АВТОПОРТРЕТ
Весь в чёрном, словно Невермор*,
в открытое окно
вошёл бесшумно, словно вор,
по-эт Владимир По.
По крыше дождик молотил.
Потом раздался гром.
Озноб невольно охватил
сидящих за столом.
И, словно в прежние года,
как будто все глухи,
он каркнул весело: «О, да!» –
и стал читать стихи.
- - - - - - - - - - - -
*Nevermore (англ. «никогда») – намёк на ворона.
РИФЛИБРЫ
(рифмованный верлибр)
1.
По осенней Оке, –
далеко-далеко, –
словно радости вестник,
одинокая лодка плывёт по реке,
кто-то протяжно кричит: «Хей-хо!» –
как в старинной песне
китайских гребцов.
2.
Очаг догорел
и потух.
Вечер невесел.
Хозяин ушёл,
и паук
окно занавесил
паутиной.
3.
Кладбище спит.
Время идёт.
Покоится прах.
Берёза шумит.
Кузнечик поёт
в лопухах
у разрушенной церкви.
4.
Март разбудил кошачий вой.
Наш сад похож на птичий двор.
Полупроснувшаяся ветка,
качая головой,
заглядывает через забор,
как любопытная соседка
Марь Иванна.
5.
Боже, как ты молода!
Скачешь кобылихою, –
оборвала повода.
Но иногда
ты тихая,
как вечерняя вода.
В тебе отражаются звёзды.
6.
Туда! Туда душа уходит,
где за околицей вселенской
совсем другой нездешний вид.
Там волк по чаще колобродит.
И зайчик – парень деревенский –
столбиком стоит
на краю поля.
7.
Характером покладистая.
Изменила трассу.
Дышит горячо.
Влетела шоколадница
в открытую террасу,
села на плечо.
Я – старый пень.
8. ОЛЕМА*
Вспоминаю добром
северную речку.
Оводы. Зной.
Местный аэродром:
сарай с печкой.
Старуха с козой
на взлётной поляне.
--------
* Село в Архангельской области на реке Вашка.
9. ВАКА СУДЗУМУСИ*
Засыпают люди.
Улетают гуси –
крик прощальный.
Маленький мой судзу,
миленький мой муси,
ты о чём печально
песенку поёшь?
-------
* Песни сверчка (яп.).
10.
Старый город,
где даже убогие
славой повенчаны.
Запрокинув головы,
ходят длинноногие
женщины,
похожие на птиц.
11.
В комнатах бродят
шорохи сада
(окна открыты) без суеты.
Они переходят
через ограду,
где высокие цветы
раскачивает шмель.
12.
Годы жизни перелистываю:
опавшие листья, сгоревшие ветки,
счастливые миги –
словно старый букинист
в потёртой жилетке
шевелит страницы ветхой книги
с обгоревшей обложкой.
13. АЛЕКСЕЙ РЕМИЗОВ
Пришла Костлявая.
Месяц пыхнул
из дальних полей…
Взял он слово лунявое
да ка-ак чебуртыхнул!
И остались от ей
одни ошмётки.
14. ЧЕРНЯХОВСК-58
Далеко-далеко, как во сне:
в темноте переменчивой
стою на посту.
В светлом окне
молодая женщина,
готовясь ко сну,
расчёсывает волосы.
15. К. И. ГАЛЧИНСКИЙ
Призрачно в Пране от лунного снега.
Кто же так поздно по лунной аллее
едет по лунной дорожке?
Лунные кони устали от бега –
вот и плетутся они еле-еле,
заворожённые дрожки
с фонариком пани Наталии.
16. ШЕКСПИР
Лилии Офелии плывут по реке.
В глухих залах замка бродит Гамлет.
Белеет бельевая корзина Фальстафа.
Тонкая шпага в дрожащей руке.
И гигантская тень от свечи леди Макбет
шевелится от страха
на заднике сцены мирового театра.
МАДЛЕН
Мы с нею расстались вчера –
ушёл я от этого мрака…
Мадлен обожает Сёра,
но не обожает Синьяка.
И вот я остался один,
но я не жалею, однако…
Всего ей дороже Кузмин,
который без мягкого знака.
Посмотрит она в небеси
и сразу заводится трелью…
Отвергла Мадлен Дебюсси,
но неравнодушна к Равелю.
Такой вот печальный сюжет,
написанный хмурым Эль-Греком…
Ну, как жить на старости лет
с тяжёлым таким человеком!
БУФЕТНО-ВОКЗАЛЬНАЯ ПЕСЕНКА
Вы опять уезжаете в Тулу,
не коснувшись холодных котлет…
Вы пока помещайтесь на стулу –
я сейчас принесу винегрет.
Между нами стоят перепонки,
но боюсь: я сегодня влюблюсь.
Я такой удивительно тонкий,
что потом на себя удивлюсь.
Ах, какая Вы вся мармелада,
прямо яблочко белый налив…
Ничего мне от жизни не надо,
но позвольте потрогать за лиф.
Вы воссозданы вся для эффекту,
и для Вас все мужчины – зола.
Но хотя бы возьмите конфекту
со соседнего с нами стола.
ФОТОСЕССИЯ
Ангел на развалинах больницы.
Девушка, похожая на птицу:
за спиною маленькие крылья.
Здесь, через оконные пролёты,
совершают бабочки пролёты.
Лестницы пролёты крыты пылью.
Здесь давно остановилось время:
в комнатах кусты, растут деревья.
Вместо крыши – солнечное небо,
словно в фантастической картине
крестовик дрожит на паутине.
Мы сидим и курим: дым глотаем.
Говорим. Смеёмся. Улетаем.
ЦЕРКОВЬ СВЯТОГО ЛАВРЕНТИЯ
Войти по морю в Роттердам
и, чтоб увидеть мир окольный,
пешком, по дантовым кругам,
как тень, взойти на колокольню.
Внизу деревья, как камыш,
и фонари железной спицей,
между рядами острых крыш,
покрытых красной черепицей.
Там пароход ревёт, как вол...
И женщины спешат на мол
в который раз. В который раз...
Туман уходит понемногу.
И в башмаках на босу ногу
бредёт по городу Эразм.
ЛИСТОК
Проходят тучи на восток.
Ещё просветы редки.
Светло-коричневый листок
дрожит на зимней ветке.
Посыпал меленький снежок,
а он, – один на свете, –
горит, как маленький флажок
на тонущем корвете.
ЭТО ДАЧНОЕ ЛЕТО
Это дачное лето,
словно сказочный сон…
Жарким солнцем согретый,
продолжается он.
Там цветут барбарисы
на цветных подолах,
где гуляют актрисы
в полусонных садах,
где какая-то тайна,
и такой аромат,
что сонатою Гайдна
затихает закат.
БЫЛ ПРАЗДНИК В СТАРОМ ПАРКЕ
Как прежде, тихо по аллеям
гуляют старые евреи.
Шныряют юркие подростки.
Печальна давняя утрата:
на месте летнего театра
растут сиротские берёзки.
Вокруг поставлены палатки,
а в них развешаны манатки.
Волнисто движется народ.
Оркестр восходит постепенно
на свежесрубленную сцену,
похожую на эшафот.
И, создавая нужный фон,
кричит певица в микрофон.
Пьянчужка тешит себя пляской.
Звук лупит, словно молотком.
Налиты груди молоком
у Евы, с детскою коляской.
* * *
Кто-то гудит на сухой камышинке.
Песенку поздняя птица поёт.
Строчит стрекозка на швейной машинке.
В кузне кузнечик подковку куёт.
Ветер доносит далёкие звуки,
в летние сумерки тайной маня.
Долго стоит на пороге разлуки
чуткое эхо угасшего дня.
Вот и прошло: – ничего не осталось,
только осталось взойти на крыльцо
и женский шёпот, – последняя малость, –
жарким дыханьем согреет лицо.
МАЛЕНЬКАЯ СКРИПКА
Тихая улыбка.
Тихая свеча.
Маленькая скрипка
с детского плеча.
Сказочные звуки.
Ветреный напев.
Ласковые руки
местных королев.
Робко, как олени, –
сумерки давно, –
синие сирени
смотрятся в окно.
А мечты туманны...
Из ночных садов
запахи-дурманы
призрачных цветов.
Заскрипит калитка.
Догорит свеча.
Маленькая скрипка
с детского плеча.
ЗА ШТОРОЙ ТЁМНОЙ
В окне вечернем
огней свеченье
за шторой тёмной.
Печально-зыбко
играет скрипка
в одной из комнат.
Трепещут тени
при приближеньи
через просветы.
В прикосновеньи
в одном движеньи
два силуэта.
Подняты руки
в желанной муке,
как под распятьем.
Влекут в погибель
спины изгибы
и шёпот платья.
Стоит напрасно
во тьме неясной,
колюче-звёздной.
И что-то слышит,
в окошко дышит
прохожий поздний.
СТАРЫЙ ЧАЙНЫЙ МАГАЗИН
На стекле узорный иней,
словно отсвет лампы
во китайском магазине
супротив Почтамта.
Дверь откроют – на тебя
терпкий запах чая...
И болванчики сидят,
головой качая.
СЕРЕБРЯНОЕ ЭХО
Вяжет Вера тёплый шарф, –
петельку за петелькой,
чтоб явиться в зимний парк
с гимназистом Петенькой.
И пушистая отделка,
да и шарфик красный…
И сама она, как белка,
в этой шубке ласковой.
Оглянуться не забудьте, –
оглядеть со всех сторон:
ножки в ботах, ручки в муфте,
а на шапочке пумпон.
И от этого пумпона
на аллее парковой
пролетевшая ворона
даже не закаркала.
Взявшись за руки, как дети,
возвращаются назад,
а от счастия у Пети
вот такие вот глаза!
КАПЕЛИ
Били капели в пустое ведро.
Били капели.
При посещении южных ветров
в марте-апреле.
Звуки тяжёлые. Звуки просты,
словно куранты.
Звёзды на небе прозрачно-чисты,
как бриллианты.
Снова весна к нам пришла на порог
за две недели...
Кто-то на месяц повесил ведро: –
пели капели.
март 2016
ПИАНИСТ
(детский рисунок)
Под огромной чёрной шляпой
в голой комнате – один,
неземной и косолапый,
заседает господин.
Пианино в чёрной гамме…
Прикасается диез
к нижней челюсти с зубами,
где гуляет кариес.
«Песню старого скитальца»
он пытается играть.
На руке четыре пальца,
а мизинца не видать.
Чтобы звуки длились дале,
извивается дугой,
нажимая на педали
музыкальною ногой.
Тихо музыка разлилась
вдоль по нотной борозде…
И улыбка заблудилась
в тёмно-красной бороде.
* * *
Около Коломны,
У деревни Шапкино,
Старичок соломенный
Селезнем покрякивал.
В реденьком лесочке –
Там идёт старушечка:
В беленьком платочке –
Чистая игрушечка.
Распахну окошечко
В эту благодать,
Где старушку-крошечку
Далеко видать.
* * *
Как печально-монотонно
Повторе-торенье звука.
Стонет в сумерках зелёных
Одинокая голубка.
Ах, голубушка лесная,
Голос твой слезами вышит…
Я-то помню, я-то знаю
Боль, когда тебя не слышат.
Этот день ещё не кончен,
И другой ещё не начат…
И чего она бормочет,
И чего она так плачет?
***
Мы столько в двадцатом веку наорали,
что хочется свежей травы пасторали.
Сухого душистого сена сонета,
немного такого, чего уже нету
и, точно, теперь уже больше не будет,
но, если и вспомнишь, то сразу осудят.
Откуда пришли самозванные судьи:
какие-то люди, а вроде – не люди –
звенели стихом, как звенели монетой, –
какие же нищие были при этом!
И им неуютно в Лондоне-Париже:
ах, только бы выжить и только бы выжить:
что можно украсть, постарались – украли...
Короче, – я просто хочу пасторали.
июнь 2015
В ПОСЁЛКАХ ДАЧНЫХ
«И повторится всё, как встарь…»
(А. Блок)
В посёлках дачных, –
среди снов, –
ночной мороз и ветер…
От проходящих поездов
дрожит стекло в буфете.
И повторяется, как встарь
открытие ребёнка…
Старинной выделки хрусталь
смеётся звонко-звонко.
Как будто бабушка опять
всю ночь перед лампадой…
И «Спи, сыночек!» – шепчет мать.
И сонная отрада.
СИЛУЭТ, НАРИСОВАННЫЙ САЖЕЙ
Памяти Анатолия Зверева
Среди безделушек, игрушек, бумажек
нашёл силуэт, нарисованный сажей:
тяжёлые линии бёдер. И даже
не хуже Леже и Пикассо не гаже.
Однажды я видел уже в Эрмитаже, –
но этот получше. На стену прилажу
и то отойду, то рукою поглажу...
Никак от него я глаза не отважу.
Всего-то три цвета, но главное – серый.
Какой-то губительной-чувственной мерой,
едва прикоснувшись, намечен сосок.
Я словно вхожу в незнакомую эру,
где есть красота и, конечно же, вера...
И свет льётся сверху. И наискосок.
КУЧИНО
То тучею седой,
то облаком пушистым
порадовал нас день
и мы идём назад...
На спущенных прудах
в усадьбе Рябушинских
спокойно отражался
октябрьский закат.
Кто зеркало разбил
и яркие осколки
сверкают в глубине
заросшего пруда.
Всё заросло травой
высокою и колкой,
но кое-где стоит
открытая вода.
И в этой красоте
печальной и убогой
невнятная тоска
осталась на века.
И где-то там, по дну
неведомой дорогой
тихонечко бежит
старинная река.
В опавшую листву
вмешался запах мяты.
И в парке тишина
и сумерки. А тут –
по заводи пустой
на сторону заката
утята, как по ниточке,
за уточкой плывут.
Откроется звезда
на высоте безбрежной
и, будто невзначай,
вы ощутите вновь,
как хрупок этот мир,
как трогательно нежен.
И беззащитен он,
что первая любовь.
2003–2015
ИЗ ПЕРВЫХ ТЕТРАДЕЙ
1.
Нынче ветер холодный и дождь за окном,
И Любовь – только солнышка мало.
Я хотел бы спросить у тебя об одном:
– Ты меня вспоминала?
– Я тебя вспоминала.
Отчего моё сердце болит и дрожит –
Жизнь прошла, иль листву разметало?
И когда мы ушли по дорогам чужим,
Ты меня вспоминала?
– Я тебя вспоминала!
Как мне жить без тебя, когда жить невозможно,
Ничего не губя, никого не тревожа?
Вот и осень пришла, судьбы поразметала…
– Ты меня вспоминала?
– Я тебя вспоминала…
2.
Как зыбко в мире всё!
Как чутко и как тонко…
Что ветер нашептал?
Нагих деревьев дрожь,
Как непонятный мне
Святой язык ребёнка,
В котором нету зла
И не таится ложь.
А ты идёшь ко мне
По утренней дороге,
Спешишь меня понять
И путы развязать…
И птицы над тобой,
Как маленькие боги,
Летают и – «люблю»
Пытаются сказать.
