Общество анонимных поэтов

Выпуск 4

 

1

 

***

 

Милости ждать ли от нашей суровой природы, –

Вновь суховей пролетает над жухлым жнивьём.

Перебедуем мы эти голодные годы

И уж тогда заживём!

 

Мы бы дружили со всеми, но, хочешь не хочешь,

Враг до сих пор не дает нам

расстаться с ружьём.

Только скорее бы все эти войны закончить,

И уж тогда заживём!

 

Как мы плывём, ведь кораблик наш явно сломался,

Что-то горит и опасно трещит уже в нём.

Выдадут всем аватар и поселят на Марсе,

И уж тогда заживём!

 

2

 

***

 

Не ты ли слал за мной несчётные погони,

Огни, дожди, ветра, пронзительную тишь

Рассвета над рекой? Теперь ты сам в полоне,

Ты спишь,

 

Мой пленник, позабыв, что есть на свете воля,

И солнечный песок перетекает в сон

Пустыней мировой… Но что нам эти волны

Над головой,

 

Когда во всех мирах распахнутые настежь

Стоят дворцы сердец – в любое заходи!

И сам ты – только свет, и ничего не застишь

В груди.

 

3

 

***

 

Под окнами

асфальтировщик,

национальность не скажу,

дороги выверенный росчерк

ладонью гладит, как жену.

 

Над бугорками, беспокоясь

и всякой трещинке дивясь,

руки его нежнейший поезд

почти нащупывает связь.

 

Тропинка давняя, дорога –

во снах рождение тепла.

И я, бывало, так же трогал

жену, пока она спала.

 

4

 

Лес

 

На мир спустилась благодать:
Стряхнув с ветвей капель тоски,
Лучей безудержная рать
Цветков согрела лепестки,
Траву, что чахла в немоте –
Во рту держала стынь дождей.
Лес ожил, высох, и везде
Вскипает жизнь в котле затей.

 

Казалось, май спасёт от бед,
И счастлив будет каждый куст.
Природы девственный рассвет
Встречает сучьев звонкий хруст.
По лесу живности толпа
Бежит, летит... Голодный сок
Утробы жжет, кругом борьба:
«Съедят сейчас, оставят впрок?»

 

Убил – спасайся от зубов,
Беги и ешь: кто враг, кто друг
Совсем не важно, лес таков –
Жестокий, бесконечный круг.
Здесь каждый ищет по нутру
Себе товарища для игр.
И только бобр жуёт кору,
И только всех сильнее тигр.

 

Хрущёвок старческий покой

Взрывает май – палач тоски.

На кухне дряблый мухобой

Из чашки вытащил клыки,

Очки надев на синий нос,

Присел, дверь тихо затворя,

Строчить в полицию донос:

«Сосед маньячит втихаря!»

 

5

 

***

 

На крещенском морозе, на полном серьёзе,

На хрустящем снегу золотые полозья…

Золотые, литые из солнечной стали –

Словно свет растворён в ослеплённом металле…

 

На крещенском морозе, горячем на выдох,

Ни судьба не обманет, ни случай не выдаст:

Если день ненадолго, то ночи – с лихвою,

От собачьего лая до волчьего воя.

 

На крещенском морозе под лунной заплаткой

Жизнь покажется краткой, покажется сладкой,

И покатится весело в санках под горку,

И окажется долгой, окажется горькой.

 

Ах, когда б мы, наивные, вызнали сами,

Кто на ярмарке шумной дарил леденцами,

Раздавал да прихваливал сдобным словечком,

Всё-то накрепко помня о детском и вечном…

 

6

 

***

 

За всё – как, дружок, ни крутись ты –

Когда-нибудь будет ответка.

Судьба – тá ещё каратистка:

Бьёт мастерски, редко да метко.

 

И если не понял с годами,

За что получил по мордасам,

Отправит опять на татами,

Кто явно тебя выше классом.

 

А байки рассказывай дома

Таким же затюканным с детства

О личных красивых приёмах

И несправедливом судействе.

 

Когда же твой шнобель шикарный

Окажется снова в уроне,

Воскликнет заветное «Кар-р-ма!»

Взлетевшая стая воронья.

 

7

 

Пепельнице

 

Обнявший солнце день ушёл за горизонт,

Обломками надежд когтила пыль от страха.

Предчувствие беды – ночной холодный фронт

Загнал тебя в окоп обратно, черепаха.

Скажи, зачем брони тяжёлой полоса –

Для гребня?.. Для стола, как безделушка в лаке?

Часть гибельных дождей, горючая слеза,

Под панцирь заползла песчаной черепахе.

Верёвки и узлы – злой сухожилий плен,

Распята на костях судьбой неразделимо,

Пока не съест совсем убийца – чёрный тлен,

До праха, до песка, до тени лёгкой дыма.

Умелая рука оправит в серебро

Любую кость – мою, твою… О, бедный Йорик...

Среди завала книг и россыпи Таро

Воткнёт, как гвоздь в нутро, окурок гипертоник.

 

8

 

***

 

Архитектор характера

моего постороннего –

в ярости избарахтанный

и чужой постиронии.

 

Зодчий мой озадаченный,

болью не избалованный,

но избавленный начисто

от бумаги мелованной.

 

Среди света барочного

и отсутствия брачного

ничего нет порочного

по-за строчками мрачными.

 

Одинокими сфинксами

да глазами намокшими,

с лезвиями да с финскими

тут гуляют помощнички.

 

Приходите раздаривать

мне раздрай реагентовый,

беспохмельные странники,

ренегаты рентгеновы.

 

Я на вас и не сетую –

ватные не ломаются.

И крестами корсетными

девы мне улыбаются.

 

9

 

***

 

Мысль постричься наголо возникла

Как-то чисто так, сама собой...

Это, разумеется, из цикла:

К старости бывает... с головой.

 

Парикмахерша, поняв меня буквально

(Вроде бы не вовсе инвалид),

Молвила: «Зачем так радикально?

Каторжный какой-то будет вид».

 

Пусть стрижёт, как хочет... Вот дурёха.

Мне продать пыталась чудо-крем.

Плохо мне, ну, в общем, очень плохо...

Так что жить не хочется совсем.

 

В этой ситуации – чем хуже...

Типа: да одним огнём гори!..

Пусть же соответствует снаружи

Облик состоянию внутри.

 

...Что-то щебетала про шампуни,

Вот она – святая простота!

Вышел я, пострижен, как Джордж Клуни.

...Так и не исполнилась мечта.

 

10

 

***

 

Задувает, метелит, вьюжит – но как легко

Пить ледяное, хрустящее снежное молоко!

Так и льнёт,

          так и льётся широкой рекой на грудь –

Успевай шубейку драную запахнуть…

 

Пахнет розами ночь –

но откуда в морозы такой цветник?

Ароматный родник – даже ветер в испуге сник.

Словно смотришь в уютный садик через забор –

И глядишь на розы как вор, и дышишь как вор…

 

Это чистое, нежное, чуть взглянул – и уже украл…

Это в сердце как в тайнике: декабрь, Урал,

Ночь, морозец, сердце рвётся из-под руки

Собирать горячие белые лепестки.

 

И морозец ему не указ, и ночь – не указ.

Если хочет оно украсть – ну как не украсть?

Это сердце, и что для него закон?

Только то и живо, что под его замком.

 

11

 

***

 

Графоманом был когда-то,

плащ коричневый носил,

рифмовал витиевато

изо всех возможных сил.

 

Думки думал о потомках,

доставал себе чернил

и писал стихи о том, как

жизнь убогую влачил.

 

В заведении питейном как-то ночью за стихи

был изрядно отметелен

полицейским от сохи,

 

ибо очень громко, точно

обращаясь к небесам,

прочитал ему всё то, что

для потомков написал.

 

Не держал в обиде разум

и, презревши благодать,

понимал: поэт обязан

за стихи свои страдать.

 

Так почти полжизни прожил,

научившись без конца

принимать за милость Божью

избиение творца.

 

12

 

***

 

Слова, слова, – уловишь мизер,

Когда про мозг бубнит оратор:

Он что у нас – хороший миксер

Или неважный сепаратор?

 

А если спросит – час неровен –

Про душу слушатель дотошный,

Вам так замутят про нейроны,

Что и в медвузе станет тошно.

 

Покажет фотоснимки лектор,

Где под большим увеличеньем

Сплелись в скопления молекул

Все наши мысли и влеченья.

 

Осталось в цифровые коды

Перевести теперь их токи,

И в мозг за тайнами Природы

Лезть больше нечего в итоге.

 

…Но что за скорая с мигалкой

Вдруг расшумелась там?... А это,

Наверно, русская смекалка

Летит на вызов интеллекта!

 

13

 

***

 

Я всё ж склоняюсь к выводу,

Что все, ребята, вы в аду.

Я уж о том не говорю,

Что все, ребята, вы в раю.