Дина Меерсон

Альтернативная скорбь

Итак, писатель, лауреат премии Израиля Давид Гроссман на альтернативной палестино-израильской церемонии памяти павших – солдат, граждан, жертв конфликта с обеих сторон –  произнес речь. Это была красивая, хорошо написанная речь. Ничего удивительного, автор – большой литературный талант. Пафос его речи сводился к тому, что, обнимая убийц своего сына, он чувствует, что те перестают быть убийцами.

Каждый человек вправе скорбеть так, как ему это угодно. И кто я такая, чтобы указывать другомуу человеку, как ему следует переносить боль. Давид Гроссман, потерявший сына на Второй Ливанской войне, хочет поминать его не иначе, как рядом с семьями палестинских арабов, чьи сыновья взорвали себя как шахиды или были застрелены при совершении террористических актов против евреев … что ж, порой для уменьшения нестерпимых болей пациент принимает самые невероятные позы. Я как врач это знаю.

Я никому не могу запретить обнять убийц его сына, расцеловать насильников его дочери, обмыть ноги посадившим на иглу его детей-подростков, благословить его тюремщиков-садистов. Дело не новое, широко известное в психологии как стокгольмский синдром. Вот вам выдержка из Википедии: «Стокго?льмский синдро?м (англ. Stockholm Syndrome) – термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и (или) применения или угрозы применения насилия». Судя по всему, этот синдром в той или иной разновидности встречается не только у бывших заложников, но и, как в случае с Гроссманом, у тех, кто пережил травму утраты своих близких – в данном случае, павших в ходе военного конфликта.

Я могу понять осиротевших родителей. Я могу от всей души посочувствовать их непреходящему горю. И только одного я не могу понять и допустить: чтобы их страдания насильно изменяли картину мира. Ключевое слово тут – насильно. Я не чувствую никакой потребности оплакивать погибших в войнах Израиля, находясь рядом с представителями врага. Причем речь идет отнюдь не о тех представителях, которые осознали свою неправоту и сожалеют о том, что их соплеменники развязали войну. Отнюдь! Альтернативная церемония скорби проводится с теми, кто видит в нас врагов и убийц. И что это, простите, за скорбь такая, которая больше похожа на ненависть?

Не понимаю. Хоть убейте (прошу прощения за невольный каламбур) – не понимаю я такой «скорби».

Прекраснодушный писатель Гроссман в своей речи проникновенно убеждает нас в том, что боль потерь сближает противоборствующие стороны. И что отныне они не хотят уже воевать. Ах, я бы рада ему поверить! Да только не могу я забыть, как семья каждого – каждого! – шахида выражает большую человеческую радость по поводу самоубийства своего сына, брата, мужа. И тем больше эта радость, чем больше евреев их замечательный самоубийца прихватил с собой по дороге к сонму девственниц. Где тут скорбь по погибшему? Тот, кто больше не хочет убивать, не раздает конфеты и не устраивает салюты, празднуя убийство с самоубийством. Что-то тут не сходится.

А вот еще блистательный пассаж из все той же речи: «Когда израильские снайперы убивают десятки палестинских демонстрантов, большинство из них – мирные жители, Израиль становится менее “домом”».

Ну, знаете ли, дорогой большой писатель, человек огромной души и, безусловно, доброго сердца, это уже переходит всякие границы, потому что слишком сильно смахивает на элементарное передергивание. Мирные палестинские жители, массово убиенные злобными израильскими снайперами, – это не те ли молодчики, пытавшиеся массово нарушить границу государства? Те самые, которые не стеснялись впереди себя пускать семилетних детей. Те самые, которые были вооружены, минировали территорию на границе и бросали «коктейли Молотова». Мирные такие, просто пилигримы. В количествах, измеряемых двузначными числами. И то только лишь потому, что израильские снайперы мастерски останавливали атаку за атакой, отстреливая единичных главарей. Страшно подумать, что было бы, если бы прорвалась многотысячная толпа, и Израиль вынужден был бы применить танки и артиллерию. О каком количестве «невинно убиенных» тогда шла бы речь?

Гроссман трогательно пишет о том, что его малолетние внучки, возрастая под сенью своей страны – Израиля, – чувствуют его своим домом. И тут же утверждает, что Израиль обязан удовлетворить всех палестинских арабов, и всех суданских мигрантов, а заодно – до кучи – всех жителей периферии, социально слабые слои, инвалидов и приверженцев реформистского течения иудаизма.

Только тогда Израиль станет ему, Гроссману, истинным домом. Поистине, куча мала! И никто не подскажет бедному, лишенному «дома» писателю, что для решения проблем периферии надо давать людям работу – в том числе и ту, которая нынче зарезервирована для эритрейско-суданских мигрантов.

 И что решение вопроса палестинских арабов лежит в области их полного отказа от террора. Ибо не будет опасности террора – не нужны станут КПП и унизительные проверки, не надо будет закрывать территории, чтобы евреи могли праздновать, не опасаясь быть зарезанными, и даже деньги на народное хозяйство в арабском секторе появятся как из под земли.

Впрочем, почему – как? Именно оттуда они и появятся, если арабы Газы прекратят вкладывать средства в создание диверсионных тоннелей.

Не видит, ничего этого не видит лауреат Премии Израиля, хороший писатель, скорбящий отец Давид Гроссман. Он увлечен своей прекрасной идеей. Той самой, которая уже привела однажды к соглашениям Осло. Которая вызвала к жизни «итнаткут» и его следствие – все обстрелы на Юге, все эти Скалы со Свинцами. Гроссман не хочет видеть, что гибель его сына на Второй Ливанской стала следствием нашего позорного бегства из Ливана на предыдущем витке противостояния.

Гроссман готов признать достижения Израиля в области технологий, медицины и экономики, но он не в состоянии увидеть, что Израиль достигает всего не благодаря, а вопреки. Только сильный Израиль способен продвигаться вперед, и чем сильнее страна, чем она увереннее в векторе своего движения, тем скорее наши арабские соседи (а других нам Бог не дал) смогут заняться собственным строительством вместо войны. Такое вот воспитательное значение имеет Сильный Израиль, и сила его отнюдь не в лобызании с убийцами его детей. Наши соседи с их истинно восточной ментальностью подобные лобызания за силу не считают, вот ведь в чем парадокс.

Но допустим, Гроссман уверен в своей правоте. Может же человек добросовестно заблуждаться. Тем более, человек, переживший тяжелейшую психологическую травму. Итак, признаем за Гроссманом право на его убеждения. Однако почему он не хочет свои идеи реализовать по другую сторону границы? Если все дело заключается в великом желании обнять араба, чей сын погиб в войне с евреями, то что мешает господину Гроссману отправиться в Рамаллу и скорбеть там по полной программе? Заодно, чтоб не скучно было, пусть прихватит с собой товарищей по объединенному скорбению. Кто сказал, что доказывать принципы надо только и исключительно на нашей территории? Поезжайте в Дженин, отправляйтесь в Шхем, обнимитесь в Калькилии, на худой конец! Что ж вы всех в Тель-Авив-то тащите? Однако, это мы перегнули палку. Не едет Гроссман в Рамаллу, поскольку там единение с врагами его сына чревато убийством самого мироносителя. Того и гляди, линчевать могут, не вдаваясь в убеждения и призывы известного мигрантолюба и арабофила.

А потому Гроссман и иже с ним считают своим долгом законодательно, через БАГАЦ раскрывать объятия скорби исключительно на безопасной израильской территории. При этом считаться с чувствами большинства народа, с чувствами тех, кто не желает видеть у себя ненавидимых врагов, источник вечной боли, виновников гибели наших сыновей, – с этими чувствами скорбящий отец Гроссман считаться не желает. Очевидно, его скорбь более скорбная. Он же – элита, большой писатель, лауреат. А остальное население Израиля не доросло, его чувства никаким гроссманам неинтересны.

И вот в таком случае я поворачиваюсь спиной к этому отдельно взятому отцу, оплакивающему потерю сына. Потому что боль от потери всех, кто пал в войнах и терактах, пережитых Израилем, стучит в моем сердце. И я разделяю эту боль со своим народом – а не с его врагами.

 

К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера