Александр Строганов

Купание Ягнатьева. Роман. Глава 2-3

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


Глава вторая

СМЕРТЕЛЬНЫЙ ПОЦЕЛУЙ ОСЫ


Я одобряю  такой  лозунг:  
Не  бояться  трудностей,  
не  бояться смерти                                                            
Мао Цзедун

Наибольшей ценностью для человека является проживающий в нем ребенок.
Именно он умеет обратиться к Богу.
Бог и аксиома близкие слова.  
Аксиома.
Ничего сложного.
Произнесите это вслух, и собеседник ваш в девяносто девяти случаях из ста заявит вам, - прописная истина.
И будет прав.
Про себя же заметит, что никогда не задумывался над этим.
Если он склонен к анализу, ваш собеседник.  
Почему?

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Ягнатьев погружался в ванну так, точно она была наполнена ледяной водой.
Перед погружением, насколько это представлялось возможным при его невысоком росте, но малом пространстве между стенами, он лег вдоль ее края, согнув правую ногу в колене и упершись теменем в чрезвычайно сложное и болезненно острое сплетение рукояток, шлангов и кранов.
Перед погружением…

Нет, нет, хронология нарушена.
Много что должно было произойти перед тем.
Нужно было раздеться, войти в ванную.
Или войти в ванную, затем раздеться.
У каждого свое обыкновение.

ГЮСТАВ ДОРЕ

У Энди (Уорхолла) свое обыкновение, у Гюстава Доре свое обыкновение.
Иллюстрации Гюстава Доре к «Божественной комедии» удивительно напоминают монохромные фотографии расстрелов, точно оспа облепившие нашу историю. И в том, и в другом случае тела жертв вовсе не похожи на людей. Нечто иное, искусственное, не знаю, как объяснить.

Многие врачи не могут объяснить простых вещей, но сложное подчас поддается им.
Один знакомый врач говорил мне, что эмиграция, по сути - перевод из одного отделения психиатрической больницы в другое. Вследствие пожара или ремонта.    

ДЕД-ФРОНТОВИК БРЕЕТСЯ

Когда Дед-фронтовик появлялся в большой комнате, а церемония проводилось только в большой комнате, включалось солнце.
Не занималось, не проникало, не проступало сквозь марево гардин, не затевало тонкую игру с предметами и домочадцами, а именно включалось.
Обрушивалось как столица на провинциала.
Не помню, точнее никогда не мог уловить последовательности - появлялся Дед, и включалось солнце или же, наоборот, включалось солнце, и немедленно возникал Дед в ореоле седой шевелюры.
Одновременно в природе не бывает.
Ответственно заявляю как физиолог.

ОТЕЦ

Я стараюсь отгонять от себя воспоминания о своем ныне покойном отце, так как бесконечно люблю его, и воспоминания эти до сих пор причиняют мне душевную боль.
Я люблю его.
Отец очень напоминал Сальвадора Альенде. По всей видимости, это было дурным знаком.

ЕДИНОРОГ

В девятом классе Алеша Ягнатьев заболел пневмонией. У него был жар, и сухонькая ворчливая соседка, бывшая медсестра Берта Наумовна, судя по внешнему виду происходившая от летучих мышей, приходила делать уколы. Боли, подобной той, что испытывал Алексей Ильич во время оных процедур, он не испытал ни разу на протяжении всей последующей жизни. Инъекции на какое-то время извлекали будущего демиурга из гулкой громоздкой топки с тем, чтобы он, как следует, запомнил ободряющую улыбку своей спасительницы, но вскоре вновь погружали его в перечную слепоту, наполненную клочьями фраз и дрожью. Так продолжалось неделю или около того, и неделя эта казалась бесконечностью.
Облегчение наступило внезапно, точно разверзлись тяжелые двери, и свет обрушился на узника, пожизненно приговоренного к ночи. Некто приложил к Алешиному лбу холодную руку. Юноша, превозмогая тяжесть в веках, открыл глаза и увидел перед собой… Сальвадора Альенде. Убиенный был в белом халате и той самой знаменитой перламутровой каске из Ла Монедо.
Мальчик попытался приподняться на локтях, но силы тут же оставили его, - Товарищ президент, зачем вы здесь?
- Пришел исполнить свой долг. Ты же знаешь, что я детский врач. Вот, решил вернуться к профессии. Как видишь, политик из меня не получился. Не будем о грустном, я пришел помочь тебе.
- Спасибо, товарищ президент.
- Не называй меня президентом.
- Как же мне обращаться к вам?
- Доктор. Доктор Альенде.
- Спасибо доктор.
- Я принес тебе молока.
- Зачем?
- Мне хочется, чтобы ты вспоминал не только Берту Наумовну, но и меня.
- Но я не люблю молоко.
- Ты не любишь молоко?
- Нет, к сожалению.
- Как давно?
- Уже лет десять.
- Выходит ты уже совсем взрослый, - президенту сделалось грустно, - Да, время так скоротечно. Наверное, ты хотел бы видеть совсем не меня?
- Что вы? Я так часто думал о вас. Мы все думали о вас. И я думал о вас. Не было дня, чтобы я не думал о вас.
- Вот, вот, «думал». Теперь твоя голова занята совсем другим.
- Нет, товарищ доктор.
- Не спорь, мне лучше знать. Ну что же, будь по-твоему.
Альенде повернулся к невидимой двери и крикнул, - Любушка.
И немедленно, точно из тумана, подле него выросла фигура неземной красоты синеволосой нагой индианки верхом на единороге. От робости и восторга у Алеши перехватило дыхание.
Президент рассмеялся, - Ну, ну, не робей. Нас никто не видит.
- Но почему Любушка? Разве это чилийское имя?  
- Самое, что ни на есть, чилийское. Любушка-голубушка. Самое распространенное в Чили имя.
- Это единорог?
- Единорог. Конь революции. А тебе хочется, чтобы это был деревянный осел, - смеется.  
- Она тоже революционер?
- Да.
- И она останется со мной?
- Конечно.
- А как же вы, товарищ Альенде?
- А я умер. Меня убили. Разве ты не знаешь?
- Знаю. Это ужасно.
- Не переживай. Теперь мне легко и покойно.
С этими словами президент подал руку Любушке, помогая спуститься с единорога, сам ловко вскочил на диковинного зверя и исчез. Любушка тотчас легла рядом с Ягнатьевым, крепко обняла его и уснула. Некоторое время Алеша, не решаясь пошевелиться, размышлял о единорогах, но вскоре его тело стало затекать, и он попытался повернуться. Любушка во сне укусила его за ухо. Алексей Ильич хотел что-то сказать, но сам провалился в сон. Он проспал трое суток. Ему снились летучие мыши.

ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ЖЕНЩИН

Представим, что я разложил перед вами несколько женских фотографий.
Как будто у меня были все эти фотографии и вот, теперь я разложил их перед вами.
Это - уже знакомая вам Любушка. На фотографии она пьет томатный сок и смеется. Капелька сока упала на белую блузку, можно подумать, что это - капелька крови. Исходя из того, что Любушка, как вы знаете, революционерка, было бы странно представить ее без этой капельки. Не знаю, как сложилась ее судьба. Кто-то говорил, что она стала воровкой и попала в тюрьму, но мне не верится, что человек, сумевший оседлать единорога способен таким образом завершить свой путь.
А это - Зинка. Моя однокурсница. Она страдает нимфоманией и аллергией одновременно. Обожает мужчин и ненавидит домашних насекомых. Ее страстью и по сей день, являются путешествия в горы. В походах она всегда оказывалась единственной представительницей прекрасного пола, что возводило ее на время в ранг королевы, чем она и пользовалась, превращая суровых скалолазов в безвольных пажей. По давним предсказаниям запойной цыганки Милы, сгоревшей от любви к канатоходцу, Зинка должна умереть довольно рано и нелепо, задохнувшись от нафталина в шкафу. Однако Милы нет вот уже года два, а Зинка по-прежнему оглашает своими стенаниями Алтай и Тибет. На фотографии Зинка в венке из полевых цветов печально улыбается, прислонившись к камню с надписью «Пожалел волк».        
Вот Мила. Изображает Кармен. В руках настоящие кастаньеты. Хороша!
Наш общий друг Роман присутствовал при ее смерти. Последняя ее фраза звучала так, - Теперь, Ромочка, и умереть не страшно. Он подарил мне колокольчик.
С этими словами она выпила рюмку водки, улеглась на диван, и буквально через минуту покрылась голубым пламенем. На обуглившемся уже  лице ее по-прежнему сияла ослепительная улыбка.
Роман говорит, что она не умерла. Он утверждает, что цыгане вообще не умирают, а переходят в другое измерение. Давным-давно он закончил московский Физтех и теперь работает экспедитором на овощной базе.
Это - портрет Валентины Терешковой, первой женщины-космонавта.
А это вырезка из детской книжки с изображением лисы по имени Патрикеевна. В китайской мифологии лиса, как правило, женщина-оборотень. Источает коварство и зло. Наша Патрикеевна миловидна и доброжелательна. Уверен, что она долго не могла простить себе минутную слабость, повлекшую смерть вольнолюбивого Колобка.  

Всякая история любви ложно истолкована, ибо финал ее всегда затмевает истинное положение вещей.      
Любовь к родителям однозначна.
Мы с отцом похожи.
Впрочем, я уже говорил об этом.
Любовь к родителям не требует объяснений
В детстве мы жили вместе, Дед, бабушка, мама и отец.
Прекрасные люди.
Я люблю их.
Да.
И они любят меня, надеюсь.
Каждый из них достоин отдельной повести или романа.
Бабушка - абсолют доброты и нежности.
Мама - акварель, утонченность, восторженность, вкус…
Но Дед…
Как бы точнее сформулировать мысль?
Дед был самой сочной, самой объемной фигурой моего детства.
Дед царствовал, именно царствовал, даже если окружающие не хотели этого признавать.
Я люблю его.

БОРЩ

Тем временем в Бокове варят борщ.
В огромных матовых кастрюлях помешивают рубиновую жижу.
Пахнет укропом и чесноком.      
Лилия-Лилит помешивает борщ.
Клавдия помешивает борщ.  
Любушка-голубушка помешивает борщ.
Липочка помешивает борщ.  
Берта Наумовна помешивает борщ.  
Зинка помешивает борщ.
Валентина, дай ей Бог здоровья, помешивает борщ.  
Вапрвара Васильевна, Царствие ей Небесное, помешивает борщ.
Мила вся горит, но помешивает борщ.
Патрикеевна помешивает борщ.
Оленька помешивает борщ.
Вика помешивает борщ.
Полина Сергеевна помешивает борщ.
Тринадцать.
Четыре раза по три и еще одна - Липочка.

Итак, мы остановились на том, что я люблю Деда-фронтовика.    
Но это особенная любовь. Рассудочная, что ли.
Любовь, со страхом прильнув обжечься о щетину.
Теперь, спустя годы, когда денечки золотые сделались воспоминанием, а из всех взрослых обитателей моего детства рядом осталась только мама, разница между той и другой любовью становится все более очевидной.    
Разница между той и другой любовью - это…
Как бы точнее сформулировать мысль?
Это как разница между собственно воспоминанием, и воспоминанием, изложенным на бумаге.

Изменившийся мир нескоро станет воспоминанием.
Изменившийся мир состоит из бесконечного количества мелочей, примет перемен.
Нельзя сказать, что при видимом росте разобщенности, люди стали проявлять меньший интерес друг к другу.
Мало того, я нахожу, что любопытство человека к человеку стало нарастать.
Другое дело, интерес приобрел несколько неожиданные формы.

ФЕНОМЕН АНАТОМИЧЕСКОГО ТЕАТРА

Возьмем в качестве примера то, что я называю феноменом анатомического театра.
Феномен заключается в следующем.  
С некоторых пор детали человеческого тела, не только фрагменты, но даже сами ткани стали предметом чрезвычайного внимания обывателей.
Актуальными сделались темы расчленения, откусывания пальцев, ушей, торговли органами, приготовления пищи из человеческого мяса, наконец, изготовления произведений искусства из того же материала.

ДОБРОЕ УТРО, МАЙОР БЕРТРАН

Доброе утро, майор Бертран.
  
Подчас складывается впечатление, что путь познания на каком то этапе был разрушен и все приходится начинать с начала.
Не берусь судить, плохо это или хорошо.
Во всяком случае, присутствует во всем этом некий первобытный азарт.
Быть может, нам дан шанс вспомнить, насколько все в человеке хрупко? Вспомнить, насколько хрупок сам человек?
Нет ничего более хрупкого, включая микроскоп и фарфорового китайца.
Стекло много прочнее.
Стекло, в отличие от человека не превращается в туман.

СТЕКЛО

Стекло - микроскопически однородное аморфное вещество, состоящее на 72% из оксида кремния, 14% оксида натрия и других оксидов. Его получают путем варки в печах и последующей разливки на поверхность расплавленного олова.
В начале нашего столетия стали внедряться стекольные печи непрерывного действия. Это такие бассейны из огнеупорного кирпича длиной до 50 метров, шириной до 11 метров и глубиной до 1,5 метра. Вдоль всей длины размещены газовые горелки. Такой бассейн вмещает 2000 тонн стекломассы и производит до 600 тонн стекломассы в сутки.
Шихта (смесь, например, из 7 компонентов - песок, доломит, мел, сода, глинозем, технические добавки и стеклообои) в виде однородного порошка засыпается в эту ванну. Горелки разогревают ее до 600-800 градусов. Порошок плавится - получается пенистый непрозрачный расплав, пронизанный пузырьками газа. Расплав движется к противоположному краю бассейна, постепенно нагреваясь до 1100 - 1200 градусов. При таких температурах заканчивается процесс силикатообразования. Постепенно начинается стеклообразование. Потом состав выравнивается. Масса становится однородной. Причем скорость стеклообразования почти в 10 раз ниже скорости силикатообразования. Но вот этот участок пройден. Температура поднялась выше 1400 градусов, наступил процесс осветления. Все газообразные включения должны улетучиться. Иначе мы получим испорченное стекло.
Затем идет стадия гомогенизации (усреднение). Температура - выше 1500 градусов. Время всех стадий зависит в основном от состава шихты. Общее время варки стекла такого качества (из 7 компонентов) - 5 - 6 дней. Стекломасса готова. Можно начать охлаждение. В конце печи (бассейна) горелок нет. Постепенно и плавно температура падает до 1100 - 1250 градусов. Теперь можно придать стекломассе любую форму. Когда масса затвердеет, получится нужное изделие.
Можно подать струю стекломассы с температурой около 1000 градусов между вращающимися валками (принцип выжимания мокрого белья). Здесь путем сжатия можно варьировать толщину стекла.
Вместо валков можно получать листовое стекло методом вертикального вытягивания через так называемую лодочку. Она «плавает» в самом конце печи в стекломассе. В лодочке проделана щель. Сквозь нее просачивается стекломасса, ее схватывают вращающиеся охлажденные валки и вытягивают вверх. Там ее подхватывают следующие валки и тянут еще выше. Таких валков может быть до 22 пар. Высота шахты, в которой они движутся, достигает 8 метров.
Чтобы стекло не было хрупким, его отжигают. Отжиг - это охлаждение от 980 градусов до 100 градусов по определенному режиму, то есть скорость движения ленты стекла строго контролируется.
Хрупкость стекла - это его возможность сопротивляться удару. При испытании на хрупкость на образец стекла сбрасывают стальной эталонный шар либо бьют его маятником. В обоих случаях прочность определяют работой, затраченной на разрушение образцов.**********

ЭКСКРЕМЕНТЫ

Не забыть об экскрементах.
Экскременты также занимают высокое место в реестре явлений, заново потрясших человечество. Совершив непостижимый оборот в своем развитии, человечество вновь увидело в экскрементах тайну, вожделение, смех и страх.

ПИЦУНДА

Ах, Пицунда!

Надобно иметь в виду, что буквально в пятистах метрах от выбранного места действия, точнее, места бездействия тем временем кипит жизнь. Кипит в прямом смысле этого слова, ибо там, в пятистах метрах несколько дней кряду стоит адская жара, и уже никто не сомневается в том, что жизненный путь и есть преисподняя.
Данное примечание, быть может, покажется вам лишним. Однако с годами я убедился в том, что лишнего в природе не существует. Я знал человека с шестью пальцами на левой ноге. Уверяю вас, втайне он гордился своей избранностью.

Вар - мороз со знаком плюс.
Можно было бы представить иную картинку. Мороз в сорок с лишним градусов, парок изо рта мгновенно становится ледяной коркой на вашем лице, подобие маски хоккейных вратарей недалекого прошлого. И это могло бы стать замечательной иллюстрацией ада. Кто может с уверенностью сказать, что преисподняя непременно пекло? Так принято думать. По-видимому, это связано с тем, что жаркие страны полны всевозможных ужасов и безобразий. Окажись Алексей Ильич в одной из этих стран, не исключено, что он немедленно стал бы жертвой работорговцев. Все же не умеем мы по-настоящему оценить счастья родиться в России.  
Родиться в России - счастье.
Еще недавно счастьем было родиться в СССР.
Ни тени иронии.
Ни тени.
Мой отец действительно был счастлив тем, что родился здесь.
Не смотря ни на что.
Не смотря ни на что.

ПЕРЕВОРОТ

Гришаня Горохов, по кличке Горох - коренастый малый с плоским конопатым лицом.
Гришаня одним из первых принес в военкомат заявление с просьбой отправить его добровольцем, защищать революцию в Чили.
Алеша Ягнатьев заявления не писал. Ему не хотелось в Чили.
Алеша Ягнатьев был впечатлительным мальчиком и достаточно живо представлял себе перестрелку и пытки на стадионе. Перестрелка и пытки на стадионе были для него единственной приметой переворота. Даже слово «переворот» ассоциировалось в его сознании с неким физическим действием, переворачиванием теста, например, при изготовлении пампушек к борщу, но перестрелку и пытки он представлял себе во всей леденящей душу предсмертной красе.    
Отец Гришани, коренастый малый с плоским конопатым лицом, узнав о заявлении, избил сына утюгом и в мелкие клочья разорвал портфель. Перед уроком физкультуры Горох показал одноклассникам свою пунцовую спину покрытую, точно чернильными галочками, следами от носика утюга.
Алеша был потрясен. Прежде он не испытывал ни малейшей симпатии к Гришане, не испытывал он ее и теперь, но теперь острое сочувствие овладело им целиком, вероятнее всего, существенно большее, нежели сочувствие Гороха к чилийской революции.
Втайне от Гришани юный Ягнатьев обратился к своим товарищам с предложением собрать деньги и купить героическому мальчику новый портфель. Все знали о трудном материальном положении многодетной семьи Гороховых и за предложение Алеши ухватились, так как мало кому хотелось отправляться в далекую Латинскую Америку, где мужчинам прикладами дробили пальцы, а женщин насиловали при помощи эльзасских овчарок, но стремление к солидарности, в силу возраста, распускалось маковым цветом.
Уже начался сбор денег, когда некто донес Гришане об инициативе Ягнатьева.
Горох почувствовал себя униженным и оскорбленным.
Он бил Алешу под дружный смех одноклассников в той самой раздевалке, где еще недавно демонстрировал собственные побои. Бил долго, до крови, после чего Алексей Ильич три дня боялся ходить в школу.
Круг побоев замкнулся.

Вот, что такое сюжет.  
В отличие от системы кровообращения, нервной и эндокринной систем, сюжет не является неотъемлемой частью человеческого организма.

ДИАЛЕКТИКА

Людей много.
Люди отличаются друг от друга, хотя некоторое сходство можно обнаружить всегда.
Людей много.  
Очень много людей.
Очень, очень много людей.
При этом конечностей приблизительно в четыре раза больше.
Учитывая тот факт, что человек рождается и умирает практически в одиночестве, вполне оправдано стремление к всевозможным анатомическим изысканиям.
Да, но как быть с каннибализмом, инцестом и педофилией, что в настоящее время также являются приоритетными направлениями человеческой мысли?
Выходит дело не только в количестве, но и в качестве.
Диалектика, черт бы ее прибрал.

БОКОВ

И вот при такой жаре в провяленных, с привкусом меди двориках люди Бокова в повидавших виды непременно темных костюмах часами стучат костяшками домино, напоминая Господу о том, что, не смотря ни на что, они все еще живы. Мало того, в теньке под столом у них припрятана бутылочка. Об исключительной доброте этих людей можно судить по льнущим к ним дворовым собакам и кошкам. Притом, что рассчитывать на лакомые кусочки зверью не приходится.

Когда бы Алешенька находился с ними, быть может, ему не было бы так больно, но, в таком случае, никогда не стал бы он демиургом. А, следовательно, и беседовать нам с вами было бы не о чем.  
А может статься, так было бы лучше?
Да, но в таком случае вы никогда не узнали бы о том, что довелось пережить Ягнатьеву в раннем детстве.

СМЕРТЕЛЬНЫЙ ПОЦЕЛУЙ ОСЫ

В раннем детстве, на даче Алексей Ильич наблюдал трагическую сцену гибели соседки Варвары Васильевны, подвергшейся нападению осы.
Варвара Васильевна была очень крупной волевой женщиной с низким голосом и кустиками черных волос вырастающих из ноздрей.
Варвара Васильевна ругалась матом, что смущало родителей Алеши. Вероятно, и сама Варвара Васильевна не была рада этому обстоятельству, но поделать с собой ничего не могла. Она могла продержаться без арго две-три минуты. Самое большое. Без Варвары Васильевны родители Ягнатьева обойтись не могли, так как, интуитивно чувствуя грядущую полноту, мальчик отказывался есть. У него попросту отсутствовал аппетит. Появление же Варвары Васильевны с солдатским ремнем в руках молниеносно восстанавливало процессы его пищеварения, и он даже с некоторой жадностью принимался уплетать за обе щеки.
Видите ли, люди послевоенного поколения считали своей святой обязанностью откормить своих деток. Быть может, дурную службу сослужила великорусская пословица «от сумы и тюрьмы не зарекайся», с непременным акцентом на тюрьме. А как кормят в тюрьме - не мне вам объяснять. Так что деток откармливали впрок.
Может быть, дело обстояло совсем не так, но Ягнатьев, спустя годы, размышляя на тему своего детства, каждый раз возвращался к этому умозаключению. Наслушавшись шепотных рассказов взрослых, он всю жизнь панически боялся тюрьмы, рассматривая ее как чрезвычайно распространенный  атрибут судьбы. Он, будто даже одушевлял ее, во всяком случае, наделял диковинными мистическими способностями засасывать человеческие жизни наподобие омута или болота.
Во время одного из громоздких визитов Варвару Васильевну укусила оса. Прямо в лоб. Она вскрикнула и выронила из рук ремень. На глазах Алеши первоначально лицо, а затем и вся голова ее стала надуваться как воздушный шарик, постепенно превращаясь в скафандр, затем в боксерскую грушу, глаз не разобрать, до тех пор, пока не лопнула со звуком открываемого шампанского, оросив кустарник малины чем-то белым.  Тело Варвары Васильевны постояло несколько секунд и рухнуло, примяв грядку с викторией. Все произошло так неожиданно и неправдоподобно, что в момент трагедии Алексей Ильич не испытал ужаса и продолжал есть. К завтраку была отварная молодая картошка и консервированная сайра.
Осознание происшествия пришло позже, когда родители помогали врачам укладывать тело Варвары Васильевны в карету Скорой помощи. Осознание представляло собой фразу маленького Алеши, - А что, Варвара Васильевна заболела?
Отец с радостью ухватился за эту интерпретацию, - Да сын.
- Значит, она завтра не придет?
Мудрая бабушка, оценив возможные перспективы голодовки, надобно отдать ей должное, нашлась, - Не придет. Но она из-за кустов будет наблюдать, как ты кушаешь, Алешенька.
С этого дня, вглядываясь в кусты, Ягнатьев нередко сталкивался с внимательным взглядом бедной женщины.

История вполне в духе времени, как мне кажется.

В ПАРИКМАХЕРСКОЙ

И в те времена случались жестокие родители.
Алеша не любил парикмахерскую. Каждый поход в парикмахерскую сопровождался отчаянной истерикой. Сопротивление было сломлено раз и навсегда после рассказа смешливого старенького парикмахера о том, как один мальчик капризами так расстроил свою мать, что она в отчаянии загнала ему в голову гвоздь по самую шляпку. Да сделала она это так умело, что мальчик как будто ничего и не почувствовал. И вот, буквально вчера старенький парикмахер стриг того мальчика, в результате чего сломал машинку. По всей видимости, машинки старенькому парикмахеру вовсе не было жаль, потому что во время рассказа он покатывался со смеха. Смеялся он так заразительно, что все посетители цирюльни смеялись вместе с ним.
Не смеялся только Ягнатьев. Он примеривал эту историю на себя.

Так, вероятно,  чувствует себя оса, угодившая в готовящийся борщ.        

НАПОЛЕОН

Часто вспоминается старинная книжка о войне 1812 года с утекающими из заснеженной России замотанными в бабье французами. Алеше было жаль их. Он всегда был склонен к состраданию. Быть может, он подсознательно рассчитывал на равноценный ответ?
Наполеон не нравился ему. Судя по портретам, император никогда не мыл голову. Его волосы казались жирными и прилипшими ко лбу.

Судя по всему уличным животным присущ азарт. Они внимательно наблюдают за игрой в домино.
Впрочем, все это происходит далеко от ванной Ягнатьева, следовательно, не имеет никакого отношения к нашей истории.
Зато самое непосредственное отношение к нашей истории имеет Арик Шуман.

АРИК ШУМАН

Утренняя сценка в инфекционном отделении.
Фекальное шествие.
Очень смешно.
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..
Точно в немом кино.
Не хватает тапера.

ТАПЕРЫ

Куда подевались все таперы? Неужели тоже все расстреляны?

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ РАССТЕРЯННОСТИ

С некоторых пор Алексей Ильич перестал удерживать в руках предметы, помните торт в лицо?  
Разнообразные соображения по этому поводу роились в его голове. Утешал он себя тем, что это не главное, случаются вещи и пострашнее. В конце концов, он не ювелир и не хирург, да и предметов не так уж много испорчено.
Отшучивался тем, что стареет, хотя в душе оставался юношей, норовящим поклониться при виде и незначительно старших по возрасту своих коллег.
На самом деле, предметы  просто перестали интересовать его.
Если прежде он брал в руки чашку с кофе, в его голове затевалась мысль о том, что вот он собирается пить или угостить того - другого бодрящим напитком. Разумеется, наряду с мыслью о кофе, в его голове присутствовали и другие, более содержательные мысли. Тем не менее, чашку с кофе из виду он не упускал. Теперь же он забывал о ней самым решительным образом.
То, что называется рассеянностью.
Когда фантазии становятся большей реальностью, нежели сама реальность.
То, что свойственно творцам: художникам, большим ученым.
Свойственно тем, кем он не был, и ни единым движением своим стать не стремился. Продиктованная Дедом юношеская его готовность к переустройству мира никогда не гостила в угодьях конкретного труда, поступков и созидания. По жизни ступал он скорее бессознательно, по инерции. Исследования, коими он как-нибудь занимался по долгу службы, были безжизненными, знания лишены воли и языка. Единственно созерцание и наблюдение возбуждали в нем на некоторое время интерес. Но приложения необычным этим занятиям своим он не находил.
Да и не искал.
Он никогда не любил искать.
Пробовал, но ничего хорошего из этого у него не получалось.
Прятать от него деньги или вещи было удовольствием. Хоть под самый нос положи, все одно, не найдет.
Этим всегда пользовалась Вера.
Вера и другие женщины.
С некоторых пор пустота стала наполнять его.
Обозначим это явление предзнаменованием растерянности.
Обозначим и запомним.

ДЕД-ФРОНТОВИК БРЕЕТСЯ

Итак, входит Дед-фронтовик.
Ореол седой шевелюры.
Кесарь.
Вафельное полотенце через плечо.
Ощущение воздушной ямы.

Помни, ты должен стать человеком, который может все переменить. Все. Помни.

НАШИ ДЕТИ

Мы часто безжалостны к своим детям.
Нетерпеливы и безжалостны.
С ловкостью иллюзионистов мы умеем пропускать мимо ушей их сокровенные мысли и не обращаем внимания на сигналы и знаки, коими они предупреждают нас о приближении беды.
Хотя дети существуют рядом, в соседних комнатах, нас раздражают звуки их жизни. Вместо того чтобы бережно спрятать эти звуки в своей памяти, укрывшись под верблюжьим одеялом их шепота, дабы не упустить ни единой жалобы, ни единой просьбы, мы охотно отпускаем их во двор к приятелям, и даже испытываем облегчение, когда, повзрослев и окончательно разуверившись в нас, они уходят навсегда.
Навсегда.

А затем мы болеем, старимся и умираем.
И нередко задаемся вопросом - почему так все устроено?
И почему так скоротечна наша жизнь?  
Почему?

С ребенком в себе мы обращаемся и того хуже. Взамен радости, вдохновения, восторженности мы подсовываем ему в пищу свои случайные слова, скуку и обиды.
Нет, мы не причиняем ему страдания, ибо детское любопытство всеядно, но мы меняем его черты.
Безнаказанно, как правило.
Впрочем, как знать?
Когда бы нам было дано увидеть его лицо, в свои сорок или пятьдесят, кто знает, смогли бы мы после этого заглядываться на девушек в апреле?
Или в июле?
Время года не имеет значения.
Хотя мне как-то ближе октябрь.  

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Перед погружением Алеша Ягнатьев…

Мы боимся ребенка в себе.
Вот что.
Знаем, что он чист, непорочен, чаяниями и мыслями своими светел, и боимся его.

ДЕД-ФРОНТОВИК БРЕЕТСЯ

На шершавом круге стола размещаются тяжелые фигуры - судок с паром, оловянная мыльница со щемящим розовым кусочком в зубах, бледный на фоне гранатовой рукоятки помазок, одутловатое слезящееся зеркало, пульверизатор с холодной, как собачий нос грушей и мутной лиловой жидкостью внутри.

Ты не должен забывать, где и с кем ты живешь. Это - твои радость и гордость.  

Бритва возникает не сразу.
Перед появлением бритвы устанавливалась пышная пауза, во время которой Дед тщательнейшим образом изучает зрителя. Зритель - я, так как всегда сплю в большой комнате, на просторной двуспальной кровати со стальными шариками в изголовье.
Никоим образом Дед не выказывает своего неудовольствия, притом, что запутавшееся в простынях и просоночном клекоте рыхлое существо могло бы явиться очевидным поводом для расстройства. Кавалер опасной бритвы прекрасно знает, что уже через пару минут в зале не останется и духу блеклой лени.

ЭНДИ УОРХОЛЛ

Почему Пицунда, - спросите вы?
В 1967 году мы с отцом отдыхали в Пицунде. Именно там я впервые увидел голых девочек. Почему родители выпускали этих маленьких девочек голышом на пляж, и по сей день ума не приложу. Я еще ничего не знал об особенностях их анатомии, и мне подумалось, что этим несчастным детям сделали операцию. Спросить, что явилось причиной такого жуткого вмешательства, я не решился, однако боль за этих несчастных пупсиков осталась надолго. Но речь не об этом.
В открытом кафе, где мы с отцом ждали обеда или ужина, теперь не вспомню, к нам подошел высокий серьезный человек в светлом клетчатом пиджаке и преподнес мне стаканчик мороженого. Лицо его, точно, избавившись от облака, занялось улыбкой, но уже мгновением позже, сделалось еще более строгим, чем прежде, и он покинул нас, не дожидаясь моей благодарности.
- Ты узнал его, - спросил у меня отец?
Действительно мне показалось, что я знал этого человека прежде. Шарада была разгадана довольно быстро, но отец опередил меня, - Это Николай Черкасов, великий актер. Помнишь «Весну»?
«Весны» я не помнил, Черкасова не знал, а в голове крутилось совсем другое имя, - Разве это не Энди Уорхолл?
- А кто это, Энди Уорхолл? - удивился отец.
- Не знаю, но думаю, что это был именно он.

Позже, уже в школе, я вновь встретил эти стальные шарики на уроках физики. Оказалось, что если вращать рукояткой пластмассовое солнце, эти шарики способны рождать молнию.
Все это не случайно.
В жизни вообще мало случайностей.

ДЕД-ФРОНТОВИК БРЕЕТСЯ

Скрестив ноги, Дед намыливает щеки.
В ямочке на моем затылке, пробуждаясь, шевелится оса.

Дед все еще намыливает щеки.
Оса отправляется в путешествие вдоль моей спины.

Дед намыливает шею.
Оса перемещается под лопатку.

Дед намылен.
Оса замерла.

Совсем не к стати закашливается, но тут же сосредотачивается.
Пальцами левой руки зажимает свой нос
И…

Бритва.  
Смертельный поцелуй осы.
Голубая молния.
Вот она!
Торжество укола.
Слепящий крик алмаза.
И, как разрешение - озноб.

Такой представлялась мне война, о которой Дед никогда не рассказывал.
Их поколение умело молчать.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Перед погружением уже голенький Алеша Ягнатьев…

Намеренно опускаю описание того, как, в какой последовательности и где именно мучительно долго стаскивал я с себя, казалось, вросшую в кожу белесую от соли одежду.
Пренебрегаю описанием, так как в это время все до единой мысли оставили меня.
В это время мой внутренний мир был конгруэнтен внешнему содержанию.
Мой внутренний мир был контужен.
Мой внутренний мир был опустошен.
Фрагмент пустоты.
Эпизод вегетативного существования.
Апалический синдром.  
Ничего интересного.

ОТГОЛОСКИ ВОЙНЫ

Дед-фронтовик был контужен под Кенигсбергом.

Литература допускает прием, когда описываются некоторые события в жизни персонажа, а, затем, происходит временной обвал, и мы обнаруживаем героя спустя, скажем, неделю или несколько лет.
Справедливости ради, следует отметить, что автор, использующий такую технику, в отличие от меня, не застревает в последовательности.
Однако же у Ловца сюжетов (наречем того автора Ловцом сюжетов), будь он не ладен, последовательность, в конечном счете, все же выстраивается, а у меня - бабушка надвое сказала.

ШЕРЛОК ХОЛМС

Кто бы, что ни говорил, у Шерлока Холмса есть чему поучиться.

ДОБРОЕ УТРО, МАЙОР БЕРТРАН

Журнал «Аrt» устами австрийского критика Райнера Метцгера назвал Гюнтера фон Хагенса самым интересным художником года. Это тем примечательнее, что сам герой - не художник по определению, а патологоанатом, работающий в Гейдельбергском университете и изобретший особую технологию обработки и консервации человеческих тканей с помощью силикона - так называемую «пластинацию». Год назад в Мангейме он показал результаты своих исследований, а именно, - особым образом сохраненные трупы и отдельные человеческие органы. Та выставка была сугубо естественнонаучной. Включенный в проект «Власть возраста» куратором Броком Гюнтер Фон Хагенс стал... художником…
За объектами Фон Хагенса прочитывается определенная, но по сути, чудовищная, программа «из истории искусства»: по сути, они сделал свои римейки классического и авангардного искусства. «Бегун» с мышцами, отсоединенными от костей и развевающимися сзади как яркие парашютики - это римейк скульптур футуристов. «Человек – ящик» - реплика на работу Дали 1926 года, а «Человек, держащий в руках свою кожу» - это парафраз вечной истории о Св. Варфоломее.
В каталоге Фон Хагенс пишет: «Наука анатомия ограничена. В человеческом организме около 6000 известных частей, которые за прошедшие 4 века неоднократно изображались в атласах или представали в изготовленных препаратах. Я же хочу показать в этой сфере что-то еще невиданное ранее. При этом я не полагаюсь на мое Знание, но ищу и надеюсь, что возникнет что-то новое, не само собой разумеющееся. И как художник мысленно компонует свое будущее произведение, так и я размышляю о различных вариантах препарирования. В оптимальном случае я имею перед собой готовый пластинат, так же как скульптор видит изваянную статую. Но в отличие от скульптора, который может свободно обращаться с глыбой мрамора, я все-таки должен с почтением относиться к имеющимся останкам. Ключ к созданию произведений «анатомического искусства» заключается в планировании работы над препаратом, точном придумывании композиции анатомических деталей и тонком, чистом выполнении задуманных операций…Произведения искусства это артефакты, сотворенные людьми. Произведения анатомического искусства - это переработанные продукты природы. Вместе со скелетом и мумией пластинаты - это форма посмертного существования индивида. Но в отличие от них, так же как в отличие привычных, жутких, коричневых, формалиновых препаратов, в пластинатах сохраняется сама органика объекта, то, из чего человек когда-то состоял»*.
Доброе утро, майор Бертран.

ЛОВЕЦ СЮЖЕТОВ

Ловец сюжетов.
Я живо представляю себе его.
Прежде всего, он жизнерадостный человек, этот искатель кладов.
На земле.

Необходима последовательность
Я застреваю в последовательности, ибо мне искренне хочется, чтобы выводы получились верными.
Последовательность и выводы связаны между собой как соитие и рождение ребенка.
Каждый жаждет, что бы у него родился здоровый ребенок, не так ли?
Каждый.

Другое дело, что при соитии не всегда думают о деторождении.
Совсем не думают.
Теперь.
Прежде думали
А, может статься, и прежде не думали. Многие. Но, находились и серьезные люди. И серьезных людей было значительно больше. А среди Прежних авторов - тем паче. Выводы для Прежних авторов не были пустым звуком.

А Ловец сюжетов вовсе не думает о выводах.
Плевал он на них.

ЖУК

Профессор патологической анатомии Борис Иванович Жук был гением.
Высокий, нескладный, в очках с толстенными стеклами - блюдцами и музыкальными пальцами, всё вместе он, тем не менее, был удивительно элегантен. Даже клеенчатый фартук смотрелся на нем аристократом, так что и в этаком наряде он вполне мог бы явиться на званый ужин и не вызвать ропота или смеха.
Позже Ягнатьев узнал, что этот изысканный, даже несколько женственный человек в годы войны служил оперуполномоченным в Западной Украине.
- Сколько всего может до поры до времени прятаться в человеке? Никому не дано познать, что же он есть на самом деле, и размышлять над этим - праздное занятие, - вывел он для себя.
Вскрытия, производимые Жуком, представляли собой зрелище колдовское.
Закрыв глаза, профессор молился про себя.
Делал паузу.
После чего низко наклонялся над трупом, точно цапля, приподняв одну ногу.

ПТИЦЫ

Ах, птицы, птицы!

ЖУК
  
Некоторое время Жук исследовал мертвое тело, прислонившись к нему огромным своим ухом, точно желая уловить эхо сердцебиения.
Затем высоко над головой, легкомысленно удерживаемым большим и указательным пальцами секционным ножом выписывал дирижерский вензель. И…
Одним движением, будто акушерский саквояж открывал грудную клетку усопшего. После чего, извлекая, как заправский фокусник из рукава, диковинные сверкающие инструменты, принимался пританцовывать, невнятно петь, бормотать и нашептывать. Время от времени бормотания и нашептывания наполнялись голосом и содержанием. Так, узор, за узором составлялась вязь диагноза.

ПОДМЕНА
    
В отличие от зачарованных колдовским ритуалом однокашников, Алексей Ильич больше изучал то, что еще недавно было одним из нас, - Вот он, имени его не знаю. Только это - не он.
Это - совсем другое.
Это - подмена, кем и как совершенная, не знаю.
И никто не знает.
Разумеется, это - не кукла, нечто иное.
Но и человеком это быть не могло.
Человека здесь нет.
И не было это человеком.
Чем угодно, только не человеком.
Вот что.
После упокоения, после того, что принято называть смертью, ночью, вероятно, когда все уже устали от слез и уснули, и происходит подмена.
А сам покойный продолжает свое путешествие.
Только без нас.
Или же вне нашей видимости.
Не душа, о чем говорено, но весь человек, с руками и ногами продолжает свое путешествие.
То, что мы обыкновенно хороним - не человек.
И не было никогда человеком.
Так вот откуда в иллюстрациях к «Божественной комедии» эти тела!
Это - не аллегория.
Конечно же, это - не аллегория.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Когда эти мысли посетили Алешу, и имена усопших близких слепящей стаей тотчас пронеслись в его голове, он испытал несказанное облегчение.

ЖУК

Алексей Ильич никогда не был и теперь не является сумасшедшим. Менее всего хотелось бы мне, чтобы будущий читатель, ознакомившись с моим опусом, пришел к подобному заключению. Алексей Ильич отдавал себе отчет в том, что его соображения, когда бы он поведал их кому бы то ни было, могли произвести на собеседника довольно странное впечатление.  
Тем не менее, однажды Ягнатьев не удержался и поделился своими мыслями с профессором. То, что получил он в ответ, превзошло все его ожидания.
Профессор улыбнулся загадочной своей улыбкой и произнес, - Только, пожалуйста, Алеша (прежде он никогда не называл его по имени), пожалуйста, никому больше не рассказывайте об этом.
Произнес, приблизил к себе голову ученика и поцеловал его в лоб.
Всякая история содержит в себе один, а, нередко, несколько выводов.
Какие же выводы можно сделать из этой истории?
Никаких.
Пока.
Выводы будут сделаны.
Непременно.
Но чуть позже.
Выводы должны быть верными.

УПРАЖНЕНИЕ №2

Я лежу спокойно.
Мое тело расслаблено.
Мои руки и ноги расслаблены.
Я чувствую пальцы ног.
Они расслаблены полностью.
Чувствую свои голени.
Мои голени расслаблены полностью.
Чувствую свои бедра.
Мои бедра расслаблены.
Все мое тело расслаблено.
Моя грудная клетка расслаблена.
Мое тело расслаблено.
Чувствую свой живот.
Он расслаблен.
Чувствую свою шею.
Она расслаблена.
Чувствую свое лицо.
Каждая мышца расслаблена.
Я все больше и больше расслабляюсь.
Я - вселенная.

АРИК ШУМАН

Манная каша.
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..

По прошествии некоторого времени, собственно соитие забывается, а известие о беременности, напротив, становится доминантой. Тут уж не до сладких воспоминаний. Все мысли - о будущей наследнице (наследнике).
Каждому мечтается, что бы у него родился здоровый ребенок
Не важно, что впоследствии он не умеет с ним обращаться, о чем я уже докладывал.
Первоначально каждый спит и видит, что у него здоровый и непременно красивый ребенок.
Вот и мне как своеобразному родителю, если угодно принять мою метафору, хочется, чтобы выводы получились верными.

НАШИ ДЕТИ

У Арика Шумана уже трое детей, а у меня только один.
Будет.
Если все сложится удачно.
Ягнатьев.
Алексей Ильич Ягнатьев - мой ребенок.  

Теперь об излишней детализации (шпилька Поверхностному критику, который, как пить дать, ринется ставить мне в пример Ловца сюжетов, будь они оба не ладны). Так называемая «излишняя детализация», по нашему с Алексеем Ильичом общему мнению - не есть признак болезни.

МОЙ ЯПОНЕЦ

Японец извлек из чулана юлу. Вот уже битый час он, не отрываясь, наблюдает за ее вращением. При этом лицо его остается непроницаемым. Кто знает, что у него на уме?  

На самом деле я предельно доброжелателен.
«Будь они оба не ладны», равно как и «будь он не ладен» - скорее присказки, нежели проклятия.
Не проговориться при детях!

У Алексея Ильича детей не было. Это как не странно, не тяготило ни его, ни его жену Веру. Тема бесплодия в их семье никогда не поднималось.
Никогда.
Одно из двух.
Либо Ягнатьев сам навсегда остался ребенком.
Либо боялся думать об этом.
Первое объяснение кажется мне более убедительным.
Кроме того, Алеша отличался одной особенностью…
Но, об этом позже.

Каково?
Вот вам и интрига.
Почище любого детектива.
А что же Вера?  
Да.

Так называемая «излишняя детализация», по нашему с Алексеем Ильичом общему мнению - не признак болезни, но свидетельство аналитического ума и бережного отношения к собеседнику.
Если подобной дефиниции не существует - ее следовало бы составить.

ШЕКСПИР

И в небе и в земле сокрыто больше,
Чем снится Вашей милости, Горацио…**

Что это будут за выводы, я пока не знаю.
Конечно, стремление к выводам и сами выводы - не одно и то же. Между тем, стремление, согласитесь -  уже половина дела.
Если подобного афоризма не существует - его следовало бы записать.
Самоуверенность.
Самоуверенность?
На самом деле моя самоуверенность - ее отсутствие.

ВЫВОДЫ

Выводы.
Без выводов никак нельзя.
Уверен.
Всегда был уверен в этом.
И дело не в том, что эту заповедь мне прививали с детства как оспу.
Даже если бы я и не знал, что такая заповедь существуют, сама природа надиктовала бы мне ее.
Безоговорочную необходимость выводов я чувствую интуитивно.

ПРЕЖНИЕ АВТОРЫ

И, наконец, размышляя о будущем романе, я разговариваю с великими людьми. Советуюсь с ними. В основном это - Прежние авторы. Искатели кладов на небесах. Беседа с Прежними авторами, согласитесь - не праздная болтовня, треп с соседом или барышнями в кафе.
Прежние авторы жили в прежнем Петербурге, Ялте, Коктебеле, Венеции.
По моим наблюдениям ютились поближе к воде.
Это не случайно.
Вообще-то случайностей не бывает.
Эта мысль имеет право на существование, так же, как и всякая другая. Даже если это кому-нибудь отчаянно не нравится.  
По моим наблюдениям, проживая у воды, Прежние авторы, тем не менее, потребляли довольно много жидкости.
Не обязательно вина.
Совсем не обязательно.
Пили чай самоварами.
Иногда кофе.
Сельтерскую.
В классической литературе много говорится о сельтерской.
Это не случайно.

Справедливости ради следует признать - чрезмерно развитая интуиция убивает легкость.
Во мне нет легкости.
Это так.
Простите, отвлекся.

ЛОВЕЦ СЮЖЕТОВ

Ловец сюжетов, будь он не ладен, Ловец сюжетов, что плевал и на интуицию, и на детали, и на выводы - хотя и аморален, но легок.
И последователен.
Но.

В отличие от Прежних авторов, выводов верных произвести на свет ему не удастся.
Уверяю вас.

Теперь будет смешно.
Посмотрим, как они вместе с Поверхностным критиком будут выкручиваться, когда Умный читатель задаст им излюбленный свой вопрос, - А о чем это все?
Или, хуже того, - А для чего это все?
То бишь, какие же выводы следует сделать мне, Умному читателю, по прочтении всего вами изложенного, милостивые государи?
Прелесть!

Здесь очень напрашивается это самое «милостивые государи».
Обожаю это обращение.
Посмотрим на реакцию борзописца, будь он не ладен.
А также на реакцию Поверхностного критика.
Нельзя забываться.
Читатель умен, очень умен.
Одной легкостью его не возьмешь, ему - выводы подавай.
Так то!

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..
Кажется, получилось. Почти как у Арика.

Итак.
Борзописец повержен, а справедливость торжествует!  
Уж в чем, в чем, а в логике и умении убедить нам с Алексеем Ильичом не откажешь. В логике и умении убеждать нам с Алексеем Ильичом, пожалуй, нет равных.
Да.

ЛЕГКОСТЬ

Ирония.      
Легкость.
Легкость?
Легкость, на наш взгляд, сродни безразличию.
Хотя, безусловно, к легкости надобно призвание иметь.
Особую стать.
Особый талант.
В России, по нашему глубокому убеждению, подлинно легких людей - единицы.
Если они вообще существуют.
Мы с Алексеем Ильичом полагаем - те, что производят впечатление легкости, на самом деле более или менее искусно играют.
Танцуют все!

СМЕХ

Смеются много.
Да, именно много смеются.
Над собой, над близкими.
Иногда (это уже откровенные подлецы) над животными или произведениями искусства.
Но каково качество смеха.
Что это за смех?
Это насыщенный, точно воздух в прачечной смех шута или цареубийцы, как вам больше понравится.
Вы обращали внимание на то, что мясники, как правило, румяные и улыбчивые ребята?  
Смех актера, сбившегося с роли.  
Смех пересмешника.

АКТЕРЫ

Актеров в России пруд пруди.
Среди них много хороших.
Но большинство страдает всеми актерскими пороками.
Зависимость, вот что.
Актерские пороки произрастают из зависимости.
Зависимый человек не может быть подлинно легким.
Если, разумеется, не получает от этой самой зависимости удовольствия.
Фраза, способная вызвать лихорадку и озноб - «получать от зависимости удовольствие».
Вот - мысль.

А ведь в России удовольствие от зависимости получают многие.
С малых лет притом.  
Вдумайтесь
Страшная мысль.
А не было ли этой пагубы во множестве и прежде?
До революции?
И до первой революции?
И до Алексея Михайловича?
В связи с этим, следующий вопрос - изменился ли, на самом деле мир?
Изменился ли?
Быть может, мир то, как раз остался прежним, изменились мы с моим Алешей?
И в силу собственных перемен видим мир иначе?
Имеем ли мы с ним, в таком случае, право на роман о новом демиурге, написанный в четвертом, разумеется, лице?

ИМЯ

Роман.
И книга и имя.
Цыганское, должно быть, имя.

А кто сказал, что роман вообще будет когда-либо написан?
Покуда я только мечтаю об этом.
Вот, как видите, не потерял свойства мечтать.
Похвально.
Я - мечтатель.
Буду утешать себя этим.
Похвально.
Вот - еще хорошее слово в компанию к «милостивым государям».  
«Похвально».

ИЗЯЩНАЯ СЛОВЕСНОСТЬ

Ах, изящная словесность!
Золотая пыльца.
Мы не сумели сохранить ее.
Оттого живем теперь на вокзале.

Похвально.
Это слово частенько использовали учителя во времена златокудрых пуговичных гимназий со снежными бабами и колокольцами.
Наши учителя этого слова уже не знали.
Зато в кабинетах физики появился удивительный прибор, способный высекать молнии.
Предполагаю, что этот-то прибор и навел человечество на счастливую мысль о создании атомной бомбы, по мнению Маргарет Тэтчер, спасшей от Большой Бойни множество душ.

АТОМНАЯ БОМБА

В последнее время размышления об атомной бомбе занимают не последнее место в моей жизни. Если быть откровенным, атомная бомба отчего-то влечет меня к себе.
Хочется понять, почему, когда остальное человечество, как мне кажется, позабыло о ней?
Щекочущие кошмары многократно описанные насмешником немецкого происхождения Воннегутом здесь ни при чем.
Вездесущего свидетеля века Евтушенко больше занимала нейтронная бомба.
В моем представлении атомная бомба выглядит так, как изображалась она на рисунках утешавшего наше поколение журнала «Крокодил».
Потрясающий журнал! Именно в нем мы впервые увидели изображение Мика Джеггера.

По-видимому, следует начать с вымерших вслед за динозаврами дирижаблей, обожаемых мною в детстве. Никто не мог разубедить меня в том, что они (дирижабли) - живые. Исходя из того, что за исключением атомной бомбы впоследствии человечество не создало ни единой вещицы хоть сколько-нибудь напоминающей по форме цеппелин, ничего удивительного в происходящем с моими мозгами нет.
Во-первых, я все чаще вспоминаю детство.
Во-вторых, я подсознательно уверен в том, что она таки живая.
В третьих, ее внешность будоражит мое воображение.
Четвертое - из разряда интуиции. Следовательно, на четвертом цепь моих логических умозаключений приходит в закономерный тупик.
Ничего страшного.
Логический тупик - неотъемлемая часть логики.
Ах, логика, логика!
Равно как и в логике, в интуиции нам с Ягнатьевым не откажешь.
Это притом, что логика и интуиция не самые сильные наши качества.
Логика и Интуиция - женские имена.
Если взбредет дать такие имена собакам, это должны быть афганские овчарки.
Логика и Интуиция.

МАГИЯ ЧИСЕЛ

Моя жизнь состоит из эпизодов - каждый по три дня.
Магия чисел.  
Три дня бессонницы по поводу ужасающей смерти ленивца.
Три дня запоя.
Ах, если бы это было именно так.
Боюсь, что мотив запоя куда более прозаичен.
Однако, речь не об этом.

ЭНДИ УОРХОЛЛ

Энди (Уорхолл) крайне возбужден. Возбужден и сосредоточен одновременно. Разговаривает как будто со мной, но даже не смотрит в мою сторону. Бродит по комнате, берет предметы и тут же ставит их на место. Усаживается в кресло, тотчас встает, подходит к краскам перекладывает тюбики, возвращается в кресло, - Вы же помните Мемлинга?.. Эти алебастровые мадонны... Он специально оставлял их нетронутыми… Подарил нам, нашему воображению…
Из ванной доносится шум воды.
- Она не знает, что за сюрприз ждет ее… Необыкновенная. Необыкновенная. Не встречал ничего подобного… Только бы она не затеяла разговор о сексе.
- А что вы ждете от проститутки?
- Нет, нет, нет, только не это… Ничего общего с боди-артом, ничего общего, понимаете, о чем я?.. Никаких дополнений… Все с чистого листа. Понимаете?.. Рождение нового человека… Понимаете, о чем я?  
Шум воды прекращается.
Энди отчего-то переходит на шепот, - Как бы ее не испугать.
- Да что с вами?
- Вы не понимаете… Вы скажете ей.
- Хорошо.    
Она входит в комнату. Никогда прежде не видел я такой белой кожи. Брови, ресницы, низ живота из того золота, что при отдалении кажется серебром. Слава Богу, она не улыбается. И вовсе не испугана.  
Я беру ее за руку, усаживаю на заранее установленный куб. Слава Богу, она не улыбается и молчит.
- Энди будет вас рисовать.
- Хорошо.
Энди пытается предупредить грядущее недоразумение, - По-видимому вы не поняли. Я буду вас, именно вас рисовать… Не на бумаге, не на холсте, я буду рисовать вам лицо.
- Я поняла.
- Вас не смущает это?
- Нет.
- Но это лицо останется у вас навсегда.
- Я доверяю вам.
- Почему?
- У вас добрые глаза.
- Это так важно?
- Важно.
Энди замирает.
Она не улыбается, не испугана, вероятно, ее немного раздражает пауза, - Я должна что-нибудь сделать? Я должна вам как-то помочь?
Энди выходит из оцепенения, - Нет. Нет. Ничего не нужно делать. Просто говорите, рассказывайте что-нибудь.
- Что?
- Что хотите, все равно.
Вот это сюрприз.
Энди берет в руки кисть и принимается рассматривать ее лицо. Близко-близко. Ее лицо, шею, губы, щеки, близко-близко, точно слепой ощупывает ее взглядом, - Ну, что же вы молчите?  
- Моя тетушка умирает от рака… Моя родная тетушка.
- Прискорбно.
- Видите, сколько у меня родинок?
- Да.
- Мой дед умер от рака губы. Он много курил.
- Что он курил?
- Не знаю. Я не курю и не разбираюсь в этом.
- Нужно было курить трубку.
- Да, я слышала что-то такое.
- Вам страшно?
- Нет.
- Страхи - это окна. Множество населенных окон. Важно проходить мимо и не останавливаться. Ни в коем случае нельзя заглядывать в них.
- Я совсем не любопытна.
- Это вам только кажется.
- Мало что интересует меня.
- Мне кажется это дар.
- Тороплюсь. Очень тороплюсь. Я не могу остановиться и всерьез заинтересоваться чем-то.
- Вам неуютно?
- Все хорошо.
- Вы хотели бы что-то изменить?
- Нет, нет. Нет ничего хуже перемен.
- Куда же вы торопитесь?
- Не знаю. Это происходит само по себе.  
- А я не спешу.
- Вы счастливый человек.  
- Почему?
- Проживете долго.
- Смешно.
- Время не обмануть.
- Время. Кто придумал его?
- Оно не придумано никем.
- Так не бывает. Все кем-то придумано.
- Нет. Не думаю. Если так рассуждать, невольно захочется представить его себе.
- Кого?
- Того, кто это сделал.
- И что же?
- После этого жизнь потеряет смысл.
- Почему?
- Потому что цель будет достигнута.
- К ночи будет дождь.
- Ни одного облачка.
- Будет. Вот увидите.
Энди выпрямляется, поворачивается ко мне, - Хотите попробовать?
- Что вы? Я не умею.
- Вот и я не умею, - кладет кисть на место, - очень жаль. Очень и очень жаль.
Уходит, оставляя меня наедине со своей несостоявшейся Галатеей.
Уходит навсегда.
Он больше не вернется.
В этом весь Энди Уорхолл.  

Покинувшую меня незадолго до настоящих событий многострадальную и терпеливую жену мою Веру, с которой мы прожили без малого двенадцать лет, я сосватал тоже за три дня. То есть, с момента нашего знакомства до свадьбы прошло ровно три дня.
И если бы у меня не получилось организовать семейную жизнь в этот срок, вряд ли мы с ней прожили бы так долго.

ВЕРА

Вера - рыжая.
Именно, что не шатенка, а рыжая.
Хотя глубинный мир ее черен и непостижим, из чего следует, что рыжие - это разновидность брюнеток.
У нее меловая как у матрон Мемлинга кожа и голубые ручейки на висках.  
В ее глазах, на самом дне рассыпан темный морской песок.
Это не метафора.
Это действительно так.
Тому есть доказательства.
Песок вызывает естественное раздражение ткани, и к вечеру ее белки покрываются розоватыми жилками.
А веки краснеют.
Когда Вера волнуется, волнуется и песок.
Для того чтобы увидеть песок, в тот момент, когда она возмущена или расстроена, нужно внимательно и без отрыва смотреть ей в глаза. В таком случае можно наблюдать, как он волнуется.
Вместе с ее волнением меняется узор.  
Меняется узор.
Меняется узор.
Меняется узор.  

Во время соития, Вера нередко закрывает глаза, и наблюдение прерывается.
Физиолог обязан быть наблюдательным.
Физиолог просто обязан быть пытливым. Но это, к сожалению далеко не все понимают.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Перед погружением уже голенький Алеша Ягнатьев…
Алеша Ягнатьев, уже голенький…

ВЕРА

Веру очень раздражало, когда я производил вышеописанные исследования.
Я понимаю ее.
Вере, как и всякой женщине, хотелось, что бы в минуты ее гнева, я метался по комнатам.
Или укладывался на диван, отвернув голову.
Или плакал.
Или еще что-нибудь в этом роде.
Иногда, чтобы утешить ее, я так и поступал. Но, признаюсь, не всегда. Часто любознательность побеждала, и я вновь принимался всматриваться в удивительные ее глаза.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Перед погружением уже голенький Алеша Ягнатьев насколько это представлялось возможным при его невысоком росте, но малом пространстве между стеной и ванной, уселся прямо на ледяной кафель, согнув ноги в коленях и упершись теменем в хитросплетение покрытых испариной труб, - Наверное, нечто подобное испытывают узники в одиночных камерах.

АЛЕША

Вот как плохо ему теперь!
Вот как мал и беспомощен мой Алеша Ягнатьев!
Только бесчувственный человек извне, например, кто-нибудь из сослуживцев, - Наверное, что-то с сантехникой снова.
Я слышал (а) - к нему приехали родственники из Воронежа.
Кажется, собирался к другу на юбилей.
Пусть отдохнет, он много трудился в последний месяц.
Пусть отдохнет.
Отдохнет.
Отдохнет.
Пусть отдохнет.
Хорошо.
Только кто-нибудь из бессердечных сослуживцев мог допустить мысль о том, что Алеше теперь хорошо, - Хорошо.
Не просто хорошо, лучше, чем хорошо.
Лучше чем хорошо, потому что не ходить на работу - это как раз лучше, чем хорошо.
Лучше.
Лучше.
Лучше чем хорошо.
Много лучше.
Человек, три дня кряду пропускающий работу (в отсутствие смерти или полтергейста), в их представлении, должен находиться в состоянии, очень напоминающем блаженство.
А тут уж и до счастья - рукой подать.

Торопимся судить. Всегда торопимся.
А что бы им (сослуживцам) волноваться, когда Алеша был помечен безупречностью?
Именно «помечен», ибо сама внешность его кричала о том.
Даже вихор свой он то и дело пытался как-то пригладить.
Я уже не говорю о приметном ладном наклоне головы, особенной резиновой походке, при которой человек делается невидимым, просто растворяется и все, и тени его не остается. Присовокупите сюда же легкое грассирование, каллиграфический почерк, умение промолчать или улыбнуться, когда это жизненно необходимо всем, отсутствие какого бы то ни было стремления к росту, вот вы и получите портрет помеченного безупречностью человека, человека надежного, желанного и, кажется, неуязвимого.
Ошибка.
«Неуязвимого» - разумеется, ошибка.
Грубейшая, если не сказать, чудовищная ошибка.  
Горькая ирония.

АЛЫЙ ПАРУС

Нередко бывает грустно, но, в конце концов, является чей-нибудь алый парус.
Возможно и не алый, важно, что парус.
Стоит ли сомневаться в том, что при всех наших недостатках, я жалею Алешу Ягнатьева?
На подобную жалость к себе не имею права.
Болею и за него, и вместе с ним.

ВАННА ПОЛНА НЕОЖИДАННОСТЕЙ

Ванна полна неожиданностей, вспомнить хотя бы Марата.

Никто кроме меня не пожалеет Алешу.
Никто.
Тем не менее, в описании стремлюсь быть предельно правдивым, отчасти даже безжалостным.

ПРОТИВОРЕЧИЯ

Масса противоречий.
Во всем.
Некоторые противоречия в составлении портрета, по нашему с Алексеем Ильичом общему мнению, не нарушают целостности восприятия, напротив, подчеркивают значимость каждой детали в отдельности, придают объем и, если угодно, подогревают любопытство читателя.
Если подобной формулы еще не существует - ее следовало бы обозначить.

ИМЯ

Алеша Ягнатьев.

Алеша Ягнатьев - просто подарок криминальному беллетристу. С такими-то задатками можно Бог знает что натворить, до последней страницы оставляя Умного читателя с носом («с носом» в хорошем смысле этого слова).

СОВРЕМЕННЫЙ ЧИТАТЕЛЬ

Современного читателя не проведешь.
Стоит персонажу едва проявиться, только обнаружить, как говорится свою макушку - немедленно, подобно опасной бритве, современному читателю приходит мысль о преступлении.

АГАТА КРИСТИ

Известно, что Агата Кристи писала узорные свои страшилки именно в ванне.

КРИМИНАЛ

Наряду с романом об эксгибиционизме актуальным мог бы стать также детектив. Но я не люблю детективов, так как в них непременно приходится убивать. А, поскольку я убежден в том, что смерти нет - такая фабула в моем исполнении станет очередной, только на этот раз преднамеренной ложью.
Хотя и криминал занимает высокое место в реестре явлений, заново потрясших человечество.
Страсть к криминалу - еще одна существенная особенность изменившегося мира.

ТРИАДА ЭНТРОПИИ

Три возвращенных временем первобытных страсти (тело, экскременты, криминал) в совокупности я бы назвал Триадой энтропии.
А в качестве символа Триады из всех предметов я бы выбрал жало свободы - электрический стул.    
Электрический стул - всегда современно.

Хочется современного романа, а убивать не хочется.
Уж если нечто подобное и произойдет - знайте, я не имел к этому никакого отношения.
Не имею права.
Разве обладаем мы правом распоряжаться жизнью и судьбами других людей?
Нет.
Также и автор.
Даже если он и очень хороший человек, заслуживающий всяческого доверия и поощрения, все равно права на жизнь и судьбы своих героев не имеет.
Факт.

ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СТУЛ

Своим видом электрический стул напоминает самодельное кресло, что часто встречаются на патриархальных дачах.  
Пахнет влажным деревом.

У героев больше прав.
Они могут убивать друг друга, особенно в наши дни, но при чем здесь автор?
«Шестеро персонажей в поисках автора».
Вообще, если говорить серьезно, да простит меня Пиранделло, персонажи не особенно нуждаются в авторе. Нуждаются, но только на первых порах. Для того чтобы кто-нибудь зафиксировал на бумаге их имена.
И с того самого момента, когда список составлен, начинается их  вполне самостоятельная жизнь.
Сама по себе жизнь.
Вне автора.
Конечно, если речь идет о правдивой книге.
Лживые книги бесспорно обречены.

ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СТУЛ

Есть во внешности электрического стула что-то от музыкального инструмента.
Не могу объяснить, что именно.
Может быть, подставки для ног напоминают педали фортепиано?
Не знаю.
Не могу знать.

ЛОВЕЦ СЮЖЕТОВ

Совсем другой коленкор - когда за дело берется Ловец сюжетов.
Когда за дело берется Ловец сюжетов - все выглядит иначе.
Его писание напоминает вырезание контуров из бумаги.
Вырезание, раскрашивание, склеивание.
Его герой не может даже и затылка почесать, когда ему того захочется.
Что это за жизнь, и что это за писание?
Ирония.
Предположим, Ловец сюжетов не любит устриц.
Так он и не закажет своему герою устриц.
Приведет в дорогущий ресторан, и будет заставлять поглощать какие-нибудь котлеты по-киевски, хотя как раз котлет по-киевски его герой и не желает. Тем более что это дорогущий ресторан.
Он бы еще каши манной заказал, прости вселенная.
Разве виновен герой в том, что Ловец сюжетов скареда?
Или язвенник?
Я уже не говорю о навязываемых персонажу поступках.
Придуманных, не редко вопиющих поступках, в результате чего тот оказывается в неловком, а порой и в смертельно опасном положении.
Предположим, персонаж по воле Ловца сюжетов оступился и упал. Подвернул ногу.
Был пьян.
Кирпич на голову упал (Ловцы сюжетов очень любят смешить читателя, но часто не умеют этого делать).
Одним словом, малый растянулся.
А рука его (кисть) оказалась в луже.
Пусть и солнечный день, и лежит персонаж на сухой земле, только рука его - в луже.
А знает ли Ловец сюжетов о том, что, пролежав в таком положении несколько часов, персонаж его может умереть от переохлаждения?
И готов ли невежда к такому повороту собственного сюжета?
Готов ли?

ЗАПАХ МАНДАРИНА

Будь на то моя воля, я бы обязал будущих авторов непременно изучать физиологию.  
В обязательном порядке.
Нередко героев посещают мысли, что и во сне их авторам явиться не могут.
Меня, к примеру, поразила одна фантазия Ягнатьева.
Ему захотелось, чтобы у него была коробочка с запахом мандарина внутри.
Не с плодом, но именно запахом мандарина.
При этом ему хотелось, чтобы эта небольшая по размерам коробочка могла бы вместить в себя и его самого.
На всю оставшуюся жизнь.
Дабы не было никаких звуков, никакого света, только этот запах.
Неожиданная и дивная фантазия.
Мне бы такое в голову не пришло.
Несколько женственная фантазия.
Фантазия человека со слабыми легкими.    
Слепая куколка Япония, поглотившая Поднебесную, помните?

ЕЩЕ ЗАПАХИ

Запахи.
Мне всегда нравился запах, исходящий от музыкальных инструментов.
Кисловатый, с оттенками сыра запах фортепиано.
Миндальный дух скрипичного футляра.
Горьковатый синтетический трепет барабана.
Уксус тарелок.
Нафталин виолончели.
Зинка не смогла бы играть на виолончели.
Убежден, что электрический стул лишен какого бы то ни было запаха.
Инструмент смерти не может иметь отношения к жизни.
Сама смерть не имеет отношения к жизни.
Глубокая мысль.
Азарт нарастает.
Теоретически можно научиться различать запахи даже на дне.
Для этого нужно долго и упорно тренироваться.
Положить на это жизнь.
А затем, после смерти, различать запахи там.
Где?
Не знаю.
Думаю, что по большому счету никто не знает.
Никто.

Мы с Алексеем Ильичом - разные люди.
Я, к примеру, даже не знаю кто из нас старше.
Ровесники?
Абсолютных ровесников в природе не бывает.
Ответственно заявляю как физиолог.  
Кроме того, желаю всем доброго здоровья.

ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СТУЛ (ФАКТОГРАФИЯ)

1880 - В большинстве штатов США смертная казнь предусмотрена законом. Основной способ казни - повешение. Однако из-за неумелости палачей то и дело разыгрываются ужасающие сцены медленного удушения или обезглавливания казнимых.
1881 - В городе Буффало, штат Нью-Йорк, зубной врач Альфред Саутвик, в прошлом инженер, случайно становится свидетелем гибели пожилого пьяницы, прикоснувшегося к контактам электрического генератора. Пораженный тем, как быстро и внешне безболезненно наступила смерть, Саутвик рассказывает об этом эпизоде своему другу, сенатору штата Дэвиду Макмиллану.
1881 - Макмиллан беседует с губернатором штата Нью-Йорк Дэвидом Хиллом. Тот обращается к Законодательному собранию штата с просьбой рассмотреть перспективы использования электричества при смертной казни, чтобы отказаться от повешения.
1882 - Знаменитый изобретатель Томас Эдисон впервые в мире организует снабжение потребителей электроэнергией на базе постоянного тока.
1886 - Технология энергоснабжения на базе переменного тока, разработанная Джорджем Вестингаузом, оказывается более гибкой и экономически выгодной, что угрожает позициям Эдисона на нарождающемся энергетическом рынке.
1886 - Законодательное собрание штата Нью-Йорк постановляет создать комиссию для исследования вопроса «о наиболее гуманном и заслуживающем одобрения способе приведения в исполнение смертных приговоров».
1887 - На мировом рынке происходит взлет цен на медь. Поскольку для передачи постоянного тока нужны медные кабели большого сечения, технология на базе переменного тока обретает новое преимущество. Понимая это, Эдисон планирует пиар-кампанию против конкурентов.
1887 - Эдисон устраивает в городе Уэст-Орандж, штат Нью-Джерси, показательный опыт: несколько кошек и собак заманиваются на металлическую пластину, которая находится под напряжением 1000 вольт переменного тока. Пресса подробно описывает, как гибнут животные.
1887 - Эдисон публикует памфлет «Предостережение», в котором пытается доказать опасность переменного тока по сравнению с постоянным.
1888 - В соответствии с постановлением Законодательного собрания штата Нью-Йорк, принятым в 1886 году, создается комиссия из трех человек с участием доктора Саутвика. Ее отчет содержит подробное описание различных способов смертной казни.
4 июня 1888 - Законодательное собрание штата Нью-Йорк принимает закон, устанавливающий казнь на электрическом стуле как принятый в штате способ приведения в исполнение смертных приговоров. Разработка конкретных мер по исполнению закона поручена Судебно-медицинскому обществу штата.
5 июня 1888 - Изобретатель Гарольд Браун пишет эмоциональное письмо редактору газеты New York Post с описанием смерти мальчика, прикоснувшегося к оборванному проводу под переменным током. Браун рекомендует ограничить напряжение для переменного тока уровнем 300 вольт, что лишило бы технологию на базе переменного тока экономического преимущества.
Июль 1888 - Браун отправляется на работу в лабораторию Эдисона в Уэст-Орандже.
30 июля 1888 - Браун и сотрудник Колумбийского университета (Нью-Йорк) Фред Питерсон проводят в демонстрацию действия тока на подопытную собаку. Под действием 1000 вольт постоянного тока собака мучается, но не умирает. Тогда Браун приканчивает ее ударом переменного тока в 330 вольт.
Осень 1888 - Судебно-медицинское общество штата Нью-Йорк поручает Питерсону проведение исследований по использованию электричества для смертной казни. В течение нескольких месяцев Питерсон и Браун умерщвляют с помощью тока более двух десятков собак.
5 декабря 1888 - Браун и Питерсон подвергают электрической казни двух телят и лошадь. Заметка об этом в New York Times завершается таким выводом: «Переменный ток наверняка оставит палачей-вешателей в нашем штате безработными». По всей вероятности, этот пиар был устроен Брауном или Эдисоном.
12 декабря 1888 - Группа Питерсона представляет Судебно-медицинскому обществу штата Нью-Йорк доклад о способе смертной казни с помощью электричества. В качестве орудия казни рекомендуется электрический стул (рассматривались также такие варианты, как бак с водой и стол с резиновым покрытием).
13 декабря 1888 - Вестингауз пишет письмо в New York Times, в котором обвиняет Брауна в том, что тот действует в интересах и на средства Edison Electric Light Company.
1 января 1889 - В штате Нью-Йорк вступает в силу первый в мире «Закон об электрической казни» (Electrical Execution Law).
Март 1889 - Браун встречается с Остином Латропом, директором тюрем штата Нью-Йорк, чтобы обсудить приобретение для электрического стула вестингаузовских генераторов переменного тока. Поскольку Вестингауз отказывается поставлять свои генераторы непосредственно тюрьмам, Браун и Эдисон прибегают к уловкам, чтобы купить три генератора за 7-8 тысяч долларов.
29 марта 1889 - Уильям Кеммлер убивает топором свою любовницу Матильду Зиглер. Убийство происходит в Буффало, известном в то время как «Электрический город будущего».
Весна 1889 - Джозеф Шапло, осужденный за отравление соседских коров, становится первым приговоренным к смертной казни по новому закону. Однако смертный приговор ему заменяется пожизненным заключением.
1889-1890 - Вестингауз оплачивает усилия адвокатов по обжалованию приговора Кеммлеру на том основании, что казнь на электрическом стуле представляет собой «жестокое и необычное наказание», запрещенное американской Конституцией. Эдисон и Браун выступают свидетелями от властей штата Нью-Йорк. Апелляции отклоняются судами, в том числе и Верховным судом США.
1890 - Эдвин Дэвис, электрик, работающий в тюрьме города Оберн, разрабатывает модель электрического стула, весьма близкую к современной, а также способы испытания этого оборудования с использованием больших кусков мяса.
6 августа 1890 - Кеммлер первым в мире подвергнут казни на электрическом стуле в Обернской тюрьме. Первое включение тока оказывается неудачным, и процедуру приходится повторить.
Джордж Фелл, помощник палача при первой казни на электрическом стуле: «Ему совсем не было больно!»
Альфред Саутвик: «С этого дня мы находимся на более высокой стадии цивилизации».
Газета New York Herald: «Сильные мужчины теряли от этого зрелища сознание и валились на пол».
Джордж Вестингауз: «Топором бы у них получилось лучше».
В 1896 году смертная казнь на электрическом стуле была введена в штате Огайо, в 1898-м - в Массачусетсе. В 1906 году эстафету подхватил штат Нью-Джерси, в 1908-м - Вирджиния, в 1910-м - Северная Каролина. Вскоре после этого электрический стул утвердился в более чем 20 штатах, став самым популярным в Америке орудием казни.
И Эдисон, и Вестингауз успешно развивали свой бизнес. В 1892 году компания Edison Electric Light Company объединилась с Thomson-Houston, образовав General Electric. Эдисон со временем признался, что не сумел сразу оценить преимущества переменного тока. В 1912 году Вестингауз был удостоен Эдисоновской медали за «похвальные достижения в разработке технологий на базе переменного тока».
За 100 с лишним лет стулья, конечно, периодически претерпевали изменения, но принцип действия оставался тем же: на короткий промежуток времени в организм осуждённого подается ток. Смерть наступает в результате остановки сердца и паралича дыхания.
Долгое время полагали, что следует смачивать электроды и прикреплять их к выбритым участкам на голове и к ноге. Однако современные экзекуторы пришли к выводу, что прохождение тока через мозг не вызывает мгновенной остановки сердца (клинической смерти), а лишь продлевает мучения.
Сейчас преступникам делают надрезы и вводят электроды в левое плечо и правое бедро, чтобы разряд прошёл как раз через аорту и сердце.***

Мне часто приходит в голову, что мои наблюдения за песком - одна из глобальных причин Вериного ухода.
Конечно, безденежье немаловажный фактор, но это, если можно так выразиться, парадная сторона дела, фасад.
А вот гадкая мелочь - пытливость, от которой, в силу эгоизма, я так и не смог освободиться за годы нашего супружества, очень даже могла послужить истинной причиной кораблекрушения.

ТРАГЕДИЯ

Трагедия, не меньше.

Нередко про себя я называю наш разрыв кораблекрушением.
Хотя, безусловно, кораблекрушение - это кораблекрушение и ничего больше.
По большому счету.

БЕЛЯНОЧКА И РУТА

Крысы первыми бегут с корабля, это известно.
Никто так не любит жизнь как крысы.
Они отвоевали свое право на подвалы и коллекции.
Немного отвлекся, простите.
Вспомнились Беляночка и Рута.
Теперь они спят. Вероятнее всего без сновидений. Они очень устают за день, Беляночка и Рута.

Сейчас никто и не вспоминает о морских путешествиях и морских путешественниках.
Помнится только тупорылый «Титаник». И то потому, что вместе с ним, разрывая сердце голубиным тихоням, таял на экране сахарный Ди Каприо.    
А кто вспомнит о Фритьофе Нансене?
Увы.

ДРУГИЕ ГЕРОИ

Теперь другие герои.
Они, с позволения сказать, и на героев то не похожи.
Ирония.
Почему-то стало модным брить героев наголо.
Я понимаю - человечество стало лысеть.
Я знаком с портретом человека будущего - он большеглаз и плешив.
Знаком и с причинами – радиация, нехватка йода и прочее.
Но как могло это сделаться модным?
Нельзя сказать, что возмущен.
Недоумеваю.
Фритьоф Нансен не отличался богатой шевелюрой. Однако же он стеснялся этого, не смотря на то, что был настоящим героем.
Даже дух захватывает.

АЛКОГОЛЬ

К упомянутому выше общечеловеческому несчастью - времени, в случае России присовокупляется и еще одна беда.
Запои.
Беда.
Впрочем, как знать, беда ли это?
Не являются ли запои противоядьем для вездесущего и злонамеренного  Кроноса, что действительно морщится и киснет во время оного стихийного бедствия?
Как знать?
Нет, все же запой - испытание и беда.
В запое утро не приносит ясности мысли и бодрости духа.
Многие молодые люди во время запоя умирают, так и не пробудившись.
Смерть во сне.

ICH STREBEN

Умирать хорошо в ясном сознании, когда можно произнести что-нибудь наподобие «ich streben» и попросить шампанского (памятуя о том, что смерти нет).
И попросить шампанского.
Шампанское - неудачный пример.
Определенно шампанское - неудачный пример.  
Но слов из песни не выбросишь.
В России.

В России можно изъясняться на языке одних только пословиц и поговорок.
Пословиц и поговорок.
Пословиц и поговорок.
Пословиц и поговорок.
И при неукоснительном соблюдении логики, смысл, подчас рассыпается как карточный домик.
Так устроена жизнь - тем и интересна.

ИЗ ИСТОРИИ КОРАБЛЕКРУШЕНИЙ

В истории кораблекрушений известен случай столкновения океанского судна с... паровозом.
Как это стало возможным?
Большой океанский лайнер вошел в генуэзский порт и приступил к швартовке. Как раз в этот момент маневровый паровоз подкатил несколько вагонов под разгрузку прибывшего корабля. Завершив свой маневр, паровоз направился дальше. Рельсы проходили у самого края причала, и выступающая над причалом корма лайнера преградила паровозу путь так внезапно, что машинист не успел затормозить. Произошло столкновение, в результате которого паровоз был серьезно поврежден; повреждения получил и лайнер.**********

ПОДКИДНОЙ ДУРАК

Из всех карточных игр Алеша Ягнатьев предпочитал подкидного дурака. Он находил эту игру не пошлой, но нежной.
Подкидной дурак - это и густые, сочащиеся трелями цикад и приведениями лиловые вечера на даче, и остро пахнущие копченостью купе в поездах дальнего следования, и грядущая безмятежная старость в окружении тихих голубоглазых внучат в одинаково белых панамах.
Прелесть, как хорошо.

КАНОТЬЕ

Приходит на ум канотье.
Хоть не цилиндр, Слава Богу.  

АРИК ШУМАН

Арик Шуман, как вы помните, любил преферанс.

Не смотря на общность интересов, Ягнатьев и Шуман были антиподами.  
Кажется, я уже говорил об этом, но мне важно, чтобы вы, вслед за автором, не теряли сути.
Убрать!
Ибо это уже вектор сюжета.
А сюжетов мы с Энди (Уорхоллом) терпеть не можем.

ЭНДИ УОРХОЛЛ

Мы с Энди (Уорхоллом) на пляже в Пицунде.
На лежаках.
Самое солнцестояние. В этот час люди предпочитают тень.
А мы возлежим, точно это семь или восемь часов пополудни.
Говорить лень.
Молчим.
Час, другой.
Наконец Энди, за время отсутствия сделавшимся чужим голосом спрашивает меня, точно в продолжение беседы (а беседы-то и не было никакой), -  Эти люди, что живут в коробках, они интересуют вас?
- Какие люди в коробках?
- Все эти бездомные бродяги. У них ведь есть прошлое, они окрашены в разные цвета, они могут издавать звуки, петь, живые, одним словом. Интересны они вам?
Я задумываюсь.
Только что, очевидно, прозвучала увертюра к очень серьезной беседе.
Обдумываю тридцать-сорок минут.
Ответ самый бездарный, хуже не бывает, - Разумеется, если они живые, и уж, коль скоро я обратил на них внимание…
- Хорошо, предположим, не живые, предположим, бродяга умер в коробке, так и лежит.
Ответ моментальный, - Тем более.
Долгая пауза.
Представляю себе, насколько он разочарован.
Вида не подает.  
- Хорошо, допустим в коробке не человек, а оса. Пожужжит, пожужжит, затихнет, пожужжит, пожужжит, затихнет.
- Любопытно.
- Любопытно?
- Очень.  
- Какой повод для любопытства?  
- Звук.
- Звук?
- Звук.
- Звук?!
- Звук.  
- При чем здесь звук? Какое отношение звук может иметь к вашему интересу? Разве вы дирижер?
Откровенно говоря, «дирижера» я от него никак не ожидал, удар ниже пояса, нечто в стиле Арика Шумана, - Не знаю.
- Хорошо, я сейчас принесу коробку. Я видел здесь неподалеку.
Поднимается, сутулясь. Медленно уходит.
Навсегда.
Он больше не вернется.
В этом весь Энди Уорхолл.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Наверное, нечто подобное испытывают узники в одиночных камерах, - мог бы подумать Алексей Ильич, пребывая в новом своем неловком положении. Но… не подумал. Его посетили совсем другие мысли. Те, что называются несвоевременными и нелепыми.
Пребывая в новом неловком положении, Алексей Ильич наткнулся взглядом на свой детородный орган и изумился, - Отчего он такой маленький? Прежде он не был таким маленьким. Что случилось?..    

В запое, когда, обессилев, я закрываю глаза, мне часто видится широкий склон, до звона в ушах покрытый искрящимся на солнце снегом.

ЛЮБИМЫЙ ГЕРОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ФРИТЬОФ НАНСЕН

В мартовское утро 1867 года шестилетний мальчик раз за разом взбирался на высокую гору, надевал лыжи и мчался вниз, чтобы прыгнуть с большого трамплина. Но лыжи ему достались от старших братьев, они были разной длины и плохо держались. Трамплин был высокий, а мальчик - маленький, поэтому лыжи и мальчик падали отдельно друг от друга.
Наконец мальчик так упал, что разбил голову и явился домой залечивать раны.
- Деточка, у тебя всё лицо распухло! — вскрикнула испуганная экономка.
- Надо маме сказать. - Не надо! - запротестовал мальчик.
- Тогда мне придется сидеть дома, а я хочу сегодня взять этот трамплин! Экономка промыла раны, залепила их пластырем, и мальчик снова отправился на гору. К вечеру, когда уже настали сумерки, он красиво слетел с трамплина как победитель.
- У этого мальчика будет великое будущее, - прошептала экономка, глядя в окно на его полет.
И она была права. Потому что мальчика звали Фриотьоф Нансен.

Нансен всегда возвращался с победой. Потому что кроме храбрости и силы у него было ещё одно замечательное качество - предусмотрительность. Я всегда предвидел в пять раз больше опасностей - говорил он. И поэтому уносил оборудование - примусы, палатки, спальные мешки, даже консервы - в горы и проверял лично. Но всё равно многие считали Нансена будущим покойником. И когда он за несколько дней до экспедиции защищал докторскую диссертацию, профессора даже не стали ее обсуждать.

- Бедняге будет спокойнее умирать среди льдов Гренландии, зная, что мы присудили ему ученую степень, - сказали профессора и единодушно проголосовали за молодого Нансена.

Вместе с несколькими товарищами Нансен приплыл на шхуне к непознанной земле. Над морем со всех сторон свисали огромные ледовые обрывы. Люди выгрузили на плавучую льдину нарты, провиант, приборы, керосиновую печь. Шхуна дала прощальный гудок и отправилась назад, а Нансен с друзьями десять дней плыл на льдине мимо обрывов, пока не нашел место для высадки. Потом, день за днем, сгибаясь под бешеным ветром, они тащили сани через ледяные горы, а вечером, измученные, заползали в палатки.

Но Нансен был доволен - научные приборы работали отлично, и керосиновая печь давала горячую пищу. Об этом героическом походе написано много книг, но лучшую и увлекательную написал сам Нансен. Она называлась «На лыжах через Гренландию». Он писал ее в эскимосском чуме, пока ждал корабля из Норвегии…

Сотни лет моряки с ужасом рассказывали о кораблях, попавших в ледовый плен среди студеного океана. Редкие корабли возвращались назад. Чаще их сжимали океанские льды и давили как скорлупки. В полярной ночи моряки болели цингой, умирали. «Худшего несчастья, чем замерзнуть во льдах, не бывает», - говорили опытные капитаны.

И вдруг Нансен решил специально вморозить корабль среди северных морей и отправиться вместе с ледяными полями в путешествие по океану. Он надеялся поближе подобраться к Северному полюсу, изучить те места, где не был ни один житель Земли. Такое плавание считалось невозможным. Ведь он уходил в полярную ночь на три года. Но это был герой Нансен, и норвежский народ в него поверил.

Его собирала в путь вся страна. Одни присылали деньги, приборы, ученые подбирали консервы, лучшие корабельщики помогали строить судно, которое назвали «Фрам», что по-норвежски значит «Вперед», Конструкцию корабля придумал сам Нансен. Дно корабля было похоже на яйцо. Поэтому, когда льдины напирали на его борта, они выталкивали его наверх.
Полтора года Нансен проверял каждый предмет, который собирался взять с собой, и старательно подбирал добровольцев в команду. А когда корабль уходил в экспедицию и плыл вдоль скалистых берегов Норвегии, все жители страны вышли к морю его провожать.

Следующие три года о «Фраме» не знали ничего. Некоторые считали Нансена погибшим. А «Фрам», вмороженный в могучие льдины, медленно тащило океанское течение. Тринадцать человек жили в полярной ночи среди тысяч километров пустынного ледовитого океана. Они вели научные наблюдения, по вечерам собирались в кают-компании, музицировали, праздновали дни рождения, встречали Новый год. Кругом со стоном и грохотом рушились льдины. Полярные медведи принимали корабль за•айсберг и спокойно подходили к его бортам.

Через три года, точно, как рассчитал Нансен, «Фрам», освободившись ото льдов около Гренландии, вернулся к берегам Норвегии. И теперь весь народ, все корабли страны торжественно встречали его. Но сам Нансен совершил в этом плавании ещё один подвиг. Увидев, что корабль проносит мимо полюса, он вместе с одним из друзей отправился на лыжах с собаками через океан, чтобы подобраться к полюсу ближе. А потом, когда началась зима, они дошли до пустынной земли, сделали из медвежьих шкур и камней нору и прожили там несколько месяцев. При этом оставались совершенно здоровыми, веселыми и продолжали вести научные наблюдения…
После плавания на «Фраме» Нансен стал любимым героем человечества…****

ХОЛОД
Я рассматривал свой детородный орган с таким неподдельным любопытством, точно и не знал до того, что это за предмет и для чего предназначен. Никогда прежде я не видел его таким смущенным, незначительным, бесполезным и беззащитным.
Слава Богу, какая-нибудь женщина не видит этакой несуразицы.
Иная из жалости и промолчала бы, но позже, среди подруг, наверняка подняла бы на смех.
Непременно.
Холод выполнил эту страшную работу.
Холодно.
Вот что.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Алексей Ильич Ягнатьев рассматривал свой детородный орган с таким неподдельным любопытством, точно и не знал до того, что это за предмет и для чего предназначен. Никогда прежде не видел он его таким смущенным, незначительным, бесполезным и беззащитным.
- Боже мой, в это время за мной наблюдают! - вздрогнул он, - Надо хотя бы перевести взгляд… да, но отчего он сделался таким маленьким? Что случилось?
Алеша попытался перевести взгляд, но шею пронзила острая боль, и он смирился, - Что же, пусть наблюдают. Мне теперь все равно.
При этом если вы помните, губы его шептали, - Надобно что-то делать.
Надобно что-то делать.
Надобно что-то делать.

Тогда он еще не знал, что пройдет совсем немного времени, и он станет стеклодувом.

ЖЕНЩИНЫ
  
Это женщины. Их тринадцать. (Четыре раза по три и еще одна. – комментарий автора.) Именно тринадцать, что есть сигнал и знамение. Эти женщины не видят во мне мужчины. Им жаль меня. Они сокрушенно покачивают головами, и глаза их полны слез.
Нужно попытаться лечь в ванну.
Спрятаться от этих женщин.
Спрятаться.
Спрятаться.
Спрятаться.
В воде все переменится.  
Боль.

НАШИ ДЕТИ

Боль в затылке никак не хотела отпустить Алешу.
- Теперь я знаю, отчего у меня нет детей. Детей у меня быть не может, потому что мои дети будут похожи на меня, а значит, я никогда не смогу их полюбить! Никто не сможет их полюбить!

МОЙ ЯПОНЕЦ

Сутулый японец подходит неслышно, снимает шапку, прислоняется к двери в ванную комнату, прислушивается, улыбается.
Неужели он, также как и я, умеет читать Алешины мысли?

Трехдневное Алешино пьянство не было связано с кораблекрушением.
Это очень важно.
Иначе сюжет романа пойдет вкривь и вкось.
И выводы будут неверными.
У нас есть тенденция, и даже страсть к упрощению мотивов.
Очевидная тенденция.
Очевидно, что мои трехдневные эпизоды не содержат в себе только удачу, как в случае с женитьбой, только печаль, как в случае со смертью животного, или единственно обреченность, как в случае с запоем. В цикличности этой присутствует совсем иное измерение.
Можно представить себе, что в моем случае трехдневный эпизод - необходимый и достаточный отрезок времени для того, чтобы, стать или же напротив, не стать другим человеком.
Можно предположить, что это - припадок. Случается, что падучая протекает именно так.
Можно допустить, что это - напротив спасение от болезни или несчастья, ибо в это время я не принадлежу самому себе. Я целиком отдаюсь на волю провидения. В эти три дня сколько-нибудь внятные мысли оставляют меня.
Так или иначе, я уверен - во всем этом присутствует нечто экзистенциальное.

ИВАН ПЕТРОВИЧ ПАВЛОВ

Известно, что академик Иван Петрович Павлов был верующим человеком.

В пепельные осторожные дни запоя, когда пространство расчленено на корпускулы, вещи потеряны, а одежда пропитана тенью, Алексей Ильич Ягнатьев…

    Ввиду того, что роман - в четвертом лице, обращение по имени-отчеству допустимо.

В пепельные осторожные дни запоя, когда пространство расчленено на корпускулы, вещи потеряны, а одежда пропитана тенью, Алеша Ягнатьев, как ни странно, иногда улыбался. Улыбка до полной неузнаваемости меняла его одутловатое лицо. Тогда казалось, что Алеша это вовсе уже и не Алеша, а нечто совсем другое. Скорее всего, Виктор или даже Себастьян.
Не Алеша.
Другой человек.

Все же Господь бесконечно любит и Россию и русского человека.
Включая провинциалов, если не сказать преимущественно провинциалов, на чем мы настаиваем и что очень важно для нашего романа.
Позже Умному читателю станет ясно, почему.

АНЕКДОТЫ

Итак, Господь бесконечно любит русского человека.
Поясняю.  
Вот только что сетовал я на то, как много смеемся мы в юности. Но, коль скоро, русский смех не легковесен, остается надежда.
Смех наш не легковесен, ибо по сути своей и не является смехом в прямом значении этого слова, а скорее - реакцией на тот или иной анекдот.
Да, наша жизнь и теперь, и прежде, и до революции, и до первой революции, и до Алексея Михайловича соткана из анекдотов. Только это - грустные анекдоты.
Точнее - несчастливые анекдоты.
И даже придуманные с тем, чтобы отвлечься от изнурительной зимы, анекдоты наполнены несуразностью или болью.
Скаковая лошадь задыхается, не в силах добраться до финиша, обманутый муж падает из окна собственного дома, герой гражданской войны уличен в безграмотности или страдает от несварения желудка…
И запоминают и рассказывают их часто для того, чтобы сокрыть собственную неловкость.
И смеются в ответ для того, чтобы сокрыть собственную неловкость.
В России много неловкости.
Но это - во благо.

ДАНАЯ

Трижды во время запоя Алеша выходил на улицу.
Прямо против его дома находилась ноздреватая, точно склеенная из папье-маше винная лавка с чрезвычайно напоминающей  Данаю Рембрандта Клавдией внутри.  
Он мучительно переживал свои походы.
Стремился остаться неузнанным. Для этого надевал непривычные вещи (какое-то старье), водружал на нос разбитые печальные женины очки, уже перед прилавком сутулился и менял голос.
Напрасно.
Клавдия-Даная узнавала соседа и вызывала на беседу, от которой в силу робости он не мог отказаться. Во время этих разговоров липкий ужас разрастался в нем и, просочившись наружу, мириадами мелких булавок колол ладони и подошвы, забирался в уши и слепил глаза. Алеша что-то говорил, а в висках мерцало, - Это не я, другой.
Это не я, другой.
Это не я, другой.
Другой.
И действительно, кто-то другой разговаривал с румяной винной матроной, приглаживал вихор, делал жесты, даже пытался улыбаться ей. Алексей Ильич не присутствовал при тех разговорах - по выходу из лавки он не смог бы вспомнить ни единого слова.
Однако уйти от беседы с Данаей было не так просто. Беседа следовала за полюбившимся ею ходочком, поддерживала за локоть, фонарным лучиком освещала углы в сумеречном подъезде, сама отворяла исписанную мелом дверь…
А после того как Ягнатьев опорожнял вторую рюмку, подавала голос, бесцеремонно вторгшись в его воображение, точно героиня радиоспектакля, одного из тех, что Алеша так любил слушать в раннем детстве.

НАДПИСИ

Надписи на моей двери содержат следующую информацию:
Барыга - овца.
Замолк мурена.
Таня В.
И вензель, до боли в сердце напоминающий рисунок Гоголя ко второму тому «Мертвых душ», где сам Николай Васильевич, неловко улыбаясь, приотворяет дверь в будущее, точно это - дверь в ванную комнату, где и вода, и птицы, и…

Ах, птицы, птицы!
В неловкости много совестливости.
И синего цвета.
У наших бродяг, при общей черноте, от неловкости - васильковые глаза.
Интересно, каким видели они синий цвет, когда им было по шесть лет?

МЕТЕРЛИНК

Мы длинной вереницей идем за Синей птицей.
Мы длинной вереницей идем за Синей птицей.
Мы длинной вереницей идем за Синей птицей.

В УТРОБЕ

Я помню.
Много лет назад.
Точно в такой же согбенной позе.
На закате.
Да, да.
Затянувшийся закат.
Боже мой, думалось мне, неужели ночь так и не наступит никогда?

А, может быть, ночь так и выглядит, и теперь уже следует ждать утра?

Тогда были голоса.
Я помню.
Женские и мужские.
Вдалеке.
Шорохи и звуки потустороннего мира.
Я отчетливо слышал шорох листвы.
Звуки машин.
Думалось - в потустороннем мире тоже есть машины.

Отчего же я вижу только кровавый диск с ослепительной точкой чуть слева от центра?

Меня берегут.
Кто-то бережет меня.
Кто-то бережет.
Кто-то бережет меня.

Я - в безопасности.
Наверное, я в раю.
Стало быть, потусторонний мир - это я, а то, что я слышу - как раз самые обыкновенные голоса.
Самые обыкновенные звуки и шорохи.

Мне покойно.
Я уже не страдаю оттого, что за мной наблюдают.
Мне покойно, и это главное.
Пусть наблюдают, если им этого хочется.
Даже хорошо, что наблюдают.
По крайней мере, покойно.
Впервые за трое суток покойно.

И еще очень хочется спать.
Откуда знать мне, что такое машины, и какие сигналы они подают?
Выходит, прежде я уже видел их и слышал их?
Что со мной?
Спать, спать, спать…
Что со мной?
Мне бы теперь уснуть, но сна нет, есть только тягучая, гулкая боль в шее и это зрелище, мой детородный орган - уже не предмет любопытства, но повод к женскому состраданию.
Если вообще оно существует, женское сострадание.
Если вообще оно существует.
Мама - не в счет.
Мама - не в счет.
Мама - не в счет.
Капкан.
Материнское сострадание, материнская любовь - это капкан.
Каждый раз, когда мы задумываемся о женщинах, пытаемся определиться, понять, что они для нас - натыкаемся на материнскую любовь, и все идет вверх дном.
Когда бы не материнская любовь, когда бы не сострадание, мы бы уже давно осознали - идет Большая Бойня, которую не остановить даже атомной бомбой.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Немедленно добраться до ванны и укрыться под водой.

Итак.
Вода, птицы… дерево.
Быть может, следовало начать с дерева?
Да, пожалуй.

МОЙ ЯПОНЕЦ

Японец подходит к окну и смотрит на жемчужную иву во дворе.

ИОГАНН СЕБАСТЬЯН БАХ

Вам хочется знать, что такое Иоганн Себастьян Бах?
Так вот эта самая ива и есть Иоганн Себастьян Бах.
То, что Иоганн Себастьян Бах не был японцем - не имеет значения.
Настоящий жемчуг.
А, может быть, уличная пыль на солнце.

Дождя не было целую вечность.
Не имеет значения.
Время года не имеет значения.
Дерево, птицы, вода…
Не думаю, что японца, когда он рассматривает этот жемчуг, посещают мысли.
Да будь он датчанином или китайцем, заурядным человеком или мудрым Чжуан Цзы, не важно, вряд ли под гипнозом жемчуга его посещали бы мысли.
Перед сумеречным свечением Иоганна Себастьяна Баха мышление отступает точно звуки перед нашествием вселенской бури.
В свою очередь, дерево, обнаружившее неподвижного японца в окне, напротив размышляет. Во всяком случае, внешний его вид демонстрирует неподдельное изумление и некоторую растерянность.
Птицы, дерево, вода…

ЛИЛИТ
В некоторых трактатах Талмуда (Шаббат, Эрубин, Нидда, Баба Батра) о Лилит упоминается как о страшной демонице, но ничего не говорится о ней как о первой женщине, жене Адама. Миф этот родился у средневековых иудеев на почве антихристианского оккультизма. Наиболее ранняя письменная фиксация этого мифа содержится в еврейском сочинении «Алфавит Бен-Сира» (8-10 вв. по Р.Х.). К сожалению, придется цитировать пошлости, но это является самым лучшим способом показать духовный и интеллектуальный уровень «первоисточника», содержащего басню, которую пытаются использовать для дополнения Священного Писания: «Он создал женщину, тоже из праха и назвал ее Лилит.  Они немедленно побранились. Она сказала: «Я никогда не лягу под тебя!» Он сказал: «Я не лягу под тебя, а лишь сверху тебя. Тебе быть пригодной быть подо мной, и мне сверху тебя». Она отвечала: «Мы оба равны, потому, что мы оба из праха». Никто из них не слушал другого…»*****
МОЙ ЯПОНЕЦ
Он бесконечно одинок этот японец.

АРИК ШУМАН

Арику Шуману, наверное, тоже одиноко в его Дании.

В Дании моросит.
Дождь - великое благо.
Предполагаю, что люди, регулярно пользующиеся зонтами, чаще других страдают болезнью Альцгеймера.
Умные времена.
Рано или поздно «умные времена» кончаются.    
Когда китайцы расстреляли своих воробьев, Дед-фронтовик объявил, - Быть войне!

МОЙ ЯПОНЕЦ

Японец, свернувшийся клубочком около батареи с тем, чтобы хоть немного вздремнуть, вновь открывает воспаленные глаза и улыбается.
Он всегда улыбается, когда слышит что-нибудь о Китае или китайцах.
Не думаю, что это ненависть или снисхождение.
Что-то иное.
Что?

Притом, что китайцы и японцы в известной степени антиподы, в их чертах присутствует схожесть.
Пожалуй, в той же степени, что и у нас с Ягнатьевым.
Да.
В последние годы мы как-то подзабыли о существовании атомной бомбы, будто ее и нет вовсе.
Алексей же Ильич Ягнатьев всегда помнил о ее существовании.
Во внешности атомной бомбы явно просматривается нечто фаллическое.

ЦЕППЕЛИН

Первый раз я увидел дирижабль на плохонькой фотографии, тысяча первой копии, которую принес Арик Шуман. Дирижабль на снимке погибал, запутавшись в какой-то ажурной металлической конструкции. Точно кит, попавший в сети. Красавец-кит, не в состоянии выпутаться из смешного плена. Черный дым валил от цеппелина. Кажется, что я слышал голоса его обитателей, маленьких человечков, оловянных солдатиков прогресса, еще недавно гордившихся тем, что они сумели пробраться во чрево великана.
Думаю, им не было бы так горько, если бы хоть краешком глаза они могли увидеть, какое величественное зрелище представляет собой эта катастрофа.  
ЛИЛИТ
В еврейской демонологии времени формирования Талмуда Лилит (евр. Lilith) - злой дух женского рода. Обычно предлагается два объяснения имени.
1. От названий трех вредоносных духов шумеро-аккадской мифологии: Лилу, Лилиту и Ардат Лили.
2.От еврейского существительного lail - ночь.
В представлении древних евреев это страшное демоническое существо насылает бесплодие или болезни на рожениц, губит младенцев или похищает их, чтобы пить кровь или сосать костный мозг новорожденных.
Она насилием принуждает мужчин к сожительству, чтобы зачать от них многочисленных детей.*****

Деревья - фрагменты реки.
Вот почему птицы обожают деревья.
Лепятся к ним, точно карапузы к мамкиному чреву.
Точно карапузы.
Внешний вид жемчужной ивы демонстрирует неподдельное изумление и некоторую растерянность.
Растерянность.

РАСТЕРЯННОСТЬ

Растерянность.
Растерянность перед картиной изменившегося мира, явившегося в одночасье в красках и мельчайших подробностях - вот что сделало Алексея Ильича другим человеком.
Пустоту (то, что мы определили как предзнаменование растерянности) наконец заполнила собственно растерянность.
И возвестила о своем прибытии.
Немедленно заявила о себе.
Проступила.
В чертах.
Проступила в чертах Ягнатьева.
Точно рябь на испорченном снимке.
Точно отражение в потухшем зеркале.
Точно герпес.  
Доктора говорят, что герпес высыпает не только на коже. Им покрываются также и внутренние органы.

ПУСТОТА

Между тем, та самая пустота, что предшествовала растерянности, была счастьем. Да, именно так. Ибо пустота - есть ни что иное, как отсутствие желаний.
Какой еще фрагмент времени может содержать такое счастье?
Пустота - это когда человек бормочет свою считалку, надобно что-то делать, но делать ничего не собирается, так как и не понимает, что считалка эта подкреплена каким-то смыслом.
Пустота - это когда тщеславие, ревность, обиды, стыд, все далеко.
Где-то там, в другом измерении.
Там, где нет воды.
По достоинству оценить фрагменты пустоты человек может только в глубокой старости, когда память в рубище, вооруженная факелами и погремушками громко шествует по направлению к детству.

ЛИЛИТ

Ее звали Лилит. Она была создана не из ребра Адама, но из глины, из которой был вылеплен он сам, и не была плотью от плоти его. Лилит добровольно рассталась с ним. Значит, Лилит не была причастна к грехопадению нашего праотца, не была запятнана первородным грехом и потому избежала проклятия, наложенного на Еву и ее потомство. Над ней не тяготеют страдание и смерть, у нее нет души, о спасении которой ей надо заботиться, ей неведомы ни добро, ни зло. Что бы она ни сделала, это не будет ни хорошо, ни плохо.******

ВОДА

Вода - это убежище.
Спасение, если хотите.
Вот почему так трудно бывает добраться до воды.
Так трудно бывает добраться до воды.
Так трудно добраться до воды.
Так трудно…

ЗЕРКАЛО

Японцы считают, что именно зеркалу все нации мира обязаны тем, что на земле ежедневно восходит солнце. Согласно старинному мифу, богиня солнца Аматерасу глубоко обиделась на родного брата Сусаноо и заперлась в глубоком каменном гроте. Без света и тепла все живое на земле стало гибнуть. Тогда озабоченные судьбой мира боги решили выманить светлую Аматерасу из пещеры. Зная любопытство богини, на ветках стоящего рядом с гротом дерева повесили нарядное ожерелье, рядом положили зеркало и велели громко петь священному петуху. На крик птицы Аматерасу выглянула из грота, увидев ожерелье, не удержалась от искушения его примерить. А в зеркало не могла не посмотреться, чтобы оценить украшение на себе. Как только светлая Аматерасу заглянула в зеркало, мир озарился и остается таким по сей день.

Все. Разворошили осиное гнездо.
Прощай, Варвара Васильевна.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Перед погружением уже голенький Алеша Ягнатьев насколько это представлялось возможным при его невысоком росте, но малом пространстве между стеной и ванной, уселся прямо на ледяной кафель, согнув ноги в коленях и упершись теменем в хитросплетение покрытых испариной труб.

Будто на берегу реки.
Нет - уже в воде.
Только что вошел.
Еще сердце заходится.  
Ледяное течение.
Стремительное ледяное течение.
Агрессия.
Безжалостность.
Будто на берегу реки.
Колючий ветер.
Надобно спрятаться.
Войти в воду.
Надобно войти в воду, но духу не хватает.
Наверное, это очень больно - входить в стремительный ледяной поток?
Больно и опасно.
Опасность.
Этот прыщ.
Откуда у меня этот прыщ?
Не примета ли это скорой смерти?
А что такое смерть?
А существует ли она?
Если существует - надолго ли?
Когда же окончательно наступит облегчение?
Не может же раньше или позже не наступить окончательное облегчение?
Наверное, нечто подобное испытывают узники в одиночных камерах…

ЛИЛИТ

От солнца заслонясь, сверкая
Подмышкой рыжею, в дверях
Вдруг встала девочка нагая
С речною лилией в кудрях...*******

СВЕТЛАНОВ

В одном из своих телевизионных интервью дирижер Светланов справедливо заметил, - Каждый человек для чего-то живет, для чего-то родился и должен сделать свое дело.
Он уже был стареньким, Светланов.
В тридцать пять или тридцать шесть лет он бы не додумался до такой фразы.
Впрочем, как знать, он был поглощен музыкой, и слова не имели для него большого значения.
  
Чеховская простота.
Вся суть бытия в одной фразе.
Суть любого романа о жизни и не только жизни.
Можно иронизировать, дескать, кто же этого не знает?
Никто не знает.
И не узнает никогда.

ЛИЛИТ

От солнца заслонясь, сверкая
Подмышкой рыжею, в дверях
Вдруг встала девочка нагая
С речною лилией в кудрях...*******  

Вода.
Океан, море, река…
Вода.

РЕКА - СОПЕРНИЦА ЖЕНЩИНЫ

Река, соперница времени, всегда в движении.
Река пишет и режиссирует сама себя.
Строит шатры на своих берегах.
Шатры, селения, кладбища, пирамиды - все строит река.
Нил.
Египтяне не строили пирамид.  
Река построила их.
Люди не могут, нет.
Река построила.
Люди не могут.
Люди не могут.
Нет.
Женщина.
В практичности с рекой может поспорить только женщина.
Но женщина не столь целомудренна.
Река - соперница женщины.
Соперница времени и женщин.
Река.  
Приливы и отливы.
Приливы и отливы.
Приливы и отливы…
Река.
Река несет в себе опасность.
Опасность едва ли не главная примета реки.
Опасность - это очень и очень важно.
Опасность необходима.
В отсутствии опасности ничего не происходит.
Ничего.
Река провоцирует людей, манипулирует ими по своему усмотрению.
Ищет людей.
Выбирает среди людей.
От иных отказывается.
Чаще отказывается.
Иногда находит то, что ей нужно.
Иногда.
Растерянность дерева напоминает нам о том, что погода переменчива.
Глядя на него, мы нередко забываем об этом.
Если всерьез рассматривать дерево, не мудрено забыть все на свете.
Если, конечно, рассматривать дерево всерьез.
Всматриваться в него.
Как в жемчуг.
Как делает это японец.

УТОПЛЕННИКИ

Утопленники - избранные.
Их путь теряется навсегда.  
Они, должно быть, счастливы.
Они должны быть счастливы.

Утопленники - это то, что не поддается счету.
«Отсчет утопленников»******** об этом.
Несомненно.

ДВЕНАДЦАТЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

Есть двенадцать доказательств того, что река является вершиной мироздания.
Перечислить их невозможно.
Мы недостойны этого знания.
Мы маленькие.
Очень маленькие.
Почему именно двенадцать?
А почему бы и нет?

СИММЕТРИЯ

Если каким-то невообразимым способом все же удалось бы посчитать точное число утопленников, это число оказалось бы четным.
Мало того, число утопленников и число утопленниц было бы равным.
Все, что связано с водой или зеркалом - всегда симметрично.
Всегда.
Синхронность.
Когда кто-нибудь принимает решение броситься в воду с тем, чтобы утопиться, в другом месте, быть может, даже в другом полушарии кто-то еще принимает в точности такое же решение.
Топятся всегда парами.
И тонут парами.

Если бы в свое время Адам сумел полюбить Лилит, все теперь было бы другим.
За исключением реки.  
За исключением реки.
Тонут - это когда вода сделала свой выбор.
В реке тонут чаще, чем в озере или океане.
Даже в ваннах и бассейнах тонут реже, нежели в реке.
Я уже не говорю о колодцах.  
Это что-нибудь да значит.
Движение.

БРОУНОВСКОЕ ДВИЖЕНИЕ

Движение.
Окружающее человека движение провоцирует его на поступок.
Чаще всего это - броуновское движение.
Попытки объяснить его, придать ему осмысленности всегда терпят крах.
Также трудно порой объяснить и спровоцированные им поступки.
Броуновское движение.
Да.
Если вдуматься, всякое движение - броуновское движение.
За исключением движения реки.
Реки.

Реки совершенствуются.
Постоянно совершенствуются.
Каждую минуту, если хотите.
Это - причина, по которой с некоторых пор вода перестала быть питьевой.
Снимите шляпу.

«Негоже лилиям прясть»
Царственная фраза.
Хотя, согласен, немного банально.

ДЕРЕВЬЯ

И деревья, разумеется.
Деревья испытывают к нам приблизительно те же чувства, что провинциал испытывает по отношению к цыганам на вокзале.
Эти чувства не лишены и опасности, и восхищения, и любви.
Но чувства эти как будто затеплены.
Что называется, чувства под сурдину.
При этом и любовь, и опасность, и даже восхищение.
Чудеса.
Серебристая ткань с лодочниками, бакенами и прочей ерундой - не река.
Чрезвычайно поверхностный взгляд на предмет.
Вся эта мишура с закатом и лунной дорожкой - не река.
Точнее - не вся река.
Большая часть реки располагается под землей.
А на поверхность прорывается деревьями.
Нил.
Нил, Евфрат, Тибр, Хуанхэ, Лета…

ЖЕНЩИНЫ

Женщины.
Их тринадцать.
Четыре раза по три и еще одна, что есть сигнал и знамение.
Эти женщины не видят во мне мужчины.
Им жаль меня.
Они сокрушенно покачивают головами, и глаза их полны слез.
Им жаль меня.
Как они жалеют меня?
Сокрушенно покачивают головами?
Молчат и сокрушенно покачивают головами?
Но откуда мне известно, что они покачивают головами, когда я не вижу их?
Молчание. Наивысшая форма жалости.
Молчат по-разному.
В молчании каждой из этих женщин заложен звук.
Молчание каждой из этих женщин содержит в себе определенную ноту.  
Ре, ми, фа, соль, ля-бемоль, си.  
Без «до», разумеется.
Присутствие «до» и чистой «ля» породили бы подозрение, ощущение фальши.
Особенные женщины.
Это - особенные женщины.
Я даже не уверен до конца, что это женщины.
Не уверен.
Женщины - другие.
Другие, другие, другое…
Я знаю.
Знаю.
Мамы среди этих женщин нет.
Мама - это мама.
А женщины - совсем другое.
Другие, другие, другое…
Другие.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Добраться до воды.
Вот что.
Добраться до воды.
В воде все переменится.

Нил, Евфрат, Тибр, Хуанхэ, Лета…

ЛИЛИТ

От солнца заслонясь, сверкая
Подмышкой рыжею, в дверях
Вдруг встала девочка нагая
С речною лилией в кудрях...*******

Память деревьев - долгожителей есть вода великих рек, пульсирующая каруселью их влажных жил.

ЛИЛИТ

От солнца заслонясь, сверкая
Подмышкой рыжею, в дверях
Вдруг встала девочка нагая
С речною лилией в кудрях...*******  

МАДАГАСКАРСКИЙ ШИПЯЩИЙ ТАРАКАН
(Gromphadorhina portentosa)

Происхождение: Мадагаскар.
Продолжительность жизни: 2,5 года.
Мадагаскарский шипящий таракан, также известный как шипящий таракан, или гигантский мадагаскарский шипящий таракан, является одним из самых больших тараканов в мире. Взрослые особи иногда достигают размеров мелких мышей. Данный вид совсем недавно приобрел столько широкую популярность.
Если таракана потревожить, он попытается скрыться. Ими часто кормят ящериц и тарантулов. Мадагаскарские шипящие тараканы подходят для содержания в доме, т. к. они не пахнут. В дикой природе тараканы живут в лесах Мадагаскара. Это ночные насекомые. Мадагаскарских тараканов называют шипящими, так как они могут громко шипеть.
Взрослые особи похожи на больших жуков и достигают до 7,5-10 см в длину. Самцов легко отличить от самок наличием двух поднятых рожков на протораксе (переднегруди). У самок эти рожки отсутствуют.
Для жилья тараканам подходит стеклянный террариум объемом 50-75 литров. На дно террариума насыпьте субстрат толщиной до 3 см из сосновых опилок (нельзя использовать кедровый опилки). Субстрат должен полностью покрывать все дно террариума, он будет поглощать воду и фекалии тараканов. Раз в месяц субстрат надо менять. Пища для тараканов всегда должна быть свежей. Можно кормить тараканов свежими овощами и сухим кормом для собак, иногда применяют коммерческие корма для рептилий. В террариуме всегда должна быть чистая и свежая вода.
Разводятся в неволе мадагаскарские шипящие тараканы довольно легко.**********

Растерянность.
Ветер ворочается в льняной шевелюре ивы.
Сообщение о новой тяге человечества к использованию в качестве дамских украшений покрытых стразами живых мадагаскарских тараканов вполне могло послужить пусковым моментом к вышеупомянутой растерянности, через уход в ванную комнату приведшей, в конечном итоге, к тому, что я называю «сделаться стеклодувом».

БЕЛЫЕ КАРЛИКОВЫЕ КРОЛИКИ

Думаю, что со временем я приобрету японцу для компании парочку белых карликовых кроликов. По крайней мере, ему не будет так одиноко.

Разумеется, понятие «сделаться стеклодувом» я трактую по-своему, точнее, вкладываю в него несколько больший смысл.
Нахожу, что всякая вещь - много больше того, что мы слышим, видим, осязаем.
Или представляем себе.

Если уж быть роману о новом демиурге, написанному в четвертом, разумеется, лице, хочется, очень хочется, чтобы читатель на определенном этапе задумался, - А не затеял ли автор со мной, читателем, некую игру, то и дело напоминая мне о том, что это, дескать, новый роман о демиурге, написанный в четвертом, разумеется, лице?
А не кроется ли в столпотворении букв, знаков, а теперь и нот нечто большее?
Верю, что читатель именно так и подумает.
Ибо он чрезвычайно умен, этот читатель.

ЧЖУАН ЦЗЫ

Теперь, на мой взгляд, настало время обратиться к Чжуан Цзы.
Уверен, читатель стосковался по его слову.  
В своем «Внутреннем разделе» Чжуан Цзы пишет, - В Северном океане обитает рыба, зовут ее Кунь. Рыба эта так велика, что в длину достигает неведомо сколько ли. Она может обернуться птицей, и ту птицу зовут Пэн. А в длину птица Пэн достигает неведомо сколько тысяч ли. Поднатужившись, взмывает она ввысь, и ее огромные крылья застилают небосклон, словно грозовая туча. Раскачавшись на бурных волнах, птица летит в Южный океан, а Южный океан - это такой же водоем, сотворенный природой. В книге «Цисе» рассказывается об удивительных вещах. Там сказано: «Когда птица Пэн летит в Южный океан, вода вокруг бурлит на три тысячи ли в глубину, а волны вздымаются ввысь на девяносто тысяч ли. Отдыхает же та птица один раз в шесть лун».

Пыль, взлетающая из-под копыт диких коней, - такова жизнь, наполняющая все твари земные. Голубизна неба - подлинный ли его цвет? Или так получается оттого, что небо недостижимо далеко от нас? А если оттуда посмотреть вниз, то, верно, мы увидим то же самое.

По мелководью большие корабли не пройдут. Если же вылить чашку воды в ямку на полу, то горчичное зернышко будет плавать там, словно корабль. А если поставить туда чашку, то окажется, что воды слишком мало, а корабль слишком велик. Если ветер слаб, то большие крылья он в полете не удержит. Птица Пэн может пролететь девяносто тысяч ли только потому, что ее крылья несет могучий вихрь. И она может долететь до Южного океана потому лишь, что взмывает в поднебесье, не ведая преград.

Цикада весело говорила горлице: «Я могу легко вспорхнуть на ветку вяза, а иной раз не долетаю до нее и снова падаю на землю. Мыслимое ли дело - лететь на юг целых девяносто тысяч ли?!» Те, кто отправляются на прогулку за город, трижды устраивают привал, чтобы перекусить, и возвращаются домой сытыми. Те, кто уезжают на сто ли от дома, берут с собой еды, сколько могут унести. А кто отправляется за тысячу ли, берет еды на три месяца. Откуда же знать про это тем двум козявкам?

И вот вам вывод, - С маленьким знанием не уразуметь большое знание. Короткий век не сравнится с долгим веком. Ну, а мы-то сами как знаем про это? Мушки-однодневки не ведают про смену дня и ночи. Цикада, живущая одно лето, не знает, что такое смена времен года. Вот вам «короткий век». Далеко в южных горах растет дерево минлин. Для него пятьсот лет - все равно, что одна весна, а другие пятьсот лет - все равно, что одна осень. В глубокой древности росло на земле дерево чунь, и для него восемь тысяч лет были все равно, что одна весна, а другие восемь тысяч лет были все равно, что одна осень. Вот вам и «долгий век»…*********

ОТЕЦ

Еще в раннем детстве отец, наблюдавший мою изумительную страсть к чтению, говаривал, - Большому кораблю большое плавание, сын.
Он гордился мной.
Знал бы он, во что это все выльется!
Да.

ВЕРА

Кроме того, что я наблюдал за движением песка на дне Вериных глаз, меня чрезвычайно занимала геометрия ее тела. Непредсказуемая матовая архитектура изгибов и ловушек, что с удивительным постоянством привлекает большинство мужчин, но воистину неожиданная асимметрия, являющаяся в определенное время, ночью, когда Вере делается жарко под взбалмошным одеялом, и она, совершив головокружительный взмах, освобождается от гнета и принимает позу раненого эллина, выставив для обозрения покрытое тончайшим слоем сливочных сумерек бедро.
Признаюсь, нередко я только делал вид, что уснул, а на самом деле ждал этого момента. Мною пробуждалась манерная ночная лампа и, наперекор ее недовольному бормотанию, ваш покорный слуга вдохновенно, не без толики восхищения, изучал обнаружившийся парадокс.
Не могу похвастаться тем, что извлек из своих наблюдений что-нибудь полезное для науки, однако каждый раз отправлялся в удивительное свое полуночное путешествие с уверенностью - коль скоро некая неведомая сила влечет меня к подобным действиям - раньше или позже придет и озарение.

Хотелось бы услышать, как кричит птица Пэн.

КИТАЙ

В детские годы Китай представлялся мне желтушным грузовиком с выгоревшим флажком на капоте, в мучном мареве движущимся по направлению к невиданному громоздкому сооружению, своей внешностью напоминающему элеватор.

МОЙ ЯПОНЕЦ

Японец не спит.
Улыбается.

ЧЖУАН ЦЗЫ

Чжуан Цзы пишет, - Не знаю, является ли на самом деле счастьем то, что люди нынче почитают за счастье. Вижу я, что счастье в мире - это то, о чем все мечтают, чего все добиваются и без чего жить не могут. А я и не знаю, счастье ли это, но также не знаю, есть ли это несчастье. Так существует ли на свете счастье? Для меня настоящее счастье - Недеяние, а толпа считает это мучением. Поэтому сказано: «Высшее счастье - отсутствие счастья. Высшая слава - отсутствие славы».
Хотя в мире, в конце концов, нельзя установить, где истина, а где ложь, в Недеянии можно определить истинное и ложное. Высшее счастье - это сама жизнь, и только Недеяние позволяет достичь его. Попробую сказать об этом. Небо благодаря Недеянию становится чистым; Земля благодаря Недеянию становится покойной. Когда Недеяние Неба пребывает в согласии с Недеянием Земли, свершаются превращения всех вещей. Неразличимое, смутное - неведомо откуда исходит! Смутное, необозримое - лишенное образа! Все сущее в своем великом изобилии произрастает из Недеяния. Поэтому сказано: «Небо и Земля ничего не делают, но не остается ничего несделанного». Кто же среди людей способен претворить Недеяние?
У Чжуан Цзы умерла жена, и Хуэй Цзы пришел ее оплакивать. Чжуан Цзы сидел на корточках и распевал песню, ударяя в таз. Хуэй Цзы сказал: «Не оплакивать покойную, которая прожила с тобой до старости и вырастила твоих детей, - это чересчур. Но распевать песни, ударяя в таз, - просто никуда не годится!»
- Ты не прав, - ответил Чжуан Цзы. - Когда она умерла, мог ли я поначалу не опечалиться? Скорбя, я стал думать о том, чем она была вначале, когда еще не родилась. И не только не родилась, но еще не была телом. И не только не была телом, но не была даже дыханием. Я понял, что она была рассеяна в пустоте безбрежного Хаоса. Хаос превратился - и она стала Дыханием. Дыхание превратилось - и стало Телом. Тело превратилось - и она родилась. Теперь настало новое превращение - и она умерла. Все это сменяло друг друга, как чередуются четыре времени года. Человек же схоронен в бездне превращений, словно в покоях огромного дома. Плакать и причитать над ним - значит не понимать судьбы. Вот почему я перестал плакать…*********
ВЕРА
Если в случае наблюдения за песком Вера раздражалась, ночные мои упражнения оборачивались для нее испугом. За все годы, проведенные вместе, трижды (и вновь это число) она просыпалась под моим взглядом, и трижды кричала страшно. Впрочем, страх этот мог явиться и следствием дурного сна. Не могу знать достоверно, ибо каждый раз, не дожидаясь объяснений, немедленно укладывался спать.
Я немного стыдился этого своего пристрастия.  

Хотелось бы услышать, как кричит птица Пэн.


МЕТЕРЛИНК

Мы длинной вереницей идем за Синей птицей.
Мы длинной вереницей идем за Синей птицей.
Мы длинной вереницей идем за Синей птицей.

Можно и так.




Глава третья

КЛОУНЫ - СЛАВНЫЕ РЕБЯТА

Идея Блага бессознательна и безлична,
тогда как демиург личен
Платон

КОНФУЦИЙ

В собственном доме тяжело иметь дело с женщинами и низкими людьми. Если приблизить их - они станут развязными, если удалить их от себя - возненавидят.******

ВЕРА

Последним, что услышала от меня Вера, было как раз известие о моде на живых мадагаскарских тараканов, украшенных стразами.
Вера внимательно выслушала меня, затем поднялась с кресла, извлекла из шкафа, как выяснилось, приготовленную заранее сумку с вещами и ушла навсегда.
Так уходят только взрослые и опасные женщины.
То, что сумка была приготовлена заранее, несколько успокоило меня. В противном случае я мог вообразить, что причиной ее ухода явилась моя новость.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Ванна, куда предстояло добраться Ягнатьеву, была наполнена черной водой. Теперь, когда, неимоверными усилиями ему удалось разорвать заиндевелую оболочку, он явственно увидел это. И, хотя еще недавно владевший им образ стремительного потока, с чем он, пожалуй, все же свыкся, не имел ничего общего с новым, несравненно более глубоким и пугающим образом бездны (происхождение слова «бездна» очевидно намекает на отсутствие дна), Алеша не смутился. Будто ничего особенного не произошло, будто так и должно быть - черная вода, привычное дело…
Мало того, в череде осколков из породы «надобно что-то делать», выглядящих как «надобно… надобно…» или «что.. что… что-то…» промелькнула вполне оформленная мысль, -  Хорошо бы к такой воде присовокупить осенний лист. И хорошо, если бы это был кленовый лист, большой бурый кленовый лист с неровными краями и капелькой ртути чуть слева от центра.  
Спасительная, как мне видится, эта мысль мелькнула сама по себе и тотчас потерялась в считалке. Так что Алексей Ильич не успел ухватиться за нее.
Не успел.

МАДАГАСКАРСКИЙ ШИПЯЩИЙ ТАРАКАН
(Gromphadorhina portentosa)    

С тем, что мадагаскарские тараканы, прикованные тончайшими цепочками к обретенной хозяйке, умопомрачительно заливаясь перламутром, перемещаются по ее телу, Ягнатьев еще мог смириться, но тот факт, что при определенных обстоятельствах, живые украшения, не справившись с очередным подъемом или спуском, могли повисать, беспомощно перебирая лапками в воздухе, просто шокировал Алексея Ильича. Столь живо представил он себе эту картину, что невольно зажмурился и отвернул голову…

Вот она - растерянность.
Да.
Никто не знает, что такое любовь.
Никто, уверяю вас.
Ах, любовь!

КОРТАСАР

Неплохим знатоком китайских пыток являлся, как ни странно, аргентинец. Его имя - Хулио Кортасар. Ему довелось держать в руках подлинные снимки «разрезания на 1000 кусков».
Интересно, слышал ли Кортасар о «катании на деревянном осле»?

Как бы не желали мы внутренней свободы, груз штампов обыкновенно перевешивает наши стремления.
Казалось бы - ну что особенного в повисшем на груди кукольной красавицы таракане?
Ан, нет.
Недоумение, чувство жалости, несправедливости, а более того несопоставимости, неотвратимо свивающиеся в отвращение (самая непосредственная реакция, наряду со страхом, во спасение дарованная нам природой), принуждают нас зажмуриваться и отворачиваться.
Иными словами, цепенеть перед фасадом изменившегося мира.
Цепенеть перед фасадом изменившегося мира.

ХОЛОД

Однако, как холодно.
Откуда-то ветер.
Тянет хаосом.

При извечной нашей тяге к гармонии, мир, напротив, стремится к хаосу.
Всегда.
Энтропия.  
Законы, законы, тут уж не на кого сетовать.
Никто не знает, что такое любовь.
Любовь.
Нагота.
Никто не знает, что такое нагота. Известно, что такое страсть к наготе.
Страсть к наготе - тоска по первородному греху.

Попробуем еще раз на звук.  
Нагота.
Хорошо бы звонкую «г», более подходящую к «голытьбе», заменить на «х», чтобы не исчезало придыхание при произнесении этого слова, свойственное юности.
Нагота, нахота.
Все остальное - тряпки.
Какие-то тряпки.
Тряпки, тряпки.  
Тряпок больше чем людей.
Современную культуру можно смело назвать тряпичной.
А Рубенс, Ван Дейк, Ренуар и все остальные - тоска по первородному греху.
Любовь и святость. Вот на чем все держалось.
На любви.
И святости, разумеется, святости.
Ветер.
Забываем прошлое.
Намеренно.
Не желаем помнить.
Что там Иона, что Иосиф? не помню.
И не думаю об этом.
Какой же заботы и какого тепла для себя мы требуем?

ХОЛОД

Холод, холод.  
Натурщики, натурщицы.
И в мастерских холодно.
В мастерских и прежде было холодно, но не так как теперь.
Тела натурщиц покрываются гусиной кожей.
Как память наша. Тоже в пупырышках.
  
Отчего Алексей Ильич сделался натурщиком зыбкого моего портрета?
А не Лев Семенович или Валентин Кузьмич, предположим?  
Лев Семенович, Валентин Кузьмич.
Или военнопленный японец.
Или кто-нибудь из китайцев, коль скоро Китай уже всплыл в моей памяти миллиардом светлячков?

КИТАЙСКИЕ СТУДЕНТЫ

После войны было много китайских студентов. Где они теперь? Что с ними сталось? Сколько их военнопленными японцами бродит по комнатам?

А что стало бы с моим японцем, когда бы Алексей Ильич уехал или скончался?
А если бы снесли дом?
Жив, жив, слава Богу, и уезжать не намерен.

Отчего не Лев Семенович или Валентин Кузьмич?  
Случайность?
И где вы видели случайности?
Случайность. Слово-то, какое!  
Да не может того быть, чтобы в Алексее Ильиче не присутствовало некоей драгоценной изюминки, вопиющей о его непохожести на прочих людей!
Некоей драгоценной изюминки.
Алексей Ильич особенный.
И нечего тут стесняться.

ОЛЕНЬКА

Оленька стоит у окна и изучает мокрый снег. Может быть, изучает мокрый снег, может быть, не видит снега, думает о своем.
Ягнатьева не замечает. Точно и нет его вовсе.
На кафедре привыкли, что Ягнатьев молчит, и не замечают его. Научились не замечать его, точно он вещь или портрет.
Хорошо ли это для Алеши?
Не знаю, не знаю.
Осмелюсь предположить, что ему так комфортнее.
Оленька близорука, может и не видеть снега.
Отгадывает какое-нибудь слово из кроссворда. Скорее всего.
Ягнатьев шуршит бумагами в черной папке.
Шуршит машинально, ничего не ищет.
Беседует с Оленькой.
На кафедре больше нет никого.
Беседует с Оленькой.
Сначала без слов, только смотрит в ее сторону.
Затем возникает звук: ВвВвВвВвВвВв…
Затем речь, - Все же вы женщина, - не то упрек, не то окончание фразы, по интонации не понять.
Оленька думает, что ей показалось и остается безучастной.
Алексей Ильич повторяет, - Все же вы женщина.
Оленька поворачивается, в глазах ее цвета винного осадка читается изумление, - Вы что-то сказали, Алексей Ильич?
- Да. Сказал. Точнее, я хотел спросить вас.
- Пожалуйста.
- Что-то не так?
- В каком смысле?
- Не кажется вам, что все как-то не так? Не так, как хотелось бы?
- Я не совсем понимаю вас.
- Вам же наверняка хочется большего?
- В каком смысле?
- Большего, большего. Не бывает с вами, что все вам кажется измельчавшим, обесцененным, что ли? Не думается вам, что если и дальше так пойдет, мы все превратимся в ничто. Однажды утром проснемся, подойдем к зеркалу и не увидим собственного изображения?
- У вас что-то случилось?
-  Нет, нет, просто иногда в голову приходят такие мысли, что делается страшно. Вот я подумал, только ли мне в голову приходят такие мысли?
- От вас ушла Вера?
- Нет. Не в этом дело. Не то. Вы имеете в виду Веру или веру?
- Не понимаю вас.
- Конечно, конечно. Я, кажется, уже нашел ответ на свой вопрос.
- Что?
- Обратился не по адресу.
- Что вы имеете в виду?
- У вас все хорошо.
- К сожалению, так, чтобы все было хорошо, не бывает, Алексей Ильич.
- Да, конечно. Философия, философия. Я знаю, что такое философия. Я и сам одно время был увлечен философией. Между тем, многие считают, что философия - совершенно бесполезная наука. Многие так считают. Многие. Много людей. Очень много людей. Больше чем нам кажется. А вы как думаете, Оленька?
- Что?  
- Бывает, чтобы все было хорошо. Бывает, просто мы не замечаем этого. До поры до времени. Во всяком случае, мне так кажется. А вы и не заметили.
- Что должна была я заметить?
- Вы и не заметили, как изменились в последнее время.
- Я не изменилась.
- Изменились, изменились. Вы, будто другим человеком стали. Новым человеком. Это совсем не плохо, совсем не плохо.
- Я могу чем-то помочь вам?
- Простить.
- Простить?
- Простить, если можете.
- За что же?
- Да вот за этот бессмысленный разговор.
- Мне приятно, что вы говорите.
- Вам приятно, что я говорю?
- Ну да, вы же молчите, главным образом.
- Тому причиной облака? Я угадал?
- Что?
- Вы рассматривали облака?
- Когда?
- Да вот только что?
- Не знаю. Наверное.    
- И что?
- Что?
- Встретили кого-нибудь?
- Не понимаю.
- Ну, знаете, облака обычно напоминают нам кого-то, друзей, домашних животных, какие-нибудь сценки из детства. Не обращали внимание?
- Нет.
- Простите.
- А что случилось?
Алексей Ильич закрывает папку и намеревается уходить.
- Куда же вы, Алексей Ильич?
- Мне нужно. Правда, мне очень нужно.
Уходит.

ПАМЯТЬ

Ягнатьев обладает феноменальной памятью. Он мучительно стесняется этой своей особенности, так что никто, даже наиболее близкие люди, об этом не знают. Как вы, наверное, уже догадались, Ягнатьев помнит себя в материнской утробе, семи месяцев от зачатия. Нельзя сказать, что его воспоминания о том периоде жизни столь же отчетливы, как, предположим, воспоминания юности, однако же, они существуют, и это не плод его воображения, так как, в противном случае он не прятал бы своей «чудовищной» памяти от окружающих.
Следует заметить, что память его избирательна. Думаю, среди его окружения найдутся люди, уверенные в том, что память - как раз не самое очевидное достоинство Алексея Ильича. А покинувшая его жена вообще упрекала его в чрезмерной забывчивости. Действительно, Алеша, скажем, с трудом запоминает числа и имена. Но что такое числа и имена в сравнении с потерянным раем?..

Рай утрачен нами однажды навсегда.
Нет смысла искать его на земле.
Это данность.
Но данности этой не желают знать.
Путешествуют, копаются в письмах, подслушивают, подсматривают, ищут, ищут.
Это все равно, что вам или мне скажут, - Жить осталось столько-то и столько-то, что-нибудь недолго.
Разве мы поверим? Скорее сойдемся на том, что все эти ворожеи - шарлатаны и греховодники.
Хотя осадок, наверняка, останется.
Неприятный осадок.

Безусловно, можно было бы и не тратить время на описание событий, предшествующих погружению Ягнатьева в себя (с последующим погружением в ванну), поскольку это не имеет особенного значения. Однако, стремление автора к последовательности…
И довольно о последовательности.
Повторяться - не в моих правилах.

ДОСТОПОЧТЕННЫЙ ДЖОН ЛИ

Достопочтенный Джон Ли, изучая более четырех тысяч записей о любви, пришел к выводу, что в любви существует несколько стилей.
Первый он назвал «Эрос» символизирует романтическую любовь, радостное чувство, приносящее наслаждение красотой. Как правило, возникает при первом взгляде партнеров друг на друга.
Для стиля «Лудус» (от латинского - игра ради времяпрепровождения) - характерная любовная связь, не претендующая на полное и исключительное обладание партнером.
Третий стиль ученый назвал «Строге». Он развивается медленно без лихорадки и сумасбродства и приводит к мирному союзу и гармонии.
«Мания» (от греческого - сумасшествие, неистовство) - так именовал он четвертый стиль. Влюбленный видит свой объект как звезду и мучается потому, что от обожаемого им человека он ничего не получает. Его оценки и мнения ложны, и он приходит в беспокойство, ревнует и впадает в депрессию.
«Прагма» (искусство правильно торговаться) - рациональное и практическое удовлетворение потребностей обоих.
И последний из стилей Джона Ли - «Агапе» (дарящая, божественная любовь) - когда оба партнера готовы пожертвовать собой ради того, чтобы принести другому счастье и благополучие.
Впрочем, при всей неповторимой оригинальности, исследования достопочтенного Джона Ли, ни в коей мере не отвечают на вопрос, что же такое любовь.******

Мне любовь представляется чем-то сомнительным.
Мне любовь представляется чем-то сумбурным.
Как броуновское движение.
В точности как броуновское движение.
В точности как броуновское движение…

МАДАГАСКАРСКИЙ ШИПЯЩИЙ ТАРАКАН
(Gromphadorhina portentosa)    

Это был вторник.
Вторник?
Да, это определенно был вторник.  
Пасмурный суматошный вторник со слепым мальчиком в переполненном трамвае и тупиками в конце каждой улицы. Так что каждый раз приходилось возвращаться и менять маршрут. Известие о новой моде на мадагаскарских тараканов я услышал накануне вечером, отчего ночь прошла без сна. Я был несказанно взволнован, много курил, за Верой не наблюдал, утром чувствовал себя подавленным и разбитым. По приходе на работу, тем не менее, улыбался. И сослуживцы улыбались мне.
Улыбался безносый и кудрявый (a la император Павел) Лев Семенович, хотя каждая улыбка стоит ему, человеку, страдающему хроническим воспалением желчного пузыря и скепсисом больших трудов.
Улыбался колченогий Валентин Кузьмич, хотя накануне он получил пестреющее каракулями-иллюстрациями брошенных им близняшек письмо от погибающей в одиночестве некрасивой жены.
Улыбалась уже знакомая вам строгая близорукая Оленька, поклонница кроссвордов и гороскопов.
Улыбалась фаянсовая Вика, барышня с прошлым, но без будущего.  
Улыбалась даже Полина Сергеевна, чей английский бульдог Боба накануне разорвал в клочья любимого резинового поросенка соседского мальчика.
Мне подумалось, что я ошибался насчет этих людей.
Мне впервые подумалось, что мои сослуживцы, вовсе не сухари, доживающие свой век в пределах возведенного обстоятельствами могильника науки, но мужественные люди, способные сочувствовать, поддержать в трудную минуту и прочее и прочее.
И я поведал им о своих переживаниях.
Я рассказал им о шипящих мадагаскарских тараканах, украшенных стразами.
Я рассказал им о шипящих мадагаскарских тараканах, украшенных стразами, не упустив ни единой подробности, включая собственные фантазии, предположения и соображения по этому поводу.
Возникла пауза.

Нужно было видеть их лица.
От приветливости и благорасположенности не осталось и следа.
Каждый сгорбился и побрел в свой угол.
Молча.
Точно в замедленной съемке.
Разом.
Точно по рыку стартового пистолета.
Молча.
Точно в замедленной съемке.

АНДРЕЙ ТАРКОВСКИЙ

В Offret уже немой Андрей Тарковский наконец-то добрался до океана.
До Offret были зеркала, озера, дожди, ручейки, реки, лужицы, лужи, озера, зеркала…
Здесь же пред ним разверзся целый океан.
Что называется, добрался до океана - и умер.
Можно так выразиться.
Вполне можно так выразиться, опираясь на внешние признаки.
Океан убил его.
Хотя смерть - всего лишь один из внешних признаков.
Внешний признак.  
Для подростков и героев.  

В воде и стекле много общего.
Это важно.
Особенно в случае зеркала.
Особенно в случае зеркала.

АНДРЕЙ ТАРКОВСКИЙ

Как знать, если бы это был не океан, а река или ванна, что актуально для нашего романа, не исключено, что Андрей Арсеньевич был бы и теперь жив.  
По совокупности внешних признаков.

Каждый сгорбился и побрел в свой угол.
Молча.
Точно в замедленной съемке.
Разом.
Точно по сигналу.
Молча.
Точно в замедленной съемке…
Мне подумалось, - Боже, как я живу?
Мне подумалось, - Боже, где я?
Мне подумалось, - Боже, что я делаю здесь?  
Мне подумалось, - Боже, что это за люди?
Мне подумалось, - Боже, что такое я сам?

ТИШАЙШАЯ БОЙНЯ

Воцарившаяся шагреневая тишина накрыла меня точно рухнувший навес.
Слепота.
Ужас.
Чувство вины.
Неловкость.
Ватные ноги.
Несчастье.
Стало трудно дышать.
Я расстегнул верхнюю пуговицу на сорочке и вышел, чтобы никогда не вернуться. То, что пятью часами позже проделала моя жена Вера.
Непонимание.
Рукоприкладство.
Одна из форм рукоприкладства.
Ох уж это царственное рукоприкладство!
Традиция с розовым паром.
Царственное рукоприкладство с весельем и отвагой.
И кровавыми пузырями на дощатом полу.
Приказано торжествовать по всякому случаю.
Что нам приказ, когда грустно и какое-то затишье.
Точно перед бурей.
«Перед бурей» - это слишком, конечно.
Просто затишье.
Тишина.
Затишье.
Перемены редко происходят в тишине.
Но в данном случае картинка меняется без звука.
Почти без звука.
Где-то далеко скрипка. Возвращение стада сквозь утренний туман. Где-то корвет спускают на воду.
Или не корвет.
Или это только кажется. Не разобрать. Надобно иметь отменный слух, чтобы разобрать.
Океан - не океан.  
Вода.
Розовый пар.
Война без мазурки и салюта.
Тишайшая бойня.
Холодно.

ЭНДИ УОРХОЛЛ

Июль.
Градусов сорок, не меньше.
Мы с Энди (Уорхоллом) в мясных рядах. Наблюдаем за молодецкой работой рубщика. В его руках топор кажется игрушкой. Разделывает теленка и посматривает на нас. Его забавляет и радует присутствие зевак.
Посматривает на нас и улыбается.
Звук, как я уже говорил, выключен.
Только стрекот кузнечиков и наша беседа.
Точно на демонстрации немой фильмы.
Энди заворожен этим, в сущности, очень русским зрелищем, - Вот тот самый ритм. Да, это тот самый ритм. Вы слышите? Наконец я нашел его. Много вернее пульса. Много вернее пульса, не находите?
- Возможно.
- Оттого, что не слышно.
- Возможно.
- Весь фокус в этой тишине.
- Возможно.  
- Как это сделано? Чудесно, чудесно. Хорошо, хорошо. Отсюда, с этого самого места все и начинается, можете поверить мне. Я бывал в разных местах, можете поверить мне.
- А что, собственно, начинается?
- Все.
- Ну, все, так все, - Алексей Ильич немного устал.
- Ничего не понимаете, или делаете вид?
- Нет, просто слабость какая-то.
- Да, да, да….  
- Неужели нельзя без крови?
- Вообще, довольно странно, что мы одни. Вы спросили меня о чем-то?
- Неужели нельзя без крови?
- Да, да, да… Странно, что мы одни. Не находите?
- Вы ждете кого-нибудь?
- А мы только тем и занимаемся всю жизнь, что ждем кого-нибудь, не находите? Кажется, вы спросили меня о чем-то?
- Ждете ли вы кого-нибудь?  
- Нет, нет, нет. Никого не жду. Тем не менее, они должны быть здесь. Непременно должны быть здесь.
- Да кто же?
- Женщины, кто же еще? Женщины, женщины, женщины. Много женщин.  
- Зачем им быть здесь?
- А как же? Вы сегодня задаете странные вопросы. Вы, часом не больны? Что-то у вас нездоровый вид.
- При чем здесь женщины?
- Ах, оставьте. Давайте немного помолчим. Мне нужно запомнить. Мне обязательно нужно запомнить этот ритм. Вам, может быть, это и ни к чему, а мне следует запомнить, следует, - закрывает глаза.
Некоторое время стоит с закрытыми глазами, раскачиваясь из стороны в сторону.
Открывает глаза, - Ну, все. Спасибо вам. Теперь мне нужно побыть одному. Я пойду, а вы оставайтесь здесь. Присмотритесь хорошенько, - стремительно движется по направлению к выходу.
Уходит.
Навсегда.
Он больше не вернется.
В этом весь Энди Уорхолл.

СЛЕПОЙ

В приснопамятном переполненном боковском трамвае действительно ехал слепой мальчик. Вот я теперь вспомнил его, и мне подумалось, - Тот мальчик не видит ничего, но означает ли это, что он несчастлив так же, что и я?
И сам же ответил на свой вопрос, - Нет. Пожалуй, нет.
Нет, наверняка.

Не уверен, что это был мальчик.
Это могла быть и девочка.  
Мальчики, девочки.
Любовь.
Да.
Мне любовь представляется помехой.
Чем-то наподобие пелены или занавески.
Пелены или занавески.
За занавеской сокрыта нагота.  

ЧЖУАН ЦЗЫ

Нахожу уместным обратиться к Чжуан Цзы.
В своем «Внутреннем разделе» он пишет, - Учитель Ле Цзы спросил у Гуань Иня: «Высший человек идет под водой - и не захлебывается, ступает по огню - и не обжигается, воспаряет над всем миром - и не пугается. Позвольте спросить, как этого добиться?»
- Этого добиваются не знаниями и ловкостью, а сохраняя чистоту жизненной силы, - ответил Гуань Инь. - Присядь, я расскажу тебе. Все, что обладает формой и образом, звучанием и цветом, - это вещи. Чем же отличаются друг от друга вещи и чем превосходят они друг друга? Формой и цветом - только и всего! Ведь вещи рождаются в Бесформенном и возвращаются в Неизменное. Какие могут быть преграды тому, кто это постиг? Такой человек пребывает в Неисчерпаемом и хоронит себя в Беспредельном, странствует у конца и. начала всех вещей. Он бережет цельность своей природы, пестует свой дух и приводит к согласию свои жизненные силы, дабы быть заодно с творением всего сущего. Небесное в нем сберегается в целости, духовное в нем не терпит ущерба. Как же могут задеть его внешние вещи?
Вот и пьяный, упавший с повозки, может удариться сильно, а до смерти не убьется. Тело у него такое же, как у других, а ушибется он по-особому - ведь дух его целостен. Он не знал, что едет в повозке, и не знал, что свалился с нее, мечты о жизни и страх смерти не гнездились в его груди, и вот он, столкнувшись с каким-либо предметом, не ведает страха. Если человек может стать таким целостным от вина, то насколько же целостнее может он стать благодаря Небу? Мудрый хоронит себя в небесном, и потому ничто не может ему повредить…*
ВИКА

Ягнатьев стоит у окна и наблюдает мокрый снег. К счастью он не слышит Викиных рыданий, -  Кто же мне объяснит? Никто не хочет мне объяснить. Может быть, вы, Алексей Ильич, объясните мне, что происходит? И что мне теперь делать? Как мне жить дальше? Разве имел он право говорить мне такие вещи? Он не знает обо мне ничего, ровным счетом ничего и говорит мне такие вещи. Да разве можно меня на ковер? Боже, Боже, за столько лет впервые на ковер! И выслушать это? Что с ним произошло? И что теперь будет со мной? Алексей Ильич, вы же умница, я знаю. Вы всегда молчите. Объясните мне, ради Бога, что мне теперь делать? Не как коллега, как мужчина объясните мне. Ведь вы же мужчина? Вот вы могли бы вызвать меня на ковер, чтобы сказать такое? Вызвать на ковер человека, у которого в жизни ничего не осталось? Ровным счетом ничего. Я же никому ничего не говорила. Разве вы, Алексей Ильич когда-нибудь слышали от меня жалобы? Я никогда не жаловалась. Я все скрывала и никогда не жаловалась. Вы знаете, что это за операция? Я перенесла страшную операцию. У меня же там внутри ничего не осталось. Они вырезали все. Буквально все. Меня теперь можно набить ватой как плюшевого зайца. Я не могу быть матерью, Алексей Ильич. У меня никогда не будет детей. Вы знаете, что такое для женщины лишиться детей? Вы же прекрасно понимаете, в каком мы, женщины, положении. Ведь мы же зависимы, совершенно зависимы. Разве вы не понимаете, что если женщина первая подходит к мужчине, это не наглость, нет, не бессовестность, нет. Это - отчаяние. Крайнее отчаяние, Алексей Ильич. Я уже погибла. А если я лишусь работы, погибну окончательно. Я совершенно без средств к существованию. Вы же знаете, сколько мы получаем. А у меня мать-старушка на руках после инсульта. Я погибла. Все, я погибла. А ведь я по-прежнему люблю мужчин. Быть может, больше, чем прежде. Разве я плохо выгляжу? Разве я не слежу за собой? Скажите, Алексей Ильич, я плохо выгляжу? Я страшная, Алексей Ильич? А знаете, сколько ухажеров было у меня? Вы и представить себе не можете, скольким я отказала за свою жизнь. Боже мой, да неужели он не знает, сколько наших преподавателей женились на студентках? Да у нас половина преподавателей жената на бывших студентках. Получается, если мужчина, так он может все. Ему позволено все. А если женщина? Куда же нас-то? На свалку? На свалку, на свалку! Всех на свалку! И все молчат. Все как один молчат. Когда что-нибудь нужно - Вика, Вика, Вика, Вика. А когда с Викой беда - где все? Где? Что-то я никого не вижу. Прячутся. Все спрятались. Кто в шкафу, кто под столом. Никогошеньки. В прятки со мной решили играть? Нет. Не в прятки. Им стыдно. Как вы думаете, им стыдно? Как вы думаете, Алексей Ильич? Как вы думаете?
- Вы меня спрашиваете? Простите великодушно, я немного задумался.
- Что вы сделали?
- Немного задумался.
- Задумались? Ну да, ну да, конечно.
- Вы не могли бы повторить свой вопрос? Не сердитесь, честное слово, я был далеко. Очень далеко.
- Пустяки.
- Скажите, Вика, вам не приходило в голову, что снег в последнее время стал другим? Более рыхлым, что ли. Что-то ушло. Вот подойдите к окну.
- Простите, мне нужно идти. В следующий раз, - уходит. Возвращается, - Вы во всем виноваты, Алексей Ильич.
- Я? Но в чем?
- Во всем, - уходит.  
Ягнатьев возвращается к окну, - Очень жаль. Такого показательного снега может больше и не случиться. Странный снег. Очень, очень странный снег. Чужой. Именно, что чужой. Искусственный какой-то. А знаете, Вика, вы очень изменились в последнее время. Вам не говорили об этом? Ах, да, вас же нет уже. Но что со снегом?      

Если мальчик (девочка) слеп от рождения - это надобно Богу.
Кажется, обычная фраза, но по своей сути эта фраза весьма и весьма провокационна.
Эта  фраза точно беременная женщина несет в себе вопрос, - Зачем?
Тот, кто принимает этого странного ребеночка и становится однажды стеклодувом.  
Любовь.
Любовь порочна, ибо лишена непосредственности игры.
Девственность теряется отнюдь не в момент соития, но при наступлении признаков влюбленности.

ВЕРА

Когда, пятью часами позже, Вера покинула Алексея Ильича, ему подумалось, - Боже, как я живу?
Ему подумалось, - Боже, как я жил до сих пор?
Ему подумалось, - Боже, как я мог прожить с нею столько лет?
Ему подумалось, - Боже, кто эта женщина?
Ему подумалось, - Боже, что такое я сам?
Ему подумалось (заслуживает особенного внимания, так как в наши дни подобная мысль могла явиться только Ягнатьеву), - Боже, кто мы, откуда и куда мы идем?..
Блистательная банальность!

Любовь.
Никто не знает, что такое любовь.

МОЙ ЯПОНЕЦ

Японец спит глубоким сном младенца, потому невидим.  

Растерянность.
Ветер ворочается в льняной шевелюре ивы.

ПОЛИНА СЕРГЕЕВНА

Ягнатьев и Полина Сергеевна у окна. Наблюдают мокрый снег. Первоначально Полина Сергеевна наблюдает мокрый снег, затем поворачивает голову и наблюдает, как Алексей Ильич наблюдает мокрый снег, - Куда это мы с вами, Алексей Ильич забрели?
- А что такое, куда мы забрели?
- Не ленитесь, отвечайте.
- Не знаю, не знаю, Полина Сергеевна.
- Вы фантазер, Алексей Ильич?
- Не знаю, не знаю.
- Хочется вам наделать глупостей? Скажите, не стесняйтесь меня.
- Зачем вам это?
- Просто так.
- Просто? Вы думаете, все так просто?
- Просто, просто.
- Вы играете со мной, Полина Сергеевна?
- Ничуть.
- Играете, играете, Полина Сергеевна. Вы думаете, я - клоун?
- Почему вы так решили?
- Да я же не против. Быть может, мне этого даже не хватает. Но я не умею. Я ничего не умею.
- А вы открытый человек.
- Клоуны - славные ребята.
- Отчего вы все время молчите?
- Я не молчу.
- Вы открытый милый человек. Вам, должно быть, нравятся темные комнаты?
- Почему вы спросили?
- Сама не знаю, вырвалось.
- Видите ли, я не понимаю юмора.
- Я не шучу.
- Шутите, шутите.      
- Нет, Алексей Ильич, напротив. Знаете, о чем я сейчас думаю?
- Наверное, мне не нужно знать этого?
- Если бы я была чуть моложе и не такая трусиха, я бы теперь открыла окно и бросилась вниз.
- Какие ужасы вы говорите.
- Какие ужасы? Какие ужасы? Где вы видите ужасы?
- Ужасы, разумеется, ужасы.
- А вам разве никогда не хотелось броситься в окно?
- Нет, не хотелось.
- Вы обманщик, Алексей Ильич. Признайтесь, многим девушкам вскружили вы голову?
- Я не понимаю, о чем вы.
- Все вы понимаете. Все знаете и все понимаете.
- Нет, нет.
- Холодно.
- Холодно.
- Хотите чаю?
- Нет, нет, что вы? Я не пью чая.
- Пьете, пьете. Все знаете, все понимаете и очень любите чай.
- Очень люблю снег. Точнее любил. Раньше.
- Кто вы, Алексей Ильич?
- Не знаю. Знаю одно, все мы - отражение чего-то большего. А что есть это большее нам не дано знать. Ухожу, ухожу. Оставляю вас. Вы еще побудете у окна или вас проводить?
Полина Сергеевна смеется, - Ступайте, Алексей Ильич. Да не попадайтесь им в когти.
- Кому?
- Женщинам, лисицам, кто там еще с когтями.
- А вы очень изменились, Полина Сергеевна.
- Разве?
- Очень. Ухожу, ухожу, ухожу, - исчезает.

ПТИЦА ПЭН

В те дни, когда Алексею Ильичу хотелось заняться с Верой любовью, он категорически отказывался от вышеописанных наблюдений. Каким же образом ему удавалось удержаться, когда - вот они глаза и ночник, и близость?
Он представлял себе, что Вера - это не Вера вовсе, но совсем другая женщина. Про себя он называл эту женщину Пэн, по аналогии с птицей Чжуан-Цзы. Он представлял себе, что Пэн - женщина-птица, обладающая и теми и другими свойствами. Контакт с Пэн являлся и близостью, и, в то же самое время охотой. Таким образом, сам Алексей Ильич выступал одновременно в качестве соблазнителя и ловца.

ВЕРА

Ягнатьев знал, что у Веры есть другой. И однажды видел этого другого. Это толстый неопрятный человек в очках и с лысиной. Очень богатый и несчастный человек. Человека с такой внешностью следует жалеть. Хотя, наверняка, ничья жалость не может сравниться с той жалостью, что этот человек испытывает к себе сам.
Вера - жертвенная особь.
Вот в чем дело.
Деньги здесь ни при чем.

Себя Ягнатьев находил влажной особью. Он никогда не плакал, однако слезы нередко проступали в его глазах.

ВЕРА
  
Трижды (что не удивительно), фигурально выражаясь, с момента пуска на воду до кораблекрушения на высоте блаженства Ягнатьев назвал Веру Пэн, но она не обратила на это внимания или сделала вид, что не обратила на это внимания. Обратить внимание на незнакомое имя может жена, сомневающаяся в своем муже. Вера же никогда не сомневалась в Алексее Ильиче, ибо находила, что такая влажная особь как он может заинтересовать (и то на короткое время, в качестве эксперимента) лишь такую жертвенную особь как она. Никогда Вера не говорила об этом, но разве для того, чтобы прочесть мысли близкого человека нужны слова?

Ягнатьев никогда не испытывал чувства ревности, однако слезы нередко проступали в его глазах.  

В обычные (вне охоты) дни уже утром Алексей Ильич мог передать содержание предстоящей вечерней беседы с Верой с высокой степенью достоверности. Делалось ли ему от этого скучно? Нет. Как ни странно, в течение двенадцати лет супружества Алеша хранил верность. На жизненном пути его встречались женщины. Случались отношения. Но никогда не смог бы он назвать эти отношения изменой. Это не было близостью. Скорее их можно было бы назвать воспоминаниями о Вере или (то, что было до Веры) предвкушением Веры.  

Умный читатель тотчас задаст вопрос, - А как же, в таком случае, Пэн?
Напомню, целью Ягнатьева было удержаться от наблюдения за песком и геометрией. Когда бы Вера не являлась обладательницей тех изгибов и тех глаз, она так и осталась бы Верой и не познала радости полета.

ПТИЦА ПЭН

Безусловно, образ птицы Пэн возбуждал фантазию Ягнатьева. Стоило имени Пэн возникнуть, свистящий скользкий рой мыслей вспыхивал в его сознании, точно угасшая было зола на ветру.
По всей видимости, стеклодув дремал в нем с рождения.

ФЕНОМЕН ГЕНИТАЛЬНОСТИ

К примеру, Алеша, точно оправдывая свой необычный выбор, задумывался над «феноменом генитальности». Так для себя обозначал он неослабевающий и необъяснимый интерес представителей обоего пола к органам деторождения. То, что оправдано в период созревания, не поддается осмыслению в зрелости.
В сущности, - размышлял Алеша - половые органы приблизительно одинаковы, так же как приблизительно одинаковы человеческие уши, руки, ноги, нос. Однако же, уши, руки и ноги не волнуют, а невнятные эти члены, объективно лишенные какой бы то ни было привлекательности, неизменно будоражат, вводят в транс, делают рассудок беспомощным.
И дальше, - Да разве  имеет право человек настаивать на том, что он венец природы, когда каждый раз теряется в подобных обстоятельствах? Человек бесконечно слаб. Слаб и я, но, во всяком случае, в отличие от других способен заинтересоваться птицей… должен заинтересоваться птицей… просто обязан заинтересоваться птицей. Поймать ее и обладать ею. В противном случае я вновь скачусь в пропасть наблюдений…

В УТРОБЕ

Однажды, находясь в утробе, Ягнатьев услышал мужской голос, вопрошавший, - Кто у тебя внутри? Как выяснилось позже - это был голос отца. Впоследствии, вспоминая этот возникший из небытия вопрос, Алеша нередко восхищался проницательностью и мудростью обозначившего его родителя…

ИМЯ

Алеша - Илюша.
Алеша - Илюша.
Алеша - Илюша.
Алексей Ильич.

ФЕНОМЕН ПЕРИОДИЧЕСКОГО СУМАСШЕСТВИЯ

Волновало Алексея Ильича и то, что он для себя называл «феноменом непокорной покорности». Женщины, с рождения всем своим существом нацеленные на борьбу с физически более сильными мужчинами, до конца дней стремящиеся доказать свое преимущество (а это случается, теперь все чаще), достигнув своей цели, теряются, делаются несчастными и беспомощными, точно извлеченные из воды медузы. Так же утрачивают форму, тускнеют и довольно скоро теряют свойство обжигать. В то же самое время, будучи подавленными, униженными, растоптанными в ими же навязанном очередном сражении, испытывая страдания и боль, они сохраняют трепетность и живость. Мало того, на пике, казалось бы, отчаяния несколько мгновений их охватывают восторг и торжество, и благостный экстаз. Вот и еще один, обнаруженный Ягнатьевым феномен - «феномен периодического сумасшествия».

ВЕРА

Я не люблю Веру.
Я не люблю Веру.
Я не люблю Веру.

Не проще ли, - рассуждал Алексей Ильич, - отказаться от женщины вовсе? Коль скоро для меня это - прочитанная книга.
И здесь же отметал случайную мысль как негодную,- Есть другой уровень. Надобно вознестись. Женщина непостижима. То, что сообразно собственному опыту придумываем мы для женщин - незначительно и не является главным. Сумел же я рассмотреть божественный песок или неземную архитектуру? И это только первые шаги. Женщина, очевидно, другой биологический вид.
А что если ее приземленное существование, включая память и речь - только игра? Снисходительная игра для мужчин, вынужденная необходимость с целью продолжения рода?
А что если никакой борьбы и нет вовсе?
Видимость?
Колдовство? А на деле, наедине с собой - все иное?
Иная память, иная речь?
Не потому ли Вера бывает так напугана, когда, проснувшись, видит перед собой не супруга, но исследователя?
Что происходит на самом деле, когда жена отсекает голову своего мужа?
Дознавателей и близких устраивает вульгарный мотив пьянства или ревности.
А ну как это - ритуал?..

ВЕРА

Я не люблю Веру.
Я не люблю Веру.
Я не люблю Веру.

ОХОТА

В те дни Ягнатьев, как правило, приходил домой пораньше и встречал Пэн, уже основательно подготовившись. Прежде всего, на нем уже не было одежды.
Охотник - часть природы, так же как и его жертва, - рассуждал он - охотник должен быть неприметен, в противном случае одежда выдаст его, и он немедленно спугнет добычу.  
И был прав, ибо Вера, возвращение которой обыкновенно сопровождалось звуками недовольства и разнообразными упреками (подсознательная защита от опасного чужака), делалась тихой и задумчивой (подсознательное принятие образа Пэн в качестве нового «я») и передвигалась по комнате плавно, бесшумно, часто оглядываясь на охотника. Она не спешила снимать с себя одежду,  в холодное время года - плащ или пальто, как бы всем своим видом показывая - она еще свободна, и в любую минуту может улететь. Разумеется, это было иллюзией - охотник Ягнатьев обладал дьявольской ловкостью и изобретательностью. В частности, стоило Пэн хотя бы на минуту удалиться на кухню или в ванную, Алексей Ильич выстраивал у входной двери целую систему силков и капканов из самых обыкновенных стульев. Мужское его достоинство наливалось силой. Привычное смущение и неловкость уже не давали о себе знать. Происходило это потому, что не предвкушение близости, но азарт ловца возбуждал Алешу. Он знал это, и гордился этим.

ВЕРА

Я не люблю Веру.
Я не люблю Веру.
Я не люблю Веру.

ОХОТА

Наивные попытки Пэн вступить в переговоры с птицеловом, пользуясь его человеческим языком, конечно же, не имели успеха. Ягнатьев молчал, точно не понимал обращенных к нему слов. Дабы благорасположением усыпить бдительность добычи - улыбался. Во имя справедливости следует заметить, что в его улыбке нет - нет, да возникала некая загадочность, но Алеша боролся с этим своим недостатком, и со временем добился эффекта абсолютной непосредственности. С ловкостью престидижитатора он раскладывал приготовленный заранее корм, непринужденным жестом приглашал добычу поужинать с ним. Голод, этот гибельный инстинкт, стоивший стольким птицам жизни, побеждал. Как только Пэн усаживалась за стол, охотник совершал прыжок, накрыв своим мощным торсом, обрушивал трепещущую огнедышащую, наполненную ужасом жертву ниц и…

Нет, это - не соитие.
Это ягуар пожирает ленивца.
Это зажигаются огни первой в жизни рождественской елки.  
Это горит Рим.
Это на выжженную солнцем пустыню обрушивается аметистовый ливень.  
Это крышка рояля с размаху падает на чувственные кисти тапера.
Это, прорвав матовую пелену, колючие золотые звуки устремляются в голову глухого Бетховена.  
Это шарф Изадоры наматывается на черное колесо.
Это Сера набирает полные легкие воздуха и открывает глаза.
Это пехотинец за секунду до вселенского ужаса наблюдает дымящийся кровью обрубок вместо своей ноги.
Это Дед-фронтовик, улыбаясь, восстает со смертного одра.
Это Каин заносит кривой тесак над Авелем.
Это Иаков вступает на золотую лестницу.
Вступает на золотую лестницу.
Во всяком случае, Алексею Ильичу представлялось, что все происходило именно так.
Разве то, что происходит на самом деле, имеет хоть какое-нибудь значение?  

КАТАНИЕ НА ДЕРЕВЯННОМ ОСЛЕ

Женщину раздевали догола и крепко связывали ей руки, а потом сажали верхом на снабженного колесиками деревянного осла с острым хребтом (иногда для надежности ее ноги прибивали к нему гвоздями). Фактически преступницу заставляли сидеть верхом на деревянном лезвии, которое под весом ее же собственного тела вонзалось осужденной в промежность. От боли женщина начинала вертеться и подпрыгивать, инстинктивно пытаясь освободиться, но таким образом она только рвала себе кожу и мясо в паху. Эти ее корчи лишь усиливали мучения преступницы и доставляли немало удовольствия зрителям.******

ИМЯ

Алеша - Илюша.
Алеша - Илюша.
Алеша - Илюша.

НАСТУПАЕТ ЛЕТО

Иаков вступает на золотую лестницу.
Иаков вступает на золотую лестницу.
Наступает лето.

ЛИЛИТ

От солнца заслонясь, сверкая
Подмышкой рыжею, в дверях
Вдруг встала девочка нагая
С речною лилией в кудрях...**  

Время года не имеет значения.
Время года не имеет значения.
Растерянность.
Ветер ворочается в льняной шевелюре ивы.
Морщась, потрескивают в сковороде виниловые мадагаскарские тараканы.
Все же хотелось бы услышать, как кричит птица Пэн.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

С этими мыслями Алексей Ильич предпринял вторую попытку подобраться к воде, - Во что бы то ни стало затолкать себя в ванну!..

Нет, нет, хронология нарушена.
Пробуем еще раз.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Алеша раздевается, входит в ванную комнату.
Нет, сначала (еще в одежде), он проник в узкую гулкую ванную комнату с бесчувственной лампочкой, бежавшей от шума и сквозняков под самый потолок, и неожиданно попал в поле зрения тусклого голодного зеркала, от чего вздрогнул, - Снимается кино.
Снимается кино, снимается кино, снимается кино…
При чем здесь кино?
Кино, кино…

Алексей Ильич зажмурился,- Случайных мыслей не бывает.
Что там?
Зачем я им?
Неужели фокус с клоуном удался?
Неужели они и впрямь подумали, что я клоун? Но они же знают, что одноколесного велосипеда у меня и в помине нет?

И зачем им снимать клоуна?
Кто-нибудь снимал клоунов?
Кто-то снимал клоунов.
Кто же?
Кто же?
Кто же снимал клоунов?

Феллини, кажется, Феллини.
Феллини, Феллини…
Кто это, Феллини?
Кино.
Почему кино?
Ошибка!
Ошибка?
Ошибка?

Случайных мыслей не бывает.
Зачем я им?
Зачем?  
Разве могу я быть интересным теперь?
Что там?
Что это?
Успел заметить юношеский прыщ, - Юношеский прыщ под самым носом. Откуда бы ему взяться? Я, можно сказать, пожилой человек, во всяком случае, не молодой уже человек, ближе к старости. Что же это означает?
Знамение?
Вселенская буря?

И присел.
Здесь же.
Здесь же присел.  
Присел с тем, чтобы спрятаться от могущества вселенной.

Можно ли спрятаться от могущества вселенной, да еще в момент предзнаменования?
Сам ответил себе, - Нет.
Но хотя бы сделать попытку.
Хотя бы попытаться.
Хотя бы сделать попытку.
Глупо. Но так спокойнее.
Так много спокойнее.
Да, так спокойнее.

Так и раздевался, сидя, безжалостно ударяясь локтями.
Так и раздевался, сидя, безжалостно ударяясь локтями и коленями.
Так и раздевался, сидя, безжалостно ударяясь локтями и коленями о всевозможные овалы и углы.

ЗЕРКАЛО

История зеркала началась уже с третьего тысячелетия до нашей эры. Древнейшие металлические зеркала почти всегда были круглой формы, а их обратная сторона покрывалась узорами. Для их изготовления применялись бронза и серебро. Первые стеклянные зеркала были созданы римлянами в 1 веке нашей эры: стеклянная пластинка соединялась со свинцовой или оловянной подкладкой, поэтому изображение получалось живее, чем на металле.
Вновь стеклянные зеркала появились только в 13 веке. Но они были... вогнутыми. Тогдашняя технология изготовления не знала способа «приклеивать» оловянную подкладку к плоскому куску стекла. Поэтому расплавленное олово попросту заливали в стеклянную колбу, а затем разбивали ее на куски. Только три века спустя мастера Венеции додумались, как покрывать оловом плоскую поверхность. В отражающие составы добавляли золото и бронзу, поэтому все предметы в зеркале выглядели красивее, чем в действительности. Стоимость одного венецианского зеркала равнялась стоимости небольшого морского судна. В 1500 году во Франции обычное плоское зеркало размером 120 на 80 сантиметров стоило в два с половиной раза дороже, чем полотно Рафаэля.******

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Алеша опустил подбородок на колени и закрыл голову руками.
Тотчас стало трудно дышать, - Откуда берется это любопытство ко мне?
Что такое я, когда всем надобно видеть мое унижение?
Зачем изучать меня теперь?
Снимать?
Да разве один я страдаю?
Разве нет более достойных кандидатур?
Где-нибудь на Востоке?
Впрочем, на Востоке за ними не уследишь.
А я - вот он, что называется на блюдечке.  
Между тем, любопытных становится все больше. Трудно дышать.
Трудно дышать, трудно дышать, трудно дышать…

ЖЕНЩИНЫ

Женщины все еще здесь.
Я их чувствую.
Это - больше чем видеть или слышать их. Нет, я, конечно, и вижу и слышу их, но внутренним зрением и внутренним слухом.
Я всегда в большей степени воспринимал женщин именно внутренним зрением и внутренним слухом. В присутствие красивой женщины обычные мои зрение и слух, как правило, отключались.
Нечто наподобие обморока.
Как у Данте.
О, как я понимаю Данте!
Лаура была красавицей.

ЛИЛИТ

Лилит была красавицей, наверное.

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Дышать становилось все труднее, - Но откуда в женщинах любопытство ко мне?
Разве не видят они, что мне мучительно больно под их взглядами?
Нет, нет, это - не любопытство.
Это нечто другое.

ЗЕРКАЛО

Тишина.
Слышно как сочится пот.
Это зеркало.
Это все зеркало.

Не думать больше о кино.

Как прежде я не догадался? Женщины спасают меня.
Они как всегда спасают меня.
С самого раннего детства женщины спасают меня.

Они хотят отвлечь меня от зеркала, отвлечь от зеркала…
Они загораживают меня собой.
Предупреждают о том, что теперь я не могу смотреться в зеркало.
Я  уже другой и смотреться в зеркало мне никак нельзя.
Я  другой.
Посмотреться в зеркало в моем положении равноценно смертельному приговору.

Но я уже видел себя, Господи!
Видел этот чудовищный прыщ.
Что же делать?
Надобно что-то делать!

Надобно что-то делать!
Надобно что-то делать!
Надобно что-то делать!

ЗЕРКАЛО

С началом средневековья стеклянные зеркала полностью исчезли: почти одновременно все религиозные конфессии посчитали, что через зеркальное стекло смотрит на мир сам дьявол. Средневековым модницам приходилось, как встарь, пользоваться отполированным металлом и... специальными тазиками с водой. Тщательно отполированные зеркала широко использовались для исцеления больных. Ими лечили туберкулез, водянку, оспу и любые психические болезни. Поразительно - многие страждущие действительно выздоравливали. Считается, что металлы теплых оттенков поглощают холодные, угнетающие энергии и отражают теплые, солнечные. Металлы холодных оттенков действуют с точностью до наоборот.******

ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ

Алеша и не заметил, как сквозь вату пара прорезался и зазвучал его голос, - Как скоро под ударами судьбы человек становится совсем другим человеком!
Как скоро меняется его привычки, его внешность, мысли его!
Господи, где взять сил?!
Господи, как спастись от этого жестокого мира?!
Пусть не заслуживаю, все равно, во что бы то ни стало затолкать себя в ванну! Должен же человек хотя бы раз в жизни совершить поступок.

То ли от несвойственной ему решительности, то ли оттого, что он слишком долго находился в неловком положении, новая для него боль точно пупырчатый резиновый мячик прокатилась по его спине, - Я знаю, это еще не боль, это - напоминание о боли, - сказал и неожиданно для себя улыбнулся…

Героя не интересует методология табу.
Он либо исполняет запреты, либо нарушает их, но, главное – не задумывается надо всем этим.
А каждый удар или подарок судьбы воспринимает всею душой, а потому знает что такое праздники.
Герои, как правило, красиво умирают.
Нам с Алешей это не грозит.
И не только потому, что смерти нет.
Мы - не герои.
В лучшем случае - персонажи.  

АРИСТОФАН

А вот что сообщает потомкам Аристофан в своей речи «Эрот как стремление человека к изначальной целостности» - Когда-то наша природа была не такой, как теперь, а совсем другой. Прежде всего, люди были трех полов, а не двух, как ныне, - мужского и женского, ибо существовал еще третий пол, который соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез, и от него сохранилось только имя, ставшее бранным, - андрогины, и из него видно, что они сочетали в себе вид и наименование обоих полов - мужского и женского. Тогда у каждого человека тело было округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног столько же, сколько рук, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинаковых; голова же у двух этих лиц, глядевших в противоположные стороны, была общая, ушей имелось две пары, срамных частей две, а прочее можно представить себе по всему, что уже сказано. Передвигался такой человек либо прямо, во весь рост, - так же как мы теперь, но любой из двух сторон вперед, либо, если торопился, шел колесом, занося ноги вверх и перекатываясь на восьми конечностях, что позволяло ему быстро бежать вперед. А было этих полов три, и таковы они были потому, что мужской искони происходит от Солнца, женский - от Земли, а совмещавший оба этих - от Луны, поскольку и Луна совмещает оба начала. Что же касается их шаровидности и соответствующего способа передвижения, то и тут сказывалось сходство их с прародителями. Страшные своей силой и мощью, они питали великие замыслы и посягали даже на власть богов, и то, что Гомер говорит об Эфиальте и Оте, относится к ним: это они пытались совершить восхождение на небо, чтобы напасть на богов.
И вот Зевс и прочие боги стали совещаться, как поступить с ними, и не знали, как быть: убить их, поразив род людской громом, как когда-то гигантов, - тогда боги лишатся почестей и приношений от людей; но и мириться с таким бесчинством тоже нельзя было. Наконец Зевс, насилу кое-что придумав, говорит:
- Кажется, я нашел способ и сохранить людей, и положить конец их буйству, уменьшив их силу. Я разрежу каждого из них пополам, и тогда они, во-первых, станут слабее, а во-вторых, полезней для нас, потому что число их увеличится. И ходить они будут прямо, на двух ногах. А если они и после этого не угомонятся и начнут буйствовать, я, - сказал он, - рассеку их пополам снова, и они запрыгают у меня на одной ножке.
Сказав это, он стал разрезать людей пополам, как разрезают перед засолкой ягоды рябины или как режут яйцо волоском. И каждому, кого он разрезал, Аполлон, по приказу Зевса, должен был повернуть в сторону разреза лицо и половину шеи, чтобы, глядя на свое увечье, человек становился скромней, а все остальное велено было залечить. И Аполлон поворачивал лица и, стянув отовсюду кожу, как стягивают мешок, к одному месту, именуемому теперь животом, завязывал получавшееся посреди живота отверстие - оно и носит ныне название пупка. Разгладив складки и придав груди четкие очертания, - для этого ему служило орудие вроде того, каким сапожники сглаживают на колодке складки кожи, - возле пупка и на животе Аполлон оставлял немного морщин, на память о прежнем состоянии. И вот когда тела были таким образом рассечены пополам, каждая половина с вожделением устремлялась к другой своей половине, они обнимались, сплетались и, страстно желая срастись, умирали от голода и вообще от бездействия, потому что ничего не хотели делать порознь. И если одна половина умирала, то оставшаяся в живых выискивала себе любую другую половину и сплеталась с ней, независимо от того, попадалась ли ей половина прежней женщины, то есть то, что мы теперь называем женщиной, или прежнего мужчины. Так они и погибали. Тут Зевс, пожалев их, придумывает другое устройство: он переставляет вперед срамные их части, которые до того были у них обращены в ту же сторону, что прежде лицо, так что семя они изливали не друг в друга, а в землю, как цинады. Переместил же он их срамные части, установив тем самым оплодотворение женщин мужчинами, для того чтобы при совокуплении мужчины с женщиной рождались дети и продолжался род, а когда мужчина сойдется с мужчиной - достигалось все же удовлетворение от соития, после чего они могли бы передохнуть, взяться за дела и позаботиться о других своих нуждах. Вот с каких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое, соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую природу.
Итак, каждый из нас - это половинка человека, рассеченного на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину. Мужчины, представляющие собой одну из частей того двуполого прежде существа, которое называлось андрогином, охочи до женщин, и блудодеи в большинстве своем принадлежат именно к этой породе, а женщины такого происхождения падки до мужчин и распутны. Женщины же, представляющие собой половинку прежней женщины, к мужчинам не очень расположены, их больше привлекают женщины, и лесбиянки принадлежат именно к этой породе. Зато мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве, будучи дольками существа мужского пола, они любят мужчин, и им нравится лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и из юношей, ибо они от природы самые мужественные. Некоторые, правда, называют их бесстыдными, но это заблуждение: ведут они себя так не по своему бесстыдству, а по своей смелости, мужественности и храбрости, из пристрастия к собственному подобию. Тому есть убедительное доказательство: в зрелые годы только такие мужчины обращаются к государственной деятельности. Возмужав, они любят мальчиков, и у них нет природной склонности к деторождению и браку; к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен. Питая всегда пристрастие к родственному, такой человек непременно становится любителем юношей и другом влюбленных в него.
Когда кому-либо, будь то любитель юношей или всякий другой, случается встретить как раз свою половину, обоих охватывает такое удивительное чувство привязанности, близости и любви, что они поистине не хотят разлучаться даже на короткое время. И люди, которые проводят вместе всю жизнь, не могут даже сказать, чего они, собственно, хотят друг от друга. Ведь нельзя же утверждать, что только ради удовлетворения похоти столь ревностно стремятся они быть вместе. Ясно, что душа каждого хочет чего-то другого; чего именно, она не может сказать и лишь догадывается о своих желаниях, лишь туманно намекает на них. И если бы перед ними, когда они лежат вместе, предстал Гефест со своими орудиями и спросил их: «Чего же, люди, вы хотите один от другого?» - а потом, видя, что им трудно ответить, спросил их снова: «Может быть, вам хотелось бы как можно дольше быть вместе и не разлучаться друг с другом ни днем, ни ночью? Если ваше желание именно таково, я готов сплавить вас и срастить воедино, и тогда из двух человек станет один, и, покуда вы живы, вы будете жить одной общей жизнью, а когда вы умрете, в Лиде будет один мертвец вместо двух, ибо умрете вы общей смертью. Подумайте только, этого ли вы жаждете и будете ли вы довольны, если достигнете этого?» - случись так, мы уверены, что каждый не только не отказался бы от подобного предложения и не выразил никакого другого желания, но счел бы, что услыхал именно то, о чем давно мечтал, одержимый стремлением слиться и сплавиться с возлюбленным в единое существо. Причина этому та, что такова была изначальная наша природа, и мы составляли нечто целостное.
Таким образом, любовью называется жажда целостности и стремление к ней. Прежде, повторяю, мы были чем-то единым, а теперь, из-за нашей несправедливости, мы поселены богом порознь, как аркадцы лакедемонянами. Существует, значит, опасность, что, если мы не будем почтительны к богам, нас рассекут еще раз, и тогда мы уподобимся не то выпуклым надгробным изображениям, которые как бы распилены вдоль носа, не то значкам взаимного гостеприимства. Поэтому каждый должен учить каждого почтению к богам, чтобы нас не постигла эта беда и чтобы нашим уделом была целостность, к которой нас ведет и указывает нам дорогу Эрот. Но не следует поступать наперекор Эроту: поступает наперекор ему лишь тот, кто враждебен богам. Наоборот, помирившись и подружившись с этим богом, мы встретим и найдем в тех, кого любим, свою половину, что теперь мало кому удается…***

ЗЕРКАЛО

В Китае существует следующая легенда: однажды жена императора в солнечный день сидела в саду и занималась привычным делом - любовалась собой в бронзовом зеркале. Потом она опустила его на колени. Луч солнца отразился от зеркала на белую стену дворца, и в ярком круге на стене появилось изображение дракона. Рисунок дракона в точности повторял рельеф обратной стороны зеркала.******

Алексей Ильич прислушивается.
Одышка постепенно покидает его.
Кажется, некоторое время можно наслаждаться покоем, - А что если я потомок Лилит?
Привлекла же меня Вера?
Вера, а не другая женщина.
Разве не было других женщин?
Что если я, как и Вера - потомок Лилит?
Кровосмешение.
Вот что.
Отчего я не ревновал?
Я никогда не ревновал ее!
Боже, как я грешен!..
Что если я, как и Вера - потомок Лилит?

ИЗ ИНТЕРВЬЮ С ЭРНСТОМ МУЛДАШЕВЫМ

- Эрнст Рифгатович, вы все время говорите о том, что древние люди использовали энергию времени. Как это понять?
- То, что время есть энергия, впервые доказал в своих экспериментах русский ученый Николай Козырев. Он создал вогнутые конструкции (зеркала Козырева), которые могли сжимать время. В тибетских религиозных трактатах написано, что человек мыслит с помощью энергии времени. Время также отождествляется с первоэлементом Огонь.
Во время экспедиции 1999 года в тибетском Городе Богов мы встретили огромные вогнутые каменные конструкции, очень похожие на зеркала Козырева. Тибетские ламы называли эти конструкции тоже «зеркалами» и считали, что человек, попавший под их влияние, проживает оставшуюся жизнь за мгновения и истлевает. Нам рассказали случай, как четверо парней, на короткое время попавших под действие «зеркала», в течение года состарились и умерли…****    

МАДАГАСКАРСКИЙ ШИПЯЩИЙ ТАРАКАН
(Gromphadorhina portentosa)    

Морщась, потрескивают в сковороде виниловые мадагаскарские тараканы.

Ветер ворочается в льняной шевелюре ивы.
Думаю, правильным будет в роман о новом демиурге, написанный в четвертом, разумеется, лице включить диалоги. В том виде, как пользуются ими сценаристы.
Уверяю вас, если не вникать в суть изложенного, а рассматривать текст как, будучи детьми, рассматриваем мы картинки в книгах, проступающая геометрия драмы будоражит не меньше геометрии Лобачевского.
Наложив табу на чтение, можно сколько угодно представлять себе, о чем и как говорят неведомые персонажи, расселившиеся на беспокойной неровной лестнице слева.
Если же, напротив, отстраниться от шествия имен, напоминающего перебранку в поезде дальнего следования или дуэль и, зажмурившись, ринуться в пучину фраз, через некоторое время в незнакомом гвалте можно угадать до боли знакомые голоса и поразиться, - Боже, да это все обо мне!
Я уже не говорю о паузах.
Точно лужицы в октябре они наполнены музыкой.
Я предпочитаю октябрь.  
Улица.
Перед тем как выйти на улицу, Алексей Ильич Ягнатьев…

ДАНАЯ

Даная - дочь аргосского царя Акрисия и Эвридики, славившаяся своей неземной красотой. Оракул предсказал Акрисию, что тот погибнет от рук сына Данаи. Чтобы никто не увидел и не полюбил Данаю, Акрисий построил для нее обиталище глубоко под землей. Но громовержец Зевс полюбил Данаю. Под видом золотого дождя Зевс проник в ее подземные покои. Даная стала женой Зевса, и у них родился сын Персей. Узнав, что у Данаи от Зевса родился сын, Акрисий приказал заключить обоих в большой деревянный ящик и бросить в море.******

Перед тем как выйти на улицу, Алексей Ильич Ягнатьев прикладывает ладонь к шершавой поверхности двери и стоит так минуту-другую. Он чувствует как, упиваясь воздухом и светом, вибрирует громадный внешний мир.
- Хорошо, когда бы у подъезда меня ждал одноколесный велосипед, - думается ему, - Подъехав на таком велосипеде к винной лавке, я наверняка остался бы неузнанным. Им бы и в голову не пришло, что это я. Они бы приняли меня за клоуна из гастролирующего цирка…
Я стесняюсь своих стихов, о чем докладывал выше.
Между тем, мне бы хотелось стать поэтом провинции.
Знаете, в этом нет ничего зазорного.
Мало того, в этом присутствует некоторая доблесть - поэт провинции всегда предмет насмешек и анекдотов.

БОКОВ

Боков привлекает меня тем, что именно здесь зимой принято прыгать в снег, неважно с какой высоты.
Весной все еще пускают кораблики.
Фронтовики в провинции и сейчас бреются опасными бритвами, вернувшиеся из тюрем благообразные и солидные зэки не трогают «своих» во дворе, а в цирк-шапито принято хаживать, наряжаясь, и там смеяться.
Хороши также фейерверки, то и дело при одобрении тучных собак, вспыхивающие в песочных дворах с наступлением темноты.
Если вы не заметили этого или увидели нечто совсем другое - вы не поэт провинции, и из провинции вам следует уносить ноги, ибо в провинции хорошо теперь только поэтам.

КЛОУН ЯГНАТЬЕВ

По-моему, цирк еще не уехал.
Друзья акробаты сбросились, чтобы расслабиться вечером после выступления, обычное дело.
Послали клоуна.
Кого же еще посылать?
Вечно клоунам достается.
Но они не обращают внимания.
Клоуны - славные ребята…
Славные, славные, славные…
И падения с велосипеда по пути были бы вполне оправданы.
Клоун.
Все время репетирует, ищет.
Падает, разумеется.
В этом деле без падений не обойтись.
Над падением люди смеются охотнее всего.
Трудяга.
Усталый вид.
Взбудоражен немного - думает о предстоящем представлении.
Да, случается, выпивает, но больше работает.
Трудяга.
А кто из артистов не выпивает?
Но их нельзя осуждать.
Ни в коем случае.
Они - другие, эти артисты.
Из другого… по-другому… они - совсем другое…
Им сам Бог велел выпивать, так затрачиваются.
К ночи совсем без сил, а сна нет.
И поэтов нельзя осуждать.
В особенности поэтов провинции.
Помнится у Штрауса…
Вальс один…
«Жизнь артиста».
Почему-то вальс.
При чем здесь вальс?..
Грустный вальс, вот что.
От того, что вальс - особенно грустно.
И велосипед.
Одноколесный.
Женские очки смешные.
Надо было напомадить кончик носа.
Это не я - другой.
Не я - другой.
Не я…
Клоун, клоун, клоун…
Если постоять так еще минуту, открыть дверь я, пожалуй, уже не насмелюсь.
Ягнатьев зажмуривается и плечом вперед протискивается в большой мир.
И падает.
Здесь же.
Здесь же падает.
Валится с ног, в темноту.
Назад.
В подъезд.
Голуби.
Голуби брызгами.
Прямо из-под ног.
Голуби, голуби…
Как взрыв.
Ослепительно белые голуби как взрыв.
Ягнатьев валится назад, в подъезд.
Тишина.
Вот так бы и остаться здесь навсегда.
Лежать с закрытыми глазами и не видеть и не слышать ничего.
Клоун, клоун, клоун, - пульсирует у него в висках.
Здесь ослепительно белые голуби.
Не то, что в Москве или Риме.
Или где-нибудь в Дании.  

ПЕРВАЯ БЕСЕДА С ДАНАЕЙ

Похмелье.
Лавка и Ягнатьев в ней.
Прямо против Данаи.
Когда Алексей Ильич входил, он рассчитывал увидеть перед собой обширное пространство, что-нибудь наподобие ангара. Ему хотелось, чтобы Даная располагалась далеко-далеко от него. Очень хотелось, чтобы она оказалась крохотной, как фарфоровая статуэтка, что стояла на комоде в бабушкиной комнате. Но стоило Алексею Ильичу переступить порог, как он тотчас столкнулся с ее лицом, и немедленно отвернулся.

Похмелье. Лавка и Ягнатьев в ней.  
Даная изучает Ягнатьева.
Алексей Ильич же смотрит в сторону. Не фиксирует взгляда на чем-нибудь предметном, но смотрит в пространство, точнее сквозь пространство, будто он изваяние, а не человек.  
Зависает долгая, как зимний сон пауза.
Наконец, будто чувства возвращаются к нему, Ягнатьев переводит взгляд на полку с заиндевелыми консервами, затем, резко вверх, на пещеристый потолок, оттуда, по диагонали, на сдобные руки Данаи. Следующим объектом внимания должно стать ее лицо, должен последовать вопрос или какой-то звук или знак, но Даная опережает события - Вы…
Ягнатьев, точно испугавшись продолжения фразы, выстреливает, - Голуби.
И вновь пауза, и снова взгляд Ягнатьева  устремляется к полке с консервами.
Взлетает к потолку.
Не спеша, возвращается к рукам.
На сей раз Даная не спешит и дожидается глаз Ягнатьева, - Вы что-то говорили о голубях?
- Да. Голуби. Там…
Повисает пауза.  
- Голуби?
- Да. Там…
Ягнатьев улыбается.
Один Бог ведает, сколько сил ушло у него на это улыбку.
Даная спешит ему на помощь, - Вы…
- Цирк.
- Что?
- Цирк.  
- Цирк?
- Цирк…
Новая пауза.
- Простите, кажется, я не расслышала…
Гулким эхом ответ Алексея Ильича, - Не расслышала, да…
И еще пауза.
- Вам хочется что-то сказать?
- Да, наверное. Все смешалось, знаете…
Пауза.
- Вы чем-то взволнованы?
- Да?
- Складывается такое впечатление.
- Да. Если бы кто-то помог мне…
Еще одна трещина в диалоге.  
- Вы что-то говорили о цирке?
- О цирке?
- Да, вы произнесли слово «цирк».
- Цирк, да. Цирк. Именно, что цирк. А что, цирк? Уехал?
- Вы спрашиваете меня?
Алексей Ильич в замешательстве, - О чем?
- Вы спрашиваете, уехал ли цирк?
Пауза.
- Кто, я?
- Да что с вами, Алексей Ильич?
Она узнала его!
Удар молнии.
Опасная бритва.
- Вам плохо?
Долгая пауза, холодный пот, - А знаете, я… пожалуй, я - не то, что вы думаете… пожалуй.
Пауза.
- Похоже, у вас температура.
- Температура?!
- Не исключено.
- Не исключено, да.
Новая пауза.
- Вы не измеряли?
Пауза.  
- Что, простите?
- Вы не мерили температуру?
- Нет. Не пришло в голову.
Тишина.
Даная совершает материнское движение ко лбу Ягнатьева, - Хотите, я пощупаю вам лоб?
Ягнатьев вздрагивает и отстраняется, - Что вы, что вы, ни в коем случае!
- Как хотите.
Пауза.  
Ягнатьеву кажется, что он теперь находится не в магазине вовсе, а в каком-нибудь сыром кислом подвале, в согбенной позе, безо всякой надежды быть вызволенным, - Что же получается? По-видимому, надобно лечиться? Так получается? Лечиться? Лечиться, да… Температура. Лечиться, да…
Даная тоном классической продавщицы, читай, диктора аэропорта, учительницы младших классов, хозяйки гостиницы, светской львицы, и прочее и прочее, точно зачеркнув намечающуюся близость в отношениях, понижает тон до совершенного официоза, - Перцовая настойка с медом - очень хорошо.
- Как вы говорите?
Та же интонация, - Перцовая настойка с медом - очень хорошо.
Пауза.  
- Перцовая?
- Перцовая.
Пауза.  
- С медом?
- Обязательно с медом.
Ягнатьев неожиданно погружается в мечту. В его глазах появляются Рожественские огоньки,  -  Да, это должно быть хорошо.
Даная, почувствовав в голосе собеседника детские нотки, как будто оттаивает, - Уверяю вас.
- Да?
- Уверяю вас.
Как же сообщить ей, что он не алкоголик, что он сам презирает алкоголиков, что  произошедшее с ним накануне скорее казус, исключение из правил, болезнь, все что угодно, только не то, о чем она думает теперь.
Еще пауза, и новое падение под лестницу, в подвал, в сырость, - Находите?
Новая пауза.  
Даная разочарована, - Очень хорошо, если вы только заболеваете…
Ягнатьев машинально, - Да?
Пауза.  
Даная спускается вслед за Алексеем Ильичем, - … если только начинаете болеть.
Ягнатьев, машинально, - Да?
- Очень полезно.
Пауза.  
Ягнатьев, чувствуя нарастающий холод, стремится поправить положение. Запускается спасительная скороговорка, - Только начинаем болеть, да. Только начинаем. Прескверно все. Так прескверно, знаете. Прескверно и стыдно, - стыд его нагляден и трогателен, - стыдно. Немного.
- Чего же здесь стыдиться? Всякий может заболеть, - то, как Даная произносит это, может исходить только от сестры или старинной любовницы.  
- Да, но я как-то не был готов к этому.
- К болезни?
- К болезни. Именно, к болезни… но, видите ли, мы только заболеваем… Мы прежде никогда не болели… во всяком случае, я и не припомню, когда это было в последний раз… Да и было ли вообще… А теперь вот заболели, как видите… У вас большой опыт. Сразу смекнули, что к чему. - Тяжело вздыхает, - Болеем. Да.  
Долгая пауза, с последующим ударом под дых, прямо под дых, - Что же, и ваша жена больна?
Откуда ей знать Веру? Откуда ей знать, что он вообще женат? Откуда, откуда? Достойный головокружения ответ,  - Где?
Даная теряет нить беседы, - Что, простите?
- Это вы меня простите, это я не расслышал, - Мат в один ход.
Пауза.
Даная пытается восстановить логику, - Ваша жена тоже больна?
Удар молнии.
Она жаждет его смерти.
- Жена?
- Ну да, вы сказали «болеем».
Пауза.
- Так сказали?
Даная непроизвольно улыбается, -  Да.
Пауза.
- Наверное, со стороны это выглядит очень смешно?
- Нет, что же в этом смешного?
Пауза.  
- А вы не замечали, смущение и смех всегда соседствуют?
- Не знаю. Не думала об этом.
- Не думали?
- Нет.
- Ну да. Ну да. Вы так молоды.
- Ну, не так уж и…
Алексей Ильич машет руками, - Что вы, что вы! Не говорите так! Так говорить ни в коем случае нельзя!.. Женщине?! Ни при каких обстоятельствах… никогда не говорите так больше.
- Хорошо.
Пауза.
- Обещаете?
- Обещаю… а перцовая настойка с медом - очень хорошо, - улыбка задерживается на ее лице. Хорошая как будто, ласковая улыбка.
Испарина покрывает матовый  лоб Ягнатьева, - Находите?
- Знаю. Сама не раз спасалась от простуды.
Алексей Ильич смущен, молочная пелена застилает глаза, - Можно было бы только мед, конечно… Конечно, разумеется, вполне, но… нет, нет, ни в коем случае! Впрочем…  не могу сообразить… все так неожиданно…  как-то навалилось разом все… не знаю, одним словом…
Даная чувствует его смятение, - Вам хочется что-то мне сказать?
Пауза.  
- Да, пожалуй… пожалуй… вот что, пожалуй… вы обратили внимание?
- На что?
- Может быть, вы обратили внимание, сколько теперь творится зла?.. Или вот что… скажите, только честно, вы любите их?
- Кого?
- Не «кого», а «что», простите.
- Что?
- Вы не догадываетесь о чем я?.. Да деньги же, Господи.
Пауза.  
Даная в тупике, - кто бы мог подумать? - Деньги?
- Деньги, деньги. Разумеется, деньги.
Даная намеренно спокойна. Так, как она теперь, поступают педагоги милостью Божьей, - Я не задумывалась как-то. - Не удерживает тона, - Неожиданный вопрос. - Открытость ей к лицу.
- А вы задумайтесь… сейчас.
Данаю осеняет: перед ней пятилетний ребенок, - Ну, не знаю. Без денег сложно.
Ягнатьев, отчаянно желая сохранить и себя и Данаю от возможного разочарования, говорит очень, очень эмоционально, - Но вы не боготворите их? Вы не боготворите их, надеюсь? Вы не боготворите их, я знаю. Точнее, догадываюсь… догадываюсь… но… Я все же надеюсь… впрочем, при чем здесь это? Вы… вы хорошая, я вижу… да нет, что я говорю, ни черта я не вижу. Догадываюсь. Вы хорошая, - сердце вот-вот выскочит.  
- Спасибо.
Алексей Ильич некоторое время молчит. Очевидно, сплетаются затейливые узоры рассуждений. Только самое окончание, самая кода произносится вслух внятно, определенно, как будто мысль эта должна быть услышана всеми непременно, - … хотя, кто знает, что такое этот «золотой дождь»? Как вы думаете, что это такое?
Даная улыбается, - По-моему, это что-то неприличное.
Ягнатьев в ужасе, - Неприличное?! Неприличное, вы сказали?!
- Кажется так.
Кромешная пауза.  
- Нет, нет, этого не может быть!
- Возможно, вы и правы.
Пауза.
- Неприличное, надо же?
Пауза.  
- Насколько я знаю…
- Да, да, так много неприличного теперь. Теперь многое стало неприличным. Так что ничего удивительного, ничего удивительного, ничего неожиданного и удивительного.
Пауза.
- Это и прежде было неприличным.
- Да?
- Насколько я знаю.
Пауза.
Алексей Ильич пытается спасти положение, - Признаться, и мне иногда казалось…
Даная, с облегчением, - Вот видите.
Пауза.
- Конфуз.
- Что?
- Конфуз вышел.
Даная уже смеется, - Да никакого конфуза в этом нет.
Пауза.
История с узорами повторяется. На этот раз кодой служит следующая чудная фраза,  - Видите ли… я совсем упустил из вида… зачем он приходил?
- Кто?
- Зевс.
- Зевс?
- Зевс. Зевс. - И здесь же, - Однако же, обратите внимание, вот и вам приходят в голову неприличные мысли. Точнее - мысли о неприличном… Мысли о неприличном и неприличные мысли - это не одно и тоже… и мне приходят в голову такие мысли… Иногда. Не каждый день, конечно, но иногда являются, знаете ли… приходят сами по себе… Как вы думаете, это от растерянности? - Все же немного странный человек, наш Алексей Ильич.
- Вполне.
- Да нет, другое. Настоящей подлинной растерянности я не чувствую…  Пустота, как будто… Да, пустота, скорее… Именно пустота. Опустошенность… Ничего. Даже покойно.
- Это может быть от температуры, - говорит Даная.
- Да, может быть.
- Вполне.
Молчание.
- Я об этих мыслях… ну, о неприличном… приходят, и не знаешь, что с этим делать… С вами такое случается?
- Случается.
Пауза.
- Хозяйничают, как хотят.
- Да.
Пауза.
- Так некстати всегда… но управиться с ними очень и очень трудно. Быть может, в это время человек занят чем-то существенным, чем-то целесообразным, а они являются, здрасьте, пожалуйста, и все насмарку… решительно все насмарку!
- Точно.  
Долгая пауза.
- Прежде их было меньше… Вернее, первоначально их было много… тогда, в юности… Потом уже реже, еще реже… лет семь, наверное, тому назад, их почти не осталось… Я стал размышлять о старости… Как и положено. Как и положено… знаете, это очень приятно размышлять о старости… в мыслях о старости, например, непременно присутствуют собаки. Разнообразные собаки присутствуют… это, согласитесь, приятно… не свиньи, во всяком случае… хотя, знаете, в нас многое от свиней… хотя, думаю, свиньям, к примеру, неприличные мысли как раз не являются… а, впрочем, как знать, как знать?.. О чем я? Ах, да, о собаках. Так вот, снились собаки. Много дворовых… кстати, дворовые собаки - самые преданные и сообразительные среди собак… Они и болеют меньше… жаль, что иногда попадают под машины… но многие выживают… многие… а вы размышляете о старости?
- Редко.
- Ну да, ну да, вам еще рано. А я лет семь только и думал, что о старости… представлялись такие картинки… благостные, надо сказать… покойные картинки… не густонаселенные, скорее пустынные… но не совсем пустыня, скорее оазис… ну, как будто где-нибудь в библиотеке… Вам нравится запах книжной пыли? Мне очень нравится запах книжной пыли. Его очень хорошо наблюдать, сидя около пальмы или фикуса… многие полагают, что фикус - признак мещанства, я так не думаю, по мне фикус - признак воды… если фикус - вода где-то рядом… тогда уже не так страшна пустыня… во всяком случае, согласитесь, в библиотеке нет змей… во всяком случае, возможность появления змеи в библиотеке равна почти что нулю… почти что нулю…  почти что нулю… однако, надобно что-то делать, надобно что-то делать, надобно что-то делать… вот привязалась фраза, а к чему, понять трудно… согласитесь, слова так просто не приходят… уж если слово пришло - это что-нибудь да значит… как думаете?
- Не знаю.
- Поверьте, это так… поверьте и примите на вооружение… без этого знания очень трудно, очень… Что-то мне плохо… не найдется у вас стакана воды? А то, не ровен час упаду, и что вы будете делать со мной? Что будете делать?.. Как узнать, что делать?
Даная уходит, возвращается со стаканом воды.
Ягнатьев жадно пьет.
Даная мысленно повторяет за Алексеем Ильичом каждый сделанный им глоток, - Хорошо?
Алексей Ильич отвечает совершенно севшим голосом, - Очень.
Пауза.
- Понравилась вода?
- Очень.
Пауза.
Даная забирает у Ягнатьева стакан, - Я рада.
Пауза.    
- А вам не приходило в голову? - как-то болезненно оживившись, вопрошает Алексей Ильич.
- Что?
- Скажите, вам не приходило в голову, что я - нечто другое.
- В каком смысле?
- Нечто совершенно иное. Совсем не то.
Пауза.
- Даже не знаю, как ответить на ваш вопрос.
- Не знаете?
- Нет.
Пауза.
Ягнатьев несколько разочарован, - Наверное, вам скучно здесь целый день?
- Я привыкла.
- Вот как?
- Человек ко всему привыкает.
Пауза.  
- Вы читаете?
- Как?
- Наверное, читаете что-нибудь?
- Нет.
- Верно.
- Что?
Пауза.  
- Верно.
Даная, очевидно, в тупике, - Не знаю.
Пауза.
И вновь Ягнатьев оживляется,  - А может быть, меня на улице ждет велосипед? Не приходило вам в голову, что меня на улице вполне может ждать велосипед?
Даная улыбается, - Может быть.
Пауза.
- Улыбаетесь. У вас хорошая улыбка.
- И у вас хорошая улыбка.
- Спасибо. Вот, видите, улыбаемся друг другу. А это хорошо, знаете, это - очень хорошо. - После долгой паузы, - Но я, наверное, пойду? - Застывает, ожидая реакции Данаи.
- Вы хотели что-то купить?
Пауза.
- Скажите, а если бы велосипед и в самом деле стоял на улице?
- Не знаю.
Ягнатьев неумолим, - Настоящий одноколесный велосипед. Как положено. Настоящий одноколесный велосипед. Как положено.
- Не знаю, что и сказать.
- То-то и оно.
Пауза.
- Вам хотелось бы что-нибудь приобрести?
Долгая пауза.
Наконец, Алексей Ильич возвращается от своих мыслей, - Эти люди.
- Какие люди?
- Лучшие.
- Лучшие люди?
- Лучшие люди, да. Как вы думаете, кто они?
- Я не совсем понимаю, кого вы имеете в виду?
- Так называемых лучших людей. Я знаю, они среди нас, с каждым днем их делается все больше. Но вот вопрос, как узнать их?.. Вы понимаете, о чем я говорю?.. Я не знаю, как различить их… по какому признаку.
Даная улыбается, - Я тоже не знаю.
Волна гаснет, пауза.
И вот, уже новая волна, - Но мы должны равняться, не так ли?.. А как же? Раз уж они существуют… разве я отказываюсь? Я - только «за»… Но как узнать? Вот вопрос… вот вы. Как вы узнаете их?
- Не знаю.
- Знаете. Только не хотите сказать… впрочем, вы правы. Каждый должен сам дойти, понять, различить. Иначе - не честно… да, да, вы правы… тысячу раз правы… а что, если их нет? Что, если это - очередной обман? Может такое случиться?
- Все может случиться.
- Правы. Тысячу раз правы… между тем, от всего этого очень и очень грустно.  
И снова штиль.
Глаза Алексея Ильича наполняются слезами.  
Даная, стремясь как-то утешить, приободрить выбирает неожиданное продолжение для диалога, - Прекрасный день!
- Что?
- Прекрасный день.
- Да, пожалуй. Там много голубей. Пожалуй, столько голубей разом я и не встречал никогда… Вам отсюда не очень хорошо видно. Но вы поверьте мне. Там - несметное множество голубей… к чему бы это?
- Не знаю.
- Вот и я не могу сообразить. Пустота… пойду, пожалуй…  
Пауза.
     - Вы хотели что-то купить?
- Кто, я?
- Но вы же приходили зачем-то в магазин?
Пауза.
Ягнатьеву уже не хочется ни вина, ни разговора, вот теперь бы закрыть глаза и впасть в летаргический сон, - Видите ли, я… Я скверно чувствую себя.
- Наверное, вы простыли?
- Да, пожалуй… пожалуй что.
Пауза.
- Может быть, у вас нет денег, простите?
Взрыв, - Что вы?! Что вы?! Как можно?! Теперь без денег?! - Ягнатьев извлекает из карманов мятые купюры. - Я вовсе не имел в виду… я … вот, взгляните… у меня есть деньги, вполне достаточно… без денег теперь никак нельзя! Если бы у меня денег не было, я бы и носу из дома не показал. Что вы?! Что вы?! Что вы! Без денег теперь знаете что?! Без денег теперь знаете?!
- Простите.
- Как можно без денег?!
Пауза.
- Но вы не обиделись на меня?
- Нет, нет…
Ах, как хочется ему быть далеко отсюда.
Пауза.
- Напрасно вы так взволновались.
Слабые отголоски взрыва, - Что вы, как можно без денег?..
- Хорошо.
Пауза.
Ягнатьев, позабыв о дрожании рук, сворачивает деньги в трубочку. Сворачивает и распрямляет, сворачивает и распрямляет, - Вот. Всегда ношу их с собой.
- Хорошо.
Пауза.
- И в прежние-то времена без них было неуютно, но теперь это просто… это просто… это просто…
- Все хорошо.
- Вы находите?
- Да.
Пауза.
Ягнатьев прячет деньги в карман, - Я, собственно…
- Возьмите медовую с перцем.
Пауза.
- Правда?
- Да.
Пауза.
- Вы находите?
- Да.
Пауза.
Ягнатьев извлекает купюры, - Видите ли, я немного взволнован.
- Ничего страшного.
- Вы находите?
- Да.
Пауза.  
Алексей Ильич протягивает деньги Данае, - В таком случае, две… если можно… Если можно… как-нибудь упаковать… Неловко на виду… Все для меня так неожиданно… Еще эта бессонница… Много работаю… Наверное… Сам не знаю… Две. Медовых с перцем… наверное… как вы думаете?.. Если можно, конечно… две… как думаете? Взять три? Нет, нет, три - это слишком, три - это смертельно. Две… на будущее… Мне очень повезло, что я зашел именно к вам… в других магазинах лекарства, наверное, не продают… именно к вам… две…  пожалуйста… и заверните, если это возможно…. разумеется, если это возможно… медовую с перцем… да… две… да.
Даная, улыбаясь, заворачивает бутылки и передает сверток Ягнатьеву, - На здоровье.
- Улыбаетесь.
- На здоровье.
Пауза.
- Как вы сказали?
- На здоровье.
- Боже мой, неужели вы не забыли этих слов?
- Нет, не забыла.
Пауза.
- Эти банки…
- Что банки?
- Эти консервные банки у вас…
- Что?
- Эти банки точно солью покрыты… нет, сахаром, сахаром, разумеется… Соль - другая, соль - другая, соль - совсем другое… как я мог?.. как я мог?.. сморозить такое!.. обидно! Сахар, конечно сахар! Разумеется, сахар… откуда мне в голову явилась эта соль?.. Все же я нескладный…  но работа позволяет, знаете ли… Я поеду…  там велосипед… одноколесный… На улице… Вам не видно… Впрочем, вам и не нужно…
Некоторое время еще Ягнатьев рассматривает консервы и, вдруг, внезапно, неожиданно для Данаи и самого себя обращается в бегство, - Клоун, клоун, клоун…

БОКОВ

В Бокове по старинке боятся грозы.
Гроза чувствует это и на каждый свой выход подбирает особенный, пышный наряд.
Одежды грозы никогда не повторяются.
Если отбросить суету, жизнь, будучи провинциалом, можно посвятить единственно наблюдением за грозой.
Такая мысль вполне могла бы посетить и Алексея Ильича.
Хороши также марши, исполняемые духовыми оркестрами.
Фальшь в их звучании закономерна и оправдана. За каждой фальшивой нотой - искореженная человеческая судьба.

ПЕРВАЯ БЕСЕДА С ДАНАЕЙ

Ягнатьев поднимается по лестнице. Тяжело, с одышкой, - Не попрощался… Ушел не попрощавшись… Ушел так и не попрощавшись… Бежал… Бежал… Именно бежал… Теперь она знает, что я не прощаюсь когда ухожу… Это так нехорошо… Следовало попрощаться… Теперь она думает, зачем он приходил?.. Пусть думает так… Пусть так и думает… Так даже лучше… Раз не попрощался, приходил за чем-то другим… Не за водкой, за чем-то другим… Вот и не попрощался… Все так не случайно…
И кто это был?... Ягнатьев был, кто же еще?.. А ну, как не Ягнатьев?.. Кто же, в таком случае?.. Клоун, клоун… Клоун?.. Что-то говорил о велосипеде… Намекал на велосипед. Быть может, это и не Ягнатьев вовсе, а клоун?.. Нет, Ягнатьев, сосед, сосед Ягнатьев, точно… Но почему-то не попрощался…

А отправлюсь-ка я за ним, узнаю?
А отправлюсь-ка я за ним, узнаю?
А отправлюсь-ка я за ним, узнаю?

Даная.
Даная.
Даная.

Как ее звать?
Клавдия, кажется?
Нет, Даная, Даная, Дана…

Как будто идет за мной.
Идет за мной.
Идет за мной.

Точно идет.
Дышит.
Дышит.
Дышит.

Ягнатьев, не сняв верхней одежды, усаживается за стол, наполняет первую рюмку. Морщась, выпивает.  
ЯГНАТЬЕВВальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсвальс…
Вальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсваль…
Вальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсвальс…  
Вальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсвальсвальс…
Вальсвальсвальсвальсвальсвальсвальс…
Вальсвальсвальсвальсвальс…
Вальсвальсвальс…
Вальс…

ЖИЗНЬ АРТИСТА

Жизнь артиста.
Жизнь артиста.

ДО ВАЛЬСОВ ЛИ ТЕПЕРЬ?

До вальса ли?
До вальса ли?
До вальсов ли теперь?

ПЕРВАЯ БЕСЕДА С ДАНАЕЙ

Ягнатьев наполняет вторую рюмку, морщась, выпивает, закрыв глаза, откидывается на стуле, - Однако, какие голуби!
А вот и Даная, - Вы что-то говорили о голубях?
Теперь Алексею Ильичу покойно, ничто не способно вызвать в нем удивления. Даная, ну и что с того? Ну и ничего удивительного, - Я еще на лестнице понял, что вы отправились следом за мной. Зачем?
- Любопытство. Разве вы не знаете, что все женщины любопытны?
Ягнатьев улыбается теперь легко, раскрепощено, немного с вызовом, роскошно улыбается, - Знаю, конечно, знаю. Вот видите, как я живу? Вы рассчитывали увидеть что-нибудь другое, наверное. Все, кто приходит ко мне - удивляются. Ждут большего комфорта. Вот и вы ожидали увидеть совсем другое, не правда ли? Не правда ли, сударыня?.. Фу, простите меня, простите меня за эту речь. Постная речь.
- Как?
- Постная речь. Как будто вовсе и не я говорю. Не находите?
- Да нет, вовсе и не постная.
- Постная, постная. Как будто совсем другой человек. Клоун, например, в цирке. Вы любите цирк?
- Нет.
- Ах, как жаль!
Пауза.  
- А вы любите?
- Нет.
- В таком случае, почему?..
Неожиданно в глазах Ягнатьева занимается лихорадка, - Он же круглый… Он круглый… Шарообразный… Шар, шар, шар… Он не то, что кажется… вот когда в цирке нет никого - совсем другое дело. Если бы я не болел, пригласил бы вас… Возможно… возможно, прямо сейчас?.. Нет, сейчас там еще полно народа. Дети, мотоциклисты… Громко, очень громко! Звук способен убить человека, вы не думали об этом? Я думал… наверное, звук способен убить человека, хотя я лично в смерть не верю… а вы верите в смерть? Я лично не верю… Смерти нет, мне кажется… Смерти, как мне кажется, нет… хотя это банально. Но я не боюсь банальностей… вы боитесь банальностей? Я не боюсь… не боюсь. Не боюсь. Все кругом - банальность, если вдуматься… Все, все буквально… И совсем не обидно. Нисколечко не обидно… а вам бывает обидно?.. За нелепость какую-нибудь?.. из-за нелепости какой-нибудь?.. какой-нибудь нелепицы?.. Я многословен?.. Я чрезвычайно многословен… да. Я знаю… простите меня.  
- Да нет. Я встречала таких говорунов!
- Да? А мне кажется, я заболтал вас? - К Алексею Ильичу возвращаются его сомнения и мучительная робость  
- Нет, нет. Мне приятно вас слушать.  
Пауза.
- На всякий случай, простите меня.
Даная смеется, - Да за что же?
- Простите меня.
- Не за что мне вас прощать.
Пауза.
- За все.
- Все в порядке.
- Находите?
- Да.
Пауза.
- Вот вы сказали, что вам приятно меня слушать?
- Да, мне приятно.
Пауза.  
- Плохо идут дела?
- В каком смысле?
- Никто не ходит к вам за лекарством?
Даная смеется, - Что вы?!
- Не стесняйтесь меня. Говорите правду.
Даная смеется, - Что вы, разве это возможно?
- А почему нет?
Даная смеется, - Исключено.
Пауза.
- А как же лучшие люди?
- С тех пор как лучшие люди сделались лучшими людьми, они стали ходить еще чаще.
- Правда?
- Да.
Пауза.  
- Им нравится бывать у вас?
- Да.
Теперь уже Ягнатьев заразительно смеется. Смеется долго. Наконец, умолкает, -  Хорошо, если бы у меня была керосиновая лампа. Хорошо было бы на стол поставить керосиновую лампу… жечь керосиновую лампу… вам нравится запах керосина?
- Нет. Скорее, нет.
- Уверяю вас, если бы у вас в детстве была керосиновая лампа, вы полюбили бы этот запах.
Даная смеется, - Возможно.
Пауза.
Теперь Алексей Ильич очень серьезен, - Вы смеетесь?
- Вслед за вами.
- Я смеялся?
- Конечно. А сами и не заметили?
Пауза.
- Как я смеялся?
- Хорошо.
- Хорошо?
- Хорошо.
Пауза.
- А как это - хорошо смеяться?
- Как будто испытали облегчение.
- Вам так показалось?
- А разве я не права?
Пауза.  
- Я смешон, я знаю.
- Нет, что вы?!
- Смешон, я знаю. Клоуны все смешны.
- А разве вы клоун?
- Клоун.
Даная улыбается, - Работаете в цирке?
- В цирке… Да… Смешу людей… Да… Очень тяжелый труд… Изнурительный труд… Теперь рассмешить людей очень трудно… Только если упадешь… По-настоящему. Не понарошку, как прежде, а по-настоящему… До крови.
Пауза.
Данае не по себе, - Какой ужас!
Пауза.
- Смертность среди клоунов возросла. Многие, очень многие разбиваются насмерть.
Пауза.  
Даная в шоке,  - Не может быть!
- Да. Да. Одного своего коллегу я уже потерял.
Пауза.  
- Какой ужас!
- В Дании… Он был датским клоуном.
Пауза.  
Данае очень, очень грустно, - Что же, и в Дании смеются, когда человеку больно?
- Там над этим с незапамятных времен смеялись… Оттуда это и пришло к нам… Сейчас я немного поплачу, а вы не обращайте на меня внимания, - Алексей Ильич закрывает глаза руками, отнимает руки от глаз, - Не выходит… При вас не могу… Когда остаюсь один, непременно плачу, когда вспоминаю его… Он был очень хорошим клоуном. Наверное, лучшим из нас.
Пауза.  
- Но вы - не клоун.
- Я?!
Пауза.
- Я знаю, что вы - не клоун.  
- Клоун.
Пауза.
- Просто вам теперь не очень весело.  
- Клоун, клоун, клоун…
Пауза.
- А мне казалось…
- Клоун.
Пауза.
- Вы разыгрываете меня?
- Клоун.
Пауза.
- Вы разыгрываете меня.
Пауза.
- Теперь вам не смешно?
- Нет.
Пауза.  
- Нет?
- Нет.
Пауза.
- Ожидали увидеть что-нибудь другое? Ожидали большего комфорта, наверное?
- Нет. Мне комфорт не нужен.
Пауза.  
- Вы хотели сказать, что вам все равно?
- Нет, просто мне этого не нужно.
- Правда?
- Да.
Пауза.
- Вы меня, ради Бога, простите, мне так не хочется думать обо всем этом! Даже голова заболела.
- И не думайте.
- Правда?
- Да.
Пауза.
- Здесь не прибрано.
- Не думайте об этом.
- Хорошо, я постараюсь… Я выпью лекарство?
- Конечно, конечно.
Пауза.  
- А вам не хочется?
- Я на работе.
- Вот как?  
Ягнатьев открывает глаза, выпивает еще рюмку, закрывает глаза.
Пауза.
Даная осторожно, точно боится спугнуть ангела, присевшего отдохнуть на плечо Алексея Ильича, шепотом, - Вам легче?
- Не знаю, как будто.
Пауза.
- Легче, легче. Вот и пот выступил.
Ягнатьев вытирает пот со лба, - Да, действительно.
Пауза.
- Теперь будет легче.
- Да, конечно… Спасли меня… Спасли меня от смерти… Мне казалось, что еще немного, и я умру.
- Не исключено.
- Находите?
- Не исключено.
Пауза.
Ягнатьев наполняется меланхолией, - А ведь придется умирать однажды… Так не хочется думать об этом.
- И не думайте.
Пауза.
- Я не приемлю смерть.
- Не думайте об этом.
Пауза.
- Кажется, я уже говорил об этом?
- Об этом не следует говорить.
Пауза.
- И о цирке, наверное, не стоило?
- Стоило.
Пауза.
Алексей Ильич взрывается, - Дался мне этот цирк! Вам, наверное, стыдно за меня?
- Отчего же?
- Взрослый человек, болтает о цирке…
- Напротив.
Пауза.
- Не хотите же вы сказать, что вам понравилось?
- Понравилось.
В глазах Ягнатьева появляются уже знакомые нам рождественские огоньки, - Шар? признайтесь, вам понравился шар?
- Да.
- Не клоуны, а шар?  
- Да, именно шар.
Пауза.
Ягнатьев несколько сникает, - Напрашиваюсь на комплименты… как девушка… Точно как девушка напрашиваюсь на комплименты…  как девушка, точно…
- Ничего похожего.
Пауза.
Ягнатьев ударяет себя рукой по щеке, - Постыдные мысли.
- Постыдные мысли?
- Постыдные мысли. Прямо сейчас!.. Вы - ничего?
- Ничего.
- А у меня… впрочем, я вам уже докладывал…  Боже мой, да откуда же они явились?! Ну вот, я говорил вам, я уже говорил вам, я давеча говорил вам!.. Все же это - растерянность, растерянность… посмотрите на меня хорошенько, я растерян?
- Нет, как будто.
- Нет?
- Нет.
Пауза.
- В таком случае это - пустота… и истома, какая-то истома… какая-то истома… какая-то истома…
- Разве истома - это плохо?
- Не знаю, ничего не знаю… Надобно что-то делать?.. Я не знаю что делать… какая-то истома, и все… Истома, и все… не знаю, что делать.
- А разве нужно что-то делать?
- Не знаю… но откуда она взялась, откуда она взялась?!
Пауза.  
Данаю осеняет, -Мед.
- Мед?
- Не исключено.
- Да, это - мед. Это все - мед. Это - мед. Определенно, мед.
Пауза.
- Но вам лучше?
- Лучше ли мне?
- Да. Вам лучше?
Пауза.
- Голова заболела… Опять заболела голова… Голова болит… болит голова…  все эти мысли, все эти мысли, все эти мысли!, - Ягнатьев раскачивается из стороны в сторону как маятник.
- Выбросьте их.
Маятник.
- Выбросить?
- Точно. Выбросьте их.
Маятник.
- Так запросто?
- Именно так.
Маятник.
- А что нужно для этого сделать?
- Вспомните что-нибудь другое.
Пауза.
- Что другое?
- Ну, я не знаю.
Пауза.  
- Пустыню?
- Вспомните, пустыню. Пустыня - хорошо. Можно вспомнить пустыню.
Пауза.
- Может быть, цирк?
   - Можно цирк.
Пауза.  
Ягнатьев заметно оживляется, - Только ночью, когда никого нет.
- Да, конечно.
Долгая пауза.
Ягнатьев улыбается, сквозь выступившие внезапно слезы, - А я стеснялся вас.
- Меня не нужно стесняться.
Пауза.
- Спасибо вам.
- Оставьте.
Пауза.
- Вот теперь, кажется, готов расплакаться!
- Ну, вот еще!
Пауза.
- В детстве не плакал, а теперь готов расплакаться!
- Вот еще!
Пауза.  
- Большое вам спасибо.
- Оставьте.  
Алексей Ильич открывает глаза, выпивает рюмку, закрывает глаза, - Нас не ждет рай.
- Да?
- Рай не ждет нас. Рай не впереди, а позади.
Пауза.  
- Как это понимать?
- Дело в том, что мы уже были в раю.
- Да?
- Да, мы уже были там.
Пауза.  
- Когда?
- Некоторое время до рождения. Несколько месяцев. Если постараться, можно вспомнить.
Пауза.  
- Интересно.
- Немного банально?
- Нисколько.
Пауза.
- Но я, знаете, не боюсь банальностей.
Молчат долго. Каждый думает о своем. Наконец, Даная нарушает тишину, - Как же с этим жить?
- Что вы имеете в виду?
- Как жить, если знаешь, что все хорошее уже позади?
- А как же мы живем, осознавая то, что умрем однажды? Знаем об этом и живем. И ничего. Единицы кончают с собой. Вы пробовали покончить с собой?
- Нет.
Пауза.
- А ваш муж?
- У меня нет мужа.
- Вот как?
- Вы - глубокий человек.
- Правда?
- Да.  
Пауза.    
- Скажите, а вы часто вспоминаете атомную бомбу?
- Конечно… если не каждый день, то уж раз в три дня точно.
Пауза.
Ягнатьев потрясен, - Не может быть!
ДАНАЯДа.
Пауза.  
- Вы смеетесь надо мной?
- Да нет же.
- И на самом деле думаете о ней?
- Конечно. И очень часто.  
Долгая пауза.
- У меня живет японец.
- Я знаю.
- Откуда?
- Часто вижу его в окне.
Пауза.
- Из военнопленных.
- Я так и подумала.
Пауза.  
- Я бы хотел купить для него парочку карликовых белых кроликов.
- По-моему замечательная идея.
- Находите?
- Прекрасная идея.
Пауза.
- Большое вам спасибо.
- Оставьте.  
Пауза.
- Лилит.
- Что, Лилит?
- Ее звали Лилит.
Пауза.  
- Кого?
- Его первую женщину.
Пауза.  
- Чью?
- Адама… но, по-моему, это все - враки… по-моему это все - враки… Они все придумывают… все время что-нибудь, да придумывают… Им все время хочется новостей. Жить не могут без новостей… Новости - наркотик…  Просто наркотик какой-то… какая Лилит? Откуда Лилит? Зачем Лилит?..  Ничего не пойму!.. Знаю, что брюнетка… или рыжая?.. Впрочем, не имеет значения - рыжие те же брюнетки… откуда это мне известно? Новости, новости, новости… наркотик… яд!
Пауза.  
- От вас ушла жена?
- Ушла… или не ушла… Не знаю… Во всяком случае, на какое-то время точно ушла.
Пауза.
- Тоскуете?
- Нет.
Пауза.
- Так быстро ответили.
- Да, моментальный ответ… Можно назвать молниеносным… Что не всегда получается. А теперь вот получилось… благодаря вашему вопросу…  это не так просто правильно построить вопрос. Уверяю вас… у вас получилось. Вот и ответ не замедлил себя ждать… Молниеносный ответ… Можно гордиться таким ответом… можно гордиться и вопросом и ответом… кажется, истома проходит.  
Пауза.
- Вашей жене не понравилась идея с кроликами?
- Я не рассказал ей об этом.
- И не стоит.
Пауза.  
- Не успел.  
- И не стоит.
Пауза.
- Вы так думаете?
- Не стоит.
Пауза.  
Ягнатьев переходит на шепот, - Наш рассудок испачкан. Вот в чем дело… иметь дело с рассудком становится все опаснее.
Пауза.  
- Вы чувственный человек.
Ягнатьев горько усмехается, - Если бы, если бы. Я бесконечно холоден…  в юности я даже побаивался себя… Я был совсем другим… Не плакал…  Другой человек. Из другого теста. Бесчувственный человек.
Пауза.
- Теперь совсем другое дело.
- Да, пожалуй.
Пауза.
- Теперь вы чувственный человек.
- Наверное.
Пауза.
- Кто кроме нас с вами, да еще японца этого вспомнит теперь атомную бомбу?
- Это так.
Пауза.
- А между тем, бомба - это не игрушка, с которой можно повзрослев расстаться.
- И я размышлял над этим. Кажется, вы пытаетесь утешать меня?
- Нет, что вы, ни в коем случае… И потом, вы - сильный человек… Знаете, женщина всегда чувствует сильного человека. Вот вы как раз сильный человек.
Пауза.
- Лилит?
- Что, Лилит?
- Вы имели в виду Лилит?
Пауза.  
- Когда?
- Ну вот, когда сказали, что женщина чувствует сильного человека? Вы хотели сказать, - Лилит всегда почувствует сильного человека?
- Я говорила вообще о женщинах.
Пауза.
- О женщинах вообще?
- О женщинах вообще.
Пауза.  
- А что такое «женщины вообще»?
Даная растеряна, - Ну, я не знаю…
- Вы имели в виду потомство Лилит… сами того не подозревая, назвали вещи своими именами… Да, определенно вы имели в виду потомство Лилит… Вы все знаете.
Пауза.
- Не очень понимаю…  
- Вы все знаете.
Пауза.
- Я, к сожалению, не так хорошо знаю историю…
- История здесь не при чем. Мужчины - слабое племя. Те, что произошли от Евы. Слабое, греховное племя. Вы стараетесь как-то спасти нас, уберечь, стараетесь сделать нас лучше. Очень стараетесь, но у вас ничего не выходит. Ничегошеньки.  
- Я так не думаю.
Пауза.
- Вы упомянули атомную бомбу?
- Да. Напрасно о ней стали забывать.
Пауза.      
- Вы, правда, так думаете?
- А вы разве не думаете так?
Пауза.  
- А на этот вопрос моментального ответа не жди… иногда… наверное… Как я мог бы еще ответить?.. Всякий мужчина ответит так и только так… Уклончиво… Хотя, наверное, мог бы дать совершенно определенный ответ… Если вдуматься… Видите, как получается?.. А что, казалось бы, в этом вопросе? В вопросе, который, безусловно, занимает меня, в вопросе, на который я просто обязан дать вполне конкретный ответ? Однако же, как видите, заюлил, стушевался… вы умеете читать мысли?  
- Нет, что вы?!
- Умеете. Женщины умеют читать мысли мужчин.
Пауза.
- Наверное, вам крепко доставалось от женщин?
- Нет.  
Пауза.  
- Вы - сильный.
- Да?!
- Да.
Пауза.
Ягнатьев задумчиво, - А что, может быть. Кто знает? Я так не думаю, конечно…
- Это не имеет значения. Это даже очень хорошо, что вы так не думаете.
- Правда?
- Конечно. Вам кто-то должен был рассказать об этом. Вам нужно поверить в себя.
- Да, наверное.
Пауза.  
- Будем считать, что я - первая, кто сказал вам об этом.
Пауза.
- Детство - не в счет?
- Детство не в счет.
- В таком случае, вы правы.
- Вот и хорошо. Теперь нужно, чтобы вы поверили мне.
- Поверил вам?
- Да. Поверили мне, а затем уже поверили в себя. Ничего сложного. Все очень просто.
- Кажется просто.
- Действительно очень просто.
Пауза.
- Тогда мы могли бы беседовать… могли бы беседовать, что называется… на равных?
- Конечно.
Пауза.  
- Но это невозможно, к сожалению.
- Отчего же?
Пауза.  
- Не знаю. Может быть, как раз дело в ней.
- В ком?
- В этой самой Лилит, будь она неладна.
- Далась вам эта Лилит?! Что она вам? Кто она вам?
Пауза.
- Хотите на чистоту?
- Хочу.
Ягнатьев переходит на шепот, - Прародительница.
- Кто?
- Прародительница моя. Вот где ужас-то!
Пауза.
- А как вы это узнали?
- Я чувствую.
Пауза.
- Это - по болезни. Вот вы поправитесь и станете думать совсем иначе.
- Вы уверены?
- Абсолютно.
Пауза.  
- Обещаете мне?
- Обещаю.
Пауза.
- Ах, как было бы хорошо избавиться от нее!
- Избавитесь. Непременно избавитесь.    
Пауза.
- А зачем вам это нужно?
Пауза.
Даная находит необходимым сменить тему разговора, - Эта бомба. Лежит сейчас где-нибудь в пыли и наливается злом.
Пауза.
Ягнатьев поддается, - Зачем?
Пауза.
- Вы не находите, что в ней есть, как бы лучше сказать, притягательное что-то?
Пауза.
- В ней есть нечто фаллическое.
- Да, именно.
Пауза.
Ягнатьев улыбается, - На этот раз я не имел в виду ничего постыдного.
- Разумеется.
Пауза.  
- Это - другое.
Долгая пауза.
Даная направляется к выходу, - Я теперь уйду.
- Я не гоню вас… Мне, напротив, хорошо… Собеседник… собеседница…  
- Вам теперь хочется быть одному. Совсем недавно вы сказали себе, - Мне так хочется быть одному. Я так соскучился по одиночеству… Я права?
Пауза.
- Вы ясновидящая?
- Многие мужчины в вашем возрасте говорят себе такое.
- Действительно. Совсем недавно мне подумалось…
- Но хватило вас ненадолго.
- Увы.
Пауза.
Даная, уже в дверях, - Скучаете по людям?
- Не знаю. Я бы все изменил.
- Так и будет.
- Ну что вы? Разве я в силах?
- А что мы знаем о себе? Кто мы, откуда?..
Ягнатьев изумлен, - Как, и вы задаете себе этот вопрос?!
- Разумеется.
Пауза.
- Даная.
- Что, простите?
- Это я про себя.
Пауза.  
- Боитесь спугнуть?
- Боюсь. Очень боюсь.
Пауза.
- Вам бы поспать.
- Сна нет.
Пауза.
- Вас смущает это?
- Немного.
Пауза.
- Не думайте об этом.
- Находите?
- Не стоит оно того.
- Да, вы правы, да…
Пауза.  
- Ну, что же? Мне пора.
- Но мы даже не поговорили…
- Вам сейчас, действительно, лучше побыть наедине с собой.
- Да, да…
Пауза.
- Не ходите больше в магазин.
- Нет?
- Нет, не ходите.
Пауза.  
- А если температура?..
- Я все принесу сама.
Пауза.  
- Вы еще придете?
Даная улыбается, - Не могу же я вас бросить, больного.
Пауза.
- Но как же мой вопрос?
- После. Теперь вам нужно отдохнуть.
Пауза.
- Я не усну.
- Уснете.
Пауза.  
- Ночь - лакомство слепых.
- Что?
- Ночь - не для меня. К сожалению.
- Мы все поправим.
Пауза.  
Ягнатьев спохватывается, - Я не рассказал вам о мальчике…
- После.
- Это - слепой мальчик. Я случайно встретил его…
- После. Теперь вам нужно отдохнуть.
Пауза.  
Ягнатьев закрывает глаза, - Вы не ушли?.. Вы еще здесь?.. Вы слышите меня? - Переходит на шепот, - Не думаю, что она бросила меня.
- Кто?
Пауза.  
- Вера.
- Не исключено.
- Находите?
- Во всяком случае, я не исключаю этого.
Пауза.
Ягнатьев открывает глаза, - Что же будет со мной, когда вы действительно уйдете?
- Я по-прежнему буду с вами. Я умею быть там и здесь одновременно.
Пауза.  
- Вы так можете?
Даная смеется, - Конечно.
Пауза.
Ягнатьев вновь закрывает глаза, - Но я не спятил?
- Нет. Ни в коем случае.
Пауза.
В голосе Ягнатьева появляется сонная тяжесть, - Мой отец спрашивал мою мать…
- Что?
- Не спятил ли наш шнурок?
Даная смеется, - Да?
- Да.
- Так прямо и говорил?
- Представьте себе, - после долгой паузы, - Так не бывает.
- Как?
- Чтобы одновременно - здесь и там.  
- В  моем случае только так и бывает… Хотите, докажу? - Даная смеется, - Вот сейчас я отпускаю в точности такую же «медовую с перцем» одному акробату.
- Кому?
- Акробату из цирка.
- Значит, цирк еще не уехал?
- Нет.
Пауза.
- Какой он?
- Кто?
- Акробат.
- Белый. Белый-белый, точно пудрой пересыпан. Похож на Пьеро.
- Это наверняка клоун.
- Нет, это - акробат.
Пауза.  
- Почему акробат, почему не клоун?
- Клоун заболел.
- Не может быть!
- Клоун болен.
Пауза.  
- Вы - умница.
- Спасибо.
Пауза.
Ягнатьев говорит, продираясь сквозь сон, - Я буду звать вас Даная.
Пауза.
- Я буду звать вас Даная, если вы не возражаете.
Пауза.  
- А вы слышали что-нибудь о китайских пытках?
Нет ответа.
- Скажите, вас никогда не занимали китайские пытки?
Нет ответа.
- Знаете, еще в древние времена в Китае…
Нет ответа.    
- Не думаю, что она ушла, не думаю.

Притихла.
Теперь уже она не уйдет.
Теперь она останется здесь.
Почуяла соперницу!

Я населю этот дом женщинами!
Я буду коллекционировать вас как стрекоз и бабочек!
Вы слышите меня?!

Глупость какая!
Ничего страшного.

Еще этот акробат.
Ничего страшного.

Одним наблюдателем больше, одним - меньше, в сущности, это ничего не меняет.
Ничего не меняет.

Они не хуже остальных.
Во многом даже лучше.

Вера, ты здесь?
Даная, вы здесь?
Нет ответа.

Притихли.
Даная.
Нет ответа.

Казалось бы, самая обычная женщина.
Продавец в винной лавке.
Вспомнила Чжуан Цзы, надо же?
Немного полновата.  
У меня никогда не было полных женщин.
А, может быть, это только кажется, что она полновата?
Женщину нужно видеть целиком.
Однако, какие глаза!
А какие у нее глаза?
Не рассмотрел.
Да что со мной?!
Как же я не рассмотрел ее глаз?!
Что со мной?!
Не рассмотрел…
Вот, не рассмотрел…
Не рассмотрел…
Но почувствовал. Одинока.
Кажется, что так.

Сколько же в моем доме одиноких женщин?
Кто бы посчитал?
Эй! Отзовитесь!
Нет ответа.

Притихли.
Полон дом одиноких женщин!
Эй!
Нет ответа.

И женщин одиноких полон дом…
И какое мне дело до них?
Сам не знаю.

ЖИЗНЬ АРТИСТА

Вальс.
«Жизнь артиста».
Смешно.
До колик.

Эй!    
Нет ответа.

ДИДРО

Огромный чертог, и на фронтоне его надпись: я не принадлежу никому и принадлежу всему миру; вы были здесь прежде, чем вошли, вы будете здесь, когда уйдете отсюда.*****

СМЕРТЬ ИОГАННА ШТРАУСА

В мае 1899 года Иоганн Штраус - сын (25.10.1825 - 3.06.1899) простудился на утреннике в придворном театре, где дирижировал увертюрой к «Летучей мыши», и слег. Началось воспаление легких, часто фатальное в его возрасте.
В полубессознательном состоянии он напевал песенку своей юности:
«Как бы солнце ни светило.
Как бы ни было прекрасно,
Путь к закату неминуем:
К вечеру оно погаснет…»******

К списку номеров журнала «ЛИКБЕЗ» | К содержанию номера