Александр Тихонов

«И опять напрямик». Стихотворения

* * *

 

За плечом у ангела-хранителя –

Белый свет. Храни его, храни.

Пусть он знает, в мире не одни

Он и я. Тем жизнь и удивительна,

Что не ясно, то ли вечный бой

За меня ведёт броня живая,

То ли я от мрака закрываю

Ангела-хранителя собой.

 

* * *

 

Цвела Атлантида. И шли по реке корабли.

И с музыкой тёплой ложились ветра на причалы.

Жила Атлантида. Великая. В центре земли.

И гостя любого как старого друга встречала.

 

Теперь говорят, что всё было иначе, но я

По лицам чинуш, по их едкому, сальному тону,

Всё понял – скрывают. Была Атлантида моя!

Сидят и боятся пускать на руины Платона.

 

Вывозят леса. Драгоценные. Красных пород.

Пылят большегрузы, сминая асфальт по дорогам.

Была Атлантида. Её многоликий народ

Теперь забывает, но всё ещё помнит о многом.

 

Её захлестнуло. И смыло. И будто бы нет.

Руины заводов, как древние замки, вдоль трассы.

Лишь память о прошлом сменяется звоном монет,

Становится байкой для сытого «среднего» класса.

 

Прощай, Атлантида… Один у обрыва стою.

Крикливая чайка кружит над волной одичало.

Я слушаю ветры. Лишь ветры правдиво поют

О том, что однажды всё снова начнётся сначала.

 

Так что же, не нам обживать край житейских стремнин,

На старых фундаментах фермы и фабрики строить?

Привет, Атлантида! Быть может, я твой гражданин,

Предрекший вслед многим рождение нового строя.

 

Была Атлантида. И будет. Иначе нельзя.

Иначе мы предали все начинания предков.

Горячие ветры, над гладью речною скользя,

Поют нам о прошлом. Свежо. Неразборчиво. Редко.

 

* * *

 

Беспросветное времечко,

Да сосед-хитрован...

Зацелованный в темечко,

Шел по жизни Иван.

Обобрали наивного.

Был раздет и избит.

Сколько видывал дивного?

Сколько было обид?

 

Горе жгло и корёжило

На потеху врагам.

Меж похмельными рожами

Вёл Господь дурака.

 

Раны прежние зажили,

Поутихло в душе.

Кто там плёткой охаживал?

Он не помнит уже.

 

Крест с распятым учителем

Покачнулся на миг...

Улыбнулся мучительно,

И опять напрямик.

 

 

* * *

 

Хмельные речи лезут на язык:

О премиях, о конкурсах и планах.

Но первый тост не вышибет слезы.

Он самый незатейливый... и странный.

 

А вот второй... Признания звучат

И пьёт поэт коньяк, притворно морщась.

О тех, кого на свете нет, сейчас

Мы третью опрокидываем. Молча.

 

Опять горланит шумная толпа,

Деля людей на «наших» и «не наших».

Судьба снимает поварской колпак –

Она не зря заваривала кашу.

 

Сейчас допьём – и ну её хлебать.

Писать стихи и грезить о высоком.

Кому-то – свет и свежие хлеба,

Кому-то – водка горевейным соком.

 

Бог весть, что будет, где найдём ответ

И что придётся испытать при этом,

Чтоб без зазренья совести поэт

Мог сам себя именовать поэтом.

 

 

* * *

 

На дороге в Тифлис – два вола, запряжённых в арбу.

А навстречу коляска с кудрявым, смешливым поэтом.

Позже он убеждал себя, дескать, про всё позабудь...

Но до смертного часа в подробностях помнил об этом:

 

Как скрипели колёса, как жарко курился рассвет,

На полнеба алел, словно свежая рваная рана.

«Вы откуда?», – спросил у смурного возницы поэт.

Тот взглянул отрешённо и вымолвил: «Из Тегерана».

По накрытому тряпками грузу скользнул острый взгляд

И напуганный Пушкин, страшась и желая ответа:

«Что везёте?» – шепнул. И как будто качнулась земля,

Оглушённая страшным известьем: «Везём Грибоеда».

 

На дороге в Тифлис, на изломе горючих времён,

Два следа от повозок в пыли раскалённой белели.

Так двух гениев – каждый великим талантом клеймён –

Параллельными курсами в вечность вели параллели.

 

Но ни пыль, ни пурга не меняют истории суть.

По кровящей неоном столице из «Внуково» едут

Похоронной процессией. Спросят: «Кого там везут?».

Но ответ всем известен, конечно: «Везут Грибоеда...».

 

 

ЛЕОНИД


Памяти поэта

Л.Н. Чашечникова

 

Закрыта книга, но строка звенит.

Так меч простора просит, в ножнах лёжа.

Не древний царь спартанский Леонид

Владел клинком, но сельский мальчик «Лёша».

 

А путь его был долог и тернист:

Сквозь сумерки времён, навстречу свету

Шёл молодой, весёлый баянист,

Наш Лёнька – выпускник из «культпросвета».

 

До самой смерти гол был как сокол.

Ленивую размеренность разрушив,

Сквозь масло будней остро шёл глагол,

Заточенный, чтоб жечь сердца и души.

 

Вскипала, раскаляясь добела,

Поэзия, замешанная с кровью.

Судьба же «Николаича» вела

То в Астрахань, то вовсе в Подмосковье.

 

А строчке нет покоя. Всё звенит.

Всё требует, чтоб я прочёл и понял.

Как будто ждёт почивший Леонид

Того, кто вложит меч в свои ладони,

Чтоб слово обожгло живым огнём

И в ясности звенящей укрепило…

 

А русские поэты день за днём

Подмоги ждут. И гибнут в Фермопилах.

 

К списку номеров журнала «МЕНЕСТРЕЛЬ» | К содержанию номера