Дмитрий Аркадин

Девушка с веслом

 


Памяти студентки Московского института физкультуры
Веры Волошиной


 


Врачи вышли. Обход закончился. Даша поднялась с постели, подошла к окну, распахнула его.


 


В палату ворвался щебет птиц, свежий майский воздух и детские голоса из больничного сквера. Даша присела на подоконник, подставив лицо слабому солнышку. Девушку обрадовали слова хирурга Филатова.


День, второй, и выпишем тебя. Выпустим птицу из надоевшей клетки на волю в синее небо. Хочешь летать? 


Даша, открыто улыбаясь доктору, утвердительно закивала, поблагодарила за заботу, за лечение. Она прикрыла глаза и стала перебирать в памяти, как всё начиналось. Как же её угораздило так неудачно приземлиться? Мало того, что вывихнула ногу, парашют, волочась по земле, с такой силой дёрнул назад, что грохнулась плашмя на землю, серьёзно повредив спину. Позвоночник болит до сих пор.


Но врачи спокойны. Последствий, слава Богу, никаких.


Она с первых классов школы занималась спортом: гимнастикой, лёгкой атлетикой, была чемпионкой города по прыжкам в высоту. Именно из-за этого увлечения прыжками переехала из своего захолустного Кемерово в Москву, поступила в Московский институт физической культуры и спорта. Параллельно с институтом записалась в московский аэроклуб. Стала осваивать пилотирование самолётом И-153 «Чайка».


Мало того! Захотелось почувствовать себя летящей птицей! Увлеклась прыжками с парашютом.


«Мир не может мой мещанским стать и быть плохим, пока во мне да здравствует любимый «ОСОАВИАХИМ!» кричала она на всё небо придуманные строчки, а ветер свистел в ушах, пока парашют спускал её на зелёные поля.


Кроме всего этого, Даша всерьёз увлеклась стрельбой, рисованием и поэзией. Кумиром её в поэзии был Маяковский.


«Надеюсь, верую, вовеки не придет ко мне позорное благоразумие!» – цитировала она поэта, когда знакомые недовольно напоминали ей про чрезмерное увлечение разными экстремальными видами спорта.


А Тютчева она обожала не меньше, чем Маяковского. В ту ночь, когда она впервые познала мужчину, положив пылающее лицо на грудь Юры, стала вдруг читать полушёпотом:


Весь день она лежала в забытьи,


И всю ее уж тени покрывали.
Лил теплый летний дождь
его струи,
По листьям весело звучали.


И медленно опомнилась она,
И начала прислушиваться к шуму,
И долго слушала
увлечена,
Погружена в сознательную думу... 


«Откуда это?» – Юра гладил её по волосам и с удивлением смотрел. «Это Тютчев. Фёдор Иванович. Я его очень люблю».


 


Неожиданно кто-то прервал её мысли, Дашу тронули сзади за плечо. Она повернулась, открыла глаза:


Юра! А я только что вспоминала тебя! Точнее, Тютчева и тебя! Как хорошо, что ты пришёл!


Юра прижал Дашу к себе, потом положил на тумбочку сетку, полную красных яблок.


– Что говорят врачи? Когда тебя выписывают? Ты себе не представляешь, какой скучной мне показалась наша первомайская колонна! В ней не было тебя!


– Врачи говорят, что до свадьбы всё заживёт. Думаю, дня через два меня выпишут, – улыбаясь, сказала Даша. – Ты помнишь, у меня ещё нет белого платья, а у тебя чёрных туфель.


Вдруг из распахнутого окна раздался свист. Юра высунулся на улицу: 


Иван, ты пришёл! Отлично. Мы сейчас спустимся, – радостно крикнул он кому-то.


Даша, идем, посидим в садике. Такие яблоки грешно есть в больнице. Ими надо хрустеть только в саду. Я хочу познакомить тебя со своим другом.


Не обращая внимания на удивлённое лицо девушки, он помог ей накинуть на плечи больничный халат, смахнул с тумбочки несколько яблок и увлёк на улицу.


Выйдя во двор, она увидела под окнами больницы мужчину в широких белых брюках и рубашке-косоворотке. Уткнувшись в газету, он читал что-то, облокотившись о больничную стену. Не заметил даже, как подошли Даша с Юрой.


Что пишут в газетах? – вместо приветствия весело крикнул Юра.


Весь номер посвящен строительству канала Москва – Волга! – радостно сообщил Юрин приятель.


Корреспондент пишет о замечательной перековке созидательным трудом классово чуждых для нас элементов!


Вы понимаете, ребята, какая это архиважная веха в индустриализации страны! – лицо незнакомца ликовало.


– Давайте присядем, – показал рукой на ближайшую скамейку Юра и, увлекая Дашу, плюхнулся с ней на лавку.


Даша, знакомься, это мой друг Иван. Скульптор! Скульптор, подающий не гипс с цементом, а скульптор, подающий большие надежды!


У Юры было прекрасное настроение. Он протянул Даше яблоко. Та взяла его и с интересом посмотрела на Ивана.


Скульптор? Уж не вы ли автор скульптуры «Булыжник – оружие большевиков»?


– Да, я. Моя скульптура. Только не большевиков, а пролетариата. «Булыжник – оружие пролетариата». Говорите правильно, милая девушка, иначе вас могут заподозрить, что вы сомневаетесь в мировой победе пролетариата.


Юра зашикал на Ивана:


Да что ты, Иван, бог собой! Даша даже не сомневается, что для заклятых врагов пролетариата с лихвой хватит пролетарских булыжников. Как хочется дожить до эры мировой победы коммунизма! А пока мечты остаются мечтами.


Юра достал из кармана брюк пачку папирос и жадно закурил.


Но ты расстроен чем-то другим, – Иван присел рядом, складывая газету.


Ты ещё спрашиваешь. Мне в третий раз отказали! Порвали на моих глазах заявление, в котором я прошу отправить меня на гражданскую войну в Испанию.


 Иван, задумчиво перекатывая из ладони в ладонь яблоко, глядя внимательно на Дашу, заговорил:


– Партия и правительство, Юра, поставили задачу обеспечить молодую Испанскую республику гуманитарными поставками. На заседании политбюро решено начать оказывать республиканцам военную помощь. К сегодняшнему дню в Испании уже находится более тридцати советских авиационных специалистов. Вот если бы ты был лётчиком, тебе бы не отказали.


А почему отказали мне? Я прыгаю с парашютом, пилотирую самолёт И-153 «Чайка». Но меня тоже не пускают в Испанию, – гневно возразила Ивану Даша.


Вдруг она стала читать:


 


Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях
И «Яблочко»-песню
Держали в зубах.


Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая,
Степной малахит.


 


Иван, едва улыбаясь, смотрел на неё, потом вдруг произнёс:


Даша, пожалуйста, если вам не трудно, встаньте у этого дерева, – показал он рукой на развесистый тополь.


Что вы так на меня сморите, товарищ Иван? Вы что, сомневаетесь в моих искренних намерениях? В моём комсомольском дерзновении дать достойный отпор франкистам – врагам испанской революции? – подымаясь со скамейки, спросила Даша. – И потом, зачем мне куда-то вставать?


– Я не сомневаюсь нисколько в ваших отважных помыслах, милая девушка. Просто подумал, что вы могли бы мне помочь кое в чём, – задумчиво сказал Иван. – Дело в том, что я получил недавно госзаказ на создание большой серии скульптур. Они, если пройдут отборочный конкурс, могут украсить аллеи строящегося Парка культуры и отдыха имени нашего дорогого Горького. Когда я глядел на вас, вы мне представились девушкой, стоящей у реки. В её волнах покачивается небольшая лодка, а вы стоите рядом. Именно такой, как вы, я её представлял! Подойдите же к дереву.


Даша, слегка недоумевая, стала под дерево, сложив на груди руки. Иван, не отрывая взгляда от Даши, поднялся со скамейки. Поднялся и Юра. По выражению его лица было заметно, что ему не понравилась затея Ивана.


Так, – прищурился скульптор и, вытянув руку, стал медленно водить ею слева направо, как будто соизмеряя только ему виденные пропорции.


– Вы будете, конечно, не в этом застиранном халате. Так, допустим, допустим, очень хорошо, волосы немного подберем под затылок, может быть панамка, спортивные трусики, майка, – бормотал он себе под нос.


И вдруг громко:


Дашенька, а представьте себе, что у вас в руке весло. Возьмите как будто весло, держите его в вытянутой правой руке.


Девушка вытянула руку.


Юра недовольно произнёс:


Иван, а ты у меня спросил, согласен ли я на то чтобы моя невеста изображала неизвестно кого? Мне не нравится твоя идея лепить из Даши какую-то скульптуру. Зачем ей это надо?


Юрий зло швырнул в траву недоеденное яблоко. Скульптор Иван растерялся, был немало удивлён:


У тебя не спросил? Вот уж не думал, Юра, что ты недопонимаешь известной ленинской фразы «Искусство принадлежит народу». Ленин имел в виду, что вовлечение широких масс народа в искусство будет пробуждать в них художников и развивать их. Я вовлекаю девушку в мир прекрасного! В искусство! Странно, что тебе непонятно это!


Да всё я понимаю! Я понимаю также, что ты скатываешься в формализм! Для тебя главное – весло в руке у Даши! Это в то время, когда реализм подчеркивает контекст и содержание. Ты считаешь, что позирование Даши, этот жалкий натурализм вместо советского реализма, может пробудить в ней художника? Брось эти буржуазные замашки. Ты демонстрируешь скрытое подобострастие перед чуждой советскому человеку империалистической культурой.


Услышав такое обвинение, Иван взорвался:


– Что ты знаешь о советском реализме, мальчишка? Советская школа ваяния и скульптуры идёт своим авангардным путём! Ей не чуждо новаторство и созидательный дух рабочего класса. Русские скульпторы идут дорогой, утверждающей идеалы Октябрьской революции!


Даша, неприкаянно стоя под деревом и чувствуя, что назревает ссора, подала голос:


– Ребята, перестаньте спорить! Жалко времени. Мне скоро возвращаться в палату. Что ты, Юра, так забеспокоился? Я еще не знаю, соглашусь на эту роль или нет.


Юра раздражённо хмыкнул, махнул рукой, сел на скамейку и опустил лицо в газету. Иван же посмотрел по сторонам, нашёл в траве тонкую доску, вырванную из забора, поднял её, протянул Даше:


Держите. Держите, как весло!


Даша послушно взяла доску. Беспрекословно выполняла все команды. Увлекшись вдвоём поисками выразительной позы спортсменки-лодочницы, они не заметили, как никому ничего не сказав, Юрий, обиженный и непонятый, швырнул на скамейку газету и устремился по аллее прочь.


 


В небольшой мастерской Ивана везде громоздились рваные мешки с асбестом и щебенкой. Кучи морской гальки и огромные глыбы красного и черного гранита тянулись вдоль стен.


Даша, как только вошла, обратила внимание на сиротливо возвышающуюся среди развала, хаоса битых камней и песка женскую фигуру. Вместо шеи, точнее, из неё, торчали прутья гнутой арматуры. Из разбитых рук тоже вываливалось железо, у ног, вернее, у того, что должно было быть голенью и ступнями, валялось подобие головы с отбитым носом. Смотреть было крайне неприятно.


Но Даша старалась не замечать этот интерьер. Сегодня она в пятый раз пришла к Ивану в мастерскую. Конечно, ей пришлось выслушивать недовольство Юры, обвинения в легкомысленности, в потере стыда, и прочее. Жених всерьёз переживал, что его невеста так легко и запросто согласилась быть моделью для Ивана. Юре было невмоготу представлять, как Даша может стоять часами в одном купальнике перед его другом. «Если ты меня любишь, не смей приходить к Ивану в мастерскую!» – требовал он.


Даша то молчала, то её прорывало.


Говорила про то, что любит Юру, но не может объяснить своего желания помочь скульптуру. Молодые серьезно поругались. «Никогда бы не поверил, что это тупое занятие может вскружить тебе голову больше, чем полёты и прыжки с парашютом! Ты их сменила на работу в метро скульптурой!» – крикнул Юра напоследок и выскочил из класса аэроклуба, хлопнув дверью.


С тех пор он перестал приходить в мастерскую. С Иваном он тоже поругался.


Сегодня впервые Даша пришла на сеанс одна. В мастерской было сильно накурено, пахло известью и каким-то гнильем. Как всегда, пол был устлан газетами, на нем валялись окурки. В углу стоял стол с остатками еды. Повсюду, как на острове Пасхи, возвышались застывшие в незамысловатых позах странные и зловещие статуи, рожденные воображением скульптора. Сам их автор стоял в глубине мастерской, окруженный женскими фигурами, их ножками и талиями. Расставив широко ноги, огромной деревянной киянкой стучал по стамеске, вонзая её в камень. Вся его фигура дышала вдохновением и безудержным взлетом высочайшего совершенства. Лицо было покрыто белой каменной крошкой. Как будто было припорошено этой белой каменной пылью. Волосы на вспотевшем лбу были схвачены красным шнурком, а на голое тело был надет грубый кожаный передник.


Иван дымил папиросой, щурился, и в этот момент был особенно красив. Рукой он вытер пот со лба, посмотрел пристальней на Дашу, подошёл и галантно поцеловал руку. Потом подвёл её к одной из фигур, которая была накрыта большим белым куском плотной ткани. Резко дёрнул за край.


 Перед Дашей открылась высоченная скульптура. Девушка приготовилась к тому, что увидит фигуру обнаженной. Но вырубленная из бетона фигура девушки была в трусиках и футболке, плотно облегающей грудь. Она стояла во весь рост с веслом в правой руке, а левая была опущена и касалась бедра. Девушка была с волосами, туго натянутыми и закрученными в два «рожка».


А почему я в одежде? – спросила Даша и по недоуменному взгляду Ивана поняла, что сказала глупость. 


Иван же широко улыбнулся:


Юра грозился застрелить меня, если я выставлю вас голой! В этом вопросе я наступил на горло собственной песне. «Великое невежество, – заметил однажды Микеланджело Буонарроти, – прятать под презренной одеждой красоту женского тела». Покажи мне на фресках Сикстинской капеллы хоть одну женскую фигуру в одежде! – требовал я от Юры. «Но Сикстинская капелла не парк имени Горького, а ты всего лишь Шадр, а не Микеланджело», кричал он мне. Обратите внимание, Дашенька, скульптура из тонированного бетона. С этим великолепным материалом я работаю совсем недавно. Высота фигуры восемь метров!   


Дашу не очень обрадовало сообщение, из какого материала слеплена скульптура. Она мало что понимала в этом. Её больше занимали мысли о схожести лица:


А откуда у меня такая причёска?


Вам не нравится? Такая причёска показалась мне более вольной и менее эротической. Ваша фигура, и без того идеальная, стала привлекательней и романтичнее. Я старался изжить моменты известного позирования, холодности в трактовке формы. Работа почти готова. Мне необходимо уточнить кое-какие детали.


Он подвел Дашу к скульптуре и попросил ее обхватить пальцами правой руки весло, а сам взял карандаш и большой лист бумаги. Короткими, уверенными взмахами стал рисовать этюд.


 


Прошло что-то чуть больше месяца, пока скульптура проходила государственные художественные советы, на которых автор услышал много хвалебных слов. Но были и другие мнения разных партийных функционеров. Они дружно и сурово работу критиковали. Мол, и поза какая-то фривольная, и выражение лица у комсомолки должно быть серьёзнее. Хотелось бы, чтобы скульптура воспринималась символом своего времени, эталоном советской женщины. Тогда же, когда фамилия скульптора не сходила со страниц журналов и газет, Даша узнала, что работала с автором первого памятника Ленину на Земо-Авчальской ГЭС и мраморного надгробия Надежды Аллилуевой!


Оказывается, Шадр обладал многими талантами и долго не мог выбрать между карьерами скульптора и певца. Учился в Париже у самого Родена, а во время Гражданской войны работал над проектом коронования адмирала Колчака. Позже, выполняя заказ Гознака, делал скульптуры для их воспроизведения на советских денежных знаках. Потом были «Девушка с флагом», «Девушка с факелом», просто «Девушка» – фигура комсомолки.


Но только «Девушка с веслом» выбилась в люди. Была установлена в центральном парке Москвы, у фонтана на главной магистрали Парка имени Горького. Она оккупировала, кажется, все советское пространство, прославив своего создателя.


Стала появляться и на трусах, и на майках, и на купальниках. То есть скульптуру копировали нагло и бессовестно. Без соблюдения элементарных авторских прав. Весло кочевало из правой руки в левую, а туловище прикрывали то тканью, то спортивным костюмом. На лицо лепили улыбку, голову украшали пышной прической.


Другими словами, скульптура стало частью массовой культуры. А что же происходило с той, которая была моделью? С Дашей, то есть. Перемен особых в жизни девушка не ощутила. Что именно она является прототипом скульптуры, знал совсем небольшой круг людей. Дашу это не очень огорчало. Её несравненно больше радовало то, что в конце концов они с Юрой помирились. Больше всех настаивал на этом Иван. Скульптура была принята москвичами безоговорочно.


Но скорее всего, потому что Юрий увидел – слава скульптуры нисколько не вскружила Даше голову. Она осталась прежней скромной, стеснительной, а главное, любящей только его, Юру. Ни перед кем никогда не хвасталась, что знаменитый скульптор Шадр именно с неё лепил бессмертный шедевр. Эта неожиданная история с вовлечением девушки в творческий мир только усилила чувства молодых. Они захотели быстрее узаконить свои отношения. Чтобы всегда вместе заниматься в аэроклубе, вместе летать, вместе прыгать с парашютом, вместе играть в баскетбол и читать друг другу стихи.  


Наступило лето 1941 года. Даша была уже на четвёртом курсе института физической культуры. Кончилась пора экзаменов, и отправилась она с двумя подружками-однокурсницами в подмосковный Загорск. Там была их производственная практика.


22 июня решили они посетить музей Троице-Сергиевой лавры. Девочки-комсомолки глазами атеисток захотели взглянуть на святые мощи преподобного Сергия Радонежского. Взглянули, а когда вышли на свежий воздух одна девушка сказала:


Чтобы душа не пропиталась затхлостью, я выношу ее на вольный ветер. Жалко мне этого товарища Радонежского.


Другая поддержала её, воскликнула:


Нет на свете прекраснее одежды, чем бронза мускулов и свежесть кожи! Это о тебе, Даша! Мы гордимся тобою и всегда киваем твоей статуе в парке, когда проходим мимо.


Даша едва улыбнулась, вспомнила о Юре, вспомнила, что хотела посмотреть в магазине свадебное платье. По дороге девушки зашли в универмаг, Даша сняла с вешалки белое шёлковое платье. Оно было прекрасным! Надела его и вышла из примерочной. Глаза её сияли.


– Ну, как вам, девочки? – спросила она.


Но на неё никто не посмотрел, платье не оценили. Взгляды людей в магазине были прикованы к радиоточке, что висела в углу под потолком.


Война! – гремел голос Левитана.


 


Не довелось Даше быть невестой, а подружкам кричать «горько» влюбленной паре новобрачных. Не суждено им было радоваться первенцу. Война спутала все планы. Молодые решили идти на войну, а пожениться сразу после неё. Были уверены – война будет короткой, молниеносной и обойдётся стране, как пелось в тогдашней песне, «малой кровью».


Даша отчаянно рвалась на фронт, но была мобилизована на рытье окопов и противотанковых рвов на подступах к Москве. Юра же к тому времени закончил Ленинградскую военно-воздушную академию и был направлен в запасной авиационный полк. Развела их война. Только, им казалось, ненадолго. Перелопатив не один участок подмосковной земли, роя противотанковые рвы, девушка ежедневно обивала пороги комиссариатов и прочие высокие приёмные. И уже в октябре 1941 года добровольно вступила в ряды Красной Армии. Была зачислена в разведывательный отряд штаба Западного фронта для работы в тылу врага.


 


В ту ночь в разведку уходили две группы разведчиков. Для Даши это был седьмой рейд в стан фашистов.


Она была комсоргом отряда и радовалась, что пользовалась беспрекословным авторитетом у членов отряда, не потому, что скульптура с её лицом стоит в парке Москвы, а потому, что стреляла без промаха из всех видов оружия, знала приёмы рукопашного боя, была бесстрашной и дерзкой разведчицей. После перехода фронта группы должны были разделиться и начать действовать самостоятельно. Однако случилось непредвиденное: объединённый отряд попал под огонь неприятеля и распался на две случайные группы. Большая группа успела раствориться в лесу, а Дашу с четырьмя бойцами отсёк от них плотный вражеский огонь. С ними оказалась радистка Ольга с рацией. Все понимали: захват немцами рации поставит под удар всю диверсионную работу штаба.


Отходите к лесу! – Даша залегла в густом бурьяне и передёрнула ППШ.


Бойцы пытались что-то возразить, но просвистела мина, все упали в траву, а Даша открыла огонь. Когда она обернулась, то увидела, как Ольга с рацией на спине ползком достигла леса.


Других солдат не рассмотрела. Зато её рассмотрели наступающие немцы. Безостановочно стреляя, они подходили к ней. Даша отбросила в сторону пистолет-пулемёт – в нём уже не было патронов, и схватила наган. Сидя на коленях, она стала яростно стрелять в эти ненавистные зелёные мундиры. Прицелилась и убила командира, который кричал что-то своим и махал рукой. Рухнул, как подкошенный. Она видела это.


В следующее мгновение снова раздался вой мины, потом оглушительный разрыв. Падая, девушка почувствовала, как огромные комья земли застучали ей по голове и по плечам. Раненая, она потеряла сознание и уже не видела, как подошли фашисты и обступили истекающего кровью солдата. Они перевернули его на спину и  были немало удивлены, глядя на красивое девичье лицо. Обрадовались, что она шевелится и стонет, подаёт признаки жизни. Подогнали грузовик, забросили разведчицу в кузов и привезли в деревню.


Двое суток её насиловали и измывались, как хотели. Особенных допросов не устраивали. Или потому, что-то знали: эта русская с горящими от ненависти глазами и со сжатыми кулачками ни словом не обмолвится, ничего не скажет. Хоть пытай ты её раскаленным железом, хоть иголки под ногти. Что собственно они и делали.


 


Она теряла сознание, её обливали водой, потом этой же водой отпаивали и снова били. Раз рыжий здоровенный ефрейтор после того, как зверски изнасиловал ее, протянул к ее рту волосатую, рыжую руку и улыбаясь произнёс: «Küss».


Целуй, поняла она. С трудом разлепила спёкшиеся губы и что было силы плюнула в его отвратительную рожу. Тогда фашист, утираясь, достал из ножен финку и ударил ею.


На следующее утро её, полуживую, привезли в машине на небольшую деревенскую площадь. Согнали крестьян, чтобы все видели, как поступают немецкие власти с непокорёнными врагами. Когда опустили борта грузовика, народ ахнул. Она лежала в лохмотьях окровавленного нижнего белья. На простреленном плече ледяным швом застыла, запеклась кровь. Смуглые спутанные волосы были тоже в крови, как и лоб, как и разбитые, запекшиеся губы. На теле и оголенных плечах – многочисленные кровоподтеки от ударов прикладами и сапогами.


Два солдата залезли в машину, хотели поднять девушку. Но Даша оттолкнула их. Цепляясь рукой за кабину, встала сама. Вторая рука была перебита и висела, как плеть. Подняла глаза и увидела, что машина стоит между двумя столбами, а с перекладины болтается на жёстком, колючем ветру петля. Ни один мускул не дрогнул на прекрасном разбитом лице.


Распрямилась, высоко подняла голову:


– Товарищи! Граждане! Я не боюсь смерти! Потому что знаю, что умираю за идеалы Ленина и Сталина!


Бейте фашистскую гадину! Мы победим! Вот увидите! – срывающимся голосом прокричала она в толпу стариков и детей.


Немцы слушали, не понимая ни слова.


Какой-то офицер опомнился и что-то крикнул солдатам. Они набросили девушке петлю на шею и соскочили с машины. Офицер дал команду шофёру трогать с места. Но тот, совсем молоденький мальчишка, побелел и сидел с растерянным лицом. Тогда офицер выхватил револьвер и страшно заорал на него. Немец словно проснулся. Машина дёрнулась и тронулась с места.


Прощайте, товарищи! Прощай, Юрочка! Юрочка, отомсти за меня! – последние слова услышала деревенская площадь.


Целый месяц тело провисело на виселице.


Никому в голову не могло прийти, что казнённая девушка являлась прототипом знаменитой скульптуры «Девушка с веслом» Ивана Шадра.


Только после отступления врага в середине декабря жители деревни сняли Дашу с петли и с почестями похоронили.


После войны её останки были перенесены в братскую могилу в деревне Крюково.


Звание Героя России ей было присуждено посмертно много лет спустя – только в 1994 году.


 


ПОСЛЕСЛОВИЕ



     В наши дни «Девушка с веслом» какое-то время была выставлена снова в Москве, в Третьяковской галерее на Крымском Валу. «Снова», потому что, оказывается, в 1941 году она была разрушена во время бомбежки Москвы. Божье ли это провидение – попадание бомбы в скульптуру и скорая смерть Даши практически в одно время? Кто знает. В 50-е годы к сотрудникам Третьяковки попали гипсовые прототипы «Девушки с веслом», и после кропотливой работы реставраторов она была отлита из бронзы, долгие годы хранилась в запасниках.


С распадом СССР наступили новые времена. Скульптуру выставили на всеобщее обозрение для нового поколения молодых. Как-то смотрители галереи обратили внимание на то, что довольно часто скульптурой приходил любоваться очень пожилой человек. Исключительно именно этой работой.


Шаркающей старческой походкой подходил он к ней и долго стоял перед скульптурой, шевеля губами. К подобным визитам старика работники галереи привыкли и особого внимания на него не обращали.


Считали, что дед немного не в себе. Смотрит на скульптуру и шепчет чьи-то стихи. Подслушали, стоя рядом, и узнали – Тютчев.


 


Весь день она лежала в забытьи,
И всю ее уж тени покрывали.
Лил теплый летний дождь
его струи
По листьям весело звучали.
............................................................


Любила ты, и так, как ты, любить
Нет, никому еще не удавалось!
О Господи!.. И это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось...


 


С некоторых пор странный старик перестал приходить.


А посему больше Тютчева в залах Третьяковской галереи никто не читает.