Дмитрий Шапиро

Фрагмент романа «Ты ехай, Лёха»

4. Проколотая шина

«Правая задняя шина, блин! Как у мистера-Твистера. Угораздило же меня прижаться к тротуару — не подлезешь с домкратом!» — Леон подложил под колено толстый журнал и пытался как-то просунуть железку в узкую щель между накренившейся машиной и высоким бордюром.

— Если отклонить машину совсем немного, только выровнять, то домкрат, пожалуй, пролезет. С Божьей помощью, — прозвучал над ним голос с сильным американским акцентом.

Леон с досадой выпрямился. С божьей, чьей ещё! Не с твоей же, ортодокс хренов. Трясёшь пейсами над своей книжечкой — вот и тряси себе дальше, а в мирские наши дела не лезь!

Но ортодокс словно не заметил его неприязненного взгляда. Сунул книжицу в карман своего нелепого сюртука и, упершись плечом в выступ кузова, без видимого усилия качнул «Рено» вверх-влево. Леон ловко протолкнул домкрат в расширившийся проём.

— Спасибо большое, ребе! — пробормотал он.

Тот снова уткнулся в свою книжку. Но остался возле автомобиля.

Затягивая гайки и укладывая инструменты, Леон напряжённо думал, что его смущает в этом нежданном помощнике. Вроде обычный религиозник-ортодокс, их столько развелось в этой части Ашдода, что и не замечаешь — примелькались. Акцент? Тоже не фокус, среди них бывают и американцы, могут встретиться и очень сильные: вон как легко справился с машиной! Но, что точно — не араб, этих он научился чувствовать за километр, пока торчал на сборах в погранвойсках. Неправильный какой-то ортодокс, не хотелось бы оставлять такого без присмотра!

— Может, вас подвезти, ребе?

— Ага, — обрадовался пейсатый. — Вы очень бы меня выручили.

И он ловко нырнул в машину.

Выруливая на шоссе, Леон украдкой покосился на пассажира. Тот сидел неподвижно, держа молитвенник на коленях. Оп-па! — вот оно что: книжку открывали в одном и том же месте, близко к середине, остальные странички нетронуты. Значит, только делает вид, что читает. И сел в машину, даже не спросив, куда едем…

— Я выйду на перекрестке Гинатон, — сказал ортодокс, словно услышав мысли Леона. — Там и расстанемся. Вы повернете налево, к себе, в Лод, а я поймаю попутку на Иерусалим.

«Ну, нет! — подумал Леон. — Сначала разберёмся, кто ты есть и кем притворяешься, а уж там решим, поднимешься ли ты в Иерусалим!»

 

Вариантов было несколько: попутчик мог оказаться террористом или просто уголовником, или бог знает кем. Значит, вместо Гинатона, высадим парня в полицейском участке. Обездвижить его легко: резкое торможение и встречный удар тыльной стороной кулака в переносицу, когда инерция бросит его голову вперёд. Ну, и фактор неожиданности штука полезная.

— Вы, наверное, недавно водите машину, — участливо сказал ортодокс, ласково сжав пальцами плечо Леона. — Расслабьтесь, вы слишком напряжены. Или чем-то озабочены?

— Просто гадаю, откуда вы знаете, где я поворачиваю на Лод. И случайно ли нам по дороге.

— В этом мире нет ничего случайного, — назидательно произнёс попутчик. — Все по воле Его, в том числе и наша встреча на дороге.

— И моя проколотая шина? — Леон незаметно увеличил скорость, приняв вправо, выгадывая момент, когда за ними не будет машины, которая могла бы уткнуться в его «Рено» при внезапном торможении.

Ортодокс повернулся вдруг к нему всем телом и добродушно улыбнулся.

— Шину проколол я, с Его помощью, конечно. Очень надо было оказаться вашим пассажиром, Леон. Нужна помощь. Мне и одному мальчику. Считайте, что это «мицва» — богоугодное дело. Мальчику всего десять лет, на его глазах убили родителей, да и в самого стреляли. В сердце.

Он все ещё улыбался. Американский акцент куда-то пропал, но его иврит выдавал иностранца.

Леон хмыкнул:

— Знаете, я просто инженер и не занимаюсь богоугодными делами. Не до них, на жизнь надо зарабатывать. А о мальчике заботятся психологи, разве не так?

Он вдруг успокоился. Обычная израильская паранойя, видеть террориста в каждом чудаке. Хорошо хоть не рубанул беднягу по переносице, как задумал. Он перевёл дыхание и попытался расслабить правую кисть. Но рука не слушалась, словно онемела.

— Это я вам её отключил, чтобы не геройствовали, — сообщил незнакомец всё с той же улыбкой, наблюдая за его потугами. — На шоссе резкие движения опасны. Так мы поговорим?

Леон плавно сбросил скорость и остановил машину на обочине, неловко орудуя левой рукой. Внезапная беспомощность напугала его и разозлила. Вот же прицепился этот непонятный тип! — с его странной осведомленностью, с его неясными целями, с этой сволочной понимающей улыбкой.

И рука тяжелая, непослушная, отвлекала и мешала сосредоточиться. Поэтому последующие его действия были глупыми: из неудобной позиции левая рука метнулась к кадыку незнакомца, с одновременным ударом лбом в переносицу. Но пассажир очень легко отодвинулся, и движения Леона из грозных стали смешными. Ортодокс не смеялся. Разве что добродушная улыбка его превратилась в удивлённую: «О-о, факью!», — вырвалось у него.

«Ага, парень, перескочил на родной язык», — злорадно подумал Леон, довольный уже тем, что хотя бы в этой мелочи переиграл незнакомца. Он даже улыбнулся, вспомнив популярный шпионский роман из юности, где говорилось, что роженица зовёт маму на родном языке. Инстинкты, брат.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил он незнакомца по-английски. На этом языке он до сих пор изъяснялся легче, чем на иврите, несмотря на пять лет пребывания в стране.

— Not so much indeed: just your life (Не слишком много: твою жизнь), — по мефистофельски ответил тот.

— Всего-то!? — широко улыбнулся Леон. — Бери, она мне самому надоела. Что дашь взамен?

— Не слишком много: твою жизнь, — невозмутимо повторил незнакомец.

— Дело за малым, — улыбка Леона стала издевательской. — За моим согласием. Скажи, у вас там, в америках, не знают, что можно заставить лошадь войти в воду, но заставить её пить... извините?! А в моём случае ты нарвался на мула, слышал об их упрямстве? — сдохнет, а пить не будет.

Он откинулся на сидении. Рука по-прежнему не слушалась, но испуг прошёл. В самом деле, как этот странный американец может его к чему-то принудить? Что возьмёшь с нищего репатрианта, одинокого как перст. Но этот кент не террорист, слава богу! А что псих, так мало ли их на Земле Обетованной.

В кабине «Рено» наступило молчание. Ортодокс также расслабился, уронив руки на колени, сдвинув свою нелепую шляпу на затылок. Казалось, он обдумывает слова Леона. Так прошло минут пять:

— Ты мало изменился, парень.

— А ты знавал меня раньше, есть с чем сравнивать? Может, у нас было общее детство в каком-нибудь вашем Техасе? Тогда надо бы выпить за встречу!

Незнакомец снова коснулся его плеча:

— Поехали, твоя рука снова в порядке. Только не дерись, ладно?

Леон не шелохнулся, даже не попытался шевельнуть кистью. С чего бы он стал подчиняться этому типу? Нет уж, дружище, поедем, когда я это решу. А я ещё не решил. Но, может, он меня с кем-то путает, с тем, кого действительно знал раньше, где-то в своих америках?

Словно прочитав его мысли, американец качнул шляпой:

— Я тебя ни с кем не путаю. Да и что здесь путать: Леонид Томин, прибыл в страну в девяносто пятом с женой... У русских трудные имена. Она здесь бросила тебя почти сразу же, ради богатого старожила. Ну, Льюска с детства была расчётливой стервой. Еврей, как средство передвижения — кажется, так говорили у вас, в Ленинграде? Ты работаешь в захудалом гараже, чинишь моторы и коробки передач. Короче, сделал не самую блестящую карьеру для бывшего ведущего инженера. Зарплата, думаю, минимальная. Все так, или я в чём-то ошибся? И ещё: я не шпион и не террорист, вы все параноики по этому поводу. Но я затеял здесь очень серьезный и очень личный бизнес, а ты идеально подходишь мне в помощники. Заодно откроешь некоторые перспективы для себя. Согласен?

— А зачем ты приплёл какого-то мальчика?

— Мальчик как раз основа моего плана. Они всего полгода, как приехали из Ленинграда, он и женщина, которую считают его мамой. Не устроены и очень растерянны. Она, во всяком случае. Поэтому для начала ты переедешь в Ришон, где они сейчас живут.

Ага, так я тебе и разогнался куда-то переезжать! Словно ты уже получил моё согласие, пень американский. Твои планы, сам и переезжай. И Леон зло усмехнулся:

— Считай, что я ужё в Ришоне! Что ещё? Тебе шнурки не погладить, часом? — бросил он незнакомцу.

— Нет, спасибо, — ответил тот. — И ты ужё принял мое предложение, только пока сам этого не осознал. Но нам пора, — и он неожиданно перешёл на русский: — Ты ехай, Леха, ехай!

— Что-о?!! — Леон медленно протянул ожившую руку и сорвал с ортодокса его нелепую шляпу. — Коля Петров, это ты? Петрик! Сволочь рыжая! Я покажу тебе: «Ехай, Лёха!», что ж ты, гад, битый час разыгрываешь мне тут Мефистофеля?! Слушай, а ведь не знаю, рад я тебе или нет, ведь столько воды утекло с тех пор в Березине.

 

5. «Гений дзюдо»

Леон плавно вырулил на трассу и набрал скорость. Некоторое время ехали молча, но он был уверен, что думают об одном и том же дне из детства. В единственном кинотеатре их городка шёл тогда японский фильм «Гений дзюдо», первый, наверное, в те времена о восточных единоборствах. Не было в городе мальчика, который не посмотрел бы эту ленту многократно, не было двора, где ребятня не отрабатывала бы подсмотренные в кино приемы, вывихивая друг другу руки. Тогда-то Колька и предложил махнуть на лодке на ту сторону Березины и рубиться там вдвоём на пустынном берегу без помех. Выгребали от пристани к мосту, против течения, и Лёха сочинял стих об их дружбе, какой она будет во взрослости. А Коля обещал поставить этот стих на музыку и сыграть на гитаре. Стих получился быстро, Леха взялся за весла, выжидательно поглядывая на Петрова. Но тот нагло подложил под спину скатанную валиком Лехину рубашку и лениво тренькал что-то школьное, словно забыв про обещание.

«Ты ехай, Лёха, ехай! — я музыку потом сочиню...» — сказал с подленькой ухмылкой гад ползучий. Леха отыгрался, когда причалили, два раза подряд шлёпнув Кольку на песок киношным приёмом.

Но оказалось, что мальчики на берегу не одни, за ними наблюдал столичный красавчик, который возник в их городке неделей раньше на открытой танцплощадке. Выбрал тогда чью-то подружку, а когда обиженный кавалер с дружками подстерёг его в переулке, он очень легко, картинно, раскидал всю шайку, к восхищению подглядывающей ребятни.

Он подошёл к мальчикам дружелюбно улыбаясь, держа в руке туфли, легко ступая по золотистому песку босыми ногами.

— Парни, вы видите только внешнюю часть приёма, и таким образом далеко не продвинетесь. У японцев дзюдо — это не борьба, а образ жизни. Вот ты, Лёня, что хотел сказать этим своим броском?

— Какое там сказать! Я просто хотел повалить Кольку. А вы можете нас научить?

— Ещё как! Если хотите, начнём прямо сейчас.

Через несколько дней после этого урока на берегу элегантный тип уехал. И увёз с собой Колю. В суворовское училище, как Петров сказал друзьям на прощанье. Лёньке было немного обидно, что его не позвали, но всё быстро забылось, да и друг детства вспоминался очень редко. И появление его через столько лет, да ещё и такое странное, не обрадовало.

— Коля, как я теперь понимаю, тот тип забрал тебя в мамелюки. Как, бишь, его звали? Что-то связано с полком Игоревым.

— У тебя хорошая память. Юрием Олеговичем его зовут. В больших чинах теперь. Хороший человек, ищет меня повсюду, поговорить хочет, спросить о том и о сём. Потом убить. Вот я и маскарадничаю в чужой стране. И насчёт мамелюков ты угадал. Ну, об этом тебе лучше не знать, дольше проживешь.

 

Когда подъехали к перекрестку Гинатон, Леон вопросительно глянул на Петрова. Но тот крепко спал, надвинув на лоб свою смешную шляпу и устало уронив руки на колени. Губы его были плотно сжаты, а от крыльев носа к уголкам рта пролегли глубокие складки. Леон взял левый поворот, к своему дому.