Вечный пилигрим. Сонеты из цикла «Отголоски»

Поэт, переводчик. Окончил физико-математический факультет Петрозаводского университета, затем — институт патентоведения в Москве. Заведовал патентным отделом в Карельском филиале Академии наук. В 1991 году репатриировался в Израиль. Живет в городе Ашдоде. В 2009 году выпустил первый сборник стихов «Ашдодский дневник». Вслед за ним вышли в свет несколько сборников стихов и переводов с английского. Печатается в журналах Израиля и за границей. Литературный редактор издаваемого в Ашдоде журнала «Начало».

 

 

                       * * *

 

Был вечер, март, сияла синева*

Усыпанного звездной пылью свода,

И мысль о неизбежности исхода

Звенела тонко, как звенит трава

Кузнечиками... Не нужны слова,

Когда сверкнула призрачно свобода

В глазах у предводителя народа —

Без слов мгновенно разнеслась молва.

 

И вел Мошé народ свой по пустыне,

Отринув рабство присно и поныне,

В страну, где тучны нивы и стада.

 

И у меня был прежде свой Египет,

Я вышел из него, но сердце стынет,

Когда горит Полярная звезда.

 

                       * * *

 

В тени планет, веков и пирамид**

Не сыщешь утешенья ни на йоту —

Хоть вой в три глотки, хоть порви аорту —

Пусть дух твой над Вселенной воспарит,

 

Пусть, оторвавшись от своих корыт,

Подонков свора сердце донкихоту

Порвет, подобно алчному койоту,

Пусть застит свет порою жгучий стыд.

Ты одинок, мой славный донкихот,

Ты прав, когда идешь всегда вперед,

Не ведая, что там, за перекрестком.

 

Тебе плевать на злобный рев невежд,

Ты держишь путь в край призрачных надежд,

Куда отправился еще подростком.

 

                       * * *

 

Восточную зарю сменила ночь*,

Когда скатилось солнце с поднебесья,

Последними лучами в мелколесье

Плутая и не в силах превозмочь

 

Законы бытия, исчезло прочь.

Но, вспыхнув в небе радостною вестью,

Луна сказала: «Солнца нет, но здесь я,

Я свет дарю — кому во тьме невмочь».

 

Луна, сияя отраженным светом,

Рассеет тьму ночную жарким летом

И в беспощадный сретенский мороз.

 

А скрывшись ненадолго накануне,

Опять сверкает ярко в полнолунье,—

Природа в этих играх виртуоз.

 

                       * * *

 

За Мертвым морем, в солнечном тумане** —

Чужая и враждебная земля,

Не зеленеют рощи и поля,

Верблюды в бесконечном караване

 

Бредут по беспредельной глухомани,

Туманные пронзая киселя,

Царапая на дюнах вензеля,

Похожие на графику в Коране.

 

Там, за? морем, куда ни глянь, пески,

Там мысли будто скованы в тиски,

А женщины — в никабах и хиджабах.

 

Я был там в приснопамятном году

И больше в ту страну не попаду,

Где смешан с пылью стойкий пряный запах.

 

 

                       * * *

 

Застигнут юный мой апрель ненастьем*,

Прохладою повеяло с утра,

И дождь опять полил как из ведра —

Как будто осень поманила счастьем.

 

Я к осени привязан сопричастьем,

Полезна мне осенняя хандра,

Когда стихи текут из-под пера,

И расстается лес с зеленым платьем.

 

Но нет, опять в природе перемены,

Шаги весны стеснительно степенны,

Но календарь, увы, неумолим.

 

Как все, в весне найду себе отраду,

Приму ее как редкую награду —

Апрель, как купина, неопалим.

 

                       * * *

 

Когда весною — в Божьи именины** —

Себе о совершенстве мира лгу,

Я вижу разнотравье на лугу

И слышу клокотание стремнины.

 

И нет, пожалуй, никакой причины

Вот так остановиться на бегу

На глинистом пустынном берегу

И сбросить тяжесть будничной рутины.

 

Все ложь. Все в этом чуждом мире ложь,

И совершенства нет в нем ни на грош.

Особенно весной — одни страданья.

 

То солнце, то в природе кавардак.

Весна — творенье Божье натощак,

Он сотворил ее нам в назиданье.

 

                       * * *

 

Молитве птичьей вняли небеса***,

И солнца луч сверкнул из поднебесья,

И если бы была, то сбросил спесь я,

Затмила б вмиг ее весны краса.

 

И туч стремительная полоса

Открыла солнцу наше мелколесье,

Умчавшись вдаль за радостною вестью —

За реки, горы, долы и леса.

 

И пусть весна пока еще в начале,

Повсюду птичьи песни зазвучали,

И радуга раскинула свой мост.

 

Грачи расселись, как на нотном стане,

На проводах — все в бархатной сутане —

Галдят, воркуют, распушили хвост...

 

                       * * *

 

Лазурь всегда прозрачного апреля*

К исходу лета брызнула в окно,

И стало небо с морем заодно,

И зазвенели трели менестреля,—

 

Вдруг выпала весенняя неделя,

Когда душе то грустно, то смешно,

И кажется, что не грешить — грешно,

И мелешь чушь, как праздный пустомеля.

 

А утром вмиг небесная лазурь

Смывает напрочь всю ночную хмурь,

И звезды тихо гаснут на планете.

 

Пройдет неделя — журавлиный клин

Напомнит, что грядет осенний сплин,—

И где сказать о том, как не в сонете.

 

                   МОИСЕЙ

 

Словами между букв, пером не по бумаге** —

Ногами на песке печатал старец след.

Подует ветерок — следов в помине нет,

Корявый саксаул, мечтающий о влаге,

 

Быть может, век спустя припомнит о бедняге,

Упорно шедшем вдаль, и груз минувших лет

Клонил его к земле, за ним тянулись вслед,

Устав от маеты, такие же бродяги.

 

Несли Ковчег, а в нем Заветные скрижали,

На них Бог начертал Гимн скорби и печали

И путь им указал, и потянулись дни,

 

Года, десятки лет, безжалостное солнце,

И зуд, и мор, и глад, и сушь на дне колодца,

И голос с высоты: «Народ объедини!»

 

    КЕДРОНСКАЯ ДОЛИНА

 

В ней спят цари, пророки и левиты*,

Спят в ожиданье Страшного суда,

Здесь протрубит неведомо когда

Архангел. Сдвинув каменные плиты,

 

В Кедроне все земные алфавиты

Воспрянут, их поднимет не вражда —

Надежды Путеводная звезда,

Одна для всех: для черни и элиты.

 

Мой Бог, достойно ль длить страданье,

Неведенье слепого ожиданья?

А может, ты вселяешь в них надежду?

 

Мой Бог, я думаю, дурная склонность

К садизму — эта неопределенность.

И все ж надеюсь, Ты простишь невежду.

 

                       * * *

 

Огромные и белые, как север**,

Летят куда-то к югу облака.

Они себе летят, а я пока

Надену теплый, чистой шерсти, джемпер,—

 

Насквозь, до дрожи продувает ветер,

И это, я скажу вам, на века.

Но что за чудо — встретить земляка

И скоротать с ним этот дивный вечер.

 

Рассеялись по свету земляки,

И сердце замирает от тоски

При виде облаков на синем небе,

 

Несущихся неведомо куда...

И почему-то в этот миг всегда

Я вспоминаю о пахучем черном хлебе.

 

                       * * *

 

Осенних скверов чуть желтеет сон***,

Верней, не сон — осенние тревоги,

И лишь за поворотом скрипнут дроги,

Я слышу, как осенний карильон

 

Звучит с моей душою в унисон,

Как будто все осенние дороги

Уходят в вечность — мимо синагоги,

И дождь поет, как встарь, «Вечерний звон»*.

 

От сна успокоения не жди,

Пока поют осенние дожди,

Пока шуршит листвою под ногами,

 

Тропинками петляя, старый сквер —

Запущен, и убог, и сир, и сер,

Забытый сыстари и на века богами.

 

               ПИЛИГРИМ

 

Как многолик тот страстный пилигрим**,

Бредущий в никуда из ниоткуда,

Сверяясь с мерной поступью верблюда,—

Порою весел, как еврей в Пурим,

 

Порою мудр, как старец Питирим,

Его не брали язва и простуда,

И было это проявленьем чуда,

Которого не знал Великий Рим,

 

Ни дальние провинции у моря.

А пилигрим, с усталостью не споря,

Брел дальнею дорогой в никуда,

 

И кромка леса густо зеленела,

И небо завороженно синело,

И птица вылетала из гнезда.

 

   ПРЕДЧУВСТВИЕ ВЕСНЫ

 

Когда волна сломает рыхлый лед***

И дети сбросят зимние ушанки,

И по чуланам разбегутся санки,

И двор ворота настежь распахнет,

 

Все выбегут гурьбой за поворот,

Заслышав скрип невидимой шарманки,—

Рвет душу кто-то там на полустанке.—

Зачем и кто? Да шут их разберет...

 

И каждый вдруг почувствует: весна,—

Проснется от мучительного сна,

И сквозь разрывы туч прорвется солнце,

 

И воздух по-весеннему упруг,

И кошки замяукают вокруг,

И треснет лед на луже у колодца...

 

                 РАССВЕТ

 

Ложится свет белесый на ступени*,

Дрожа и тая в утренних лучах,—

Так пламя в догорающих свечах

Рисует крутизну твоих коленей.

 

Какая ночь прошла, какая ночь!

В ней было все — и горечь, и услада,

Вершиною — последняя преграда,

Которую стремились превозмочь,

 

Без устали растягивая время...

Под утро ты забылась легким сном.

Уже сереет небо за окном,

 

И я понять пытаюсь: мелкотемье,

Сюжет избит и стар, как божий свет...

Но есть в нем пробужденье и рассвет!

 

                       * * *

 

Старинным слогом, давним языком**

Здесь шепчутся березы меж собою,

Тягучей заунывною мольбою

О чем-то ветер силится тайком

 

Поведать притаившимся тишком

Седым плакучим ивам над рекою,—

Им в этом мире тоже нет покою,

О ком они грустят? О ком, о ком...

 

И я грущу. О ком — и сам не знаю,

К чему мне в грусти вспоминать Данаю,

Осыпанную золотым дождем***?

 

Грущу и все шепчу старинным слогом

На языке бессвязном и убогом,

О том, что все вокруг чего-то ждем...

 

                       * * *

 

Разбега мало для добра и зла* —

Частенько или «пере-», или «недо-»,

А в нужном месте не оставим следа

И после каемся: «Земля кругла,

 

И злые или добрые дела

Спроворит ненароком непоседа,

Иль кто-то обнаружит в книгах деда,—

Зависит от прохлады и тепла,

 

Разлитых как попало по планете...».

Я говорю не о зиме и лете,

Но лишь о состоянии души,—

 

Душевный климат управляет нами

И силой нашей связи с небесами.

Так успокойся и не мельтеши!

 

                       * * *

 

Украдкой время к вечности течет**,

И на пути не знает остановки;

К какой ни прибегал бы ты уловке,—

У метронома свой коварный счет,

 

И счетовод давно ведет учет —

Кому достанет знаний и сноровки,

Чтоб избежать последней рокировки,

Пока вздремнул небесный звездочет.

 

А время убыстряет свой полет,

Бьет зверя на бегу и птицу влет,

Я слышу за спиной его дыханье,

 

И не сорвать тугую пелену,

Я навсегда у вечности в плену,

Бессрочно райских роз благоуханье.

 

                       * * *

 

Усталых волн все глуше голоса***,

Смиряется неистовство былое,

Лишь тучи рвутся вдаль над головою,

Надутые — трепещут паруса.

 

Вдруг Млечная проступит полоса

В разрывах облаков, и сам собою

Дым сигаретный струйкой голубою

Взлетит к созвездию Большого Пса.

 

А пес земной простуженно и тяжко

Залает, услыхав, как булькнет фляжка,

Став суше на спасительный глоток.

 

Глухие волны бьют по парапету.

Превозмогая монотонность эту,

Стремлюсь душой на запад, на восток...

 

                       * * *

 

Ты вопль тоски, застывший глыбой льда*,

Ты — слезы, превратившиеся в память

О тех, ушедших в ветреную замять —

Бесследно, беспробудно, навсегда.

 

В краях тех — горных пиков череда,

Там нет намека на живую пажить,

Лишь глыбы льда и вековая наледь,

Суровые, как вечность, холода.

 

Ледник тоски не в силах растопить,

Твержу, как Гамлет: «Быть или не быть?» —

И в поисках правдивого ответа

 

Перебираю молча четки лет

И взвешиваю строго «да» и «нет»

Веками сотворенного сюжета.

 

                       * * *

 

Сулит зимой и летом календарь**

Твоих желаний неопределенность:

В суровом «нет» — к наигранности склонность,

А в «да» — такие смыслы, что словарь

 

И тот их не содержит... Я, кустарь,

В делах любви познавший окрыленность,

Все ж чувствую одну лишь утомленность,

Как невод продырявивший рыбарь.

 

Нет, не дружны мы с летом и зимою,

Одно лишь межсезонье — в самый раз,

Свободны мы осеннею порою.

 

А если дождь все льет и льет подчас,

Способствуя минорному настрою,

Конечно,— это время для проказ.

 

                       * * *

 

Я шел опять в твои замкнуться стены*,

Мой старый дом, мой милый старый дом.

Здесь нераздельны прежде и потом,

Почти неразличимы перемены,

 

Лишь закоулки памяти бесценны,

Мы здесь живем — с женою и котом,

Нам чужды суматоха и содом,

Не суетливы мы, но постепенны.

 

Мы здесь живем среди любимых книг,—

Пока мы с ними, дорог каждый миг

В твоих стенáх, мой дом, моя квартира.

 

Я видел, сколь обширен белый свет,

Но каждый раз обратный брал билет —

Домой, в свой дом, исколесив полмира.