«День рождения комсомола», «ДТП». Рассказы

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КОМСОМОЛА

Сергей Коряковский поступил в отделение травматологии городской больницы вечером 30 октября без сознания и – внешне, во всяком случае – без признаков жизни. Многочисленные травмы: переломы, ушибы, обнаруженные при первичном осмотре, прямо указывали, что Коряковский побывал в той ещё переделке. Но подробностей, само собой разумеется, известно не было.

Доставил пострадавшего в больницу шестидесятипятилетний грибник, предварительно – неведомо как – уложив на заднее сиденье старенькой «копейки». Надо думать, по пропуску, обнаруженному в кармане полумёртвого человека, грибник (это был житель соседнего с Семёркой городка Нижняя Эква) сообразил, что тот проживает в закрытой Семёрке и, сам имея доступ на закрытую территорию, провёз полумертвого человека через КПП, предъявив оба пропуска разом – свой и этого живого покойника. Передав беднягу двум угрюмым хирургам, добровольный помощник (его звали Виталий Игнатьевич Колымагин, хотя, правду сказать, это имя нам в дальнейшем не понадобится) уселся на стул в приёмном покое и довольно толково объяснил, где и при каких обстоятельствах наткнулся на бездыханного Коряковского. Рассказ этот, впрочем, не особенно пролил свет на ситуацию, поскольку содержал больше вопросов, чем ответов. Только и стало понятно, что нашёл грибник изувеченного Коряковскогона обширном поле за посёлком Ис; что поначалу принял было человека за покойника и что был тот весь чёрен, один сплошной синяк, да кожа драная… Однако – живого или мёртвого – не бросать же было беднягу на Вырубах?

– Место так называется, – пояснил грибник. – Большие Выруба. Лес валили там ещё до войны, зэки работали. А теперь опята на каждом пне… Один пень – одно ведро. Если урожай, конечно.

Дежурная фельдшерица кивнула. Она и сама знала, что нет на свете лучше  опёночьих мест, чем на вырубах; где больше-то расти опятам? Точно того же мнения придерживался и рассказчик. Тоже шёл, резал грибы, – и вот тебе находка…

– Словно каток по нему проехался, – вздрогнув, сказал свидетель и задвигался на стуле.

Между тем Сергей Коряковский не был грибником. Не был он, даже и в прежние годы, туристом, любителем посидеть у костра, и остаётся удивляться, что за обстоятельства вынесли человека на обширные, без конца и края Большие Выруба за поселком Ис, до которого от закрытой Семёрки можно добраться лишь на электричке или на машине (в последнем случае минут пятьдесят пути, а электричкой – того дольше).

Итак, для какой надобности понесло Сергея Коряковского в такую даль? Маловероятно, что им овладела тоска по природе или охота подышать свежим воздухом, хотя 29 октября, в десять часов утра, когда Коряковский высадился на станции Ис, воздух и впрямь был хорош и буквально дрожал и завивался хрустальными столбами над железнодорожным полотном.

За плечами путника помещался небольшой рюкзак, а одет он был как городской житель, воображающий, что таёжные тропы примерно то же самое, что тропа «здоровье» в городском парке: в новенькие кроссовки, тёмно-синий спортивный костюм «Адидас» и красную бейсболку с белой английской аббревиатурой на козырьке (собственно, эта бейсболка спустя несколько часов и сослужила службу: именно её, яркую, как сигнальный огонёк, заметил в высокой траве грибник, а уж затем обнаружил поверженного владельца. Так что, считай, если бы не красный головной убор, лежать и поныне Коряковскому среди чиста поля под блёклым осенним небом; чернеть пуще прежнего да врастать в холодеющую землю…

Покинув станцию, Сергей Коряковский тронулся в путь. По его расчетам и довольно смутным воспоминаниям, ему предстояло не больше двадцати минут ходу до бывшего лагеря отдыха «Лесная сказка», где тридцать лет назад собирался комсомольский актив Семёрки на выездные праздничные мероприятия, обычно приуроченные ко Дню рождения комсомола – 29 октября. Надо ли добавлять, что он, освобождённый комсомольский секретарь, был одним из участников этих пикничков? 

…Да, давненько они не собирались все вместе. Это их содружество, чуть не братство, сейчас, что и говорить, обветшало, рассеялось, а то и вовсе отошло в небытие…  А ведь было время – работали, и как работали! Что бы теперь про них ни писали, какую бы чушь ни плели… Однако любая инициатива, любой почин – это была их забота. Бросили клич, и сами, между прочим, не отставали…

К несчастью, мысленно обращаясь к прошлому, Сергей Коряковский немного лукавил, хитрил сам с собой. И в результате убедил себя, что так оно всё и было: и почин, и задор, и наши руки не для скуки… Между тем, найди Сергей в себе силы взглянуть на комсомольскую свою юность непредвзято, он увидел бы другую картину – компанию сытых, не первой молодости комсомольских вожаков, как их тогда именовали; довольных, шумных, беспечных и наглых, если, конечно, речь не шла об общении с вышестоящими руководителями. С девушками, которые делили с ними заботы об общественном благе, обходились как с наложницами – весело, цинично и равнодушно. Кое-кто, впрочем, со временем женился на своих боевых подругах; тот же Володя Пупырышев женился, и довольно выгодно, на дочке начальника основного цеха Наташе Буркович. Веселая была деваха, беспечная, как они все… Года два сигала из одной постели в другую, все искала себя… а в конце концов – нашла Володю Пупырышева, который к тридцати пяти получил неплохое место в городской администрации, что-то там курировал – но это помимо комсомола, комсомол к тому времени уже провалился в тартарары… М-да, ну а место, как сказано, Володька получил, это, можно сказать, был бонус, приятное дополнение к спивающейся Наташке и собственной больной печени…

…Вообще весь этот боевой авангард молодежи, как выяснилось позднее, был довольно уязвим. Приписываемые сообществу стойкость, мужество, твердость и т.п. на поверку оказались мутными мыльными пузырями. Данил Кевралетин – был такой молодой да ранний куратор по каким-то загадочным молодежным инициативам – после краха системы, не прошло и месяца, угорел в собственном гараже. Вадик Тоцкий, неглупый, какой-то там разряд по шахматам, книголюб (во всяком случае, книжки он собирал), оказался до такой степени не у дел, что в конце концов устроился на работу в профтехучилище мастером, где продержался, наверное, месяца три, а потом угодил с сердечным приступом в городскую больницу. Были, впрочем, и более успешные, более адаптированные; те вовремя и оперативно подались в бизнес, во всякие там ООО… ЧП… А кого-то, подобно Пупырышеву, прибрали, как сказано, в администрацию – нашлись у людей рычажки, на которые можно было надавить.

Не так успешно пошли дела у Коряковского. Сергей, бывший освобожденный комсомольский секретарь цеха, затем секретарь комсомола ОРСа (а комсомол к тому времени уже явственно загнивал, как картошка в контейнерах); затем? затем директор маленького заводика, и наконец – после череды невыплат зарплат сотрудникам и судебных разбирательств – вроде предприниматель (но об этом незначительном эпизоде можно и умолчать, такие ничтожные предпринимательские способности обнаружил бывший комсомолец) – оказался, в сущности, везде и всюду ни при чём. Опоздал человек к большим и маленьким раздачам, только и оставалось, что выйти на пенсию, едва позволил срок… По этой причине бывшему комсомольскому лидеру то и дело приходилось врать: объясняться, к примеру, почему до сих пор не поменял свой древний «фольксваген» (потому, якобы, что такого качества не сыскать в более новых моделях); оправдываться в раннем выходе на пенсию – захотелось, мол, пожить для себя… А где пожить? Как? В огороде, что ли, позагорать заместо даже какой-нибудь замызганной Турции? Дополнительным и неприятным штрихом к общей картине можно счесть семейное крушение: жена, моложавая и энергичная, быстро и правильно оценила способности мужа к самостоятельному плаванию и не стала дожидаться, когда кораблик пойдёт ко дну. Забрала сыновей-подростков и отбыла к маме в Самару. Там одинокую женщину дожидался, как выяснилось, друг юности – короче говоря, всё срослось…

Осенью, о которой идёт речь, в середине октября, на телефон Сергея пришла эсэмэска. Писал Паша Березовский, который покинул Семёрку лет десять назад – но вот вернулся ненадолго и тут же выступил с инициативой: собраться им, ветеранам комсомола, и отметить праздник – 29 октября. В прежнем, насколько возможно, составе, и на прежнем месте – в лагере «Лесная сказка». Тем более погода позволяла совершить небольшой вояж и устроить пикник: осень стояла на редкость сухая, ясная, хотя и прохладная. Последние листья, казалось, облетали не с деревьев, а мягко планировали с пустого блёклого неба, как опадающие звёзды. Ранними утрами воздух – в особенности, за городской чертой – дрожал и колебался, как живой, и было не ясно, то ли это предвестие скорых заморозков, то ли, наоборот, память природы о недавнем жарком лете.

Очутившись на битой грунтовой дороге, ведущей, по его расчетам, в «Лесную сказку», Сергей Коряковский испытал прилив забытых чувств – энергии и радости. Улыбка сама собой появилась на бледном немолодом лице, и Сергею даже подумалось – без особых, впрочем, оснований, – что встреча с бывшими товарищами ещё может повернуть, чем чёрт не шутит,  его биографию…  Да и почему бы нет, в самом деле? Он не стар, и опыта, слава богу, не занимать… Кто знает, какое предложение ему может сделать кто-то из них, ныне преуспевающих? В конце концов, погрузился в мечты Сергей, чем брать какого-нибудь молодого бездельника и недоучку, почему бы не предложить что-то путное ему? С его-то опытом… Таким образом, мысли Коряковского, как видите, скользили по замкнутому кругу, то и дело сбиваясь с наезженной колеи. Поэтому не приходится удивляться, что в конце концов и сам Сергей незаметно свернул с грунтовки на другую, ответвляющуюся от неё дорогу, а затем ступил на лесную тропу. Это несколько отрезвило замечтавшегося путника, и он остановился и огляделся. Тропу окружали заросли смородины и колючих малиновых кустов. Кое-где возвышались тощие берёзы и облетевшие лиственницы, торчали молодые невысокие ели. На кустарниках, траве и еловых ветках лежали жёлтые и красные листья, а иные продолжали медленно парить над головой. Слабое шуршание растений было единственным звуком, который касался слуха путника. В остальном над лесом и тропой царила торжественная и тревожная тишина – так, во всяком случае, почудилось Коряковскому.

Довольно скоро выяснилось, что Сергей заблудился. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять это: тут и там простирался однообразный низкорослый лесок, редкий, но не слишком проходимый. Цепкие кустарники мешали двигаться в каком бы то ни было направлении, а попытка вернуться по той тропе, на которой стоял путник, привела к неожиданному результату:  тропа уперлась в болотистую поляну, покрытую кое-где ярко-зелёной травой, про которую даже малоопытному Коряковскому было известно, что та нередко растёт на самых опасных болотных топях.

Сглотнув и внезапно вспотев, Сергей попытался взять себя в руки. «Заблудился? Как бы не так! Да и негде тут плутать… Одна дорога… Или не одна? Как же это он так вывернул, спрашивается?»

Дополнительным переживанием была мысль, что попытки выйти на нужную тропу всё более запутывали дело. Вдобавок Сергей почувствовал, что новые кроссовки натирают подошвы; во всяком случае, ни о каком комфорте и речи не было…

В конце концов, после сомнений и колебаний, Коряковский выбрал направление. Приходилось полагаться на интуицию, потому что других ориентиров не было; отсутствовала, мрачно констатировал Сергей, и мобильная связь. Телефон отказывался работать ещё на территории поселка Ис, а уж тут, в лесу… Короче говоря, путник направился в ту сторону, где, казалось ему, должна была находиться «Лесная сказка». Справедливости ради стоит заметить, что в какой-то момент – опять-таки если доверять внутренним ощущениям – Коряковскому и впрямь представилось, что сейчас, буквально за поворотом тропы, откроется вид на деревянные корпуса лагеря, на костровую поляну, на обширный цветник (а такой, действительно, был разбит когда-то на территории «Лесной сказки»). Однако вместо культивированной, пусть и немного запущенной, с учетом времени, территории, взгляду Сергея открылась другая картина. Это было поле,  обширное, можно даже сказать, бескрайнее; оно раскинулось под вылинявшим осенним небом, будто заповедная территория, прибежище – но чего?

«Кабаны ещё какие-нибудь нарисуются, – довольно бессвязно подумал Коряковский. – Дикая природа как она есть…»

Но постепенно слабая дымка, испарения, висевшие над необозримым пространством, рассеялись, и стало ясно, что никаких кабанов и в помине нет. Взгляду оторопевшего человека открылось поле, сплошь, чуть не до горизонта заставленное чёрными одинаковыми вагонами, придававшими общей картине траурный и одновременно загадочный вид. И впрямь: кому понадобилось волочь вагоны в лес либо на выруба?

«Одной техники сколько нужно! А главное – полная же бессмыслица…»

Засмотревшись, Сергей вздрогнул и отшатнулся: перед воспалёнными глазами мелькнуло что-то вроде небольшой чёрной птицы… Или бабочка? Метнувшаяся тень оставила на душе неприятный осадок, хотя, скорее всего, была результатом утомления путника. Ни птицы, ни бабочки, ни летучие мыши не станут кидаться в лицо человеку, если, конечно, он идёт по реально существующей дороге, а не по сказочной – «иди туда не знаю куда»…

Итак, Сергей стоял озадаченный и встревоженный. Наконец он решился (напрасно, как вскоре выяснилось) подойти поближе и рассмотреть, что за чёрные вагоны стоят тут и там, сколько хватает глаз…

В конце концов, будет, чторассказать ребятам при встрече, неуверенно подумал Коряковский.

Медленно ступая по сухой ломкой траве и то и дело протирая заслезившиеся глаза, путник двинулся по полю. Вскоре стало ясно, что то, что он принял за вагоны, никакими вагонами не было. Это были гигантские сложенные друг на друга чёрные стволы поваленных деревьев. Их издали и принял Сергей за вагоны… Открытие, впрочем, не особенно прояснило ситуацию. Ну, деревья, ясно, что заготовленные для транспортировки… Где, однако, транспорт? Или хотя бы – где дорога, по которой этот транспорт возможно подогнать?

А люди, рабочие?

Повинуясь растущему любопытству или, быть может, таинственной силе бескрайнего покинутого поля, вдыхая смешанные запахи травы, близкого болота и окружённый абсолютной гулкой тишиной, не нарушаемой даже стрёкотом насекомых, человек шёл себе и шёл... Так, будто околдованный, Сергей одолел довольно большое расстояние. Теперь чёрные стволы, уложенные штабелями, окружали его со всех сторон. Над головой дрожало бледное марево. Ноздри раздирали запахи трав, к которым неизвестно откуда примешался дух тлеющих углей и чего-то ещё… чего-то неприятного, вроде отсыревшей одежды… Так ещё пахнет человек, давно не мывшийся нормальным образом… бомжи, аналогичная публика…

Пребывание Коряковского в незнакомом месте странным образом увеличило его чуткость к окружающему миру. И вот Сергей, не особенно удивившись, обратил внимание на фигуры людей, которые время от времени мелькали то тут, то там между чёрными штабелями деревьев. Удивляться, собственно, можно было только тому, что он сразу не приметил эти молчаливые фигуры…

Одетые кто во что, преимущественно – в какое-то тряпьё, странным образом словно прилипшее, приросшее к телу – ну вот словно бы человек долгое время находился в своей одежде под ледяным дождём, не просыхал толком, затем опять выходил под дождь, и всё начиналось сызнова, – рабочие представляли собой странный образ единого, двигающегося, энергичного и одновременно бессмысленного сообщества.  Нетрудно было уразуметь, что чёрные поваленные деревья –их рук дело; эти руки, кстати говоря, бросились в глаза онемевшему свидетелю и были, признаться, мало похожи на человеческие руки. Просто что-то с шевелящимися пальцами… отдельно живущее от людей… У Сергея даже бухнуло в голове, что это вообще какое-то недоразумение и что это совсем не руки, а выползшие из-под земли организмы, малоприятные на вид… Видать, запахи рванья и нечистых тел и ударили в нос Сергею и породили что-то вроде видений… Он почувствовал себя неважно, его немного мутило, но не было конца чёрным деревьям и шевелящимся фигурам.

«Полезная работа, – пытаясь вернуться на рельсы здравого смысла, мысленно повторял Коряковский. – В конце концов, это бесценный лес...»

Однако, как уже говорилось, «бесценный лес» – поваленный, чёрный, полусгнивший, брошенный на вырубах сколько лет назад – пятьдесят? семьдесят? – лес всё не кончался. Да эти ещё… неизвестные строители – кто они? Сергей, по стойкой привычке к самообману, старался уверить себя, убедить, что столкнулся с отрядом наёмных рабочих, вполне сознательно, ради высоких заработков доставленных на какие-то восстановительные, быть может, работы на старые выруба… Он даже предпринял – неудачную, впрочем – попытку заглянуть в лицо одной из фигур. Но, к сожалению, разглядел лишь что-то похожее на ноздреватую вату… на подтаявший снег, с чёрными провалами, промоинами, усеянный крохотными чёрными льдинками…

Отшатнувшись от рабочего, Сергей сделал два или три шага назад. Тут-то и произошло несчастье –  бедняга наступил ногой на ствол, один из тех, что устанавливаются для поддержки корпуса сложенных деревьев, но иногда – случается и такое – служат своего рода капканом: ствол с хрустом ломается под ногой, и не поддерживаемые больше деревья рушатся на голову и спину жертвы. Это и произошло: чёрные стволы пришли в движение, прежде чем Сергей Коряковский сообразил, что к чему. Надо добавить, что в воздухе стояла прежняя оглушительная тишина. Валящиеся стволы, возгласы рабочих, даже короткий всхлип придавленного человека были совершенно беззвучны. Но, быть может, прошлое, перемешавшись с настоящим, глушит звуки и голоса?

Толковое объяснение отсутствует, так что придется довольствоваться тем, что есть.

ДТП

Погранзастава – это погранзастава, а город – это город.

Вот сколько раз, спрашивается, можно повторять одно и то же? Пока дырку в голове не продолбишь? А голова болит, лопается, хоть обручами её стискивай… Этот старый урод, майор – как его? – майор Худяков, он ведь что вообразил? Вообразил, придурок, что держит в своих руках не только объект, так называемую погранзаставу, но и вообще стоит на страже. Вон как свистит, заливается: «Наш приоритет – спокойствие горожан. И мы отстаивали, отстаиваем и будем отстаивать этот приоритет, будучи уверены…»

Ага, запутался, старый хрен. Хлебало открыл, рыба-кит, то-то…

Олег Гребёнкин терпеть не мог майора Худякова. И зама его, маленького, юркого и не старого еще пацана в звании капитана – Колю Сурко, который молча присутствовал во время инструктажа, также недолюбливал. И собственная жена, правду сказать, стояла Олегу поперёк горла – не первая, кстати говоря, жена; первая померла, предварительно выкинув Гребёнкина из своей квартиры, как мусор. Не годился, видите ли, для неё Олег – не та, как говорится, фигура… Она ведь, покойница, была дамочка интеллигентная – вот и брезговала, считала его быдлом и алкашом, а то, что он –  бывший лётчик, вообще вызывало у неё нечто вроде изумления, столбняка… Не могла, видать, соотнести нынешний мужнин облик с дурацкими собственными представлениями о людях мужественной профессии…  Типа этого… кино еще было, «Маленький принц»… Короче, тоже был лётчиком, а потом сбили его над Ла-Маншем…

Новая жена, с одной стороны, имела перед прежней преимущества: была попроще и неспесивая. К запаху лука и прочим ароматам относилась терпимо и даже позволяла Олегу раз в неделю надираться в гараже ради релаксации… Однако имелись и минусы. Этой требовались деньги, причём чихать она хотела на Олеговы недуги. Спина там тянет либо что иное… Одна нога здесь, другая там, упал – отжался. В результате Олег, помимо основной работы энергетиком, то и дело подрабатывал то электриком, то сторожем, то даже как-то на лето ездил на частное рыболовецкое предприятие. За карпами приглядывал, так-то. Ну а теперь отправится – всего на две недели, правда –  добровольцем на погранзаставу. Вохров у них хронически не хватает, вот и берут кого придётся… Две с половиной тысячи рублей за две недели на свежем воздухе за ни хрена неделанье, так сказать…  Оно бы, по совести говоря, и неплохо… Неплохо-то неплохо, но, говорят, ныне усилили за вохрами контроль: чтобы ни-ни.

– Нам, –  высказался майор Худяков, – на заставе нужны люди с трезвым взглядом, а не алкашня. Территория под особым контролем, артефакт (выучил же, старпер, слово!) может повести себя непредсказуемо… Короче говоря, – маленько запутавшись, закончил военком, – ясная голова – это первое дело.

«Ага. Горячая голова, холодное сердце… Или наоборот, блин?»

В общем, пить, конечно, и на вонючей заставе пили – да только ежели вдруг прикатят проверяющие (всё тот же товарищ майор либо помощничек его, Колян), то плакали твои денежки. Две тысячи пятьсот рублей ку-ку. И будут тебе заместо денег грибы, если найдёшь, да поганый фиолетовый Квадрат – опять-таки если сподобишься…

Покидая кабинет после инструктажа, проведенного майором Худяковым, Олег Гребёнкин слегка пожал полными плечами. «Спасибо, клятву не даём… Типа – Гиппократа… Стеречь, мол, этот фиолетовый Квадрат до последней капли, что-то в этом роде…»

Наконец Олег покинул кабинет военкома, вышел на бетонную площадку перед военкоматом и с мутным каким-то настроением, а лучше сказать – злой, как чёрт, отправился домой.

Была пятница, а в понедельник придется заступать. В собственный законный отпуск, спасибо жене, он будет торчать на заставе… М-да, так решила жена, ну а он проглотил и не пикнул. Теперь вот бесится – а толку? Медленно бредя по бульвару Карла Маркса, Олег злорадно отметил, что бульвар – пуст, урны полнёхоньки, и перспективы – ноль. Трудно сказать почему, но безрадостная картина словно пролила на душу путника целебный бальзам, типа пустырника, который употребляет жена…

Минут через десять Гребёнкин свернул с бульвара, перешел проезжую часть и нырнул в свой двор (Карла Маркса, 2) – перед четырёхэтажной хрущёвской постройкой.

Дом выглядел чудовищно, будто корабль после кораблекрушения. Пятна облезлой штукатурки, трещина, вспоровшая боковую часть здания, как след от гигантского скальпеля, изувеченные козырьки подъездов, да и сам двор – заросший, с железными качелями, чёрными и ржавыми, унылый их скрип на ветру – всё это рождало чувство глухой тоски, и ничего удивительного, что Олег сделался жертвой этого переживания. Он помрачнел ещё больше, военкомат и будущая командировка на погранзаставу как бы отодвинулись, открыв перед мысленным взглядом необозримое пустое пространство. По неопытности и неумению разбираться в собственных душевных недугах, Гребёнкин, естественно, не понял, не распознал, что эта странная территория – в какой-то степени слепок его внутреннего мира. Пустота, глухой сумрак, бездорожье. К тому же (эту деталь следует оговорить особо, чтобы дальнейшее получило хотя бы какое-то рациональное объяснение) Олег разрывался между двумя взаимоисключающими порывами: ему страстно, почти нестерпимо хотелось выпить, но при этом он твёрдо знал, что дома сидит жена (при этой мысли в нос словно сам собой ударил запах перестоявшей гречки, и Гребёнкин скривился); а главное, сейчас не выходной, когда ещё можно было надраться… теоретически, так сказать…

Короче говоря, бывший лётчик оказался в плену тоски и какой-то неопределённой тревоги. Об этом свидетельствовали бесцельные действия, которые Олег то и дело машинально предпринимал: то вдруг вскидывал голову и, прищурившись, наблюдал полёт голубя; то засовывал руки в карманы ветровки, а то и просто сплевывал себе под ноги – в общем, держался бестолково и лихорадочно. Ко всему прочему, Гребёнкин оттягивал время, не шёл домой. Видать, осточертел дом родной человеку – что тут скажешь… Дёсны ныли – вот как хотелось выпить… Ныли дёсны, и сводило челюсти – такой вот неутешительный набор симптомов.

…Из открытого подвального окна выскочила кошка, рыжая и облезлая. Об стенку тебя, дуру, подумал мимолётно Олег, который не выносил кошек почти так же, как собственную жену. Да и собаки были не исключением…

Между тем время катилось к вечеру. Олег совершенно раскис на скамейке и наконец был настигнут женой. Остановившись на пороге подъезда, женщина оглядела мужа, словно примериваясь, стоит ли тратить на него хоть малые силы, но в конце концов приняла решение. В резиновых сланцах и в расстегнутой дутой куртке зелёного цвета, надетой поверх синего кимоно с изображением цапли, страшная женщина приблизилась к Гребёнкину, и тот, из-за общей расслабленности, вдруг усомнился, знакомы ли они? Либо просто – случайная баба выползла из дома поглядеть на белый свет?

Сомнения, впрочем, пришлось тут же отвергнуть, потому что жена дала Олегу короткие, но чёткие указания: съездить на дачу, да по-быстрому, пока ещё автобусы ходят, и доставить домой пару вилков капусты и банку варенья из погреба. Типа как в мультике: принеси-ка ты из лесу подснежников, даром что зима, блин!

…Ну, зима или не зима – не суть.

Гребёнкин принял одной рукой тридцать рублей на проезд туда и обратно, а другой – клеенчатый пакет для капусты.

– Чем в гараж идти, лучше на автобусе, – заметила жена. – Не то осядешь в гараже, не доищешься…

Короче говоря, сама подала дурную мысль. Заронила, как говорится, в землю зерно… А что посеешь, то и пожнёшь.

Через двадцать минут Олег был в гараже, настроение его поменялось. К тридцати выданным рублям сосед Никита прибавил требуемую сумму (частично выданную в долг, ну да ладно); затем сам же наладился в магазин, оставив товарища дожидаться на пеньке перед гаражом.

– Дыши воздухом, – посоветовал Никита и подмигнул. – И глубже, ну? Воздух тут хорош…

Захохотав над собственной глупостью, Никита удалился, беспечно помахивая пустым пакетом. Сумрак вскоре сожрал его, а Гребёнкин подумал с завистью: молодой, скотина, ему что? Здоров, как лось, плюс тесть – бывшая шишка… В исполкоме, что ли, жопу просиживал?

«Батя наш курировал социальную сферу», – как-то объяснил Никита. Причем масляно улыбнулся, словно административные подвиги тестя бросили отсвет славы и на него…

Мысли в голове Олега бродили не то чтобы беспокойные, а какие-то обрывочные, одинокие. Ехать на дачу не хотелось, а ещё больше не хотелось возвращаться домой. Или уж в гараже заночевать? Так придёт же, не поленится, – думал о жене… Объясняйся тогда.

Между тем небо над гаражами окрасилось в резкие оранжевые, бордовые и тёмно-синие, почти чёрные тона.  Низкие коробки гаражей тянулись до самой кромки редкого леса, над которым выделялся яркий серп растущей луны. Конечно, Олегу и дела не было до примет пейзажа, как бы диковинны те ни были. Однако растущее сердцебиение указывало, что человеку по той или иной причине не по себе, а в какую-то минуту даже померещилось, что в середине груди открылось что-то вроде отверстия, через которое утекает, под изрядным напором, клубясь и полыхая такими же вон цветами, как небо, его энергия… Или что там помещается в человеческой груди – помимо крови и костей, так сказать?

Неизвестно, сколько уж промучился на пеньке около гаража Гребёнкин, но всяким мукам рано или поздно приходит конец. В конце концов явился посланник, рожа так и светится, блин, так и сияет… В руках Никиты была увесистая сумка, так что даже удивительно, как он этак обернулся на имеющуюся сумму.

Устроились перед открытыми дверями гаражей – Никиты и Гребёнкина. К спиртному прибавили хлеб и початую банку консервированной сайры – чем же это она так воняет, интересно знать?

– Водоросли, – объяснил Никита, набив рот. – Она же это… моря бороздит… И соответственно…

Доев сайру, опять выпили, и так пили до темноты. Над мало освещённой городской окраиной, над лесом и гаражами загорелись несколько звёзд – покрупнее и помельче, иные – налитые ярким синим светом, словно горели не в небе, а на потолке планетария. Однако чем таинственнее и разнообразнее было окружающее пространство, тем более крепла Олегова тоска. Никита, зевая, болтал какую-то чушь; почти не вслушиваясь, Гребёнкин все-таки уловил, что речь шла об Австралии и о космосе.

– Херовая территория, – то и дело повторял Никита. – Дыры озоновые, понимаешь? Дорепетировались, – брякнул он неожиданно.

– Не понял, – с трудом отозвался Олег. – Кто репетировал? Какие дыры?

– Прямое облучение… жёсткое облучение, ну? никакие природные ресурсы не помогут… кенгуру их сраные…

Гребёнкин вторично почувствовал боль в груди. Снова будто дыра, сквозь которую… Озоновая дыра, по ходу, кривясь, подумал бывший лётчик. Ей-богу, в груди словно что-то полыхало, и сослепу либо после выпитого человеку показалось, что изнутри вырываются чуть не клубы тёмного фиолетового пламени.

«Поеду… Квадрат стеречь… Тоже фиолетовая гадина… Висит над головой, над погранзаставой ихней… Или не висит, и это трындёж без права передачи?»

Мысли путались, ну да не беда. Сяду вон в машину – а кто мне, собственно, помешает? Сяду и поеду на дачу. Вначале на дачу, затем на заставу эту долбаную… Но вначале на дачу. Привезу капусту, и пусть хоть одна сволочь вякнет, что даром жру хлеб… Кочан – в рожу дорогой своей Ираиде Архиповне, кто у нас на свете всех милее, ну?

Так, утешая себя и подбадривая, Олег Гребёнкин уселся в машину, причём не сразу совладал с дверцей. Никита что-то втолковывал ему, а вокруг стояла ночь, тёмная и молчаливая. Не прошло и двух минут, как Олег очутился на объездной дороге и, прорезая фарами пространство, покатил по направлению к дачному посёлку. Грудь заболела сильнее, теперь её рвало в клочья, и, казалось, изнутри били потоки неизвестного вещества, от которых тёмный салон машины словно наполнился таинственными всполохами. Однако Олег не сдавался, был человек, как-никак, в прежние времена лётчиком, хотя и попёрли его со службы – но это игра обстоятельств, скоты-сослуживцы, твари-начальнички… Короче, вопреки подступающей ночи и несмотря на боль, которая буквально оккупировала грудь, да вдобавок – пытаясь игнорировать странные блики в салоне, Гребёнкин все-таки волевым усилием сосредоточился на пустынной и тёмной дороге. Но до дачи своей Олег так-таки не доехал. Минут за десять до поворота на грунтовку перед водителем внезапно выскочило дерево, которое росло на проезжей части и которого тут, видит бог, сроду не бывало! Да и где видано, чтобы деревья росли на автомобильной трассе?

Сейчас уже трудно сказать, какое из двух событий произошло раньше: удар ли по тормозам или столкновение? Так или иначе, машина, продолжая двигаться на полной скорости, по инерции, влипла в могучий ствол, смяв в гармошку капот и бампер и намертво вдавив руль в Олегову грудь. Через полчаса проезжающий мимо автолюбитель на «копейке» остановился, съехал на обочину и рассмотрел при свете собственных фар страшную, но непонятную картину. Дорогу перегородили смятые «жигули» седьмой модели – причем смятые как? Основательно, неправдоподобно смятые: почти в лепешку – что тут добавить?

Прибывшие на место происшествия сотрудники ГИБДД и «скорая» занялись каждый своим делом. Медики извлекли из машины водителя, который, к их неописуемому удивлению, подавал признаки жизни. В общем, Олег умчался в реанимацию, так и не доехав до дачи. К дежурству на погранзаставе он, само собой, тоже не приступил – лежал себе под трубками и капельницей в относительно чистой палате, не шевелился, но, кажется, был доволен.

А гибэдэдэшники довольны не были, так как ничего не поняли. Следов встречной машины на дороге обнаружено не было, иных препятствий или преград, приведших к столкновению и аварии, тем более не нашли.

Пустынна была дорога, слабо окрашенная лунным светом.

С тем и уехали, предварительно вызвав эвакуатор.