Вадим Гнатовский

Посмертный улёт Феди Помидора

– Улёт! Такой улёт! Нее-е...Такой немыслимый уход! – долго умилялся  писатель Федя  какой-то своей новой придумке, притопывая толстой розовой пяткой в только что купленном, еще даже не зашнурованном кроссовке. Теперь денег стало хватать даже на такую роскошь, как обувь. Он ведь пить бросил. А до этого еще с год не курил. Ни-ни.

Однако ему как писателю требовалось стимулирующее, и осознал он это почему-то только сейчас.

Вот ведь как – ровно год, столько, сколько он не допинговался – он и не работал вовсе. А в один прекрасный день, а именно сегодня – понял, что превратился в живущий и здравствующий, совершенно здоровый и прекрасно выглядящий тупой овощ.


 

И Федя срочно начал искать выход.

Допинг был найден совершенно случайно в совершенно дурацком месте. И в сочетании, которое вызвало бы кривую ухмылку у человека не только постоянно злоупотреблявшего алкоголем, но даже у рядового обывателя.

Федя вспомнил, как однажды, проходя в совершенно оцепеневшем от "завязки" виде, он  с чего-то остановился у продуктовой лавки. И увидел он один пакетик арахиса за пять рублей, и маленький такой пестренький пакетик томатного сока. "Нет, его надо купить обязательно. И смаковать через трубочку, для эффекта",  – восторженно заколотилась воспрянувшая и трепетная  душа в полноватом теле писателя Феди.

Весь год Федя делал запасы.

Мешок арахиса заполнял добрых полкомнаты Федора. Ящики томатного сока загромоздили всю вторую половину, едва не задавив ее обитателя. Оставляя совершенно немного местечка для Феди и для стола с компьютером, в котором Федя виртуально уже давно прописался и жил там реальнее, чем в реальной жизни, внешне не подавая никаких признаков осмысленного существования.

Он питался этим и, по словам очевидцев и родственников, которые откуда ни возьмись, объявились впоследствии для того, чтобы по-честному разделить гонорары за его рукописи, Федор никогда больше не выходил из комнаты с арахисом, томатным соком и компьютером.

Я бы даже, пожалуй, назвал этот рассказ "Томатно-арахисовая наркомания", это бы точнее выразило то, что произошло за год с Федей.

Его утро начиналось в тумане. Вскакивая, писатель Федя от слабости выблевывал красные сгустки вчерашнего томата на пол, падая на устеленный арахисовыми кожурками пол. Хватая ртом воздух, а рукой рассыпающийся по полу продукт, он заставлял себя протолкнуть в пищевод некоторое количество свежего томатного сока и если не выблевывал его снова, то мог уже жить, чувствовать и двигаться.

Примерно около двенадцати дня он усаживал себя за компьютер.

По его левую руку блестели фольгой  варварски вспоротые и опустошенные  пакеты от томатного сока. После первого вливания уже можно было потреблять пакет за пакетом, заедая горстями соленого, слегка прожаренного на спиртовке арахиса, и стучать по клавишам, еле поспевая за странными перемещениями астральных сущностей в сюжете документального романа про одного известного композитора, который писал Федя. Но он не мог сесть сосредоточиться и раз навсегда прочитать, чтобы уяснить себе, а сколько же у него в романе действующих лиц, чем они занимаются, и вообще, с чего все это началось. И все это для того, чтобы хотя бы приблизительно понять, чем же все это закончится. Кстати, все это выяснить ему никто не мешал.

Но как только Федя вышел из завязки, он стал еще более ленивым и заторможенным, чем был в завязке. Фактура романа про великого композитора была взята из интернета и изобиловала неточностями и огрехами, на которые наслаивались все новые. Никаких попыток для спасения романа Федор не предпринимал, все писалось, как писалось и плыло неизвестно куда, скорее всего, – в красно-бурую неизвестность с томатной блевотиной, дрожащими руками и с перманентным горько-соленым запахом во рту от арахиса.

В общем, это образ жизни обыкновенного графомана, часть из которых после смерти делают гениальными писателями совершенно не имеющие к этому отношения, чужие люди и стригут купоны с этого и наживают барыши.

Помидорные галлюцинации, оживший арахис, ощетинившиеся пеньковые мешки, шепчущиеся друг с другом  и окно, дохнувшее резким помидорным перегаром. Об этом писали впоследствии все городские газеты, и это неинтересно.

А потом ...

Говорят, будто незадолго до этого так изменилась его генетика, что он стал жидким, и его ярко красного цвета щеки практически превратились в помидор нездорового арахисного цвета, пальцы его казались слегка подгоревшими, и с них шелушилась, падала на ковер тонкая кожа, похожая на коричневатую шелуху арахиса. Он уже не мог встать, а потому просто катался от угла с томатным соком, где он находился, в угол с арахисом. Он пил томатный сок, припадая к тазу, который наполнялся по мере выпивания, от шланга. Его приспособил Федя в один из последних дней, будто чувствуя, какой жуткий конец ему уготован, и понимая, что он сможет лишь кататься, тихо постанывая.

Вскоре его конечности совершенно атрофировались и отпали. Последней атрофировалась голова, превратившись в подобие засохшего черенка на этом гигантском помидоре, который давно уже не напоминал прежнего Федю. А потом – взрыв.

Федя лопнул.

В заключение остается добавить, что через полтора месяца после этого события народ давился в книжной лавке, покупая книгу сенсационно лопнувшего Феди-помидора. В эпилог его романа кровью была вписана фраза, которую можно было отнести и к посмертной славе самого Феди.


 

Вот она:

"Толпа не знает, что хавать, и поэтому ее надо чем-нибудь взбудоражить. При жизни все графоманы одинаковы. Но после смерти один из них вытягивает счастливый лотерейный билет, обычно тот, который прославился какой-нибудь пакостью. Стыдно признаться, но ведь именно весть о том, что Петр Ильич Чайковский был при жизни педерастом, помогает почтеннейшей публике из года в год раскупать все до единого билеты на концерты его потрясающей музыки".

 

К списку номеров журнала «ГРАФИТ» | К содержанию номера