Семён Абрамович

Сюита отстранения

* * *

 

Ребенок знает о небытии.

Здесь все ему неясно и тревожно.

Резвится он, но помнит непреложно

Пространства отречéнные свои.

 

И взрослым, горяча себя вином,

Томясь сладчайшим душной плоти смрадом,

Лелеет, как единую отраду,

Надежду оказаться чьим-то сном.

 


БРОШЕННЫЙ ЩЕНОК

 

Эту ночь уже не обманешь

Отголоском бледной зари.

Вон – в холодном, сыром тумане

Загораются фонари.

 

Я смешон. На коротких лапах.

Ворох морды. Колюч, небрит.

И свалявшейся шерсти запах

Так безвыходно тяготит.

 

А когда-то меня целовали

В эту морду, в сплетенье лап.

И горячей водой смывали

Прегрешений щенячьих скраб.

 

Счастье было так несомненно,

Не кончаться б ему никак…

Да куда ж исчезло мгновенно?

Что я все же сделал не так?

 

Но случись нежданное чудо,

Позови обратно меня, –

Никогда я с тобой не буду.

Никогда. Ни дня, ни полдня.

 

* * *

 

Слово, молвленное тихо,

Стало спусковым крючком.

И в горах возникло лихо,

Исполинский снежный ком.

 

И в уже другой вселенной

Ты стремглав помчался прочь,

Опрокинув кубок пенный

В наступающую ночь.

 

А вдали, за перевалом,

Как оставленный кутеж,

Желтой змейкой извивалась

Умирающая ложь.

 


ЗОЛОТОЙ СИМУЛЯКР

 

Словно ком пластилина в невидимых пальцах сминая,

Осень лепит свои симулякры из палой листвы,

А замшелый божок улыбается томно, не зная,

Что идут холода и становитесь чуждыми Вы.

 

Ну, да что говорить, уж говорено столько про это.

А внизу вороными конями запряжен фиакр.

Остается изгладить из памяти щедрого лета

Золотой симулякр.

 

* * *

 

Я провел на плоту в океане бессчётно ночей и дней,

Прохладу ловя губой посерéдь зеленеющей бездны,

Так вот óпрометью мчал из африканского пекла Эней,

Не ожидая, что пособи?т смуглый италик воскреснуть.

 

Готовый к смерти в плену блистающих вод,

Вдали обýгленной, преданной им, Дидоны…

И механически велся зеленым барханам счет

На миллионы…

 

* * *

 

Сколько же пройдено, Господи, градов и весей – без счета,

И на избитых ногах ты уже не считаешь засохшие раны.

Но исчерпалась дорога по тверди, и нет поворота,

А пред тобой маслянисто колеблется мрачная гладь океана.

 

И естество колыхания светом пронизанной ночи

Под ослепляющей тьмой мириадов очей поднебесных

Ты постигаешь. И каждый твой шаг тяжелей и короче.

И расправляет беспомощно крылья надежда воскреснуть.

 


ГЕНИСАРЕТСКОЕ ОЗЕРО

 

Генисаретское озеро отблеск вечерней зари

Молча лелеет, как будто в ладони, мельчайшею рябью…

А в глубине синевы возникает – вон там, посмотри! –

Утлый, мерцающий голубизною, тот самый корабль.

 

Зовы разверстыя бездны под хлябью ему нипочем,

Молний небесных ветвистыя стрелы ему не угроза.

…А в отдаленьи трепещут густые прибрежные лозы

И завивается туча, как локон над смуглым плечом.

 


ХМЕЛЬНАЯ МУЗА

 

Из офиса, где снуль клюет планктон,

Из латанной хрущевки, где родные

Снуют, лежат и смотрят, как живые,

Взят головокружительный разгон

 

Как бы на горнолыжный – вж-ж-жик! – трамплин,

Обрыв над Неизвестностью. И дрожи

Восторга и смятенья не стреножить –

Так свой самáдхи не уймет йогин.

 

Как дурака из сказки для ребят,

В награду за дерзание каприза,

Тебя оденут царственною ризой

Среди плывущих радужных громад.

 


Бабочка Бредбери

 

В этом городе N,средь брусчатки старинной зыбей,

Где минувшее ткется и тает, как ткань Пенелопы,

 

Безоглядно взрывается алчущий сонм голубей

От случайного крика иль глупого детского топа.

 

И оркестра еврейского скрытым рыданьем пьяна,

Дефилирует публика весело в самозабвенье.

 

Между тем оборвется, крутясь и взвиваясь, струна,

Побросают смычки музыканты, настанет смятенье.

 

И в синайской пустыне, почти заметённый песком,

Вдруг проступит языческий жертвенник глыбою бурой…

 

А под жестким, сминающим хрупкие крылья, сачком

Вострепещет Психея, пылая огнем и пурпуром.

К списку номеров журнала «СОТЫ» | К содержанию номера