – Да только в вашем классе я встречаю столько ненависти! То на доске рисуете сердечки со стрелами! То записки эти всякие «тили-тили-тесто» в сумке своей нахожу!

            – Это мы так вас любим! – не унимался Новицкий. Он даже встал и, улыбнувшись, широко раскрыл руки для объятий. Училка, не обращая на него внимания, продолжала кричать. В ее голосе уже звенели слезы.

            – Только ваш дерьмовый класс на это способен!

            Она выбежала из кабинета, хлопнув дверью.

            – Психопатка, – патетически бросил в мертвую тишину Новицкий. Ученики сидели, будто внезапно замороженные. Только ТЭЦ продолжала надрывно гудеть – что же с тобой случилось, Змей Горыныч?

            – Влипла? – то ли радостно, то ли сочувственно, то ли злорадно сказала Даше Светка и толкнула плечом в плечо горящую от стыда преступницу. – Ты чё вчера загуляла?

            – Долго рассказывать, – неохотно бросила ей Даша, точно очнувшись от транса, и посмотрела в окно. От длинной, на пол-лица, челки она теперь невольно наклоняла голову в бок, на манер Максима. Сейчас у нее модная прическа, как у неформалов… Он должен это оценить… В серой дымке, над умирающим, вопящим от боли монстром ТЭЦ виднелась черная точка. «Птица, – догадалась девочка. – Прилетела на твой зов и не знает, как помочь?»

 

Гестапо появилась в классе неожиданно, точно страшное воспоминание. Те, кто ее заметил, испуганно вытянулись за партами, а несчастные головы немногих, продолжавших веселиться, не замечая училку, находились под прицелом еe праведного негодования. Вот-вот – и грянет выстрел. Класс напряженно, с сочувствием наблюдал за их судьбой.

            Вообще-то Маргарита Сергеевна не всегда была Гестапо. Даша помнила еще те времена, когда старую морщинистую учительницу иронично звали Риточкой. Прозвище Гестапо прицепилось к ней, когда она читала лекцию восьмому «бэ» в школьном музее, которым заведовала. Рассказывала о героях Советского Союза, об ужасах Второй мировой войны, о боях, которые шли здесь, в Чугунолитейном районе города. Голос еe звучал мощно, с напором, как в старых военных фильмах или радиопередачах. «Враг вероломно ворвался в город… Триста пятьдесят седьмой полк… Под командованием…» И цифры, цифры, цифры, имена, имена, имена… Особенно возвышался, голос взлетал на слове «гестапо». Время от времени она тыкала пальцем в черно-белые фотографии, развешанные на стенах, и брала в руки каски, баночки, ремни, найденные копателями в Чугунолитейном районе, к которым никому из учеников не разрешалось прикасаться. Кудрявая шевелюра на голове сотрясалась от движений и активного монолога. Душное, маленькое помещение музея накалялось от ее голоса, и казалось, вот-вот не выдержит, воспламенится воздух.

            – Ну Гестапо дает, – тупо-удивленно пробасил Зюзя, выходя из музея.

            Так и приросло к ней это прозвище, не оторвать.

            В классе царила тишина. Как и всегда на уроках географии. Гестапо целилась глазами в каждого по очереди и тут же расстреливала ими того смельчака, кто посмеет вдруг зашебуршать, шевельнуться, почесаться, покашлять или, не дай бог, чихнуть!

            Даша сидела за партой одна. На перемене Светка куда-то умотала, а вернувшись, вдруг села к… Миньдюковой! Сонька с соседнего ряда свысока, насмешливо поглядывала на Дашу, выпрямляя зачем-то при этом спину и выпячивая большие, обтянутые футболкой груди (она явно что-то подкладывала в лифчик!) Этим жестом одноклассница будто говорила Даше: «Завидуй, плоскогрудая!» Светка в сторону бывшей соседки не смотрела.

            Училка рассказывала что-то про внутренние воды России, рисовала на доске, бухала каблуками по деревянному полу, а девочка глядела то в окно, рассматривая заснеженные деревья и перевернутые ведра ТЭЦ, то на старое, всегда будто сморщенное от кислого лимона лицо географички, и все вслушивалась, вслушивалась в мучительный стон трехголового змея. «Что с тобой? Кто тебе поможет?» Черной точки в небе уже не было.

            – А русалки здесь тоже были? – внезапно услышала витавшая в своих мыслях Даша выкрик Новицкого.

            – Если хочешь что-то спросить, подними руку! – процедила географичка и спокойно продолжила: – И русалки, и лешие – это известные мифические существа. А я говорю о здешнем, известном только в нашем крае мифическом существе квидо?фе. По преданию много веков назад здесь, на земле нынешнего Чугунолитейного района, в лесах обитали громадного роста существа с огненными глазами – квидофы. Они обладали магической силой: могли задурманить разум любому, кто попадал в поле их зрения.

            «Какие лешие и русалки? Какие квидофы?.. Какие мифические существа?!» – недоумевала Даша.

            – Это типа человек с катушек слетал что ли? – с интересом спросил Новицкий вытянув вверх руку.

            – Он их ихними же желаниями убивал. Мне бабка рассказывала, – сумничал Зюзя.

            – Человек переставал видеть грань между реальностью и иллюзией, – с увлечением продолжила Гестапо, на удивление не обратив внимания на высказавшихся без разрешения учеников. – Его мечты, желания становились для него явью, пока он находился в поле зрения квидофа. В такие моменты жертва могла сделать с собой что угодно: пойти следом за желанной красавицей в лесное озерцо да и утонуть там, в ламбушке3, или даже прыгнуть с обрыва, ощутив себя птицей! В этом и заключается коварство квидофов. И тем не менее многие люди сами искали встречи с ними, чтобы хоть на мгновение воплотить мечты в жизнь.

            – Крутяк! Я тоже хочу с ним встретиться! –  восторженно заявил Новицкий. – Я ж не такой дурак, чтобы в воду идти. Я на месте стоять буду.

            – Но ты же не будешь знать, что попал под взгляд квидофа! – возмутилась училка, встряхнув медью кудрей.

            – А я сразу догадаюсь! – тут же ответил он. – Как только начнут все мои желания разом исполняться, значит – это оно! Ну, может, признаки там всякие будут… Чудеса там… Леший бродит…

            – Хватит, – пальнула в назойливого ученика географичка. – Вернемся к теме урока.

            – А расскажите еще мифов про Чугунку? А? – радостно заскулил Новицкий, опять вскинув вверх руку.

            – На контрольной таких вопросов не будет! – отрезала училка. – Мы и так отвлеклись.

            В дверь постучали. Гестаповские каблуки сурово загрохотали, направившись к двери, а восьмой «бэ» точно только этого и ждал: зашевелился, завертелся, зашептался. Даша торопливо достала телефон из небольшого черного рюкзачка, который она теперь носила в школу вместо женской сумочки, и набрала в поисковике: «Определить по фото, на кого» «…из знаменитостей похож», – подсказал ей всезнайка Гугл. Девочка загрузила, куда просил сайт, фотографию Максима и стала ждать результата, уставившись на скакавшие по маленькому кружочку полоски.

            – Ефимова, – прогремел выстрел. И уже мягче, будто говорила с мертвецом после расстрела, Гестапо произнесла: – Карина, выйди в коридор.

            Класс погрузился в тишину. В проеме появилась голова психички – школьного психолога, – и Новицкий тут же, с наигранным участием и заботой, затараторил:

            – Забираете уже? Давно пора. А то она странная какая-то последнее время… Переживаем за девчонку.

            Гестаповские кудряшки опасно задрожали, точно перед взрывом, глаза прищурились в прицеле и…

            – Безоружных не бьют! – подняв руки, заныл Новицкий.

            Гомон и смешки прокатились по кабинету.

            – Вон! – взорвалась Гестапо, выстрелила-таки в безоружного ученика.

            – За что? – завопила жертва.

            – За дверь! – отрубила географичка.

            Даша, воспользовавшись отсутствием внимания училки, рассматривала фотографию неизвестной знаменитости. Длинноволосый мужчина смотрел на нее томным взглядом, отчаянно пытаясь хоть немного походить на Максима. Девочка досадливо нажала на телефоне кнопку, погружающую телефон в спящий режим, и бесцельно полезла в карман джинсов, вытащила оттуда бумажку и положила перед собой на стол. Помятый, махристый прямоугольник билета лежал перед ней, точно пристыженный. Кукожился от смущения под ошарашенным, ничего не понимающим взглядом. «Какая «Беда от нежного сердца»? При чем здесь театр?» Это был билет, который дал ей Турка. Только вместо  проходки на очередной рок-концерт перед Дашей бледнел от стыда билет на спектакль. На нем большими буквами синела печать «Бесплатно».

 

– Они с Дашкой подружки теперь! – косо посматривая на свою прежнюю соседку по парте, говорила Миньдюковой Светка.

            – Для кого постриглась-то? Для Джойстика? – ржала на весь коридор Сонька. Светка в это время свысока, несмело смотрела из-за Миньдюковой на бывшую подругу своими, казавшимися маленькими на полном лице, глазами. У Даши перехватило дыхание. Эта овца тупорылая все рассказала ей про Максима!

            – Они вместе стричься ходили! – злорадно вставила Светка.

            А Даша только сейчас заметила, что Каринка постриглась. Некрасивое, старомодное каре, но постриглась и, видимо, в парикмахерской! До этого ее волосы «подравнивали», судя по кривизне, видимо, для экономии дома, а тут… Даже чклочка ровная появилась, объем… «Может, и вправду нормальная она? – мелькнула в голове мысль. – Но почему еe даже в «Контакте» нет? Как она вообще без него живет?!» Ведьма стояла одна у самых дверей кабинета, смотря в пол и периодически убирая за большие оттопыренные уши постриженные волосы, которые набрасывались на лицо при наклонах головы. Даша всем своим существом вдруг почувствовала еe напряжение, страх, что Миньдюкова вот-вот и перекинется на нее, Каринку, начнет терроризировать по поводу стрижки. Странная девчонка будто ждала этого. Вместе с ней ждала этого и Даша, решившая, если уж так случится, заступиться. Соньку она не боялась, а уж толстуху Светку тем более. Но дикарке повезло – после оглушающего звонка в неe прилетело лишь презрительное: «Красотка». А затем прилетела Птичка, порхая крылышками своей широкой персиковой блузки.

 

– Ты опять? – кричал Турка на невозмутимого Максима. – Обэжежник из тебя отбивную сделает. С ума сошtл с ним драться?

            – Он учитель. Не имеет права, – вставил стоявший рядом Леха.

            Подростки стояли у туалетов, разгоряченные очередной ссорой. Даша быстро развернулась, пока ее не заметили, и направилась в другой туалет – этажом выше, в ужасе представляя драку своего героя с крепким и толстым, как бочонок, Сергеем Николаевичем – учителем по охране безопасности жизни. «Чем он так насолил Максиму?»

 

Столовка, всегда навевавшая уныние голыми бледно-розовыми стенами с длинными трещинками на краске и сколами штукатурки, обычно заставленная по всей площади коричневыми потертыми столами, сегодня сияла разноцветными шариками, блестела атласом ленточек. Столов не было, вместо них толпились по всему залу разнокалиберные ученики. На сцене, говоря в микрофон торжественную речь, размахивая руками и точно танцуя, переступала с ноги на ногу директриса. Из динамиков лился в зал еe мощный грудной голос, смешиваясь с громким гомоном детей и подростков.

            В зал зашел Максим с косо висевшей за спиной гитарой в чехле. Даша – так уж вышло – оказалась прямо на его пути. Увидев восьмиклассницу, он, точно вспоминая, произнес:

            – Это же у тебя раньше длинные волосы были?

            И не дождавшись ответа, пошел в толпу, к сцене, – точно какая-то знаменитость, повстречавшая на пути назойливую поклонницу. Удалялся – нереальный, выдуманный… Вот сейчас она точно хлопнется в обморок. Что ж, Даша к нему готова – ей все равно, что люди подумают. Пусть хоть на видео снимают и в «Ютуб» выкладывают! Какая разница, если Максим – уже не еe Максим, если она встретила чужого, совершенно незнакомого старшеклассника! Может, ей просто все приснилось? Или и вправду в Чугунке квидофы обитали, и, возможно, обитают до сих пор? Они задурманили ее разум вчера? И признаки, о которых говорил Новицкий, были. Необыкновенное, будто светящееся миллионом огоньков небо…

            – Крутая прическа! – послышался сзади Маринкин голос, когда сознание девочки уже взлетало – к радостным воздушным шарикам, развешанным по стенам.

            Старшеклассница возвышалась над Дашей, нажевывая жвачку и криво улыбалась.

            – Че, пойдешь еще на репу? – хлопнув девочку ладошкой по плечу, то ли спросила, то ли утвердила она и после недолгой паузы продолжила: – А эта девка у вас в классе, Каринкой, кажется, зовут… Ты с ней не общаешься?

            Даша отрицательно покачала головой, ощущая себя в каком-то мороке. Словно все происходящее вокруг – это сон. Да и никакой «репы» вчера не было, никакой прогулки с Джойстиком. И стричься она не ездила. Вот-вот проснется девочка, и не будет ни равнодушного, внезапно позабывшего о вчерашнем Максима, ни подруги-предательницы, ни платка в ее рюкзаке. Ей просто-напросто приснился кошмар!

            – Я грешным делом на тебя подумала, – приобняв Дашу, сказала Маринка. – А ты, оказывается, клевая девчонка! О чем вчера с Максом-то трепались? Мне Леха рассказал, что вы вчера на их место ходили. Вдвоем.

            – Так… Об увлечениях своих поговорили и домой пошли, – выдавила из себя  Даша, с ужасом осознав, что Максим рассказал обо всем. «А с чего я решила, что это должно быть нашей тайной? Но как же ромашка? Может, и не было ее вовсе? Привиделось? Опять проделки злобного квидофа?»

            – Там конфеты раздают в честь праздника, – обдавая Дашу густым запахом сигаретного дыма и косметики и откусывая шоколадную конфету, вклинилась в разговор Маринкина подруга, которая тоже была на репетиции. – Дак а че там с этой-то?

            – Фиг знает, – пожала плечами Маринка. – Говорят, стихи хорошие писала…

            «Какие стихи? – недоумевала Даша. – Опять эти стихи?»

            – Эта ваша шалава Максу стихи слала. Эсэмэски ему строчила, – ответила Даше Маринка, точно услышала еe мысли. – Имя своe не называла. Писала только, что в восьмом классе учится. Короче, влюбилась в него по уши.

            – Неудивительно, – засмеялась подружка. И мечтательно добавила: – В такого-то красавца…

            – Потом выяснилось. Леха в телефоне у нее сообщения эти нашел и прочел, когда она спала. Только неизвестно, где она вторую симку взяла. Не со своего писала…

            – Ты-то хоть не втюрилась? – подтрунила над Дашей Маринка. – Да это я шучу! Ты не обижайся. Ты клевая девчонка! На «Ассенизаторы» пойдем вместе?

            Даша бросилась к дверям столовой, чувствуя, как глаза наполняются слезами, затем метнулась к большому окошку гардероба, в котором уже медленно поднималась со стула и протягивала руку бабулька, и кинула деревянный номерок куда-то в старухину сторону.

            – Ополоумела что ль? – закипела та, поднимая с пола деревяшку. – Повырастали, ироды!

            Пока гардеробщица ходила за курткой, переваливая громадную тушу, точно вместо ног у нее были две толстые прямые палки, Даша прислонилась к яркой сиреневой деревянной раме, еще пахнувшей краской, и издала сдавленный звук, похожий на болезненный рев ТЭЦ, только очень тихий, почти неслышный.

            Выбежав на крыльцо, Даша увидела тихо спускавшуюся по ступенькам Каринку. От кипевшей внутри обиды она со всего размаху толкнула свою соперницу в спину так, что та пролетела две оставшихся ступеньки и шлепнулась на снег. Шапка-папаха при этом слетела, приземлившись чуть дальше. Ничего не сказав и даже не ответив обидчице своим коронным царапающим взглядом, она поднялась, спокойно подобрала шапку и поплелась дальше, будто так и надо.

            – Дура! – кинула ей в спину Даша. Ведьма шла все так же медленно, немного пошатываясь, точно и не могла по-другому – такой слабой она казалась.

            – Так еe! – заорала Миньдюкова, появившаяся из-за угла школы, где все обычно курили. Рядом увивалась Светка, ходившая, видимо, за компанию. Засмеявшись, они рванули за кусты, забором росшие вокруг школы, – там тоже была тропинка.

            Даша медленно побрела домой, тихо плача в высокий воротник куртки. В душе образовалась пустота – будто что-то с силой вырвали из груди. Белые деревья вдали меховились усыпавшими их снежинками. Грустные прямоугольные глаза школы блестели стеклами, точно слезами.

            Около великана Дома культуры, устало упершегося руками-колоннами в колени крыльца, Даша снова увидела Соньку и Светку, кидавших в разные стороны Каринкины вещи из рюкзака. Лопоухая худая девчонка смотрела на все как-то отрешенно, безучастно, словно ей и не нужны были эти тетради, учебники, ручки…

            «Ну и пусть!», – подумала Даша, и помчалась прочь, сдавленная горькой обидой. – Так ей и надо, крысе ушастой!»

 

Вот уже и «шестой» дом, вот и окна на втором этаже, темные, грязные… И с чего вдруг Даша сюда прибежала? Зачем зашла в подъезд, воняющий кошачьей мочой и стухшим мусором? Она знала, это зловоние идет от бабки Любы с первого этажа, – одинокой сумасшедшей кошатницы (четырнадцать усатых питомцев!) Даша наведывалась сюда к своей подружке с пятого этажа, Вике Гринько. Девочки как-то раз спросили у свихнувшейся старухи, почему она так любит кошек. «А кошки не злые. В отличие от детей», – ответила им на это бабка.

            Но сегодня вечером Даша торопилась не к Вике. На втором этаже, в квартире справа, жила Каринка. Даша кинулась сюда после того, как прочла на странице Максима странную запись: «ха ха эта дебилка написала мне прощальное стихотворение. конец такой прости что стрелка на часах смеется отсчитывая долгие года прости что сердце мое сильно бьется ты не услышишь его больше никогда». Именно такую, без запятых… Обычно он их расставлял, хоть и не всегда верно... То, что речь шла о Каринке, Даша не сомневалась. А о ком еще Максим мог так написать? Даша-то ему стихов не присылала! А вообще, с чего она решила, что Ведьма может с собой что-то сделать? Это же просто стихи глупой девчонки. Мало ли чего можно насочинять. Тем более по эсэмэс… Может, слова просто в рифму так подходили? Но вдруг? Вдруг эта влюбленная нелюдимка и вправду что-нибудь с собой сделает? У нее с головой явно не все в порядке…

            – А Карина дома? – спросила Даша, когда ей открыли дверь. В проеме стояла Каринкина мать.

            – Нет еe! – резко ответила она. – Это… смыково…

            – А когда придeт?

            – А я знаю? – крикнула женщина, немного покачиваясь. – Шляется где-то. Взрослая уже. Это… смыково…

            Из квартиры в Дашин нос врывалась странная смесь запахов: перегара, печенья и вареных яиц. Девочка только заметила, что женщина явно навеселе. Она смотрела вперед блестящими злыми глазами и была совсем не похожа на ту маму Каринки и Лехи, которую Даша знала долгие годы.

            Попрощавшись, девочка зашагала вниз по ступенькам, обдумывая, куда бы могла пойти Ведьма. Одновременно с этим она представляла маленькую захолустную деревушку Смыково, где нет ни работы, ни развлечений. Единственное, чем жители доставляют себе радость – это алкоголь. И «смыково» Каринкиной матери – сокращенное «это самое как его». Даша не раз слышала от нее это странное слово, но долго не могла догадаться, что та имеет в виду. Ее осенило лишь сейчас.

            – На дворе ночь уже, в самом деле! – кричала Маргарита Андреевна из телефонного динамика. – Ты куда убежала? К отцу что ли? У тебя совесть есть? Он на тебя все свои силы не тратил! Не воспитывал! Не вставал по ночам! А ты, эгоистка, жить у него собралась что ли?

            Было всего восемь вечера. Даша слушала обвинения и ждала их окончания, чуть отодвинув аппарат от уха (чтобы не оглохнуть от громкого звука). Когда в телефоне стало тихо, девочка прижала его обратно и спокойно сказала:

            – Я жива. Здесь, во дворе, к Вике за книгой ходила. Мне для видео надо.

            – А ты не могла утром сходить? Ты со своим «Ютубом» учиться плохо стала! Двойки одни! В темень такую пошла!

            – Не одни, а одна.

            – Это отец тебя балует. Лучше бы алименты платил, а не побрякушки всякие покупал, в самом деле! – не унималась мама.

            – Он платит! – не выдержала Даша.

            – Все! Хватит! Ты уже до двоек у меня скатилась! Уроки, небось, не сделаны еще! Я твою камеру выбрасываю!

            – Что?! – в ужасе воскликнула девочка.

            Но динамик молчал. Она посмотрела на экран – мама отключилась. Даша бросилась домой со всех ног. Не верилось, что у мамы поднимется рука выкинуть камеру за пятнадцать тысяч рублей. Но вероятность была большой. Подаренный как-то отцом планшет мать отобрала и то ли спрятала, то ли и вправду выбросила, как обещала, но Даша его больше никогда не видела. Маргарита Андреевна была уверена – с планшетом дочь скатится по учебе. Да и подарки от отца она всегда воспринимала как-то остро, с недовольством и непонятной Даше обидой. Будто подарки бывшего мужа чем-то оскорбляли еe достоинство. Смартфон папа подарил, предварительно спросив разрешения Маргариты Андреевны, и мать сдалась.

            Подбежав к своему подъезду, Даша вдруг вспомнила о Каринке. Нет дома. Где же она может гулять в такое время одна? Друзей у Ведьмы нет… А что если спрыгнет эта глупышка с карьера, например? Или, еще хуже, с «Островка»? В Чугунке много опасных мест... «Островком» называли вырванный при строительстве дороги клок земли, на котором стояла елка высоковольтки. С одной стороны он  был пологим, а с другой высился крутой обрыв чуть ли не с двухэтажный дом.

            Неожиданно для себя Даша сорвалась с места и бросилась туда – на «Островок», на бегу с жутью представляя, как мать срывает со штатива камеру, не зная как открутить. Что-то ломается… Уносит еe из Дашиной комнаты, чтобы спрятать, или выбросить, или продать… Девочка больше никогда не будет заниматься своим любимым делом – делать обзоры прочитанных книг. Не тех, которые заставляют читать в школе, а таких, какие ей самой пришлись по душе. А ведь у нее уже столько подписчиков! Если не выкладывать новые видео, люди отпишутся! Неужели все труды насмарку?..

 

Каринки не было. Даша стояла на краю «Островка» и смотрела на погруженную во тьму Чугунку. Змей Горыныч теплоэлектроцентрали уже не выл. Обессиленный, он одиноко лежал, подавая слабые признаки жизни мигающими огоньками на трубах и градирнях. Домой Даше идти не хотелось. Не хотелось ничего. Только стоять тут вечно и смотреть на окутанный темнотой, необыкновенный, брутально-величественный вид района. Даша посмотрела вниз – высоко, страшно… «Вот обвалится край скалы, на котором стою… – промелькнула вдруг безумная жуткая мысль. – А зачем жить, если камеры, наверное, уже нет, Максим решил, что я – Каринка, строчившая ему эсэмэски, Светка отвернулась? Я теперь одиночка, совсем как Ведьма. К тому же – воровка». На всякий случай она отошла подальше от края обрыва и со щемящей завистью подумала: «Даже Гнида нашла своего принца…»

            Телефон внезапно прервал Дашины мысли.

            – Ты где ходишь? – неистовствовала в динамике мама. – Если сейчас же не придешь, камеру выброшу, в самом деле! И отцу скажу, чтоб больше ничего не покупал!

            – Бегу! – крикнула в ответ Даша, осознав, что видеокамера у нее еще есть. – Я уже почти у дома! Мама! Бегу!

 

Около круглосуточного магазина, который нужно было миновать, стояла белая тонированная «девятка». «Та самая?» – остановившись, в ужасе предположила Даша. Громкая музыка разрывала вечернюю тишину Чугунки. Басы били из багажника, от чего машина содрогалась и вибрировала. Ноги тут же стали ватными, а сердце бешено заколотилось от испуга. Она спряталась за угол пятиэтажки и принялась обдумывать дальнейший путь. «В обход – долго. Да и в городе много одинаковых машин. Не факт, что это те маньяки». Все же пройти мимо машины Даша не решилась и направилась было длинным путем, как из магазина вдруг вышла Каринка. Из «девятки» оперативно вылезли два бугая, точно только еe и ждали, и зашагали дикарке навстречу. Это были те самые гопники, которые приставали к Даше на остановке.

            – Садись, красавица! Шоколадку тебе купим! – засмеялся похожий на гоблина, крепкий низкорослый мужчина.

            – Хочешь мороженку? – с наездом предложил длинный, в спортивках и пуховике.

            Напуганная Каринка шарахнулась от них в сторону, но один из них преградил ей дорогу, растопырив при этом руки и ноги.

            «Ефимова! В магазин обратно беги!» – подсказывала мысленно Даша из-за угла. Идти на подмогу было бессмысленно – что может сделать хилая восьмиклашка против двух бугаев? Звать на помощь не кого – кругом ни души.

            Ведьма, окруженная двумя гопниками, покорно зашагала к машине.

            – Эй! – крикнула мучителям Даша дрогнувшим голосом.

            – О! Иди сюда! Прокатим, – тут же оживился гоблин, заметив Дашу. Даже издалека было видно, как блестели азартно выпученные глаза.

            – Не боись! – подхватил второй, заржав.

            Их внимание перешло на новую, только что появившуюся в поле зрения жертву, и Каринка, воспользовавшись ситуацией, рванула со всех ног. Гоблин успел схватить девочку за капюшон, но та каким-то чудом вырвалась, и школьницы припустили что есть сил куда глаза глядят, лишь бы подальше от опасности. Даше казалось, что она уже чувствует тяжелое дыхание преследователей за своей спиной. Сердце бешено колотилось. Она бежала, не чувствуя ног, – такими ватными они были. Вдруг споткнулась и пролетела, как ей показалось, целый километр. Не успев понять, что произошло, Даша обнаружила себя уже лежавшей животом на тропинке. Колени и подбородок сильно болели.

            – Никто за нами не бежит, – тихо проговорила Каринка, подавая ей руку. Голос еe в вечерней тишине лился тонко и звонко, как ручеек.

            – Ты куда? – спросила у Ведьмы Даша, когда та зашагала прочь. «Даже спасибо не сказала!»

            – К тетке Вале. Пойдешь со мной?

            – Пойду, – ответила Даша, понимая, что сейчас идти домой небезопасно, – идти предстояло снова либо мимо магазина, либо в обход, но все равно неподалеку от злосчастного места. – А твоя тетка не против?

            – Нет, она хорошая, – вдруг улыбнувшись и смущенно спрятав улыбку в воротник, произнесла Каринка.

            – А сама-то чего не дома?

            – Да у меня нет никого, – не раздумывая, соврала Каринка. – На работе все.

            И Даша поразилась тому, как быстро она это выдумала, точно заранее знала, о чем еe спросят. Истинную причину вранья Даша понимала прекрасно: мать пьяная, вот и не захотела Ведьма дома сидеть.

 

– Ну что, купила печенье? – с порога спросила тетка Валя, даже не удивившись, что вместо одной пришли две девочки, и жестом руки пригласила их в квартиру. Каринка отдала ей сдачу, прозрачный пакет с расфасованным сахарным печеньем и буханку хлеба.

            – Здрасьте, теть Валь, – сказала Даша, узнав в ней местную библиотекаршу. Она и не подозревала, что тетя Валя – Каринкина родственница.

            – Здравствуй, Дашуля, – тихо произнесла крепкая, низкорослая, как медвежонок, женщина. Она и шагала всегда как-то по-медвежьи. – Приходите вместе, приходите. Кариночка вот каждый день приходит. Библиотека-то не до ночи работает. Вот я и предложила ко мне ходить. Мне не жалко… Что ж, раз такая ситуация…

Девочки разделись и прошли на кухню. Каринка села к окну и, убрав за ухо свисавшие на лицо сальные волосы, скромно начала грызть ноготь на мизинце, увлеченно наблюдая за разливавшей чай тетей Валей. Из рукавов растянутого в локтях и на манжетах желтого свитера торчали белые, запачканные оборки блузки. Даша смотрела на нее и недоумевала: зачем эта замарашка писала Ему? Неужели она не понимала, что Максим, самый красивый парень в школе, да еще и старшеклассник, никогда не обратил бы внимания на эту нелепую малявку? Разве можно быть такой глупой, чтобы этого не понимать?

            – Она тебе родная тетя? – спросила Даша, когда библиотекарша вышла, оставив их одних на кухне.

            – Не… – оживившись, протянула Ведьма. Было видно, как еe ноги по-детски заболтались под столом, точно утиные лапки при плавании. – Она мне вообще никто.

            Каринка отхлебывала чай, осторожно посматривая исподлобья на собеседницу, будто боялась, что Даша вдруг вскочит и нападет на нее.

            – А хочешь в денди поиграть? – несмело предложила она.

            – В денди? – удивилась Даша.

            – Да! У тетки Вали от сына игра старая осталась, – с азартом говорила Ведьма. Темные глаза ее внезапно загорелись, засияли…

            – Ну, давай, – с сомнением согласилась Даша. Про денди она знала только, что это пиксельная однообразная игра. И, должно быть, неинтересная.

            Закончив с чаем, девочки перешли в комнату. Игра так понравилась Даше, что она и не заметила, как пролетел целый час. Одноклассницы быстро, лихорадочно нажимали кнопки джойстика. Даша даже поднимала пульт управления вверх, пытаясь помочь тем самым перепрыгнуть через препятствие герою. Каринка же играла, как профессионал, – уверенно, ровно держала в руках черную пластинку джойстика. Глаза еe горели восторгом и детской искренней радостью.

            – Ура! – выиграв, вдруг громко, как никогда раньше, закричала-завизжала она.

            – Ого! – посмотрев на часы, ужаснулась Даша и вдруг увидела счастливое Каринкино лицо. Ведьма точно преобразилась. Будто пропала куда-то дикарка, а на еe месте появилась обычная девчонка-восьмиклассница Улыбалась и смело смотрела в глаза подружке, и  не казалась такой уж некрасивой. «И чем она меня хуже? – подумала Даша. – Пишет стихи, значит «не такая». Видимо, этим и заинтересовала Максима, пока он не узнал, что это она, не увидел еe. Значит, мы обе хотим найти своего принца. Наверное, нам обеим задурманил разум злой квидоф?»

            Направившись в туалет, Даша столкнулась в узком коридоре с тетей Валей. Жалостливо посмотрев на Дашу, библиотекарша принялась вздыхать, а потом вдруг сказала:

            – Жалко еe.

            – Каринку? – глупо переспросила Даша. «Сама виновата, надо было в школе сдачу давать – тогда бы не обижали. И мыться почаще», –  с сомнением подумала она.

            – Кого ж еще. Матери дела до нее нет. Брат тоже разгильдяй. А ей жить-то осталось… – голос еe дрогнул на полуслове, тетя Валя не договорила.

            – Жить? – не понимала Даша, смотря на библиотекаршу.

            – Сердце у нее. А ты не знала? Подруга называется, – с упреком посмотрела на Дашу тетя Валя. – Операцию надо дорогую делать, в Москву везти, мать вроде и деньги-то нашла где-то, да вот не удержала в руках, пропила. Тьфу! Чтоб еe!

            Даша стояла как вкопанная.

            – А я и не знала, что у нее подруга есть, – продолжала женщина. – Думала, одиночка она. Кто с такой общаться захочет?

            Даша вернулась в комнату, где на полу, свернув ноги в позу лотоса, сидела Каринка, внимательно рассматривая какую-то статуэтку. Заметив Дашу она спрятала свою находку, и с благодарностью, по-доброму взглянула на одноклассницу. Это была уже не та Ведьма, какую Даша знала. Вместо дикарки сидела обычная, светящаяся простым детским счастьем школьница с точно такими же желаниями, стремлениями и мыслями, как у всех девочек своего возраста. Она тоже, оказывается, любит весело проводить время с подружками, тоже визжит от восторга и тоже мечтает найти своего принца…

 

Придя на следующий день в школу, Даша первым делом направилась в учительскую. В  небольшом кабинете, за столом с аккуратно разложенными стопочками тетрадей, сидела Птичка. Она быстрыми движениями листала классный журнал и чиркала в нем шариковой ручкой. Шелковая блузка на худом теле, чуть расширенная в рукавах, казалась светлым оперением. И вправду птичка!

            – Можно? – робко спросила Даша, стоя на пороге и стуча по уже распахнутой двери.

            Информатичка встрепенулась, задергав маленьким, аккуратным носиком-клювом, и тонко, по-птичьи кашлянула:

            – Конечно.

            Даша положила на стоявший около двери стол прямоугольник хорошо сложенного фиолетового платка и уверенно сказала:

            – В туалете нашла.

            Выйдя из учительской, она так же уверенно зашагала на урок.

            В классе царил гомон. Звонок уже прозвенел, но училки все еще не было. Ребята занимались, кто чем хочет. Мишка зачем-то подкидывал вверх учебник. Новицкий, упираясь ногой в ручку двери и держась руками за раму, смотрел в маленькое окошечко над входом – не идет ли русичка? Зюзя в это время листал классный журнал. Сонька Миньдюкова болтала со своей верной подругой Ленкой, которая неделю болела и сегодня вот пришла в школу. Светки не было. Каринка сидела за последней партой одна.

            – Привет, – села к дикарке Даша. Светка теперь с Миньдюковой. Не одной же сидеть! Каринка со счастливым смущением улыбнулась и поздоровалась так тихо, одними губами, что Даша еле разобрала в этом слабом звучании «привет».

            Достав телефон, Даша вышла на свой канал на Ютубе. Как хорошо, что мама вчера не выбросила камеру, а всего-навсего запретила съемки на неделю. Ничего. У Даши есть в запасе готовые видео. Она не выкладывала отснятые и смонтированные ролики скопом, а старалась, чтобы новые видео появлялись на канале с одинаковым промежутком времени. На неделю роликов хватит. Количество подписчиков приятно увеличилось, просмотров свежих видео стало больше. Даше вдруг ужасно захотелось поставить камеру на штатив камеру и снимать, снимать, снимать… Она остро ощутила, что наказана. Все-таки целая неделя – это вечность!

            В «Контакте» в друзья просился Артур. Даша зашла к нему на страницу. Аватарка, половину из которой занимала его огромная улыбка, была точно фотографией на паспорт. Присмотревшись, девочка поняла, что это и есть фотография на паспорт. Оригинально! В анкете Артур писал, что подрабатывает помощником звукооператора в театре. «Вот откуда проходки на спектакли», – со смешком подумала Даша, принимая запрос.

            На странице Максима красовались целых два свежих поста: фотки со вчерашнего концерта и, видимо, старая фотография из рок-клуба с подписью: «Круто! На следующей неделе играем в «Ведре». Максим стоял на сцене, освещенной цветными прожекторами, со своей верной бас-гитарой в руках. Длинные каштановые волосы (какие же они у него пышные – будто он каждое утро укладку делает!) рекламно спадали на красивое, немного печальное лицо. Точно рок-звезда – знаменитая, недосягаемая… Лайки ко всем записям от какой-то Елены Прекрасной. «От Ленусика», – догадалась девочка и вдруг с изумлением осознала, что это не вызывает в ней никаких чувств. Ни ревности, ни обиды, ни зависти. Ей все равно! Перестал, видать, смотреть на нее квидоф.

            Даша скосила глаза на сидевшую рядом Каринку – удостовериться, не видит ли та, чью страницу она рассматривает в смартфоне. Но Каринка, склонившись над партой, что-то быстро и увлеченно писала на вырванном из тетради листочке.

            В класс вошла Светка. Удивленно посмотрела на Новицкого, вставшего, как швейцар, возле двери, Пропустив одноклассницу, он снова залез на дверную ручку – встал на шухере. Увидев, что место с Сонькой занято, Светка стрельнула в Дашу разъяренным взглядом и недовольно зашагала к своей парте.

            – Шухер! – закричал Новицкий и рванул на место.

            На плечах Иды Эдуардовны красовался фиолетовый платок, сквозь печаль угрюмого взгляда пробивалась радость. Она вывела своим красивым почерком на доске тему урока и начала объяснять – как всегда устало, утомленно, но интересно. В большом школьном окне, далеко на горизонте, труба ТЭЦ разрисовывала бледное небо Чугунки. Даша завороженно смотрела на серую дымку, сперва принимавшую самые причудливые формы, а затем медленно растворявшуюся в огромном вечном небе.

            – Карина, – шепотом зачем-то обратилась она к соседке и осеклась – Ведьму ещe никто не называл Кариной. Без «ка». Карина тоже посмотрела на неe изумлeнно и робко улыбнулась. «А ведь она, если приглядеться, красивая... Брови выщипать да питаться получше, чтобы синяки под глазами убрать», – думала Даша, с невольным ужасом вспоминая вчерашние откровения тети Вали. И, чуть громче, уверенней спросила: – Карина, есть карандаш запасной?

            Она взяла у соседки совсем не нужный ей карандаш и поглядела в окно: горизонт застилала бело-серая, перламутровая дымка непростой, неизвестной, совершенно непонятной взрослой жизни.